Министерство образования Российской Федерации 9 страница

См.: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М, 1991. С. 105.

Глава третья

Проблемы предмета правоведения

3.1. Объект и предмет юридической науки...

3.1. Объект и предмет юридической науки: методологический смысл различения

В

современной методологии науки, как уже говорилось, принято различать объект и предмет науки^[29]. Такая мето­дологическая установка отчетливо возникла в XIX веке, на этапе неклассической научной рациональности, когда произошел отказ от отношения к одной из конкретных научных теорий как единственно истинной и, в этом смысле, «разотождествление» исследуемого объекта и его «представленности» как теоретического описания. Суть ее усматривается в том, что «в противовес идеалу единственно истинной теории, «фотографирующей» исследуемые объекты, до­пускается истинность нескольких отличающихся друг от друга кон­кретных теоретических описаний одной и той же реальности, пос­кольку в каждом из них может содержаться момент объективно-истинного знания. Осмысливаются корреляции между онтологичес­кими постулатами науки и характеристиками метода, посредством которого осваивается объект. В связи с этим принимаются такие типы объяснения и описания, которые в явном виде содержат ссылки на средства и операции познавательной деятельности»^[30]. Другими словами, если в классической рациональности научная теория счи­талась объяснением и описанием реального объекта таким, как он существует «на самом деле», то теперь обязательным требованием к научной теории становится предъявление, помимо описания объек­та, оснований и средств ее построения. Это и приводит к гносеоло­гической конструкции, в рамках которой научное сознание начинает исходить из различения объекта науки как внешней реальности, в философском смысле этого понятия, и ее теоретического описания средствами науки как предмета. Можно сказать, что возникнове­ние, в связи с этим, необходимости многоплановых исследований методов научного познания, постановка проблемы соотнесения им­манентных законов объекта и теоретических конструкций предмета и приводят к методологии науки в ее современном виде.

Подчеркнем, что данное различие существует только как гносе­ологическая установка. Другими словами, различение объекта и предмета науки следует понимать не как их самостоятельное, раз­дельное существование, а как изменение гносеологических пред­ставлений, выражающееся, в частности, в изменении способов обос­нования научного знания, идеалов и норм доказывания в научном исследовании, представлений о научной истине и т.д. В гуманитар­ных областях, наверное, наиболее значимым следствием осуществ­ленного различения явилась возможность обосновать рассмотрение в качестве научных объектов сложных саморазвивающихся систем. Для правовой мысли, развивавшейся до этого времени главным об­разом как юридическая догма или философия права, в связи с этим возникли, как показывалось ранее, основания обратиться к познанию права по нормам научного исследования, приступить к разработке научной теории права.

Отношение к различению объекта и предмета науки в различ­ных прочтениях, с разной степенью детализации и последователь­ности, нашло отражение и в юридической литературе. Так, в трак­товке А.М.Васильева объектом теории государства и права «явля­ется вся сфера государственно-правовой жизни общества, т.е. го­сударственно-правовая надстройка в целом», а в качестве ее пред­мета «выступает закономерное и необходимое, общее и сущест­венное в данном объекте»^[31].

Отчетливо фиксирует свои основания в исследовании соот­ветствующей проблематики В.С.Нерсесянц. «Объект - это то, что еще подлежит научному изучению с помощью познавательных средств и приемов соответствующей науки. В процессе научного изучения исходные эмпирические знания об объекте дополняются теоретическими знаниями, т.е. системой понятий об основных сущ­ностных свойствах, признаках и характеристиках исследуемого объекта, о закономерностях его генезиса, функционирования и раз­вития. Научное (теоретическое) познание тем самым представляет собой творческий процесс глубинного постижения изучаемого объекта в мышлении, в создании его мысленного образа (модели) в виде определенной системы понятий о сущностных свойствах дан­ного объекта.

Эти искомые сущностные свойства объекта (в их понятийном выражении) и являются предметом соответствующей науки»^[32].

Обстоятельный анализ вопроса в контексте проблем структуры общей теории права осуществлен В.А.Козловым. С этих позиций, для автора принципиально, что «объект, его отдельные стороны и свойства не входят в систему науки. Понятия и предложения, опи­сывающие реальный объект, его свойства, связи и отношения, за­коны его развития и функционирования, составляют неотъемлемую часть науки. В процессе познания формируется предмет науки, ко­торый предстает в виде идеализированного объекта науки, его тео­ретической модели»^[33].

Размышления В.М.Сырых привели исследователя ко взгляду на предмет общей теории государства и права как «систему общих закономерностей права как тотального целого, а также социологи­ческих, экономических, политических и иных закономерностей, ко­торые влияют на действие и развитие права, его закономерностей, и систему закономерностей познания предмета данной науки»^[34]. Объектом же «общей теории права и иных отраслей правоведения», по мнению автора, выступают «право, правовая политика, а также социально-политическая и иная (неюридичёская) практика в той час­ти, в какой она обусловливает формирование и развитие правовых явлений и процессов»^[35].

Анализ наиболее распространенных в юридической литературе точек зрения на данный вопрос показывает, что внимание исследо­вателей, в части объекта и предмета правоведения, привлечено, в основном, к основаниям их различения и определению понятий^[36]. Необходимость и актуальность таких разработок сомнений не вы­зывают. Однако нормативная интерпретация общеметодологичес­ких конструкций в материале юридических исследований, строящая­ся на отношении к методологии правоведения как частному случаю методологии науки, должна соединяться с рассмотрением их оп­равданности относительно традиционных особенностей юриспру­денции. Одно из направлений таких исследований, на наш взгляд, и состоит в обращении к методологическим смыслам различения объекта и предмета юридической науки.

Для организации дальнейших рассуждений относительно следст­вий отождествления или различения объекта и предмета юриди­ческой науки, проблему удобно упростить до предельных оснований и представить как две точки зрения на вопрос. Тогда суть первой из них будет состоять в том, что предмет науки права рассматри­вается в «объектном отношении», т.е. как «объективная реальность», существующая вне научного знания и не зависящая от оснований и методов научного исследования^[37]. С такой точки зрения научное поз­нание мыслится как непосредственное отношение объекта и ис­следователя, в котором и формируется знание об объекте. Поэтому предмет правоведения здесь предстает как сама, данная в созер­цании, реальность права («правовые явления»), его имманентные свойства, закономерности возникновения, функционирования и раз­вития^[38]. Такая (натуралистическая) точка зрения на объект стро­ится на принятии положения о существовании некоторой системы знаний, «исходные положения которой представляются абсолютно бесспорными и выступают как очевидные факты самой действи­тельности»^[39]. Постулирование таких исходных положений и даетвозможность трактовать предмет науки как объективную реаль­ность (законы объективной реальности), а получаемое в исследо­вании знание рассматривать, абстрагируясь от условий и средств его продуцирования, т.е. полагая, что объект исследования устроен так же, как наши знания о нем. С данной натуралистической точки зрения, основания для различения объекта и предмета науки и смыслы такого различения отсутствуют. В правоведении такая схе­ма рассуждений и сегодня сохраняется как актуальная, а в отрас­левых науках - как доминирующая. Несомненные плюсы данного подхода, с позиций позитивной юриспруденции, состоят в соответст­вии юридического исследования идеалу объективности, естествен­ном обеспечении согласованности научного знания, устранении про­тиворечий между различными его областями уже в силу познания законов самого объекта, что соответствует как постулатам гос­подствовавшей у нас версии материализма, так и традиционным представлениям о природе права^[40].

Для противоположной позиции требование различать объект как познаваемую реальность и предмет науки как создаваемую опре­деленными исследовательскими средствами теоретическую модель этой реальности является принципиальной. С данной точки зрения предмет-«это реальность, созданная самой наукой, существующая лишь постольку, поскольку есть знания об объекте»^[41]. Так, обосно­вывая необходимость различения объекта и предмета общей теории права, В.А.Козлов отмечает: «Каждый сложный объект имеет сущ­ности разного порядка, характеризующие его со всех сторон, мно­гообразные связи и отношения, и каждая наука исследует свою соб­ственную сущность, что и делает ее относительно самостоятель­ной. Поэтому один и тот же объект изучается различными наука­ми, каждая из которых фиксирует в своей системе знаний специфи­ческий предмет. Однако объективная ориентация, трактовка пред­мета как системы объективных законов приводит к отвлечению от деятельности познающего субъекта и отождествлению законов нау­ки и законов реальной действительности»^[42]. В таком понимании, объект юридической науки «существует», а предмет формируется в процессе познавательной деятельности правоведов в зависимости от тех или иных мировоззренческих представлений, гносеологичес­ких установок и исследовательских средств.

От принятия одной из данных точек зрения нередко зависят трактовки обсуждаемых вопросов, понимание конкретных проблем правоведения, подходы к их решению. В частности, точное следо­вание первой требует абстрагироваться от условий, целей и средств научного познания права, что не только минимизирует возможности критики оснований полученного знания, заставляет принимать «на веру» его предметную репрезентативность^[43], но и фактически сни­мает вопрос о самостоятельности методологических исследований в рамках юридической науки. Для второй же исследовательские средства находятся в зависимости и от гносеологических установок, характера социокультурной ситуации, могут создаваться, в том чис­ле, путем методологического конструирования, а значит, целевые методологические исследования и разработки являются условием построения развернутого предмета правоведения и, следовательно, обеспечения наиболее полного познания права. Кроме того, пос­кольку научное исследование права, правовых явлений осуществ­ляется определенными, присущими юриспруденции средствами и методами, оценить адекватность теоретических конструкций пра­вовой реальности (и, следовательно, истинность юридического зна­ния) возможно постольку, поскольку характер и особенности при­меняемых методов исследования предъявляются в процессе опи­сания и объяснения исследуемых объектов. Это означает, в том числе, что в данной установке философские методологические раз­работки уже не могут приниматься «по умолчанию» и рассматри­ваться как достаточное условие для научной обоснованности пра­вовых теорий, а методология должна рассматриваться как фунда­ментальная область юридической науки^[44].

Следствия избрания одной из данных установок обнаружива­ются и в дискуссиях правоведов по конкретным вопросам юриди­ческой науки. Примером могут послужить разногласия в понимании научного факта как-фрагмента реальной действительности и науч­него факта как формы знания об этой действительности. Так, позиция исследователей, настаивающих на включение в состав правоведения научных фактов в качестве фрагментов реальной действительнос­ти^[45], может быть соотнесена с онтологической установкой на отож­дествление объекта и предмета правоведения, ведущей к его нату­ралистическому пониманию. Критикуя данную позицию, А.Ф.Чер-данцев рассматривает в качестве научных фактов, составляющих эмпирический базис науки, не сами «реальные факты», т.е. фраг­менты реальной действительности, а формы достоверных знаний об этой действительности, т.е., по сути дела, теоретические конст­рукции реальной действительности^[46]. Тем самым автор, в отноше­нии данной проблемы, правда, без специального обсуждения, фак­тически пользуется конструкцией различения объекта и предмета юридической науки^[47].

В более широком контексте из различения объекта и предмета юриспруденции следует, например, что правовая система, правовой статус, правоотношение, правоприменение, типы правового регули­рования, правосознание и т.д. должны рассматриваться как входя­щие в предмет юридической науки теоретические конструкции, соз­даваемые в ходе научного познания по поводу соответствующих социальных реалий и соответствующими методами. Поэтому, опе­рируя в процессе научного исследования данными понятиями, мы находимся в рамках предмета юридической науки, поскольку пра­вила такого оперирования задаются не исследуемой действитель­ностью, а методом науки^[48]. Отсюда, в частности, следует, что фор­мулируемые правоведами в процессе юридических исследований утверждения о фактах правовой действительности справедливы именно в предмете науки, а их соотнесение с объектом исследова­ния, как правовой реальностью, их онтологическая интерпретация - отдельная проблема^[49]. Такое понимание дает право, в частности, утверждать, что отождествлять формулируемые юридической на­укой законы правового регулирования с правовой реальностью, равно как напрямую распространять выводы научных исследований на юридическую практику, нельзя, поскольку правоведение имеет дело с правовой реальностью опосредованно, через свой предмет, сое­диняющий объект и средства его исследования. При этом оправ­данно считать, что законы объекта и конструкции предмета науки находятся, с методологической точки зрения, в отношениях не тож­дества, а эвристического соответствия. Отсюда, в правовом ис­следовании неизбежно актуализируются проблемы способов обос­нования, доказательности, критериев истинности научного юриди­ческого знания и т.д.

Напомним, что для нашего исследования анализируемые точки зрения продуктивно рассматривать не просто как оппозиционные гносеологические конструкции, одна из которых, в представлениях современной методологи, является не адекватной научному позна­нию, а как различные методологические установки, подлежащие оценке на возможность их применения в сфере юриспруденции. В частности, относительно юридической догмы. Как отмечалось, на­туралистическая точка зрения на процесс познания имеет место в случаях, когда исследование опирается на систему знаний, исходные положения которой принимаются как абсолютно бесспорные и рас­сматриваются как очевидные факты самой действительности. Именно таким образом строятся размышления на уровне юриди­ческого позитивизма, где правовая действительность ограничена действующим правом, средствами его анализа являются конструк­ции юридической догмы, цели же определяются обеспечением задач юридической практики, а не познанием сущности и законов правовой реальности. Отсюда, в юридических разработках такого рода сама постановка вопроса о различении объекта исследования и предмета как создаваемой в процессе знакового замещения его теоретической модели теряет смысл, поскольку исследуемый объект-позитивное право, уже существующий как знаковая система, адекватная ха­рактеру решаемых задач, действительно дан правоведу в непос­редственном созерцании. В связи с этим необходимость знакового замещения такого объекта отсутствует, а юрист мыслит не в кон­цептуальных схемах, а в терминах и понятиях закона. Таким обра­зом, на уровне юридического позитивизма исходить из того, что аналитические утверждения касаются самого позитивного права как объекта исследования и не нуждаются в последующей практи­ческой интерпретации, не только допустимо, но и вполне оправданно.

Данные соображения могут восприниматься как излишние, с учетом ранее изложенного понимания юридического позитивизма как сферы интеллектуальной деятельности правоведов, строго го­воря, не являющейся наукой в собственном смысле. Однако это справедливо только при исходных методологических положениях, принятых в данном исследовании. В иных контекстах возможны неодинаковые трактовки вопроса, в частности при рассмотрении его в некоторых аспектах представлений о постнеклассической на­учной рациональности. Например, можно обсуждать, что по отно­шению к ценностно-целевым структурам общества юристы пред­восхитили постнеклассическое понимание науки и опередшшестест-вознание минимум на 500 — 600 лет. Данное обстоятельство позво­лило, как уже отмечалось, Г.Дж.Берману утверждать, что право должно рассматриваться как прототип западной науки, а «юристы схоластической школы создали науку права, науку скорее в совре­менном западном, а не платоновском или аристотелевском смыс­ле»^[50]. Однако к данному утверждению исследователя следует от­нестись с определенной осторожностью. Причина в том, что сов­ременная постнеклассическая рациональность, в отличие от клас­сической, действительно рассматривает науку в системе ценностно-целевых структур общества, однако это можно рассматривать как

Берман Г.Дж. Указ. соч. С. 153.

изменение в стратегиях развития науки, но не как изменение отно­шения к методам научного исследования. В отношении методологии познания, сравнение юриспруденции с естествознанием, как пока­зывалось выше, вряд ли правомерно. Прежде всего необходимо при­нимать во внимание принципиальную разницу в способах обоснова­ния и проверки постулатов. Рассматривать естественно-научный эксперимент и реализацию юридических идей как равнозначные спо­собы опытной проверки гипотез - весьма сильное допущение. Не случайно и сам Г.Дж.Берман спешит ослабить заявленный тезис. «Что и говорить, это не была точная наука вроде нынешней физики или химии, она не поддавалась лабораторным опытам, характерным для многих (пусть и не всех) естественных наук, хотя и пользовалась собственным видом опытной проверки»^[51].

Однако и такое паллиативное истолкование научности не сни­мает основных напряжений в позиции автора. Прежде всего, это касается характеристики западной науки нового времени как сос­редоточившейся «на формулировании гипотез»^[52]. Усматривая основу метода науки в выдвижении гипотез как способов упорядочения явлений, исследователь, на наш взгляд, упускает из виду то обсто­ятельство, что научная гипотеза строится в рамках предмета ис­следования, теоретической схемы, «сконструированной» самой нау­кой, а не на основании некоторым образом понятой потребности практики, не по усмотрению исследователя^[53]. Иначе говоря, научная гипотеза не извлекается из социальной реальности, а формулируется в предмете правоведения, «упорядочивает» не явления, а знания и поэтому не может являться результатом практического усмотрения юриста. Следовательно, без теории и вне теории научная гипотеза невозможна «по понятию». Не случайно догматическая юриспру­денция всегда занималось обоснованием правовых положений, а не

их теоретической концептуализацией и проверкой на истинность в научном смысле.

В такой логике ставить знак равенства между классической научной рациональностью нового времени и «наукой схоластов», а значит, и догматической юриспруденцией, весьма проблематично. Отсюда, рассматривать прикладные юридико-позитивистские раз­работки с позиций научного познания, в том числе относительно объекта и предмета исследования, в принципе, смысла не имеет. В то же время догматический, научный и философский подходы к праву в исследовательской практике нередко реализуются синкретически и в конкретных исследованиях могут быть выделены только путем методологического анализа. Поэтому обсуждаемое различение работает, в том числе, как инструмент такого анализа.

Значение различение объекта и предмета исследования отно­сительно правоведения в целом, юридической науки как системы может быть представлено в связи со сложностью права как объекта научного познания, и многоаспектностью юридических исследова­ний.

Считается, что сложность, многогранность права как социаль­ного явления предполагает, что оно, в той или иной степени, иссле­дуется не только правоведением, но и целым комплексом общест­венных наук^[54]. Наряду с этим, и сами юристы весьма активно об­ращаются к вопросам политологии, экономической теории, теории управления, занимаются социологическими, социально-психологи­ческими, антропологическими, информационными и прочими аспек­тами права^[55]. При этом можно считать, что все подобные исследо­вания в той или иной мере раскрывают природу права, его роль в культуре и обществе. В то же время их содержательное соприкос­новение и пересечение, при недостаточно отчетливом различении объекта и предмета правоведения, предстает прежде всего как проблема «рамок» юридической науки, определенности ее предме­та^[56]. Отождествление объекта и предмета правоведения, исходящее из тождества действительности и знания о ней, ведет к натурали­зации наших представлений о праве и отношению к его моделям как самой реальности права. При такой исследовательской уста­новке выход за рамки господствующей онтологии права может выг­лядеть выходом за пределы права как явления. Отсюда, активизация обращений юристов к разного рода «неюридической» проблематике нередко рассматривается как опасность потери правоведением сво­ей предметной определенности, «размывания» границ предмета юридической науки. Высказывая такое отношение к вопросу, А.Ф.Шебанов считает возможным избежать ее за счет опреде­ленного «самоограничения» правоведения, которое должно состоять в обращении к «неюридическим» абстракциям только в связи с действительностью позитивного права и реализацией правовых норм^[57], т.е., по сути дела, с позиций аналитической юриспруденции. Для В.В.Копейчикова обращение правоведения к вопросам, традици-" онно относимым к иным областям знания (философия, экономичес­кая теория, социология и т.д.), также является выходом за пределы его предмета, которое автор допускает при условии, что соответст­вующими науками они разработаны в степени, недостаточной для исследовательских задач юристов^[58]. В связи с этим юридическая наука вынуждена заниматься «неюридическими» проблемами, од­нако должна обращаться к ним «лишь в той связи и в том объеме, в каких это необходимо для исчерпывающего, всестороннего и де­тального изучения именно государства и права»^[59].

Нетрудно заметить, что в рамках приведенных позиций методо­логическое отношение к проблеме связано со стремлением обоз­начить границы собственно юридического познания права, поскольку от этого зависит исследовательская «собственность» юриспруден­ции на право и право юристов на «научную автономию», через ука­зание на явления, закономерности которых и должна раскрывать правовая наука. В качестве предмета юридической науки здесь рас­сматриваются некоторые явления взятые, разумеется, в своем те­оретическом описании, но в объектном отношении. Таким образом, при обсуждении данных вопросов вне различения объекта и пред­мета правоведения мы вынуждены соотносить различные онтоло­гические утверждения, а по сути - производить оценки явлений как подлежащих юридическому исследованию или находящихся за пре­делами его «компетенции». Основанием таких оценок будут выс­тупать доминирующие понятия правового (право, правовая реаль­ность, правовая действительность и т.д.), которые рассматриваются не как теоретические конструкции, созданные на определенных ос­нованиях и по определенным правилам, т.е. научная реальность^[60], а как явления объективной реальности. Следовательно, ограничения к расширению предмета юридической науки, по сути дела, будут задаваться не свойствами права, а господствующими представле­ниями о них^[61]. Например, если господствующие представления о праве, правовой реальности строятся на фундаменте юридического позитивизма, то и любые исследования, выходящие за сферу пози­тивного права (за исключением чисто прикладных), будут рассмат­риваться как «неюридические». И наоборот, если право начинает рассматриваться как сложный социокультурный феномен, то сфера исследований, признаваемых юридическими, начинает расширяться до проблем правовой ментальности^[62], народного духа как источника права и отношений между теорией права и юридической методоло­гией^[63]. Таким образом, вне различения объекта и предмета право­ведения, разграничение «юридических» и «неюридических» проблем в правовых исследованиях во многом превращается в вопрос онто­логической оценки и, в этом смысле, не решает вопроса о предмет­ной определенности юридической науки.

Дискутируя по поводу предметной определенности юридической науки, Д.А.Керимов предлагает иное видение ситуации. Автор счи­тает, что «опасения некоторых правоведов о «размывании» границ предмета юридической науки не имеет под собой сколько-нибудь рациональных оснований»^[64]. В своих рассуждениях Д.А.Керимов исходит из того, что государство и право - элементы единой соци­альной действительности, подчиняющиеся «общим объективным закономерностям развития общества»^[65], в силу чего для юриди­ческого исследования почти всегда существует необходимость вый­ти за пределы государственно-правовых явлений^[66], а неюридичес­кие проблемы, органически связанные с проблемами сугубо юри­дическими, равно с последними составляют предмет правовой нау­ки^[67]. Такая логика приводит исследователя к выводу о бесплодности попыток провести «абсолютную разграничительную линию» между предметами общественных наук, что не исключает возможности определения предмета конкретной науки, но означает, что «отгра­ничение предмета одной науки от других должно идти не только по линии расчленения объектов исследования, но и по аспектам и уров­ням исследования в случае совпадения их объектов»^[68]. С такой ин­терпретацией проблемы можно согласиться в части «бесплоднос­ти» поиска абсолютной границы между «юридическим» и «неюри­дическим» в исследовании права в том смысле, что данная грани­ца если и может быть обозначена, то только как «скользящая», пос­кольку в процессе исторического развития правоведения она заметно сдвигается в сторону ранее считавшегося «неюридическим»^[69]. Дру­гими словами, такие разграничения не носят абсолютно норматив­ного характера, связаны с социокультурной ситуацией, познаватель­ной традицией, определяются философско-методологическими ус­тановками, а значит, осуществляются не относительно взятых как фрагменты реальности объектов исследования, а через характе­ристики и соотнесение их теоретических моделей, т.е. предметов наук^[70].

Таким образом, при отчетливом различении объекта и предмета юридической науки проблема многоаспектное™ юридических ис­следований и вопросы предметной определенности правоведения приобретают иные смыслы и перемещаются из плана онтологи­ческих утверждений о праве в область гносеологических характе­ристик правовой науки, методологии познания права^[71]. Это позволяет обратить внимание на методологические проблемы юридической науки, связанные с соотношением разноплановых представлений о праве, их синтезом в рамках единой теоретической системы. При таком взгляде обращение к различным аспектам исследования пра­ва, с одной стороны, означает расширение предмета юридической науки, а с другой, - способно создавать проблемы соотношения новых представлений о праве с устоявшимися понятиями и катего­риями, оформляющими определенную концепцию права.

В принципе, расширение предмета юридической науки, в том числе и за счет обращения к исследованию различных аспектов права, можно считать одной из характеристик ее эволюции. Однако при этом необходимо различить прикладные исследования и разра­ботки, осуществляемые юристами в ходе решения определенных частных проблем и их попытки взглянуть на право с разных сторон в целях углубления знаний о нем как о целом. В первом контексте, обращение к разного рода «неюридическим» вопросам связано, глав­ным образом, с решением конкретных исследовательских или прак­тических задач юриспруденции. В таких исследованиях преследу­ются не столько цели открытия некоторых свойств самого права, сколько выяснение существенных для правового регулирования зако­номерностей общественных отношений и социальных процессов, ис­пользования в юридических практиках данных иных наук. Поэтому в таких случаях, видимо, точнее говорить не о расширении предмета правоведения, а о системном характере современной науки^[72].

Самостоятельность данных контекстов, разумеется, относи­тельна, поскольку даже в процессе собственно теоретического ис­следования, в силу исторически сформировавшейся практической ориентации профессионального сознания, юриспруденция неизбежно проецирует исследуемую проблему в пространство реальной жизни и как бы параллельно «видит» план ее реализации. Реализация же требует именно всесторонней оценки существующих условий, учета различных процессов и закономерностей (от психологических - до экономических). Отсюда, правовед, осуществляющий теоретичес­кое исследование, неизбежно каждый раз вынужден соотносить свои идеальные построения с наличной социальной реальностью, т.е. пос­тоянно как бы осуществлять их мыслительную экспериментальную проверку путем такого соотнесения. Добавив к этому сложившуюся в нашем сообществе традицию оценивать научные работы в зави­симости от их выходов в область практических предложений, ус­ловно говоря, инженерного конструирования, требующих определен­ности, в том числе, по своей адресности относительно профессио­нальной практики, т.е. реализуемости данных предложений, мы по­лучаем исключительно сложное пространство юридического иссле­дования^[73]. Причем специфика данного исследовательского прост­ранства в том, что доминирует в нем не план идеальных построений, а эмпирически воспринимаемая реальность и мыслительное конст­руирование фрагментов этой реальности.

Дата добавления: 2015-08-29