На что бы ни пошел Наруто ради Саске – тот был обречен.
Впервые безмолвные листы судебного дела налились теплом настоящей судьбы и дыхания. За рядами строчек пряталась целая жизнь, начавшаяся рядом в образе маленького чересчур вдумчивого мальчишки и закончившаяся в опустевших глазах убийцы. Итачи неосознанно проводил по отпечатанным листам пальцами и ощущал тонкое биение пульса, слушал обрывки чужих мыслей, старательно записанных на тетрадных листочках, пристроенных на колене.
Его воспоминания, наполненные отзвуками первых страхов, первых самостоятельных решений, первая кровавая капель, жесткие рамки вынужденных схем и поверх всего этого – судорожно дышащая любовь, им же самим и искалеченная.
Предел, после которого накопленная сила оборачивается против своего обладателя, и он замирает, словно чуткий механизм, подобравшийся к порогу самоликвидации.
Оказалось, что мимо проходили сотни судеб и жизней, и все они тоже были заключены в аналогичных листах, и кому-то помогал, взяв положенную плату, а кого-то отвергал сразу, потому что знал цену себе и своей работе. Итачи держался тонкими пальцами за виски, боясь поднять глаза на шкафы, в которых громоздились десятки папок с делами прошлого – теперь казалось, что с полок свисают пыльные тела и смотрят десятки глаз.
Ничто не могло ударить больнее по его жизненным убеждениям и профессионализму, чем бессилие перед делом собственного брата.
Разговаривать с Саске было бесполезно. Он молчал, не придавая значения даже словам о Наруто. Наруто же с мучительной надеждой ждал любых новостей, уцепившись за возможность повлиять на ситуацию хоть как-то, считая это смыслом своего болезненного существования. Больше его ничто не держало и не интересовало, и его желание помочь походило на последнее желание обреченного на смерть.
Итачи же, неспособный соединить два расходящихся полюса, с мистическим ужасом осознавал, что время расплаты, о котором думал как о чем-то абстрактном и далеком, пришло, поставив его на колени и заставив осознать, что есть вещи сильнее и важнее законов, вещи, которые ему так и не удалось постичь...
Впрочем, не он один попал в тупик: Наруто, истерзанный болью и еще больше – страхом за Саске, - тоже не мог перешагнуть барьер и заставить свои чувства изменить установленные обществом правила.
- И вот здесь можно поставить точку, - сказал Киба.
Его пальцы нервно сложили из целлофанового пакетика маленький пустой конверт и разжались.
- У Наруто было все, что ему не нужно. Он слил на это свою жизнь. Интересно... так всегда бывает?
- Как? – спросил Суйгецу, словно очнувшись, и поднял на Кибу странно затуманенные глаза.
- Ну... – смешался Киба. – Мы все чего-то хотим, верно? Саске хотел однообразия и огребет его по полной программе. Сидеть ему долго и упорно. И схемы там ему будут, и правила, и распорядок, и секс исключительно ради секса и тот правый, который сильнее. Наруто хотел жить свободой – чтобы деньги на хлеб и сигареты не считать, чтобы ветер в лицо, чтобы все им восхищались... Тоже огреб. Денег ему теперь и тратить не на что, ветра наглотался, восхищением его СМИ не обделят. Первые полгода – точно. Я хотел, чтобы меня оставили в покое, и добился – на хрен никому не нужен. Значит, мы чего-то не того хотим?
Суйгецу отер пересохшие губы тыльной стороной ладони.
- Да нет, - задумчиво сказал он. – Хотим-то мы правильно... Только добиваемся зря.
Он посмотрел на нервный узелок бинта на своем запястье.
- И на что похож Саске в этих письмах?
- Тебе незачем, - сказал Киба, утомленный и разочарованный своим долгим рассказом.
Казалось, слова потеряли смысл. Важным осталось то, что словами не передашь – отчаяние Наруто, озлобленная любовь Саске... Не расскажешь такое словами...
Праздное любопытство Киба удовлетворять не собирался.
Его притащило сюда по давнему правилу склада – все отмечены одной печатью, кольца одной цепи, и, чтобы вырваться из замкнутого круга, надо осторожно освободиться от взаимосвязей.
А потом... черт знает. Химию же любил. Спать ложился, сцепив зубы от жажды знать, знать больше, понимать яснее, разбирать мир на составляющие, осознать связи и закономерности... И ушел. Бросил потому, что добился того, чего хотел – помог, упокой господи души облагодетельствованных.
Киба вновь ощутил интерес к Суйгецу. Тот сидел, невидящими глазами глядя на изогнутую ручку чашки. Дышал тяжело, сухим страшным дыханием, словно сдавленный тисками.
- Саске... изменился, - скупо пояснил Киба.
- Я не о том, - Суйгецу тяжело поднялся, опершись на стол. – Похоже, что он... сможет?..
Киба опустил глаза, рассматривая начавшие подсыхать чаинки в желтоватом налете.
- Я говорил, что ему конец. Из породы похмеляющихся своей кровью. Из наших. Я не просто угадывал, я был уверен... – Суйгецу закурил, закашлялся и вялым движением руки отогнал дым. – Ну вот я... ты посмотри.
Киба коротко глянул на показавшиеся из-под его бинтов пористые вязкие язвы и снова уткнулся в кружку.
- Я уже не смогу, - пояснил Суйгецу, вновь затягивая бинт. – Да и не хочется мне. У меня сил нет даже книгу дочитать. Лежит и лежит... Я встаю утром, потому что открываются глаза, ложусь спать, чтобы не хотеть жрать, а в сортир хожу, чтобы в квартире не воняло. Все.
Киба упорно не поднимал глаз, расцарапывая пальцами ранку на клеенчатой скатерти.
- Я уже не смогу. Но все-таки приятно вспомнить, что и у меня был характер. Если бы не Саске и та драка, мне в жизни и вспомнить было бы нечего, понимаешь? Я тогда понял, что стержень есть. Был... Секрет. Открыть?
Киба не выдержал и поднял голову.
Суйгецу стоял перед ним, вытянутый, словно вздернутый на проводах.
- Я снова хочу тот стержень. Это мой шанс.
- Из-за Саске?
- Из-за Наруто, - непонятно ответил Суйгецу и снова сел.
- Переломаешься?
- Выживу.
Суйгецу положил голову на скрещенные руки и стал похож на застывшего серебристого дельфина, мокнущего под бесконечным дождем. Умирающего под водой без воды.
- Я всю жизнь мечтал...
Киба еле-еле расслышал его последние слова, но смысл уловил и почувствовал маленькое смелое тепло, притаившееся у верхушки сердца.
Тепло к человеку, сидящему напротив, к его скупо освещенному вечерним светом затылку, неровной штриховке линий на сухих ладонях и кончику старого бинта, прижатого его пальцами.
Уходя, Киба оставил вырванный из блокнотика листик с телефоном, адресом и именем.
Прижал магнитом на дверцу холодильника. Еще раз посмотрел на неподвижного Суйгецу, добавил на листок несколько слов размашистым неровным почерком и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Суйгецу остался один, и в тишине, в одиночестве, в нем снова поднималось и крепло то, что заставило обороняться и терпеть боль, то, что делает каждого человека человеком, позволяет принимать решения, а смертельно раненого – закрывать своим телом тех, кто всего лишь оцарапан пулей.
Он неспешно листал страницы своей памяти, залитые серыми акварельными разводами, и потихоньку подбирался к той, на которой впервые мелькнул солнечный проблеск.
Ему нестерпимо хотелось, чтобы на страницах чужой памяти от него тоже остался такой
след – след изменившего судьбу поступка.
Может, ему показался и бок истекающего жаром болида, и то, что горело рядом, живое, кричащее. Может, виделись и сплетенные руки, и прикрытые глаза, и чувствовалось то самое, что отдается в жертву совести и называется жизнью.
Ясность мысли, подаренная тяжелой химической реакцией, влекла дальше, туда, где предметы не имели цены, где никто не мог заткнуть голос своей гордости и отчетливо видел то, зачем рожден.
На плите тихо остывал ненужный, в черных сколах, чайник.
- А ведь неважно... – тихо сказал Суйгецу в пустоту. – Неважно, что мы решаем, главное – принять решение.
Проблема не позволит вырвать у себя кусок изо рта. Обойдет, покружит вдалеке, отдохнет и навалится с новыми силами – при условии, что один раз удалось сбежать. Саске представлял себе мишень, от центра которой расходились цилиндрические гибкие круги, похожие на круги от брошенного в воду камня. Саске сумел перевернуться на бок и лежал, истязая себя режущей болью. Нарочито вжимался в жесткий матрас так, чтобы в боку рвало и дергало. Рассматривал из-под ресниц крыши противоположных домов и думал: с какого черта мамочки типа Шизунэ не пускают туда детей? Представлялся
Наруто в запыленном зеленом комбинезоне и куртке с подвернутыми рукавами. Потом – Сакура. Ее привычка напряженно смотреть в экран телевизора и терзать зубами кончики пальцев. Гладко обхватившая выпуклую косточку кромка белых носков. Она обнимала подушки. Вытаскивала их из шкафа затем, чтобы стиснуть и так смотрела телевизор. Киба часто плакал в ванной. Закрывал лицо ладонями и скулил, дергаясь комом большого тела.
Потом отмывался и выходил прежним. Работяга, вьючное животное... Откуда у таких слезы?
И снова Наруто. Живой, значит. Ну, живи. Я разрешаю.
Ему так понравилась эта фраза, что захотелось повторять ее снова и снова: разрешаю. Тебе.
Как будто ты зависишь от меня целиком и полностью, будто только я вправе решать... Так было бы много безопаснее.
Итачи приходил каждый вечер и пришел снова.
Саске наткнулся взглядом на его склоненные плечи и красивые руки и подумал: а нам не по пути. Мы разные ветки одного дерева.
А еще подумал: вот блядь. Что за книжные формулировки. Аж тошнит.
Или тошнит от боли в боку? Там словно поселился многолапый остроклювый паук и возится, возится, подцепляя мясо крючками-щетинками...
Шрам на шраме. Новый, бугристый и в отметинах швов, перечеркнул старый решительно, как перечеркивают ересь на страницах истории.
- Это была пьяная драка? – спросил Итачи, наклоняясь над ним. – Нападение в темном переулке?
О чем он.
- Решил, что без Наруто жизнь можно окончить и в тюрьме?
С чего ты взял.
- Он будет рад узнать, что тебя вывели на чистую воду.
Заткнись. Тошнит же.
- Ему без тебя не очень-то весело.
Кто-то из нас двоих бредит.
- Долечивайся, - сказал Итачи и неестественно-беззаботно потрепал Саске по голове. –
Навести его.
Руку убери.
Итачи почувствовал напряжение Саске, выпрямился и принял свой обычный спокойный вид.
- Обвинения с тебя сняли. Все – свободен.
Саске почему-то поверил сразу и безоговорочно – сработала ли привычка, сказалась ли детская еще вера в брата...
Перевернулся, невольно прижимая ладонь к животу, и кинул короткий вопросительный взгляд.
- Ты Пейна не убивал, - невозмутимо пояснил Итачи, подходя к окну, чтобы раскрыть запыленные жалюзи. – Оказывается, его прикончил парнишка-наркоман с северного райончика... как он называется?
- Дамбы, - хрипло ответил Саске.
- У него есть официальное название, - припомнил Итачи, отпуская витой шнурок.
Жалюзи с треском потянулись вверх. – Но пусть будут Дамбы. Парень был у Пейна на побегушках по мелочи и брал наркотики, пока деньги были. Деньги кончились, парень на ломках пришел выпросить дозу и получил отказ. Свернуло его. Нечеловеческая сила... они все такие в аффекте. Аффект прошел и парня замучил страх ожидания: не мог спокойно жить, зная, что его ищут. Вчера вечером пришел в отделение и написал признание.
- Нет, - сказал Саске и вытянулся в черную тень. – Я его убил. Это никому нельзя перехватывать! Это был я. Я. Убил его. И не только его. Это мое! Мой демон! Я даже не считал, сколько было трупов. Кто-то считал... записывал, чтобы потом свечки ставить. Я не записывал и не вел счета! Мне платить! Мне!
Итачи посмотрел через плечо и улыбнулся. Только глаза у него оставались колючими и разочарованными.
- Наруто-то жив, - напомнил он. – Жертв больше не нужно.
- К черту Наруто. Как зовут идиота, который написал признание?
Итачи помедлил, но назвал имя.
- Он сказал, что всю жизнь мечтал о двухъярусной кровати, личном шофере и бесплатной кормежке.
- Мудак, - сказал Саске и уронил голову на подушку.
В уголках глаз зажглась горячая влага.
- Сука тупая, - выговорил он, сглатывая вязкий ком горечи. – О чем только он думал...
Господи, - вырвалось у него против воли. – О чем он думал, а?.. Что мне делать теперь?
- Решай, - сказал Итачи. – Охрану сняли, кстати. Есть хочешь?
Саске отрицательно покачал головой. Черные стрелки волос, налипшие на влажный лоб, рассыпались и обнажили белые в синих разводах виски.
- Ты никогда не был жестоким, - обвиняюще сказал Итачи, глядя на него в упор. – Ты был справедливым. У тебя все еще впереди.
- На хуй.
- Слова не мои, - заметил Итачи. – Но тебе им соответствовать, если совесть осталась. Осталась, Саске? Хватит на то, чтобы посмотреть в глаза Наруто? Хватит на то, чтобы
купить конвертик и написать пару строк не самому себе, а другому человеку? Решай.
- Не хочу, - с оттяжкой и ненавистью сказал Саске. – Это их проблемы. Наруто нужны идеальные жертвенные барашки, Суйгецу – позер.
Итачи шагнул к его кровати, поймал взглядом черные зрачки брата и, уверенно размахнувшись, ударил. Кровь брызнула легкими жгучими капельками. Рассыпалась по белой простыне. Саске облизнулся, ощутив металлическую густую соленость, наклонился и сплюнул алой тягучей слюной.
Кровь моментально наполнила рот снова. Пришлось остаться в том же положении – опустив голову. Перед глазами поплыло.
- Хорошо, - с трудом сказал Саске. – Теперь ты у нас хороший, значит... Борец за справедливость. А как же любовь к маленькому беззащитному братику? Или я стал слишком плох для тебя?
- Да, ты мне не нравишься, - откровенно сказал Итачи. – Ты похож на уличное быдло. В нашей семье такого никогда не было.
- Не поверишь, - зло сказал Саске, - но я о том же. Мозги только включи... Ты мне не семья, потому что я уличное быдло, Наруто мне никто, потому что я имею привычку злиться вплоть до чужих летальных исходов, Суйгецу я не друг, потому что не понимаю, зачем он это сделал... Все, блядь, хорошие кругом. Все! Ты – потому что правильный и умный, как последняя сука... Хороший же, да, Итачи? Как ловко защитил братика. Спихнул в канаву, чтобы никто не видел, от соискателей отбиваться научил, на провокации не повелся, все выжидал момента, чтобы от дерьма отмыть во имя своей любви... А теперь что? Не нравится? Наруто тоже просто замечательный. Мастер по связям с общественностью. То ему умирать перед людьми стыдно, то жить. Сплошные благородные метания. Суйгецу – герой. Скололся на хуй и на последнем издыхании побежал за дармовой жратвой. И даже тут – давай, Саске, ты ему по гроб жизни обязан...
Ты, быдло, всем этим хорошим людям чем-то обязан! Да оставьте меня, а! Оставьте в покое, хватит на мне свою человечность оттачивать. Тошнит. Ненавижу...
В конце концов он захлебнулся, вцепился пальцами в металлический поручень кровати и затих, не обращая больше внимания на окровавленные губы.
- Не нужен я ему, - выговорил он чуть позже. – Такой – не нужен...
Итачи положил на тумбочку маленький новенький мобильный телефон и вышел.
На улице серела усталая весна. Итачи поднял воротник пальто и пошел к машине, растирая ноющий после удара кулак. Саске больше не требовалось защищать – жизнь выложила вокруг него стену из кирпичиков-человеческих тел, и каждый кирпичик был непробиваем.
Такой же телефон он оставил Наруто. Номер в номер, без лишних электрических шумов и чужих цифр. И Наруто тоже отрицательно покачал головой.
Он ничего не сказал, но по бессильным плечам прошлась короткая дрожь. Стоящая позади Сакура ловко подхватила мобильник и спрятала в карман.
- Держать не сможет, - пояснила она. – Если что... дам.
Период слезливости у нее прошел. Нежно выкрашенные ресницы трепетали, оценивая фигуру Итачи. Розовые влажные губы выговаривали слова округло, свежо. Дикция у нее была изумительная, сотканная с голосом в полную гармонию речи. Вероятно, раньше ей были доступны и резкие визгливые нотки, но теперь – вряд ли она позволила бы себе сорваться.
Краска с волос почти сошла, оставив лишь намек на прошлую яркость розовой сладковатой дымкой. Сладковатым был и запах дорогих духов. Молодая женщина явно начинала новый виток своей жизни, и держалась в доме Наруто только по привычке, как по привычке оставляют кусочек пластыря на зажившей ране.
Она уже собрала все свои счета, завела кредитную карту, уложила многочисленные блузки, юбки и шарфы в дорожные сумки из мягкой верблюжьей кожи, нашла подходящий, по ее мнению, город, любовно упаковала все полученные за три года дипломы и свидетельства окончания разнообразных курсов, из чувства необходимости описала прощальный круг по нелюбимым улицам.
Она ждала отмеченного на билете срока, а пока выполняла обязанности медсестры, методично и бездумно.
Ее решение уехать оказалось тяжелым ударом для Шизунэ, которая втайне надеялась, что теперь Наруто обречен на счастливую размеренную жизнь в браке с хорошей девочкой –
Сакура была лучшей на это кандидатурой.
Шизунэ грезились семейные выходные, пикники и вылазки, песчаные вечерние пляжи.
Детские голоса и обязательно - Наруто рядом, прямо под боком, чтобы можно было коснуться его в любой момент и больше не бояться, забыть мучительный страх его потерять...
Сакура отказалась наотрез.
Глядя на Наруто, Шизунэ умом понимала, почему, но сердцем принимать не желала.
Погасший, робко-болезненный Наруто постепенно погружался в себя. Потерянный, он только и делал, что ждал боли и терпел, раскусывая губы в мясные лохмотья. Кричал – уже устало, уже обреченным животным криком. Из его тела прорезалась страшная худоба, не легкая худоба стройности, а тощеватость вышедших наружу костей. Они выползли комочками, прутиками, хрящиками, трубочками, и тускло синели. Ребра выступали ломкими арками, грудина стала плоской, твердой, как лист пластика.
Его подтачивала боль, и одиночество, и неуверенность, и только визиты Итачи заставляли его голос шелестеть в тишине комнаты.
Он выспрашивал новости с маниакальной настойчивостью. Забывал о боли, мог разговаривать, и Шизунэ, стоя за дверью, слышала ударное старательное - «Саске». Саске,
Саске, Саске...
Саске дал Наруто возможность занять ум и время мыслями о нем.
И после ухода Итачи он лежал, отдыхая. Глотал воду, переводил дыхание, но в глазах появлялись проблески прежней яркости.
Шизунэ тихонько уходила вниз, шла через затемненную гостиную и вспоминала, как сама обязывала Наруто заботиться о любимом человеке... Грубила ему, пытаясь унизить для того, чтобы стыд вернул его на нормальный путь.
Как дрожали у Наруто руки.
На кухне сидела Цунадэ, разрисовывая дно стеклянной пепельницы дымными узорами. Ее накрашенные губы блестели. Пальцы с длинными ногтями гладили и царапали бамбуковую плетеную скатерть.
- Что? – спросила Цунадэ.
- Как всегда.
- Да пусть хоть так! – с отчаянной злобой сказала Цунадэ. – Я слова поперек не скажу, лишь бы за что-то держался...
Шизунэ промолчала, собирая со стола маленькие кофейные чашки.
В соседней комнате Сакура, лежа на животе, читала новенький разговорник, зажав ладонями уши.
После того, как с палаты сняли охрану, Саске превратился в обычного пациента городской больницы, к которому, привлеченные яркой внешностью и ореолом загадочности, медсестры старались заскакивать почаще. Саске равнодушно терпел их прикосновения.
Его организм работал безупречно, стягивая кожу, сращивая ткани, возрождая клетки. Рассудку приходилось тяжелее. Пришлось задаться вопросом – кем он является для окружающих его людей, что они видят и чего ожидают.
Чего ждал Наруто? Нескольких коротких слов, которые при всем желании не могут быть высказаны? Спасли бы его эти слова?
Саске брал в руки маленький телефон, в память которого был забит единственный номер, но набирать его не торопился. Сжимал мобильник в ладони, запрокидывал голову и думал: оружию нужна цель, жертва, стимул, острота.
Без этого и не оружие вовсе, а так, коллекционный экспонат, покрытый пылью и непонимающими взглядами.
Оружию должны верить, ему и только ему доверяли свою жизнь и безопасность, и так было всегда, пока не пришла цивилизация, права человека и мораль, по которой ценность жизни определяется несколькими законами, не берущими в расчет ни боль, ни любовь, ни отчаяние.
Наруто из тех, кто умеет идти по жизни без клинка в кармане. Из тех, кто договорится и наивно поверит. Из тех, кто будет рыдать над смертельно больным, но не протянет руку, чтобы перекрыть кислород раз и навсегда.
Из тех, кто запретил эвтаназию и будет против смертной казни, даже если ему предъявят мешок с оторванными головами жертв маньяка. Потому что – слишком много в нем заключено жизни, и она действует вне зависимости от его желаний, и она не дала ему умереть...
Таким оружие не нужно. Им нужны люди, настоящие люди... Типа Кибы, который сунул нос не в свое дело и не побоялся в этом признаться. Вроде Суйгецу, который из ему одному известных соображений взвалил на себя чужую вину. Омои, который был с ним рядом долгих три года и терпел нытье и срывы.
Саске откладывал телефон и думал: хорошо было бы отрезать себе кисти рук, гибкие сильные пальцы, перебить колени, подрезать сухожилия и оставить так – безопасным для себя и остальных.
Хорошо представлялась набухшая кровью сырая мякоть.
Саске начал подниматься с постели и подолгу стоял у неплотно закрытых окон, не чувствуя холода. Мобильный телефон молчал в уголке.
Живи, а. Разрешаю...
А говорить не о чем. Не простишь.
Город, опутанный сотнями проводов, утром светлел и набирался шума, вечерами тускнел и укрывался черной бумагой с желтыми фонарными проплешинами. Саске прижимался лбом к холодному стеклу, оценивающе рассматривал мутное, плохо вылепленное отражение собственного лица, узких губ, опаленных черными прядями скул, невыразительных пятен глаз.
На стекле появлялась и исчезала призрачная дымка его дыхания. Город осуждающе молчал. В памяти бился стрекот лопастей спасительной «вертушки», прорывала низкое небо синяя осколочная молния.
Площадь склада две тысячи квадратных метров. Назвал Наруто ребенком, но и сам тогда еще был неприкаянным ребенком. Выросли, докатились...
Что делать дальше? В какую попасть мясорубку, чтобы поставить, наконец, точку?
И снова Саске поднимал руки и рассматривал узкие сильные запястья, гибкие пальцы, скупые штрихи вен и тонкие поперечные линии-наручники.
Телефон лежал молчаливым черным комком и казалось, отравлял воздух. Он стал точкой невыносимого болезненного притяжения, и Саске несколько раз ловил себя на мысли: грохнуть об пол – станет легче. Сдерживался, потому что не терпел истеричности.
Собирал мысли, как осенний гербарий. Одну к одной, медленно и осторожно, чтобы не рассыпались в прах, не оставили опустошенным, за две недели создал полную и безупречную подборку и успокоился: оружие закалилось и потеряло душу.
Подкатило время выписки, последний раз выкачали положенную дозу крови, проверили и ощупали швы, поулыбались, пихнули в руки несколько официальных бумажек, оставили на тумбочке пару листочков с девичьим почерком выведенными номерами – их Саске смял и выбросил сразу же.
И так ясно – не будет ни близости, ни семьи, ни прочей атрибутики нормальной жизни.
Помедлил, сгребая в рюкзак оставшиеся непрочитанными журналы и пластинки с обезболивающим. Шаг за порог больницы – шаг в никуда, хоть и ждет внизу безупречно черный «бентли», и в нем человек, считающийся братом.
Саске застегнул молнии карманов, с трудом выпрямился – ныли еще ослабшие от бездействия мышцы, - посмотрел на несчастный брусочек телефона. Оставить здесь, и дело с концом.
Обернулся, почуяв на себе взгляд невидимого и все еще голодного.
Тишина.
А потом телефон дернулся, зажужжал тихонько, и экран зажегся ярким синим. У Саске моментально ослабли колени. Мелькнул и кусок весеннего неба, и оранжевая куртка, и капельки крови, рассыпанные по столу...
«Ваш баланс пополнен на сумму...»
Саске с отвращением запихнул мобильник в карман и вышел.
- Какие планы? – с вежливым любопытством спросил Итачи, снимая руки с руля и поворачиваясь к брату.
Саске зашвырнул рюкзак на заднее сидение:
- Выпить кофе, дать Кибе в ебало и отрезать себе руки.
- Неплохо, - сдержанно ответил Итачи. – Я тебе деньги на счет кинул.
- Я никому не звонил, - отчеканил Саске, потянулся к солнцезащитным очкам, лежащим на приборной панели, спрятал глаза за зеркальными стеклами и сказал сухо:
- Домой.
- Кибы там уже нет, - продолжил Итачи. – Кофе у тебя дома тоже нет.
- Я знаю.
- У тебя там вообще мрачновато.
- Не провоцируй, - с угрозой в понизившемся голосе отозвался Саске.
- Я отвезу тебя к Наруто, - сказал Итачи. – Попрощаешься, пока руки на месте. У него самого руки не поднимаются, будете инвалидами на пару.
- Вези, - согласился Саске, моментально исключив из реакции на заявление брата возмущение и бесполезные препирательства. Расход энергии в пустоту. Не ломать же заблокированные двери «бентли», чтобы потом картинно выкинуться на дорогу.
- Он тебя тоже видеть не хочет, - добавил Итачи.
- С чего это? – Царапнуло обидой.
Проклял заранее? Сука ты, Наруто.
- Ты видел когда-нибудь ожоги?
Я видел оторванную челюсть, вбитую в мозг.
- Видел, - коротко ответил Саске, потянулся за сигаретами, нашел и закурил, с наслаждением впитывая покалывающий легкие дым.
- Не самое приятное зрелище.
- Бывает и хуже.
- Объясни это Наруто.
Саске на время умолк, покусывая фильтр сигареты зубами. В тщательно собранный гербарий мыслей ворвался осенний ветер. Наруто и есть Наруто – он не снаружи, а внутри, там живет его раз и навсегда зацепившее «я», знакомое еще с задыхающегося «я тебе докажу».
Его хотелось ощутить, взять в руки, прижать к себе, нагреться его теплом, как змеи греются на пропитанных солнцем камнях... О чем теперь думает это «я»? О боли и искалеченном теле?
Глупое. Глупое «я» глупого ребенка.
Утренние петли дорог влекли черный «бентли», город рассыпался позади, вспухли серые вены железнодорожных путей, загудели провода, зазвенели шлагбаумы, надвинулся лес, неуютный еще, обтрепанный. Указатели зачастили. Все меньше становились населенные пункты, трогательней остановки рейсовых автобусов.
- Наруто отказался от больницы, - пояснил Итачи. – Его перевезли домой. Увидишься с
Цунадэ, кстати. Она там постоянно, как и его мамаша, и этот парень, Омои.
- Кретин, - вяло охарактеризовал Саске.
- У него серьезный стресс. Практически никуда не выходит. В гараже возится или по лесу бродит.
- Кретин, - уже уверенно сказал Саске. – Я не верю, что Наруто его не подстраховал.
- Угадал, - без удивления откликнулся Итачи. – У него на руках купленное заранее заключение медика о том, что причиной несчастного случая стал эпилептический припадок.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |