^Гегель. Конституция Германии. С.76.
Относительно высказываемого представления можно предвидеть, например, приблизительно такое возражение: «Безусловно, нельзя помыслить гарантии востребованности юридической практикой только корректных научных теорий и истинных научных юридических знаний, однако такие теории и знания, безусловно, начинают доминировать в историческом процессе, на исторических отрезках времени. Таким образом, в конечном итоге, научная объективность, истинность научного знания пробивают себе дорогу в практику». Возражение небезосновательно, но проблема здесь в том, что на исторических отрезках времени пробивают себе дорогу не исследовательские результаты, а концепции и парадигмы, научные традиции. Кроме того, принципиальная специфика социальных наук в том, что здесь реальность не противостоит исследователю[143]. В социальных областях, по сути дела, ученый вынужден познавать не столько «противоположенный» (как в естественных науках) объект, сколько собственную деятельность. Не случайно в литературе широко распространено представление о социальных науках как науках рефлексивных. В этом смысле юриспруденция, видимо, закономерно должна быть одной из самых методологизированных социальных наук.
Таким образом, включенность исследователя права в исследуемую действительность предопределяет, при изменениях соответствующих практик на основе востребованных теорий, изменение и предмета исследования, и самого субъекта исследования. Для юриспруденции это не только изменение идеологии, ценностных ориентации, утверждение в образовательных системах соответствующих концепций, но и влияние на научное сознание через установление соответствующих моделей и конструкций в позитивном праве, легальные интерпретации и правоприменительные решения. Все это неизбежно ведет к изменениям и самого исследователя, его философской ориентации, методологической оснащенности и парадигмальной направленности. Такие изменения исследователя неизбежно ведут к практической деактуализации конкретных результатов исследований и, в этом смысле, утраты ими практических перспектив (однако, как уже отмечалось, теоретическая ценность деактуали-зированных положений от этого не уменьшается). Словом, возможность воплощения в юридическую практику научных положений, без их востребованности самой практикой, явно не велика. Такой, условно говоря, консерватизм юридической практики является, видимо, необходимым ее качеством, поскольку обеспечение стабильности, устойчивости общества, прочного правопорядка возможно только такой системой, которая сама весьма устойчива и эмансипирована от прямых идеологических, политических и, в том числе, научных влияний.
На относительную независимость юридической практики от науки справедливо указывает В.И.Леушин, который пишет: «Практика в отличие от науки обладает самостоятельностью, то есть может функционировать, не прибегая к помощи науки»[144]. Правда, основания такой независимости автор видит в способности законодателя, правоприменителя, субъекта правоотношения самостоятельно добывать истину. Познавательный потенциал юридической практики не стоит переоценивать, на что указывает и сам В.И.Леушин[145]. А вот с утверждением о способности юридической практики функционировать, не прибегая к помощи науки, видимо, следует согласиться. /Для функционирования юридической практики, очевидно, достаточно познавательного обеспечения в форме организационно-заданной, профессиональной рефлексии. Подкрепленная цеховым обучением профессии, такая юридическая практика, видимо, способна самовоспроизводиться даже без тенденции к вырождению. Другой вопрос - насколько способна юридическая практика без участия науки развиваться? Если изменения юридической практики не отождествлять с ее развитием, которое, как известно, предполагает наличие цели и идеального плана действительности, т.е. теории, философии и т.д., то ответ, скорее всего, должен быть отрицательным.
"Леушин В.И. Указ. соч. С. 131. |
С этой точки зрения целесообразно различать функционирование и развитие юридической практики. Можно предположить, что в плане функционирования юридическая практика самодостаточна,
 |
Изложенное позволяет утверждать, что относиться к юридической практике как высшему основанию, цели и критерию юридических исследований - значит недопустимо упрощать проблему. Очевидно, что правоведение должно иметь и несоциологические критерии оценки юридических теорий. Это означает необходимость обращения к гносеологическому аспекту вопроса, традиционно представленного как проблема научной истины.
В целом, внимание к вопросам истины традиционно для юриспруденции.
Пожалуй, наиболее обстоятельно они обсуждаются представителями процессуального права, прежде всего в рамках теории доказательств[146].
В связи с проблемами квалификации преступлений, вопросов установления истины касаются исследователи, работающие в сфере уголовного права[147].
Теоретики права, по сути дела, следуют тем же направлениям и наиболее развернуто исследуют проблему истины в юриспруденции в связи с вопросами применения и толкования права[148]. Правда, в последние годы более широкие теоретические рамки исследования данной проблематики заданы, в частности, А.Ф.Черданцевым, обратившимся к логико-семиотическим аспектам юридической науки и практики[149].
Наконец, следует назвать весьма интересное, хотя и не получившее достаточного признания научным юридическим сообществом, направление исследований, сторонники которого ставят вопрос об истинностной оценке норм позитивного права[150].
Значительно меньше повезло проблемам истины в научном познании права. Разумеется, отношение к результатам проводимых исследований как истинным или «неистинным» неявно присутствует практически во всех работах правоведов, однако данный план, повсеместно декларируемый, в содержании работ скорее подразумевается, нежели целевым образом обсуждается. Контекстуальные замечания по вопросу, в режиме «попутно сказанного», дело обычное. Попытки же специального теоретического осмысления правоведами истины как проблемы юридической науки, юридического исследования, к сожалению, весьма эпизодичны[151]. Недостаточное внимание отечественных правоведов к вопросам истины в правоведении, как специально теоретически выделенной проблематике, может объясняться или ее неактуальностью для юриспруденции в силу некоторых гносеологических особенностей последней, или, что вероятнее, доминировавшей в нашей науке методологической установкой. Основу такой установки и в отношении проблемы истины в юридическом исследовании задавало, в том числе, упоминавшееся господство в отечественном правоведении нормативного отношения к разработкам, осуществлявшимся в данной области официальной философией, и восприятием ее положений как методологических установок, гарантирующих истинность любого научного знания, получаемого на их основе[152].
С точки зрения сегодняшних задач нашей юриспруденции подобное отношение к данному кругу вопросов уже вряд ли является удовлетворительным. Принципиальное расширение социокультурного контекста современного правоведения требует от юристов фундаментального самоопределения, в первую очередь в рамках философии и методологии юриспруденции, где сегодня неизбежно возникает целый класс проблем, связанных со значением истины в юридических исследованиях и, в более широком плане, - с оценкой юридических теорий и знаний. В частности, это отмечавшаяся «склонность» современного правоведения к реализации различных способов познания права, в которых критерии оценки знаний не всегда совпадают.
В истории познания было выработано достаточно много подходов к пониманию истины, соответствующих определенной гносеологической установке, типу рациональности и общей духовно-интеллектуальной ситуации эпохи. Однако, большинство из существующих трактовок истины, так или иначе, связаны с идеей отношения действительности и нашего знания о ней. В зависимости от понимания этого отношения, представлений о его возможности и способов их обоснования и строятся основные концепции истины[153]. В их числе называются:
• корреспондентская концепция, которой придерживается ряд гносеологических теорий, определяющих истину через соответствие (согласование) знаний с действительностью;
U • когерентная концепция, рассматривающая истину как свойство непротиворечивости, «самосогласованности» знания;
:> • прагматическая концепция, относящаяся к истине как полезности знания, его эффективности для решения практических задач;
• конвенционализм, считающий, что вопрос истины - это вопрос соглашения о ее трактовке[154].
В философской литературе обсуждаются и иные концепции[155]. Однако для нашего исследования оправданнно ограничиться теми из них, которые так или иначе находили отражение в юридической литературе.
Здесь нужно заметить, что, несмотря на достаточно большое разнообразие научных задач, для решения которых в правоведении востребовано понятие истины, подавляющее большинство известных автору исследований основывалось на концепции истины, находящейся в рамках доминировавшей в нашей науке теории отражения. Базовым постулатом данной теории является, как известно, отношение к знанию как отражению объективной реальности[156]. Отсюда, истина трактуется в объективном смысле и определяется «как содержание человеческих знаний, которое соответствует объективному миру, т.е. воспроизводит его»[157].
Раскрывая материалистическую теорию познания как методологическую основу юридической науки, А.Ф.Черданцев воспроизводит данный постулат в следующей формулировке: «Содержание знаний объективно определяется существованием реального, независимого от сознания человека внешнего мира»[158]. Если попытаться выразить основной смысл наиболее последовательно реализуемой в нашей литературе концепции, то можно сказать, что под истиной, как правило, понимается объективное (верное) соответствие юридической теории, юридического знания правовой действительности[159]. Что дает право говорить о ней как о строящейся на принципе соответствия и в этом смысле корреспондентской[160].
При методологическом обсуждении истины на первый план выходит проблема критериев, т.е. вопросы условий, средств и методов ее достижения. С этих позиций обращают внимание на особенности отношения к истине в различных типах рациональности. Принципиальное отношение к познанию, истине в античной рациональности и научной рациональности Нового времени мы уже рассмотрели выше. Напомним только, что истина в античной рациональности достигается рассуждениями[161], осуществляемыми по установленным правилам (в современном понимании - логики) и в рамках определенных метафизических полаганий, как начал[162]. Для рациональности Нового времени, научного позитивизма истинным является уже такое знание, которое исключает всякие метафизические полагания[163] и может быть проверенно на соответствие объекту экспериментальным путем. Именно эксперимент, а не правила рассуждения, начинает рассматриваться в качестве основного механизма проверки тех или иных положений на истинность в науке Нового времени[164].
Считается, что данное отношение к истине является до сегодняшнего дня основой наиболее распространенной и реализуемой практически во всех областях науки концепции истины. Разумеется, она претерпела различные модификации, главным образом, в работах неопозитивистов, однако базовая идея соответствия знания объекту, трактуемая методологически, в том числе и в рамках отношения объекта исследования и предмета науки, остается в основном непоколебимой[165]. Надо сказать, что отдельные отношения к данной концепции сохранены, в том числе и в различных вариантах современных когерентных, семантических и даже прагматических теорий истины[166]. И, как уже говорилось, с поправкой на базовые постулаты марксизма основные смыслы данной концепции разворачивалась и представителями материалистической диалектики, в основном в рамках теории отражения.
В то же время, в XX веке процесс бурного развития гуманитарных наук привел к представлениям о неудовлетворительности традиционного понимания истины как «полного соответствия знания и действительности»[167] для познания человека и общества. Поэтому в философии и гуманитарных науках зародилось новое отношение к истине, ставящее во главу угла роль идеалов и ценностей общества в процессе познания вообще и научного исследования в частности[168]. Это стало одним из критериев рассмотрения их соотношения с науками естественными, по которому «различие между естественными и общественными науками основано, скорее, на предпосылках познания, чем на его внутренней логике: социальное знание, в отличие от естественно-научного, характеризуется несравнимо большей ролью ценностных предпосылок»[169]. Именно с позиций такого отношения осуществляется и наиболее непримиримая критика классической теории истины вплоть до ее отрицания и утверждения о бессмысленности самого понятия истины в научном познании[170].
Наконец, особо следует упомянуть о герменевтической традиции в познании. Отказавшись от дедуктивной методологии и занявшая оппозицию научному сознанию, познающему мир через подведение конкретных фактов под общие законы, герменевтика фактически деактуализировала проблему истины, заменив ее на идеал точности понимания конкретных явлений, рассматриваемых как уникальные. Поэтому, используя в познании нормы и правила герменевтики, о научном исследовании можно говорить только условно, нестрого понимая научное познание как любую специально организованную интеллектуальную деятельность.
В принципе, можно считать, что, несмотря на разнообразие подходов и концепций, наиболее распространенным продолжает оставаться понимание истины как соответствия действительности и знаний о ней, действующее в том числе и в юриспруденции. Однако в отношении к данному идеалу истины со стороны правоведов можно усмотреть определенное своеобразие, если исходить из вышеизложенного представления о становлении юридической науки[171]. Учитывая, что современная юридическая мысль существует в форме философии права, правовой теории и юридической догмы, допустимо предположить, что и в исследовательской практике юристов продолжает ощущаться влияние собственно античного идеала истины (пользование интуитивно-чувственными полагания ми, нестрогое отношение к методам исследования и свободная форма предъявления результатов). В то же время, и гносеологический идеал позитивной науки, предполагающий точный метод исследовательской работы, строгую форму изложения и экспериментальную проверку полученных результатов, так или иначе воспринят правоведением. Таким образом, создается впечатление, что современное правоведение соединяет отношения к вопросам истины, присущие различным ра-циональностям. По гносеологической установке, юриспруденция безусловно тяготеет к идеалу истины, присущему европейской науке Нового времени, а по своей методологической организации во многом реализует установки античной рациональности. Данное предположение выглядит достаточно спорным, однако имеет основания для фиксации, по крайней мере в качестве проблемного методологического вопроса.
Вместе с тем следует обратить внимание на одно существенное обстоятельство. Декларируя референтный идеал истины как гносеологический идеал и методологический постулат, конкретные правовые исследования зачастую реально расширяют рамки понимания истины в юриспруденции за счет иных концепций[172].
Последовательное теоретическое отношение отечественных юристов к реализуемой концепции истины, особенно в отраслевых исследованиях, может быть объяснено не только необходимостью находиться в рамках официальной парадигмы, но и определенным удобством такого понимания истины для решения конкретных практических задач, в частности с точки зрения действующей концепции правоприменения. Информационная модель применения права, представляющая, по сути, интеллектуальное решение на основе сопоставления информации о конкретных обстоятельствах и нормы права, иного отношения к истине и не требует. А вот при выходе за пределы данной теоретической модели правоприменения, рассмотрение истины как информационного соответствия событий, норм и суждений о них уже оценивается многими исследователями как недостаточное. Так, на взгляд В.Н.Кудрявцева, решение вопроса о квалификации деяния должно включаться в установление истины по уголовному делу[173]. В процессуальной литературе пишется, что одной из особенностей установления истины в уголовном судопроизводстве является познание фактических обстоятельств в их социально-политической и юридической оценке, а дать «такую оценку
- значит тоже отразить действительность»[174]. В «содержание объективной истины по уголовному делу» включают также вид и характер наказания, предусматриваемый санкцией юридической нормы[175]. В общетеоретическом плане фиксировалось, что «предметом истинных суждений при применении юридических норм являются все факты объективной действительности, связанные с юридическим делом. Понятие же объективной действительности охватывает не только сами по себе голые факты, но и их социально-правовое значение»[176]. Таким образом, несмотря на идеологическую верность «объективной истине», легко заметить, что, постулируемая в юридической литературе как методологическая установка, корреспондентская концепция истины в процессе исследования серьезно размывается ценностными элементами, задаваемыми, в частности, социально-правовым и социально-политическим контекстами. Следовательно, даже относительно юридической практики идеал истины как соответствия знания действительности, в натуралистической трактовке рассматривается как явно недостаточный. Не менее определенно это наблюдается и в плане теоретической юриспруденции. Однако прежде чем приступить к обоснованию данного тезиса, следует сделать ряд предварительных замечаний.
Следует напомнить, что натуралистическое понимание истины в естественных науках сегодня претерпело серьезные изменения и приобрело весьма сложное системное представление. Это связано с рядом методологических проблем, которые не смогли получить решения в рамках классического понимания. Прежде всего, это проблема действительности или.реальности. В классическом понимании, соответствие мысли реальности трактовалось как то, что утверждаемое мыслью имеет место «на самом деле». Однако, философские рефлексии XVIII - XIX веков (у Канта - «вещь в себе», у Маркса - «общественно-историческая практика») и развитие науки в XIX - XX веках привели к необходимости переосмысления первоначальной идеи. Поскольку метафизические полагания и априорные знания не могли быть встроены в сложившееся научное сознание, то появляются различения реальности («как она есть») и фактовкак концептуализированной формы данной реальности[177]. С этой точки зрения «то, что ученые обычно называют фактом, представляет собой не элемент объективного мира, а определенный вид нашего знания о нем. Соответствие некоторого теоретического предложения эмпирическому факту - это отношение, которое реализуется в рамках системы знаний»[178].
При таком различении действительность «сама по себе», т.е. как фрагмент реальности, и действительность в концептуализированной форме (вещи, их свойства, события и т.д.) связаны познавательным процессом. При этом утверждения по поводу действительности не относятся к ее концептуализированной форме, а представляют самостоятельный план, и отношения истинности рассматривается именно между «утверждением» о действительности и действительностью «как она есть»[179].
Не составляет труда заметить, что данное теоретическое представление истины непринужденно работает в рамках изложенного в предыдущих параграфах различения объекта и предмета юридической науки и отношения юридического знания к правовой действительности. Сильной стороной данной концепции является также ее универсальность. Дело в том, что в таком варианте понятие истины оказывается применимым не только к высказываниям относительно реальных объектов, т.е. к тому, что часто называется «объективной реальностью», но и к объектам другой природы, в частности, мыслимым. Это особенно важно именно для юриспруденции, во многом опирающейся на систему особого рода конструкций, не имеющих референтов в реальности. В этом смысле, утверждения: «в действующей Конституции (основном законе) Российской Федерации 137 статей»; «в состав правонарушения включается: субъект, объект, субъективная и объективная сторона» суть одинаково истинные утверждения. Несмотря на различие референтов данных предложений, в первом случае это объект «реального мира», а во втором - идеальная конструкция; и то и другое может рассматриваться как действительность.
Изложенное выше позволяет утверждать, что корреспондентская концепция истины сохраняет свое значение в юриспруденции, по крайней мере в рамках отношения к фактам. В этом смысле, оправданно активное обращение к ней, например, процессуальных дисциплин, любых исследований в рамках юридического позитивизма. Однако что касается ее применимости к оценке теоретических, а тем более философских, методологических исследований права, то здесь ситуация гораздо сложнее.
Строго говоря, изложенные концептуальные схемы истины абсолютно корректны только для оценки отношения «высказывание-предмет высказывания». Такое отношение считается типичным для практического знания, сводящегося к «констатации явлений и корреляций между ними»[180]. В отличие от него научное знание обладает как минимум двумя характеристиками, говорящими о его особом статусе.
Прежде всего, наука претендует на фиксацию закономерностей и формулирование законов. В этом смысле собственно научное знание всегда теоретично[181]. Как отмечает А.Ф.Черданцев, научные факты являются фактами в том числе и потому, что «в процессе научного объяснения объектов, фиксируемых ими, подводятся под научные законы»[182]. В этом смысле и то, что традиционно называется эмпирическими фактами, также является научным только в силу его теоретической интерпретации. Так, относясь к значению для юридической науки выводов, построенных на простых количественных фиксациях, получаемых в результате опросов, авторы коллективной монографии «Эффективность правовых норм» справедливо отмечают: «Однако познавательная ценность подобных выводов проблематична, поскольку в настоящее время социология нерасполагает надежными процедурами, которые давали бы возможность на основании осознанных оценок и намерений, вербально выраженных ориентации выявить интернализированные ценностные ориентации личности и отделить их от декларативных»56. Другими словами, фиксируется отсутствие теоретических средств для перевода конкретных данных в статус эмпирических научных фактов.
Другой значимой в данном контексте характеристикой научного знания является его предметность. Научное знание не только имеет теоретическую форму, ной «организовано» в рамках предмета науки, который строится в соответствии с определенной философской картиной мира, методами исследовательской работы, категориальным строем науки и т.д. «Категориальный строй мышления представляет собой некоторое интеллектуальное «поле», в рамках которого только и возможно становление и оформление знания»57. Поэтому оправданно утверждать, что при смене категориальных систем науки меняется и научное знание (как представление сущности явлений) и, следовательно, меняется отношение к их истинности. Подтверждение данной мысли легко увидеть в современной отечественной юриспруденции, далеко не просто переживающей свое категориальное обновление. Что, кстати говоря, значительно раздвигает рамки проблемы критериев истинности современного научного знания о праве.
Задача осложняется и тем обстоятельством, что истинностной оценки требует не только собственно научное знание, а научная теория как таковая, в рамках которой мыслимо сосуществование «истинных» и «неистинных» положений. Что, по сути, исключает возможность ее оценки в рамках классической концепции. Не случайно, столкнувшись с данной проблематикой, большинство методологов науки стали отказываться от классического идеала истины и предлагать альтернативные способы соотнесения научных теорий с реальностью. Это и «правдоподобие» К.Поппера, и «вероятностность» Р.Карнапа, и релятивизм П.Фейерабенда, и т.д.58 В этом смысле, может показаться, что проблема истины относительно научного познания, в ее классическом варианте, как бы утратила свою актуальность. Особенно это характерно для «внутринаучных» исследований. В современных естественных науках проблема истины во многом «снимается» за счет отождествления с вопросами метода, экспериментальной проверки теоретических моделей. Гуманитарные же области, не имеющие возможности отождествить метод с истинностью теоретического знания, нередко склоняются к герменевтической методологии или прагматическим ориентациям. В последнем направлении, как показывалось, движется и современное правоведение.
Уже обсуждалось, что вопроса гносеологических критериев оценки правовых теорий, юридического знания это не снимает, а только свидетельствует о его фундаментальной трудности.
Для юридической науки данные трудности наиболее отчетливо проявляются в следующих аспектах.
Единицей оперирования в классической концепции истины является не некоторое суждение, а отношение данного суждения к некоторому предмету или явлению. В этом смысле, когда мы оцениваем некоторое суждение как истинное, мы оцениваем его на соответствие действительности. Такое соответствие следует отличать от логического значения суждения. В пространстве логики характеристика суждения как истинного или ложного в плане его соответствия действительности не существует, поскольку вопрос об истинности (ложности) посылок выходит за ее рамки. Истинность же в логике - это просто соответствие осуществляемых операций существующим в ней правилам рассуждения. В силу этого, методологически не очень корректна, например, аргументация научной истинности положений их логическими характеристиками. В частности, обосновывая правомерность рассмотрения юридических норм как суждений и оценки их в этом плане как истинных или ложных, В.М.Баранов наделяет их, с точки зрения модальной логики, качествами дескриптивного и прескриптивного суждения, что и поз-воляет, с точки зрения автора, оценивать их как истинные или ложные59.
Правомерность такой интерпретации достаточно проблематична, что развернуто показано, например, А.Ф.Черданцевым[183]. Од-
нако в методологическом плане проблематичность трактовки не является запретом на нее, а только обозначает научный статус данной трактовки. Другое дело - как в данном случае понимать истинность или ложность юридической нормы. Учитывая сказанное выше, допустимо утверждать, что если характеристика юридической нормы как истинной или ложной и возможна, то только в рамках модальной или деонтической логик и именно относительно правил данных логик. Тезис же об истинности норм права как их соответствии социальной действительности, при этом, разумеется, не доказывается[184].
Как уже упоминалось, трудности в применении классической концепции истины к науке связаны с тем, что научное знание теоретично по своей природе, а предмет науки сложно организован и включает различающиеся единицы. Единицей оперирования в науке является не суждение или высказывание, а факт, гипотеза, теория и т.д. Разумеется, можно сказать, что научные факты фиксируются в форме суждений, однако классическое истинностное отношение и здесь не избегает проблематизации. Так, по замечанию П.Стросона «Факты есть то, что утверждения (когда они истинны) утверждают. Они не являются тем, о чем утверждения говорят»[185]. Здесь налицо акцентация смысла на концептуализации явления и определенная «второстепенность» дескриптивного плана суждения. Представить же, например, теорию как систему истинностных суждений просто невозможно, хотя бы потому, что, включая гипотезы, предположения, полагания и допущения, любая теория будет представлять совокупность как истинных, так и ложных суждений[186]. Кроме того, теория неизбежно включает в себя выводы и умозаключения, произведенные в рамках ее предметности по формальным правилам и не всегда поддающиеся прямому отнесению к конкретным явлениям действительности. Содержание таких выводов и умозаключений -это вопрос философской картины мира, категориального строя и исследовательской парадигмы. В юриспруденции значительное число теоретических положений образуется как раз путем создания в предмете фиктивных операционных моделей, предназначенных не столько для отображения права, сколько для его познания. К таковым можно отнести уже упоминавшийся механизм правового регулирования, состав правонарушения, состав правоотношения и т.п.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |