Жили-были, ели-пили. Семейные истории 11 страница

Вам понадобятся:

5–6 средних картофелин (очистить и натереть на мелкой терке),

1 небольшая луковица,

1–2 зубчика чеснока,

1 яйцо,

1 ст.л. кислого молока или сметаны,

1 ст.л. муки,

соль, перец по вкусу

и растительное масло для жарки.

Заморские гости и мамин форшмак

Дело было в Африке

К нам очень часто домой приходили заморские гости. Родители всегда звали тех, с кем познакомились в поездке, к кому были приглашены домой. Хотя часто не могли даже выговорить или вспомнить имя нового друга.

– Надо, чтоб у людей составилось о нас впечатление, а как иначе это сделать? Пригласить домой, познакомить с семьей.

«О нас» – имелось в виду не о нашей конкретной семье, а о стране. Без всякой напыщенности и пафоса. В этом был весь отец, он все начинал с себя.

Сколько же неизвестным нам иностранным, один раз в жизни увиденным гостям мы с мамой готовили! Из всех стран, откуда приезжали родители.

На такие случаи составлялось особое русское меню. На закуску – оливье, которое мы в таких случаях делали не с курицей, а с мелкими кусочками селедки, свекольный салат с грецкими орехами и черносливом, мамин форшмак, икра, отварная картошка с укропом, кулебяка с капустой, запотевшая водка. Потом шли борщ и курник. И хотя гости к этому моменту уже, как правило, отваливались от стола, их ждало горячее – голубцы, пельмени или баранина с картошкой. Ну и на сладкое шарлотка – блюдо, надо сказать, невиданное и экзотичное во многих странах: ария индийского гостя, скажем, была не про наш обед из ста блюд, а именно про диво дивное – шарлотку с яблоками! Хотя ее мы часто делали от безысходности – ни на какой другой десерт не оставалось ни сил, ни времени. Гости всегда уходили от нас с подарками – с баночкой икры или бутылкой водки, гжелевскими кружками или мини-самоварчиками. И в следующий раз, когда они снова прилетали в Москву, звонили папе и снова приходили к нам уже как хорошие знакомые. Однажды какой-то милый африканец в длинном красочном одеянии и чем-то немыслимом на голове, видимо царек какого-то племени и по совместительству поэт, приехав снова в Москву на какую-то международную конференцию и придя к нам домой уже второй раз, с благодарностью сообщил маме, что ее подарок, который она сделала ему в прошлый раз – баночка черной икры, – очень понравился его женам, которые на семейном женском собрании решили сварить из нее суп! Очень вкусно, спасибо! Бывало и так! Но рецепт супа из черной икры вам писать не буду, сама не знаю!

Леша и Ксеня готовы к приему гостей

Ждем!

Мамин форшмак заслуживает отдельного представления. Это тоже наш старинный семейный рецепт, астраханский еще, с корнями, и готовили его всегда, но мамино исполнение просто восхитительное. Ведь форшмак – это не просто замазка из селедки, это целый букет вкусов, особая, обязательно неоднородная консистенция и запоминающееся послевкусие. И селедку надо брать только бочковую и вымочить ее в молоке, если слишком солона.

Форшмак

Итак, на одну очищенную от костей бочковую сельдь нужно 2 крутых мелко нарезанных яйца, одно натертое на самой мелкой терке зеленое яблоко, вымоченный в молоке хлеб (от одного до трех кусков, решайте сами), 100 г сливочного масла размять и половинку луковицы разрезать на кружочки и посыпать сахаром, пусть полежит. Селедку и полежавший в сахаре лук пропустить 2 раза через мясорубку, размять туда сливочное масло и хлеб, но вилкой, а не через мясорубку. Добавить тертое яблоко, хорошо перемешать, поперчить. Аккуратно вмешать яйцо, чтобы были видны кусочки белка и желтка. Еще раз перемешать. Есть с белым или черным хлебом.

Центральный рынок

60-е

Сколько себя помню, я готовила всегда до того момента, как начала фотографировать. Начала фотографировать – бросила готовить. Как-то в одночасье. Видимо, одно заменило другое. А с самого детства помогала на кухне, участвовала в выборе продуктов, ездила с Лидкой, а иногда и с папой на Центральный рынок. Там все-таки выбор был побольше, чем в магазинах. Но и цены, конечно, повыше. Каждый день на рынок не находишься, дай бог в воскресенье. Папа эти походы очень любил. И очень стеснялся, когда его узнавали. А его и узнавали, и любили, я знаю. Он тогда вел программу по Центральному телевидению: «Документальный экран» называлась. Рассказывал о документальных фильмах, их тогда было очень много, читал стихи. Передача была интересная, необычная, хотя бы тем, что ведущий не читал по бумажке, а говорил своими словами.

Один наш с ним поход на рынок я помню очень хорошо. Центральный рынок на Цветном раньше состоял из нескольких зданий – главное, где вход с бульвара, большое, многоэтажное. На первом этаже слева стояли ряды с фруктами и никогда не заморскими, а вполне советскими – из Молдавии, Закавказья, Украины и Средней Азии. Самое необычное для московских широт – айва, хурма целых три вида, фейхоа, кизил, дыни из Чарджоу, а остальным не удивишь! Все продавцы, даже бабушки с цветами, – в белых нарукавниках и передниках, таков порядок. А верхние этажи главного корпуса были заняты качественными, в смысле со знаком качества, товарами СССР – однообразной посудой в цветочек, «модельной» одеждой на вырост, копеечными школьными принадлежностями, разноцветной галантереей, коричневой обувью «Красный скороход» или «Красный большевик» или еще кто-то красный. Так здорово было проинспектировать все этажи, и постоять, и посмотреть с самого верху на все это великолепие и казавшееся изобилие! А внизу, у дверей, которые вели в овощной павильон, в уютном аквариуме сидел вечно скрюченный лысый гравировщик с лупой, закрепленной у него меж бровей, как третий глаз. Интеллигентным почерком с завитушками он мог на любом, желательно жестком, подарке сделать красивую нестираемую памятную надпись. У него там за стеклом стояли выставочные экземпляры: «Дорогого Семена Семеновича с юбилеем!», «На долгую память от Ольги», «Молодым Зине и Олегу в день свадьбы!» И всякие вазочки, тарелки и подстаканники. Художественно писал, старался.

Пройдя фруктовые ряды и старенького гравировщика, попадали в ряды овощные. Горы квашеной и так и сяк, и с клюквой и без, капусты, соленые и малосольные огурчики, виноградные замаринованные листья для долмы, чеснок, черемша и запах, ни с чем не сравнимый, который нагло забивал все остальные рыночные, и казалось, что ты не только нюхаешь его, но и ешь! Процесс выбора квашеной капусты всегда превращался в ритуал – «а теперь мою попробуйте, моя-то слаще будет!»

Надпись огромными толстыми буквами через всю стену зала: «Здоровье на столе!» – как угроза. И сквозной проход на задворки рынка, где мясной павильон и молочный. Там, в отличие от главного корпуса, все чинно, без суеты и спешки, довольно малолюдно, все чаще за обрезками и костями на суп. И в молочном без давки: у каждой продавщицы свои покупатели, каждому банка сметаны или ряженки припасена, кому коровьего парного, кому козьего молока, творог реже, тогда почти все поголовно свой вешали в марлечке над раковиной, чтоб ночью стекало, а к утру был домашний.

Так вот, идем мы с папой по овощному ряду, вроде в мясной шли, купить что-то к празднику, и вдруг продавщица одна узнала его, расплылась в улыбке:

– Оооой, Роберт Рождественский! Мы каждую вашу передачу смотрим! Хорошо ведете, правильно! Можно вас угостить? – и дает папе в руки вилок капусты.

Папа покраснел и попытался капусту оставить.

– Обидите! – был ответ.

Дальше – больше. В прямом смысле слова. Товарки отставать не захотели, каждая делилась своим товаром: нам совали в руки кто свеклу, кто морковь, кто связку черемши! Пакетов тогда не было, сумку мы не взяли, и вид у нас был как с огорода: у папы из кармана торчали хвостики от молодой морковки, в руках он нес связку чеснока и черемшу, а я как ребеночка, или нет, скорее как футбольный мяч, тютюшкала капусту в окружении укропа и петрушки. В общем, на борщ насобирали! Когда папа выложил эти разрозненные овощи дома на стол, мама долго смеялась, слушая его рассказ. Хотя, зная характер отца, она понимала, как он натерпелся!

Квартирник

Ксеня на кухне. Все как обычно

В 1988 году мама разрешила Ксене провести в наших шикарных хоромах на Горького квартирник. Обыкновенный такой квартирник восьмидесятых, домашний концерт андеграундного Юрия Наумова, очень в то время популярного и самобытного рокового блюзмена или блюзового рок-музыканта, уж не знаю. На самом деле Ксенька просилась куда-то черт-те куда в Бескудниково на неизвестную квартиру, куда идти через пустырь и от метро далеко, а обратно совсем непонятно как. Вот мама и сказала: давай-ка лучше у нас. Разрешила. Но только с одним условием – пусть обязательно снимут ботинки! Лидка долго пытала Ксеньку, сколько придет гостей. «Не знаю», – говорила Ксенька. «Как можно приглашать гостей и не знать, сколько придет?» – удивлялась Лидка. «Я их не приглашала, я просто собираюсь на пару часов их приютить», – пыталась объяснить Ксенька, окончательно заморочив бабушке голову. «Ладно, ты мне скажи тогда, что приготовить?» «Ничего не надо, что ты!» – был Ксенькин ответ.

В назначенный день и вечерний час в квартиру стали сползаться «гости». Именно сползаться – вида они были странного, потрепанного, взгляд их чуть плавал, движения были слишком плавными, а кривенькая улыбка не сходила с лица – тогда в моде была травка, а контингент квартирников состоял, как правило, именно из таких. И все как на подбор худющие. Человек 60. Первым пришел Ксенькин знакомый и, оглядевшись, сказал: «Спрячь-ка ты мелкие вещи, я эту публику знаю хорошо…» По мере накопления гостей в коридоре росла аккуратная дорожка из грязной, стоптанной и очень вонючей обуви. Запах казармы плотно стоял в воздухе, и мама, конечно, сто раз пожалела, что попросила разуться. Лучше потом пол вымыть, а такой запах и не выветришь сразу-то. Существа входили, оглядывались, чуть вжимая голову в плечи, щурясь, смотрели на антикварную люстру и гравюры в больших рамах, ампирную мебель и самих хозяев, удачно вписанных в чуждый им интерьер. Их можно было понять – квартирники проходили обычно в грязных хрущевских каморках на окраинах: платишь в счет там Башлачева или Кинчева трешку, слушаешь, кайфуешь и уходишь. Потом хвастаешься. Музейные экспонаты и антикварные мебеля уже совершенно лишние.

Лидка всё страдала: смотри, говорит, какие худенькие, давай я им блинчиков напеку? Или хотя бы бутерброды. Ну не могла Лидка не накормить людей! Сделала сначала штук сто разных бутербродов, и, когда внесла блюдо в большую комнату, где на полу сидело в нирване 60 человек, никто поначалу даже и не шелохнулся, не было у них привычки к еде. Да и не кормили никогда на квартирниках.

Посмотрела потом, что в холодильнике еще есть – макароны вареные вчерашние недоеденные. Взбила она яйца с молоком, добавила тертый сыр, соль, перец и, разложив макароны в сковородке, смазанной сливочным маслом, залила их этим омлетом. Посмотрела, что еще оставалось: ветчина, сыр, каперсы из настурции, кетчуп. Это все красиво и выложила сверху, присыпав тертым сыром и отправив в разогретую до 200 градусов духовку на 15 минут. А когда корочка подрумянилась и макаронник прогрелся, разрезала его на куски, которые в минуту были расхватаны.

1991 год. Фото для конкурса «Мисс пресса». Фотограф Ксения Рождественская. И грим тоже мой. И сестра тоже моя

Для макаронника понадобятся:

1 пачка макаронных изделий (отварить),

1 стакан молока или сливок, 3–4 яйца,

по 200 г ветчины и тертого сыра,

20 г сливочного масла,

каперсы (по желанию),

соль и перец по вкусу,

кетчуп.

Перестроечные обеды

В гостях

Мама и бабушка. 60-е

Так сказать, расцвет моего кулинарного творчества пришелся не на самые обильные в плане еды годы: 90-е. Сами помните: перестройка, однообразие, очереди, скудость на прилавках. Целыми днями охотилась по городу за продуктами. Ночами переводила художественную литературу: Моэма, Стейнбека, Ле Карре. Первой в России перевела Сиднея Шелдона, но, как мне сказали в издательстве, это и литературой назвать нельзя, такое низкопробное чтиво никому в нашей стране и не нужно. А через год он стал выходить миллионными тиражами. Первый гонорар – 200 долларов – спрятала за фотографию детей, первая в жизни заначка на черный день. Переводы бросила, совсем не моя работа оказалась – переводишь, стараешься, сидишь, обложенная всевозможными словарями как книжный червь, ночами не спишь, а потом выходит книжка, где твоя фамилия маленькими такими буковками – еще меньше, чем выходные данные, и не найдет никто! Стала работать в журнале, Димка придумал тогда телегид под названием «ТВ-парк», я и начала туда рецепты писать. Сейчас читать это, конечно, странно и довольно грустно, все простенько, по-спартански, очень в духе девяностых, даже названия рецептов, но выходили же как-то из положения, готовили.

Картошка «Обязаловка»

Картошку, как обычно, отварить почти до полуготовности. Слить воду, картошку выложить в жаропрочную форму, вылить на картошку майонез, посыпать специями и зеленью, перемешать и забросать тертым сыром. Поставить в духовку на 10–15 минут. Есть, когда взгрустнется.

Вам понадобятся:

8 картофелин (помыть, почистить и нарезать кусочками одного размера),

100 г майонеза,

любая измельченная зелень,

100 г тертого сыра,

соль и перец по вкусу.

Суп-пюре «Порочный»

Сваренный замороженный зеленый горошек, протереть сквозь сито и смешать с молочным соусом, который делается элементарно. Муку и сливочное масло, взятые по 2 ст.л., обжарить, помешивая, в сотейнике до светло-коричневого цвета, затем влить небольшими порциями молоко, продолжая помешивать. Выложить протертый горошек, помешивая, довести до кипения, протереть сквозь сито. Долить воды (или можно приготовить бульон из бульонного кубика) столько, чтобы получилась консистенция супа-пюре. Когда супчик готов, в него хорошо бы добавить сливочного маслица. Есть с жареными гренками.

Вам понадобятся:

400–500 г замороженного (или консервированного) зеленого горошка,

4 ст.л. сливочного масла,

2 ст.л. муки,

2 стакана молока,

1 бульонный кубик,

вода, соль и перец по вкусу.

Ветчина «Хорошо пошла!»

Ветчину нарезать ломтиками – как на бутерброд. Смазать с обеих сторон горчицей погуще и обжарить на сливочном масле с двух сторон. Луковицу нарезать кольцами, обмакнуть в муку и поджарить на масле тоже с двух сторон. Посыпать ветчину луком и есть, забыв обо всем, как закуску.

Ну и напоследок, котлеты «Выбор России»

Сварить рассыпчатую гречневую кашу. Поджарить на растительном масле мелко нарезанный лук. Половину каши пропустить через мясорубку. Смешать обе каши с яйцами, мелко нарубленной ветчиной, поджаренным луком, приправить как хочется и хорошенько перемешать. Соорудить котлетки, запанировать в сухарях, слегка обжарить на растительном масле с двух сторон. Съесть, когда захочется чего-нибудь эдакого.

На еще не сгоревшей даче. 90-е

Ксеня и Клара, моя свекровь

Ну да, котлеты из гречки и из других круп, но только не из мяса. Даже в Елисеевском магазине в мясном отделе начала 90-х редко когда было именно мясо. В основном кости. И страшная вонь. Но все равно очереди и изредка драки. А как же русскому человеку без драки за кусок мяса, вернее, за «мясной набор»? Но мясо тогда мы каждый день не ели, а только когда получали заказы, и частенько с едой было совсем не важно, как, собственно, почти у всех в то время. Однажды в молочном на углу Тверской и Станиславского купили ящик жуткого масла «Рама»: было ли это вообще масло – вряд ли, видимо, какой-то пальмово-кокосовый продукт с добавлением технического жира и машинного масла. Жарить на нем оказалось невозможно – оно испарялось, не доходя до раскаленной сковородки. Пришлось есть. Ели эту раму с воздушными рисовыми хлебцами в течение нескольких дней. Сами ели и гостей кормили. Не только рамой с сухарями, но и заныканной баночкой красной икры. Блюдо было необычное – именные яйца с икрой. Именные не потому, что икры мало, а потому что яиц не хватало. На каждой половинке была воткнута шпажка с именем гостя: яйцо «Саша», яйцо «Феликс» – и сытно, и весело! А на десерт сделали торт из моркови – тогда это было редким явлением, овощные торты были в диковинку, поэтому основной вопрос гостей был, из чего этот божественный торт. Вот такое было тогда меню – рисовые хлебцы с рамой, именные яйца с икрой да торт из моркови. Еще морковный напиток с лимоном и вареньем. А сам торт из жмыха. Изысканно, да?

Морковный экономный торт без яиц

В большой чаше смешать морковь с сахаром и изюмом, постепенно подсыпая муку, замесить кашеобразное тесто, добавить соду, гашенную лимонным соком, масло, соль и корицу. Тщательно размешать, выложить в смазанную маслом форму и выпекать в разогретой до 200 градусов духовке 30–40 минут. Сюда еще хорошо добавить ложечку тертого свежего имбиря, но он появился спустя десятилетия. И еще хорошо бы сметанного крема, но тогда у нас не было сметаны.

Вам понадобятся:

1,5 стакана тертой на мелкой терке моркови, но мы тогда делали из жмыха,

1 стакан сахара,

50 г растопленного сливочного или растительного масла,

1 стакан муки,

1 ч.л. соды, погашенная 1 ч.л. лимонного сока,

0,5 стакана промытого и предварительно замоченного изюма,

по щепотке соли

и корицы.

Особо не было и хорошего чая. Достать железную банку с индийским чаем считалось большой удачей, а чай со слоником продавался не всегда. Поэтому летом мы обычно засушивали смородиновый лист и смешивали с чаем – получалось вполне мило. Иногда мяту или мелиссу с огорода, иногда жасмин. Так и держались.

На случай нежданных гостей у нас всегда были крутые яйца. Как только из магазина приносились соты с яйцами на три десятка, половина шла сразу в кипяток с солью. И если гости на пороге, а есть нечего – раз, вынимаем крутые желтки, перетираем с солью и горчицей – и шикарная закуска на все времена. Сверху можно из консервов чего положить, типа шпротины или оливки, а можно и так, голенькими с укропчиком. Летом мы всегда засаливали укроп и петрушку: просто перекладывали рубленую зелень крупной солью и закатывали. В хорошие годы, ясно, блюдо с красной икрой на яйцах любой стол украсит! И еще был один голодный рецепт – баранки резали на махонькие кругляшки, посыпали тертым сыром, сверху капали кетчуп и эти канапушки запекали до сухарного состояния в духовке.

В эти же голодноватые и не разнообразные в плане продуктов времена мы часто готовили еду в чугунных горшочках, что было очень объяснимо – эффектная подача непонятно чего: в основном в этих горшочках была запеченная смесь нарезанных сосисок с размороженными любыми овощами, майонезом или бешамелью, специями и дай бог чуть тертого сыра сверху. Ну и по ситуации: жареный лук с морковкой, грибочки если вдруг, парочка свежих помидорчиков, хотя жалко – в общем, эти горшочки были волшебными и вмещали в себя все холодильные объедки. И было всегда вкусно и по-разному.

Поздравление от папы с двадцатилетием

Почти вся семья и я, тяжело беременная Лешей! Дима еще в Индии. 1986 г.

Собачье поголовье

Брунгильда – туркменский алабай

Спаниель Бонька

У нас всегда на даче жило по нескольку собак – в основном большие умные дворняги, бросающиеся спасать своих от забредших почтальонов, электриков и вообще соседей. Собаки были умными, но очень похотливыми. Две погибли при исполнении супружеских обязанностей, когда дикая стая застукала их на месте преступного акта. Был любимый всеми черный спаниель Бонька, который, увидев впервые Иосифа Кобзона у нас дома, подпрыгнул ему до лица и чуть прихватил за нос – бескровно, так, на всякий случай, в профилактических целях. «Первый раз в жизни вижу собаку-антисемита», – сказал Иосиф Давыдович. Но после подружился с Бонькой и совал ему под стол всякое вкусное. Потом был глупый и злой ризен Мартын, который, обкусав за несколько лет всю семью, убежал вдаль за одиноким чужим лыжником. Убежал и не вернулся, несмотря на поиски. Мартыну в пару купили щеночка – среднеазиатку Дуню, и он год ее воспитывал, учил охранять и терпел подростковое хамство, но при этом никогда не трогал. Видимо, срывал всю злость на нас. Дуня росла, хорошела и извела на участке всю живность – от подземных кротов, наземных ежей и мышей до полулетающих белок и совсем не успевших улететь ворон. О кошках я вообще не говорю. Они были выведены на нашей улице как класс. По утрам у дверей дома лежал скромный скорбный набор – пара трупиков тут, тройка трупиков там. Похваставшись трофеями, Дуня утаскивала их и то ли закапывала на черный день, чтоб когда-нибудь вспомнить и полакомиться тухлятинкой, то ли… В общем, когда один раз я засекла ее с белкой в пасти – она явно не понимала, куда девать огромный меховой беличий хвост – и попыталась вынуть белку, Дуня одним глотательным движением – ымм, с собачьей улыбкой протолкнула ее сразу в желудок. Прокармливалась, в общем. Вероятно, белок считала основными врагами, потому что обожала лесные орехи и желуди. Малина, смородина, яблоки – если б на участке водились медведи, она бы извела и их. После Дуни появились Вероника и Брунгильда. Они ждут лета, чтобы сожрать всю малину, тем более что она у нас на даче столетняя.

Брунгильда с Вероникой (тоже сукой) в ожидании ужина

Бонька, Ксенин рисунок

Тимка – самостоятельный спаниель

Митя с Дуней. Дуня, тоже алабай

Даня мерился с Дуней, у кого лапа больше

Каждое лето малина дрейфует чуть в сторону, переползает немного вбок, вырастает то выше двух метров, то совсем худенькая, жиденькая и убогонькая… То обрастает крапивой, как защитой – не подойти! – то спокойно подпускает к себе, протягивая малинку прямо в руку. И червячки в каждой ягодке живут своей сладкой жизнью! Чаще всего они выползают и спасаются бегством, а те, кто поскромнее и прячется – хм, тех точно ждет неминучая смерть.

Конечно же, я в курсе, что малина двухлетка, но это там, за нашим забором. А у нас она старинная!

Растет она на стратегическом месте, вдоль дорожки от калитки, и пройти мимо – ну никак! Дети раньше там прятались в зелени и выходили, перемазанные сладким, искусанные комарами, пожженные крапивой, с полной ладошкой спелых ягод – на! Потом выросли большими дядьками и идут в дом за чашкой, чтоб набрать ягод бабушке.

Часто в малине можно найти гостей. Ждешь их к столу, ждешь, все уже остыло, идешь встречать к калитке, а они, родимые, вот, в кустах! Раскрасневшиеся, довольные, с цветами и подарками!! Здрассте, говорят, а мы тут уже полчаса, мы вовремя пришли!

Вот там пасутся не только гости, но и Вероника с Бруней. Если вы думаете, что они собирают с земли падалицу – таки нет! Они, эти две суки (одна умная и породистая, другая просто очень умная), выросшие в литературной среде, интеллигентно сжевывают ягоды с нижних веток. Поэтому малина растет у нас только наверху, а нижние ветки обглоданы и волосаты. В этих малиновых кустах жили все поколения собак, залегая там на месяц среди крапивы и охотно делясь ягодами со всеми.

В девяностые же, когда сухим или мокрым кормом в пакетах и жестянках еще и не пахло, собаки ели объедки с нашего стола, которых почти не оставалось. Тогда-то мы и решили договориться в Доме творчества писателей, чтобы покупать объедки классиков и кормить наших заслуженных собак. Надо было раз в день после ужина отправляться в столовую, где сытая грудастая поварица в подчеркивающем фигурищу халате за небольшую мзду огромным половником вычерпывала из кастрюли с надписью «Отходы» склизкую смесь из суточных щей, творога, костей, компотных сухофруктов, переваренных макарон и шмякала все это в приготовленные судки. Было время – живая еда из-под живых классиков!

Папа Дима разыгрывает шахматную партию с сыновьями

Ужасные девяностые

На даче в Переделкино

Девяностые ужасные были. Не только про страну говорю, про семью.

Ушла Лидка. Поболела немножко и с улыбкой ушла в 86 лет, будто извиняясь.

Потом болезнь отца. Он стал падать в обморок. У него изменился взгляд, стал какой-то вопросительный. В любое время суток он был одинаково вопросительный. Глубокий и страшный. Отшучиваться было глупо и бессмысленно. Отец перестал есть. Сильно похудел. Долгих полтора года нам морочили голову, что у него «играют» сосуды. Оказалось, доброкачественная опухоль мозга. Томографию тогда можно было сделать лишь на самом высоком уровне. Этого исследования мы так и не добились в России. Наш французский друг Алекс Москович предложил нам прооперировать папу в Париже, а для начала прислал специальные питательные коктейли с разными добавками – шоколадный, ванильный, апельсиновый. На завтрак – один, на обед – другой, на ужин – третий. Был бы хоть один со вкусом шашлыка, шутил отец. Операция откладывалась из-за аспирационной пневмонии. Аспирационная – от слова аspirer – вдыхать. Задолго до отъезда Роба подавился манной кашей и с тех пор стал подкашливать. Эта каша в легких так и застряла. Надо было эту манную пневмонию вылечить до операции. Не помню, сколько времени мы пробыли в больнице после операции. Ни о какой быстрой поправке, на которую мы так рассчитывали, речи не было. Пили кофе из автомата, заходили, как в дорогой бутик, в больничный ларек, подсчитывая, хватит ли денег, чтобы купить зажигалку. Денег у нас тогда совсем не осталось – все накопления испарились в реформу, остальное ушло на поездку. Жили в посольской квартирке поочередно: то я с мамой, то Ксеня. Месяц помогала маме выхаживать папу, разбираться с врачами, переводила какие-то документы, месяц домой, чтобы проведать мальчишек – одному 35, другому 6, третьему 3. Привозила домой чемоданы с бельгийским шоколадом для Лидки – она его обожала, с вонючим сыром, сливками, лапшой, со всем долгоиграющим. И сразу звали друзей на французский ужин из китайский лапши. За посольское жилье платить, слава богу, не надо было, но с едой тогда было туго: покупали в угловой лавочке бросовые помятые фрукты и овощи, обрезки от ветчины, китайскую засушенную лапшу и хлеб под закрытие булочной, чтоб со скидкой. Воду брали из фонтана, чтоб не покупать в бутылках.

Когда я в очередной раз примчалась из аэропорта прямо в больницу, меня ждал сюрприз. Я взметнулась на второй этаж и побежала в папину палату, будто за мной гнались все парижские маньяки. Мимо нянечки с чистым бельем, мимо лучезарно улыбающегося медбрата, мимо какой-то старушки в инвалидном кресле, мимо Аллы с Робой, мимо… Я промчалась мимо Робы, который вышел меня встречать, опираясь на маму и Ксеньку, как на костыли! Он шел не согнувшись, а в свой немалый человеческий рост. Господи, как я была счастлива! Худющий, бритый наголо, со свежим шрамом через весь череп, он был самый красивый на свете, и никакой Ален Делон не смог бы с ним сравниться! Как-то ждала у поста медбрата и краем глаза заглянула в журнал – нехорошо, конечно, но открыто было как раз на странице, где написали про нашего пациента: «Температура нормальная. Аппетит пока неважный. Сегодня взвешивали. За трое суток прибавил 130 граммов. Неплохо. На вопросы не отвечает, поскольку не знает французского языка. А жаль. С месье интересно было бы поговорить. Начал самостоятельно передвигаться. Вчера вечером, когда я раздавал лекарства, увидел, как они с мадам идут под ручку по коридору, улыбаются. Он кивнул и сказал bonjours. Мадам в последнее время оживилась и изменила прическу. Ей так намного лучше».

Папа лежал в госпитале, около которого по средам открывался рынок – свежие сыры из подпарижских ферм, ветчины, огромные караваи и выпечка, соленья, мед, сладости. Папа после операции снова учился ходить – мелкими шажками мы, семеня, выходили из больничного сада и шли под руку к рыночку, этому яркому и живому оазису жизни с кричащими торговцами, сильными запахами и немногочисленной публикой. Останавливались у каждого прилавка, пробовали сыры, вяленое мясо, нюхали трюфели. Иногда что-то покупали, граммов по сто. Иногда любимый отцовский эклер или корзиночку с кремом и клубникой. Ждали каждой среды, готовились к выходу на рынок, как на сцену Большого театра, нам это было просто необходимо – мы возвращались через эти вкусы и запахи к прошлой жизни.

Дата добавления: 2015-09-28