Снейп прорычал что-то неразборчиво и хлопнул дверью, оставив меня в звенящей утренней тишине. Прекрасно, думал я. Отлично просто. Несмотря на ноющую башку, в памяти мало-помалу складывались события прошедшей ночи.
«Последний-гребанный-романтик Слизерина…»
Вспомнил зеленое платье Люсинды, музыку, глаза Малфоя, когда она смеялась ему в лицо, рюмку, покатившуюся по паркету.
То, как мы ловили такси на обочине, под дождем, мои вопли в машине, «мне всё равно»…
Я не знал, что это значит. Снейп заперся в кухне, и впервые за все это время не позвал меня на завтрак. Натянув джинсы, я тихо прошел по коридору и отправился туда, с чего это все начиналось – шесть изуродованных акрилом лошадиных голов. Старая карусель, детская площадка. И ни души. Раннее утро воскресенья.
Я сел на какую-то железную оглоблю и сидел так, пока не надоело. Всё думал о чем-то. О важном. Неважном. Всяком. Думал о том, что зря я, наверное, выбросил тогда флакон со снейповскими воспоминаниями. Возможно, просмотри я их сейчас, я понял бы что-то важное. Что-то из прошлого – что связало бы сокровенное с истекшим сроком годности и океаны ночных огней, когда мы несемся в такси по городу, его слова, его взгляд.
Он любил мою мать. Что-то новое? О чем я не догадывался? Он любил мою мать.
– Поттер, – раздался за спиной мрачный голос.
– Что? Я уже не имею права здесь находиться?
– Недолго. Иди, одевайся. Парадная мантия, белая рубашка, расческа на полке.
– Куда опять?..
– К Уизли. Просить руки у родителей, – сообщил он бесцветным голосом.
– Ах, ну да. Я забыл. План по разрушению моей жизни в силе.
Он смотрел на меня некоторое время со стаканом воды в руках, потом достал из кармана какие-то листочки, раскрошил их в стакане и залпом проглотил всё это.
– Что, тяжело? – с ехидцей поинтересовался я. – Вы хоть помните, что вчера было?
– Не хамите, Поттер, – угрожающе прошелестел он.
– А я помню, – я не знаю, откуда у меня взялась такая смелость, наверное, оттого, что он напомнил мне об Уизли, – вы сказали, что вам абсолютно плевать на самом деле на мое хамство. Вы сказали, что… «всё равно потеряли меня». И я смотрел ваши воспоминания.
В его лице ни что не дрогнуло.
– Вашей матерью, наверное, было приятно обладать как чрезвычайно ценной и труднодостижимой вещью, – ровным голосом произнес он, – вы настолько же независимы и так же никому не принадлежите, как и ваша мать. Вами, полагаю… тоже было бы приятно обладать, – надтреснутым голосом закончил он.
– Вы не верите в любовь, – выдохнул я, – Вольдеморт мне сказал… вы хотели её. И всё.
– Что же именно заставило вас считать, что речь идет о физическом желании?
Отставив в сторону стакан, он подошел ближе и присел на старые качели. Качели заскрипели, на землю ровно ложились золотые тени, небо прояснилось к полудню.
– Взрослейте, Поттер. Взрослея, понимаешь, что каждое понятие заключает в себе множество нюансов и оттенков смысла. Хотеть обладать вещью – не значит хотеть.
Я молчал, пытаясь осознать это. В голове укладывалось с трудом. Сложно было поверить, что он сам-то в четырнадцать лет умел разделять понятия и видеть нюансы.
– Я не хотел вашу мать как женщину, если вас это успокоит. Во мне она вызывала злость так же, как и радость. Её тело меня мало волновало; я хотел чувствовать, что её разум, независимый и такой живой, принадлежит мне. Её душа. Да. Хотел.
– Вы уже рылись в моей голове, – пробормотал я, – я уже под вашим контролем. Вы довольны теперь? Удовлетворены?!
– Прекратите, – резко произнес он, – я был пьян вчера. Меня не грела мысль о том, что я буду ответственен за ваше с Малфоем очередное исчезновение. Я уже объяснил вам, как мог, то, что сказал. Что вы ещё хотите. Вы – довольны?!
– Поэтому вы продолжаете дальше строить мою жизнь? УСТРАИВАЯ БРАК, КОТОРЫЙ МЕНЯ НЕ УСТРАИВАЕТ??
Он встал и зыркнул на меня чернющими глазами.
– Мне надо держаться от вас подальше, – отрывисто произнес он, – если бы я сам не взялся за это, вы крутились бы вокруг ещё вечность.
– Почему тогда – женить? – заорал я. – Почему не в Тибет лет на восемь??
Он стоял у двери и молчал, и смотрел куда-то вниз и совсем не на меня, будто давая мне время для размышлений. Карусель скрипнула и стала медленно поворачиваться. Я как последний мудак вцепился в шею деревянной лошади, и мысли вслед за каруселью лихорадочно заворочались в голове.
Это все было для того, чтобы избавиться от меня – уже капитально – раз и навсегда. С самого начала. С Дрездена. Он придумал все это, как только осознал возможность взять меня под свою опеку. С самого начала. Ему надо меня женить. Женить. Передать под опеку Джинни. Сделать так, чтобы я был занят… Чтобы я был занят. Чтобы я был прочно завязан с другим человеком. С любым… другим… человеком.
– Пошли, Поттер. Пора.
И только из желания обладать мной… как вещью… как моей матерью.
– Конечно, – сказал я, – всё ради того, чтобы меня сломать. Всё с самого начала – оскорбления в школе. Ненависть. Чертова окклюменция. Вам… не удалось проделать это с Лили Эванс. Пытались – со мной. Это ведь одно и то же? Правда?
– Нет, – с усилием произнес он, – вы ничего не понимаете.
– Хотите ещё окклюменции? Хотите, чтобы я слушался вас во всем? Называл вас «сэр»? Унижался перед вами? Чего вы хотите? – я вскочил с карусели и подбежал к нему. – Что вас успокоит достаточно, чтобы можно было меня отпустить?
– Мне нужно вас женить, – произнес Снейп, – и я сделаю это, я обещаю. Хватит… идиотских расспросов. Вы… – он пошатнулся, и я на мгновение я решил, что у него закружилась голова, – вы будете в безопасности от меня.
– Но почему? ПОЧЕМУ? Я был вашей мишенью семь лет, почему вы бежите от меня сейча…
– Иди в дом и переоденься, – медленно проговорил он, – и причешись. Нам пора.
– Никуда я не пойду, я хочу знать, по какому праву вы поступаете так со мной…
– Заткнись, – побледнев, повторил он, – заткнись и иди в дом, иначе я…
– Иначе вы ЧТО?
Не выдержав, я замахнулся, чтобы как следует его пихнуть, но Снейп в мгновение ока перехватил мои руки.
– Убирайтесь, – прошипел он, – немедленно.
– Отпустите меня…
Так мы и стояли вплотную, сцепившись, посреди детской площадки. Солнце грело спину.
– Я… о Мерлин. Поттер… уходи.
Я высвободил руку из его ладоней.
…И он поцеловал меня.
Странно всхлипнув, я вновь вцепился в его сюртук – и повис на нем, отчего-то не в силах пошевелиться. Это было так сладко. Это было так странно. Я почти не почувствовал, что мои кеды уже не касались земли. Подхватив меня, повисшего, Снейп прошел сквозь калитку, шагнул через наш крошечный сад, толкнул дверь в дом. Я вслепую тыкался губами в его лицо. Он наклонился, кровать прогнулась подо мной, завизжали пружины матраса. Я открыл глаза – полосатые сиреневые тени, насыщенный свет полудня, в спальне пахло цветами, в окно стучался жук.
Снейп выпрямился, потирая плечи, – и отошел.
– Достаточно, – чуть слышно проговорил он, – я приму душ. Переодевайся. Нам надо идти.
Я так и лежал, и смотрел на него с кровати. Отчего-то все слова исчезли, растворились. Я снова почувствовал запах умытой дождем травы, когда он нес меня через сад. Запах июльского полудня.
Я вышел в коридор, застегивая рубашку, когда перестала шуметь вода в душе. На кухне что-то играло старенькое дребезжащее радио. Без Драко в квартире было пусто и тихо. Дверь в ванную открылась, он вышел в своем халате и наткнулся на меня.
– Не приближайся.
– Вы поэтому бежите от меня?
Я отодвинулся. Мы стояли с ним посреди залитого светом коридора.
– Тут что-то недостаточно понятно?
– Да, но… вы говорили про мою мать…
Отстранив меня в сторону, он прошел в свою спальню. Я остался у порога, глядя, как он надевает брюки и свою обычную черную робу.
– Я сказал, что не хотел её, как не хотел ни одну женщину, – зло крикнул он мне из комнаты, – хватит. Ты увидел и услышал достаточно. Я вытрясу глупость из твоей головы ко всем чертям. Заткнись. Заткнись. Одевайся.
По дороге мы купили цветы. Много-много пышных белых пионов.
* * *
Он не переступал негласную границу: расстояние между нами не должно быть меньше двадцати сантиметров. Между нашими стульями, когда мы сидели в саду за накрытым столом. Между нашими ладонями, когда мы одновременно тянулись за сахарницей. В животе порхали бабочки, в голове было странно пусто.
Миссис Уизли приняла нас в саду – крохотные канапе с сушеной тыквой, вяленое мясо, клюквенное варенье – всё с едва уловимым привкусом осени. Мои туфли промокли в траве, колено Джинни касалось моего колена; на соседнем стуле сидел человек, час назад опустивший меня в кровать, несший меня сквозь мокрый сад; мне до сих пор мерещится стук жука в окно.
Всё было чинно-мирно. Миссис Уизли так понравились наши пионы. Заминка произошла – как не могла не произойти – только когда мне надо было уже встать и сделать предложение. Наверное, во мне говорил какой-то первобытный инстинкт самосохранения. Джинни была красивая, с трогательной ромашкой за ухом. Миссис Уизли меня обожала, Артур подбадривающе мне кивал. Снейп напряженно глядел в свою тарелку, сжав под столом пальцы – так, чтобы мне было точно понятно: если я сейчас выкину очередной фортель, он сошлет меня в сибирские рудники. В общем, всё это должно было вдохновить меня на подвиг.
Я тупо стоял с поднятым бокалом и молчал. Не мог. Не мог заставить себя вымолвить ни слова. Стоял и думал о какой-то фигне – считал тарелки, размышлял, кто доберется до последнего бутербродика со сладкой икрой, перебирал варианты того, что мне скажет Снейп, если когда-нибудь найдет в себе силы заговорить со мной снова.
Выглядел при этом как законченный идиот.
– Кхм, – наконец, прервал тишину профессор, – Поттер с детства отличался скромностью и застенчивостью. Быть в центре внимания для него – испытание, а очаровательная мисс Уизли, очевидно, лишила его слов. Позвольте мне помочь вам, Поттер, – он недобро взглянул на меня, – оно в правом кармане.
И что-то во мне точно сработало, как будто он сзади пнул меня под коленку. Тупо глядя перед собой, я рухнул в траву – на колени – и протянул в растопыренной ладони уже приготовленную для меня коробочку.
– Тывыйдешзаменя Джинни.
Она счастливо вздохнула…
– Браво, – профессор с ожесточением хлопнул в ладони, – мои поздравления, Молли, Артур.
Он поднялся из-за стола, стряхивая с черных брюк крошки. Громко всхлипнув, миссис Уизли заключила меня в объятья. Артур стоял в растерянности, счастливо моргая, Джинни сжимала в руках кольцо.
– Да, да, да! Конечно, да!..
– Гарри… Гарри, это большая че… честь, и…
– Ах, Артур!
Мы с Джинни чинно поцеловались. Она выглядела очень спокойной. Я – наверное, как будто меня чем-то по голове огрели.
– Спасибо, что согласилась, – наконец, я разлепил губы. Просто подумал о том, что правда – спасибо. В глубине меня жило убеждение, что было бы хуже, если бы и для нее я оказался бы слишком убог. Как-никак, но я даже ощутил какое-то парадоксальное чувство гордости. Мы обнялись. От нее пахло теми же духами, что на третьем курсе. Горький цветочный запах.
– Я тебя люблю.
Я поцеловал её, чтобы не отвечать. Наверное. И в этот же момент поцелуй влил в меня острое и болезненное, как не до конца зажившая рана, чувство злости. Всю жизнь, думал я, это на всю жизнь? Всю жизнь обманывать себя? Из-за чужой прихоти?
Вот гондон!
– Подождешь минуточку?..
Роса промочила ботинки. Ветви краснотала хлестали по лицу. В доме было тихо и пыльно, и никого. Чарли в Румынии, Билл с Флер в «Ракушке», Рон у Гермионы, Перси на работе, дни сменяются ночами, часы тянутся, пропахшие нафталином… Дом – лабиринт, я – Тесей, мой щит пускает по стенам солнечных зайчиков.
В комнатах пахнет цветами, я ношусь, оголтелый, вверх и вниз по лестницам, с мечом и в шлеме, как последний чокнувшийся придурок, да, блин, по лестницам и в шлеме. Лабиринт манил цветочными запахами, истершаяся нить вела за собой.
В мои сандалии забился песок дальних походов под знаменем любви и флагом неудачника.
Мой щит царапал обои и цеплялся за дверные косяки.
Комната сменялась комнатой, громко тикали часы. Я бежал по коридорам этих идиотских нагромождений Норы, в шлеме и с вытянутым мечом, бежал и орал: «Ах ты сука!!! Где ты! Остановись!!». Конечно, всё это мое воображение: я не это на самом деле кричал. Но центр лабиринта манил и отталкивал одновременно, и в этот момент – КЛЯНУСЬ! – я испытывал мистический первобытный ужас – тот, что на грани чувственного извращения.
Зачем бежать по лестницам в шлеме, зная, что там, в самом сердце – там не какая-нибудь девица с клубком – там чудовище?..
Скрипнула ступенька, я яростно рванул на себя дверь, затрещала ткань портьеры, и это был центр – он резко и сильно рванул меня за плечо, подминая под себя; мне не помогали шлемы.
– Это подлость! – орал я. – Подлость! Испортить жизнь человеку из-за того, что не можешь побороть собственную слабость – трусость и подлость! ТРУС! Ты трус и жалкий слабак…
– Довольно, – мою шею обожгло горячим дыханием, – с меня довольно…
Я снова взмыл в воздух ногами вверх, кровь прилила к лицу, мокрым мазнуло лоб и щеки – что-то отлетело и покатилось в угол – моя пуговица, и другая…
– Я…
– Ты… – это был центр лабиринта, дыхание сбивалось, – подлец… я… я сейчас…
Внизу послышались легкие шаги, наши миражи разлетелись в труху, Минотавр ускользнул в тень портьеры.
– Я уже иду, – произнес я, едва ворочая ватным языком.
Остался один миг, пара секунд до скрипа двери, когда всё, что я помнил – было его лицо в миллиметре от моего, и его цепкий внимательный взгляд, и его злобное – «угораздило…»
– Гарри, ты здесь?
…
Шаги ближе.
– Не посмеешь, – прошипел я, – не посмеешь оставить меня сейчас.
– Посмею, – такой же яростный взгляд в ответ.
– Не сме…
– Гарри! Что ты здесь делаешь? – удивленно.
Без щита и без шлема.
Без единой мысли в голове.
– Простите, миссис Уизли, моя вина. Мне не стоило задерживать его здесь.
Место, где секунду назад была его рука, горело огнем. Не глядит в мою сторону. Больше всего хотелось развернуть его и дать по морде. От души. Стереть эту сдержанную отстраненность. Разозлить. Распалить. Ко всем чертям все испортить. Да, угораздило!
Упрямая отстраненность. До свиданья, рад бы пообщаться. Да, да. Ещё раз мои поздравления. Хм, да, теперь вам нести этот крест. Очень рад. Очень рад, Поттер, цените.
…Мы сидели с Джинни на кровати и смотрели друг на друга ошалелыми глазами, пока не стемнело.
За окном сверкнул месяц, ветер зашевелил ветки в саду. Жаркие призраки полудня рассеялись без следа. На последний раз… рассеялись пески, и тени лабиринта, и страшные приключения. Остался сидеть на паркетном полу в кедах.
– Куда ты хотел бы поехать на медовый месяц? – спросила Джинни. – Я всё ещё не верю, что у тебя с той девицей ничего не было.
– Да не знаю, – пробормотал я, соображая, куда действительно ездят люди, – ну, в этот… в Париж.
Только не в Дрезден.
В окно стукнули ветки черемухи. В голове крутились странные разрозненные строчки. На последний раз… на последний раз…
Был ты или не был?
Что за фигня происходила со мной в тот день, я не знаю. Такое ощущение, что из меня вытрясли всё, прочистили диски, оставив пару прошлогодних файлов и немного оперативной памяти. Что это всё означает, мне наверняка рассказал бы Малфой. Малфой… эх, где же Малфой. Горели уши, и кровь прилила к лицу. На щеке до сих пор чувствовал жар чужой ладони. Может быть, мне действительно помогло бы переспать с ним и забыть. Как я забыл тот случай на шестом курсе. В конце-концов, это только оперативная память? Она вовсе не обязана запоминать всё это на всю жизнь.
– У меня с той девицей ни-че-го не было.
– Я тебе верю.
– Это хорошо.
…был ты или не был?
* * *
Мокрые улицы блестели, по небу бежали тучи, и всё это ощущалось очень тревожно. Я бродил по Сохо и колдовал.
Следы путались, уводили меня то в один бар, то в другой. Чувство увиденного вело меня за собой. Джинни весь вечер щебетала о том, что нам просто-таки необходимо совершить предсвадебный шоппинг. Перспектива выбирания одного, единственно верного оттенка кружевных салфеточек на праздничный стол приводила меня в состояние оцепенения.
Я чувствовал Малфоя, как чайки приближающуюся бурю. В каждом прохожем я видел его тонкий профиль. Неоновая вывеска Сохо и громила-охранник пропускает меня без очереди… Малфой сидел у барной стойки и болтал ногами. Судя по неначатому коктейлю с глупым бумажным зонтиком, он явился сюда совсем недавно.
– Я так и знал. Я чувствовал что-то, – буркнул он, стоило мне подойти ближе, – что ты ищешь меня.
Я молча взгромоздился на соседний стул. Вокруг нас сновали какие-то андрогинного вида мальчики и те, кто постарше – в дорогих рубашках.
– Итак, – Малфой перехватил мой взгляд, – ты не только преодолел пятнадцатиметровый барьер на подходе к гей-заведению – тебя хватило и на то, чтобы войти внутрь. Я поражен в самое сердце, Поттер.
– Ты одного не знаешь.
Я махнул бармену, уже направляющемуся ко мне со стаканом.
– Двойной виски со льдом… ты одного не знаешь, да и никто не знает, кроме двоих.
– Не говори мне, что…
– Да. Я однажды переспал с парнем на шестом курсе. И это было раньше, чем у меня появился первый опыт с девушкой.
Малфой уронил зубочистку.
– Ханжа сраный.
– Это получилось… сам не знаю, как это получилось. Сделал это для того, чтобы избавиться… от наваждения.
– Избавиться от наваждения, – медленно протянул Малфой, – и удалось?
– Вполне. Мы часто путаем наваждение с любопытством.
Я отхлебнул виски. В баре было относительно тихо, здесь не гремела музыка. На нас заинтересованно посматривал представительного вида мужчина лет пятидесяти. Только сейчас я сообразил, что и в маггловском баре нас могли узнать. Но сдавать назад было поздно.
– Кто это был?
– Какая тебе разница? И потом, чем я буду тебя подкупать в дальнейшем?
– Слизеринская школа пошла тебе на пользу, Поттер, – уязвленно произнес он, прикладываясь к своему коктейлю.
– Впрочем, я здесь не за этим. Снейп тебя ищет.
Малфой неприятно засмеялся. Я пихнул его локтем – серьезно! Он покачал головой.
– Зачем говорить то, что мы оба отлично понимаем.
– Да, но ты там нужен не только Снейпу, – процедил я, чувствуя, с каким трудом мне даются эти слова.
Драко крутанулся на своем стуле.
– Ты маленький мальчик, Поттер? Малфой твоя мамочка? Ты волен делать то, что хочешь. А у меня свои радости в этой жизни. Я, может, вообще… собираюсь в Кардиф.
– В Кардиф, – повторил я озадаченно, – что ты забыл в такой глуши, Малфой? Я не узнаю…
– Не узнаешь, потому что никогда не знал, – с раздражением отрезал он, – возможно, это одно из немногих мест, где меня ещё ждут. Да, а что ты думал? У меня там парень.
– Парень, – снова повторил я.
– И у нас любовь.
– И я, кажется, знаю, где вы с ним познакомились.
– А вот не надо этой язвительности, Поттер! – завопил он, и в баре на нас стали оборачиваться. – Вот не надо! Мы с ним общаемся через компьютер три раза в день! И у нас…
– Единение душ. А фотографию ты его видел?
– А то.
– Красив, как бог?
– Ну.
– Хммм, Малфой…
Мы нажрались как-то тихо и почти незаметно. К нам то и дело клеились мужики, разные – более симпатичные и менее. Один пожилой хрен полчаса втирал Малфою про свою Феррари, пока я чуть ли не за шиворот не вытащил его на улицу.
Холодный ночной воздух студил лицо. У нас горели щеки, мимо пролетали блестящие автомобили. Сохо жил своей жизнью, мы были частью её – искоркой в городской мишуре. Двумя искорками.
– Он не знает ничего – ни о моих родителях, ни о моих деньгах! – громко разглагольствовал Малфой. – Он не будет со мной из-за сраных отметок или квиддичной команды… он…
Был ты или не был?
– Я уезжаю, – он повернулся и с силой схватил меня за воротник, – ты понимаешь, я уезжаю в Уэльс… к чертовой матери… сегодня же.
– Останься на ночь, – я пошевелил одеревеневшими губами, – одну ночь. Я не могу… идти домой.
– Не хочешь – не иди. Поехали со мной, – он пожал плечами.
– Наоборот – слишком, кажется, хочу…
– Я не слишком горю желанием вникать в твою рефлексию, – фыркнул он, и снова стал прежним Драко Малфоем.
– Расстанемся на перекрестке?
– Как в кино.
Ладно.
Малфой прошел три шага и упал.
Я сел возле него на корточках и достал мобильник. Крайне удобное изобретение в этом сумасшедшем городе, забивающим все мыслимые и немыслимые магические каналы. Весьма удобно.
– Але… Сью? Сью, пожалуйста, только не посылай меня прямо сейчас!
Мимо летели автомобили, обдавая нас цветными брызгами. Неоновые огни огибали карнизы, и казалось, что дома омывает река света.
Внезапно разрозненные строчки в моей голове прекратили свое безумное порхание и опустились на свои места, обросли рифмами.
Назови меня
Моим именем.
Дождевой водой
Напои меня.
Я нарежу хлеб,
Сыр (для кальция).
И вина налью
На три пальца я.
И дальше как-то в таком духе. Я шел по улице, обнимая за плечи маловменяемого Малфоя, и бубнил эту муть по кальций, а потом мы сели в автобус, и я принялся бубнить муть дальше. У Сью родители уехали в командировку. Огромная квартира на Парк Авеню была пуста. Мы сгрузили Малфоя на диван.
– Я не могу принести его Снейпу в таком виде.
– Ладно, – буркнула заспанная Сью, вышедшая встречать нас в пижаме, – посторожу этот груз.
– Главное, не пускай его в Кардиф. Пусть проспится. Он думает, что у него там любовь; скорее всего, это не шибко привлекательная его фанатка. Я читал о таких вещах. Детство в компании технологически подкованного Дадли.
– Да ладно тебе, я сейчас припрягу его кухаркой. Говорят, труд помогает, – мы вышли на улицу, и она зябко поежилась. – Ты сам не свой. Что случилось?
– Сам не знаю, – пробормотал я, – что-то случилось. Что – сам не знаю.
– Ну и вали тогда, сгрузил тело и ступай. Буду держать тебя в курсе дела. Раньше первого он отсюда не выйдет.
…Я остался совсем один и чувствовал себя меньше песчинки-искорки, когда стоял в одиночестве на пустой улице перед дверью. Когда он открыл, меня знобило.
– Малфой уехал, – произнес я, честно глядя в его глаза, – а я написал стихи.
На крыльце было темно и мокро, и он так опешил, что даже забыл открыть дверь пошире и пропустить меня внутрь. Удивление его было замешано напополам с неодобрением. От меня несло выпивкой и табачным дымом. Я залез на верхнюю ступеньку и прочитал:
На последний раз –
Ни вина, ни хлеба.
Нет ни вас, ни нас,
Был ты или не был?
Выгляни в окно
Где-то в полвторого
Что исчезнет, что –
Возвратится снова?
А в иных краях
(верится, но слабо)
Где-нибудь и я
Вывалюсь из паба.
Я свалился с печки
И хлебнул до дна.
В небе льется речка
Речка звёзд полна.
А потом ещё прочитал, только тихо и как-то смущенно.
Там сгорит, как свечка,
Ручеек комет.
Он оставит в речке
Кривоватый след.
Мы стояли несколько минут, глядели друг на друга и молчали.
– Всё? – спокойно спросил он.
– Да.
Дверь тихонько прикрылась за его спиной. Теперь он был рядом.
– Итак. Ты пишешь стихи.
– Я раньше… я раньше не писал! – возмутился я. – Это оно само… само как-то так получилось.
Подтянувшись на руках, я забрался задницей на перила. Теперь наши глаза были на одном уровне, только я, наверное, всё-таки пониже.
Снейп вздохнул.
– Расскажи-ка мне, что же произошло сегодня у Уизли.
Мы чуть не переспали. Что, блин, произошло?
Он смотрел на меня очень внимательно. И был очень близко.
– Я представлял себя героем из книжки, вообразил себе щит и сандалии и носился по коридорам. Не знаю почему. Я был зол.
– Я знаю. Ты носился по лестницам с воображаемым мечом?
– И с щитом. И в шлеме.
Здесь ночь была тихой. Трава промокла от росы. На заднем дворе от легкого ветерка позвякивали колокольчики.
– Это то, чего я боялся, – тихо произнес он, – угораздило.
Это я уже сегодня слышал.
– Я не знаю, про что вы, – проговорил я, – может быть, меня отпустит, если вы сделаете то, что не доделали.
И тут же превратился в пьяного подонка. Скомканная бумажка, на которой я накалякал стихи, упала на пол. Улыбка превратилась в кривую ухмылку на тридцать два зуба. Глаз косил. Правый или левый. Несло наглостью и похотью. Смотреть стало больно, сидеть – тесно.
– Вы не думайте, что кого-то там соблазнили, – мерзко растягивая слова на манер пьяного Малфоя, лыбился я, – это ж не в первой, бывает. Как это? Нава… ждение. Как мираж в этой… пустыне. Меч, сандалии, и все эти глюки. Понимаете? Может только и надо… что сделать о чем думали, и забыть. Может… оно… это… помогает.
Снейп моргнул. Поднял голову.
– Вам секса не хватает?
– А вам, что, нет? – нахально парировал я. – Да уж больно вы с этим возитесь. Не надо… бежать отчего бежать не надо…
И был ужасный пьяный поцелуй.
Я потянулся своим мерзким ртом к его губам и чуть не сверзился с перил, он меня только и успел схватить за плечи.
– Хватит, – он отстранился, крепко удерживая меня, чтобы я не рухнул.
– Хорошо, что Малфоя нет, – пробормотал я ещё одну ужасную вещь, и мне даже не было стыдно.
Меня встряхнули за шкирку и затолкнули в дом. У меня аллергия на электрический свет, не иначе. В коридоре пахло зельям и пылью.
– Поттер, – произнес он, посмотрев на меня в упор.
– Это поможет, – с убеждением произнес я, – точно, поможет. Воздержание до добра не доводит, – это была дурацкая школьная банальность вроде тех бубнилок «женский алкоголизм не излечивается» или «не стой раком, привыкнешь». В трезвом виде я никогда такого не говорю. Вы не думайте.
– Ты пьян и глуп, – заговорил он, отчего-то начав ходить по комнатам и холлу, – и то, что я позволил себе некоторую… слабость… не дает тебе права…
– При чем тут право, – я прислонился спиной к двери, наблюдая за его лихорадочными перемещениями по квартире, – о каком ещё праве идет речь, я сегодня чуть не навернулся с лестницы и не сломал себе ногу, я пью в черную каждый день, у меня начинаются глюки и я сочиняю стихи. КАКОЕ К ЧЕРТУ ПРАВО!
– Это не поможет, – он возник на пороге гостиной.
– Поможет! А вы… Вы трус. Вы втайне… втайне хотите этого. Хотите, чтобы я за вами ходил и глючился, и чтобы я представлял, как бы это могло быть, чтобы я женился и продолжал думать об этом, да, да, конечно, – я засмеялся, – конечно, вы этого хотите.
Два шага – и он больно дернул меня за руку, да так, что на запястье уже наливались синяки и болезненно заныла струнка-мышца. Я даже выпрямиться не успел, волосами подмел пол – он втащил меня в гостиную и швырнул на ковер.
– Раздевайся, – рявкнул он, – быстро!
Непослушными пальцами я принялся нашаривать пуговицы и молнии, бесконечные застежки, глядя краем глаза, как он подошел к серванту и влил в себя из квадратной бутыли что-то весьма крепкое. Закашлялся. Выпил ещё.
– Всё равно не успеешь со мной сравняться… я пью с десяти…
Резко вдохнул, опять закашлялся, но упорно выпил ещё. Отложил бутылку и погасил свет. Мы ухнули в темноту, я чувствовал только твердый пол подо мной и уцепился за него как за спасательный обломок мачты. Это было захватывающе: представлять, что вокруг ночь, и мы посреди глубокого моря на одном плоту, и мы вместе цепляемся за прогнившие доски.
Даже солью запахло.
– Поможет, – произнесли надо мной пьяным и слегка недоумевающим голосом, – конечно, поможет.
Моей шеи коснулись жесткие пальцы, море захлестывало борта. Пальцы пробежались по груди – твердость палубы отдавалась в каждом позвонке.
Ноющим членом ткнулся в его грудь, он был без рубашки, но все равно ни черта не было видно – от него, как и от меня, пахло виски, и кожа была тоже пахнущая виски, теплая, чуть влажная, безволосая. Он передвинулся; я возил губами по его шее, его пальцы чуть дрожали, покачивался наш плот. Я попытался поцеловать его, его губы были теплыми и мокрыми, но мы как бы и не целовались, это было бы так глупо с учетом, что мистер Поттер, и я вас ненавижу как и вашего отца, и вы были бы приятной вещью чтобывамиобладать… Вместо этого я ткнулся своими губами в его подбородок, и от этого мне снесло крышу, это было сухо и очень нежно, и его член тоже встал, упирался в мое бедро, я каждой косточкой ощущал колючий ковер, а там, где он сполз, пол нагрелся и прилипал к заднице, и мы так и лежали друг на друге, вцепившись и постанывая, и сил ни на что не оставалось, я только немного раскачивался вверх-вниз (в такт волнам) и он как-то очень крепко обхватил меня коленями, и всё это ощущалось очень глупо, потому что так сексом не занимаются – секс это другое – это ритм, и головой об изголовье кровати, и жар, и музыка в башке, и сползающие гондоны, а тут – чепуха какая-то, и за бортом чайки.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 70 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |