Чья-то рука закручивала кран, хлопала дверца, открывался шкафчик, но Саске больше не было видно. Его образ позаимствовала пустота.
Решетки захлопнулись, картон на окнах поседел от пыли, стеллажи покосились, провода выпали из своих гнезд.
- Отпусти, - попросил Наруто. – Отпусти... Я тебя очень люблю, если бы не ты, ничего бы этого не было... Я тебя никогда не забуду – хочешь, приходи во снах. Прости, что решил уйти, но так надо. Ты останешься на месте, а я хочу жить дальше.
- На-ру-то.
Голос, измененный акустикой склада тысячу раз, пробивался с трудом, но пробивался он извне – откуда-то издалека, из-за периметра стен и слепых окон.
Наруто обернулся и увидел, как сворачиваются в хрустящие трубки картонные листы –
так не бывает.
- Хочу жить дальше, - шепотом повторил Наруто, ощущая, как дрогнул пульс в запястьях и висках. – Я ведь хочу жить дальше...
Его звали.
- На-ру-то.
- Я вернусь! – выкрикнул Наруто в гулкие пустые лабиринты. – Обещаю!
Он спрыгнул со стола, на секунду запутавшись в проводах, но тут же освободился и рванул руками запертые наглухо решетки.
Металлическая дрожь ударила по телу, кольца и спайки поддавались неохотно, но расходились, расползались, как вялое вязание.
- Пожалуйста, - выдохнул Наруто.
Решетки распались. Его быстрые шаги расплескали тишину, как брошенный в воду камень – зеркальную гладь. Камеры отпрянули – Наруто перешел на бег. Мимо мелькнули серые стены, где-то вверху вновь зажегся свет – в том самом кабинете-фонарике... Но
Наруто не обратил внимания – он с силой ударился в запертые двери, выбивая из них жалобный стон.
В последний раз услышал эхо и вдруг оказался под нестерпимо ярким и жарким солнцем.
Его тут же подхватили чьи-то руки – обняли крепко и радостно.
- Саске, - с надеждой выговорил Наруто.
Цунадэ сжала его крепче, еще раз хорошенько встряхнула.
- Давай! Приходи в себя!
Тело Наруто в ее руках походило на ком слипшейся каши – болтался безвольно и расслабленно, не думая сопротивляться. Теплая от солнечных лучей кожа казалась детской, беззащитно-мягкой.
Недаром Шизунэ с каждым днем ворковала над ним все громче – и впрямь не парень, а несмышленыш, не умеющий говорить. Так и до подгузников недалеко, и до ложки яблочного пюре в раскрытый рот. Были уже поползновения начать кормить его насильно. Цунадэ запретила.
- Похудеет – не беда. Зефир вон лопает и пьет что-то. Не помрет.
Наруто не помер, но теперь Цунадэ ладонями ощущала – подтаял телом, потерял силы.
- Наруто!
Она пыталась растолкать его с полчаса и добилась – ресницы дрогнули, приподнимаясь, засинели непонимающие остекленевшие глаза. Сдавать позиции Цунадэ не собиралась – если сейчас не удастся его заинтересовать, снова свернется под одеялом и провалится в свой чересчур тихий и безмятежный сон. Врачи говорили – отдыхает. Шизунэ радовалась – набирается сил. И только Цунадэ чувствовала – гаснет.
Наруто спал сутками и не просыпался даже от быстрой боли уколов и капельниц.
Переворачивался, прятал руку под подушку и снова засыпал. Когда ему хотелось пить, он морщился, облизывал пересохшие губы, находил руками поданный стакан и пил, не открывая глаз. Изредка поднимался – самостоятельно добирался до туалета или искал в холодильнике неизвестно почему полюбившийся ему зефир. Держался руками за стены, широко раскрывал глаза, но Цунадэ казалось – он ничего не видит. Или видит, но не то.
Врачи твердили одно: устал, отсыпается, поднимается сонный, поэтому на ощупь...
Выравнивается же. И показатели уже получше, и вообще... Дело свое знаем.
Шизунэ кивала, обеспокоенно сложив руки на груди. Ей хотелось услышать Наруто, увидеть его глаза, но врачи говорили – пусть спит... И она отступала, продолжая приносить вишневый сок и коробки с зефиром.
Она разговаривала с психиатром. Она хотела программы адаптации и совета. Она хотела знать, почему Наруто молчит.
Психиатр внимательно слушал рассказы о Наруто, глядя в ее глаза немигающими проницательными глазами.
- Это же не психическое заболевание? – осторожно спросила Шизунэ.
- Эмоциональный, - сказал психиатр. – Нет. Защищается. Патологий я не вижу.
Шизунэ собиралась с мыслями.
- Притом он только что разошелся с... девочкой, - говорила она. – Нервы же.
Она часто повторяла одно и то же – в разных вариациях. Наруто поссорился со своей девушкой. Наруто бросила девушка. Девка.
Психиатр понимающе наклонял голову и пристально смотрел в ее глаза.
Цунадэ в этих играх участия не принимала. Она приходила в палату Наруто, садилась рядом с его кроватью и сжимала виски пальцами, обдумывая все, что должна ему сказать.
Сила характера не в умении пробивать стены, а в умении находить двери.
За свою жизнь Цунадэ нашла множество верных дверей, и теперь была готова вернуться и запереть незакрытые, зияющие раны в теле ее лабиринта.
Сила характера в том, чтобы набраться смелости подвести итоги.
Цунадэ решилась и пришла ранним утром, вся в блестках летнего солнца. Решительно бросила сумку на столик и взялась за Наруто. У него иссиня-исколотые бескровные подушечки пальцев – анализы... Хмарь и рвань в запертой на замок душе, безмятежный и опасный сон.
- На-ру-то! – цедила Цунадэ, тряся его за плечи. – Поднимайся, черт бы тебя взял!
Опасным янтарным взглядом обожгла заглянувшую медсестру и снова принялась за свое:
- Наруто!
Полчаса пришлось мять и теребить безвольное тело, пока наконец не засинела эта безразличная полоска утомленной радужки под спутанным узором ресниц. Его губы дрогнули, беззвучно вымолили – а Цунадэ поняла и ухватилась за подвернувшийся шанс:
- Саске. Правильно – Саске! Поднимайся! Иначе он тебя забудет! Вставай – покажи ему, что можешь... Наруто, покажи, что можешь. Покажи Саске.
Он вытянулся, цепляясь сначала за ее руки, потом за плечи. Медленный, неуверенный, как погибшее растение. Смятыми бескровными пальцами умудрился сжать так, что лопатки свело. Рвался вверх обреченным бессознательным альпинистом. Карабкался, выбивая на загорелых плечах Цунадэ зарубки-синяки.
А она вспомнила – он научился ходить в десять месяцев... Шизунэ еще записала эту дату в дурацкий альбомчик детских достижений. Где она теперь с ее альбомчиком?
И открыл глаза, жадно всматриваясь в лицо Цунадэ, - заработала программа-опознаватель, настроенная на одного-единственного человека...
- Все, - с облегчением сказала Цунадэ, обнимая его.
Теплые от солнца волосы пахли бинтами, а кожа – сном и кровью.
- Я дам тебе новую цель в жизни, - проговорила Цунадэ, гладя его спину. – Если встанешь, оденешься и начнешь говорить.
Наруто вздохнул ей куда-то в шею, но не сказал ни слова.
- Я тебе расскажу и про Саске, и про тебя, и про все-все... – зашептала Цунадэ.
Солнце задумчиво облизало их, потом ушло за тучи и оставило слезам Наруто – соленое небо, а слезам Цунадэ – прохладу начинающегося дождя.
Она пришла вечером, после счастливого лепетания Шизунэ и охапки подрезанных в мечи гладиолусов, после обхода белоснежных врачей и включенного телевизора.
После того, как Наруто в недоумении выкинул в мусорное ведро пустую коробку из-под зефира и натянул оранжевую футболку.
Пришла, когда небо посинело и у горизонта вытянулось в алую нитку. Наруто сидел на застеленной кровати, удобно уложив на согнутое колено ноутбук. Его глаза уперлись в монитор, провода от наушников застыли на груди. На тумбочке рядом сияло восковым блеском спелое яблоко.
Над его головой тлела искрами затейливая лампа. Не свет – абрикосовая мякоть...
Цунадэ пристроила сумку на подоконнике, распахнула окно и с наслаждением вдохнула пряный свежий воздух. Летний дождь угомонил жару, от земли поднимался пар, трава выпрямилась, стволы деревьев заблестели.
- Курить у тебя здесь можно? – спросила она.
Наруто щелкнул крышкой ноутбука.
- Нет.
И улыбнулся. Сначала неуверенно, потом – почти знакомо.
- Никогда не любила больницы за этот их режим, - сказала Цунадэ. – Вечно бегала курить по туалетам.
- Ты лежала в больницах?
- А как же, - хмыкнула Цунадэ. – Я себе все кости переломала, прежде чем на тренерскую ушла.
Наруто снял ноутбук с колен и лег на живот, подперев подбородок руками.
- Расскажи мне что-нибудь.
В нем таяло, разливалось, смерзалось, выгорало...
Цунадэ помедлила и начала рассказывать. Опершись на подоконник и дыша запахом чернеющей в летней ночи листвы, начала издалека:
- Когда я спросила его – любишь? Он ответил – ага. Коротко и ясно...
У Минато не было проволочек с решениями. Сказано – сделано. Белое, с глубоководным жемчужным отливом платье Кусины и ее веер, забытый на праздничном столе. Пышные легкие перья намокли в густом красном вине – кто-то опрокинул хрупкий бокал.
Нежность ее открытой спины. Нежность в глазах Минато.
Цунадэ курила неизменные свои тонкие сигаретки и наблюдала за ним: самый лучший, самый удивительный, самый сильный мальчик...
Гордость за него и любовь к нему походили на блики лунного камня.
Где-то в одной из ванных комнат в это же время рыдала Шизунэ.
Много позже Кусина, приобретшая в девичьих чертах лица значимость и потаенное довольство собой, какое часто бывает у беременных молодых женщин, сказала:
- Будет мальчик.
- Откуда такая уверенность? – удивилась Цунадэ.
- Я знаю, - улыбнулась Кусина. – Только – секрет! – и прижала палец к губам.
Она хранила свой секрет до последнего, не соблазняясь никакими возможностями определить пол будущего ребенка. Грызла белые сухарики, рассматривала журналы – упоительные истории для будущих мам вперемежку с каталогами байк-презентаций сезона и оборудования для парашютного спорта.
Закалывала длинные волосы маленькими заколками и уходила на пляж – купаться.
Покупала арбузы с бело-розовой хрустящей мякотью и ела их, в задумчивости изредка принимаясь слизывать стекающий по рукам сок. Однажды выбралась во двор, измятый бушующей грозой, раскинула руки и долго стояла, зажмурившись, под разваренными в лиловое тучами и сильным прытким летним ливнем.
Она мастерски играла в покер и преферанс. То лукаво улыбалась из-за карт, то хмурилась – подсчитывала, кусая губы.
Любила ходить босиком. Скидывала босоножки и порой – чулки и шла по теплому летнему асфальту, щурясь от солнца. Дружила с собаками и мечтала освоить профессию кинолога.
- Собаки-самоубийцы – это неправильно.
Показала руками:
- Они ныряют под танк... вот так. И там взрывают себя. Нужно разработать им сумку с зацепом – пес протискивается внизу, сумка с взрывчаткой остается там, а пес выбегает
наружу.
- Как? – спросила Цунадэ.
- Легко, - заверила ее Кусина. – Я ездила на тренировочные площадки и забиралась под танк – там есть, за что цеплять.
Назвать ее ребенком язык не поворачивался. Ее подход к самым невероятным делам был слишком серьезен, а желание испытать и понять новое - слишком целеустремленным. От испытания каскадерской панацеи – высокотемпературной гелевой защиты - на ее руках остались розовые шрамы-подтеки. Прежде чем ей успели оказать медицинскую помощь, она уже отзвонилась разработчикам и в подробностях рассказала о минусах новой защиты, делая при этом очаровательные округлые жесты обожженными руками.
Она иногда делала короткие наброски на попавшейся в поле зрения бумаге, и по силе нажима было ясно – ее фантазия не отличается изнеженной слабостью.
Собирала открытки, привозя их со всех стран мира, и иногда вечерами раскладывала из них невероятный пасьянс, с живым интересом комбинируя песчаные барханы с лилово-розовыми предгорными полями и снежными кристаллами...
Перед самыми родами у нее отекли руки. Кусина зубами стащила с распухшего пальца обручальное кольцо и, виновато улыбаясь, отдала его Минато.
- Значит, у меня никого нет, - сказал Наруто.
Он медленным взглядом обвел палату - затуманившиеся гладиолусы, сложенные на кресле отглаженные джинсы, новый мобильный телефон...
- Строго говоря – да, - согласилась Цунадэ. Она курила уже третью сигарету, стряхивая пепел в глубокий больничный двор. – Никто не знал, что так получится... Она была выносливой и абсолютно здоровой. Оставить тебя обдумать или продолжать?
- Продолжай, - сказал Наруто.
Цунадэ прикурила новую сигарету от предыдущей, глубоко затянулась – начало покалывать в легких. Упругие губы цедили тонкий дым, широко раскрытые глаза уперлись в одну ей известную точку – есть звезды белые, крупные, их можно ощутить в ладони, есть звезды колючие, желтенькие, есть синие, ледяные, а есть одна – двухцветная. Лилово-розовая. Если очень хорошо присмотреться.
У Минато отношения с алкоголем были просты – он не видел смысла в опьянении, поэтому безразлично отмахивался от традиционных бокалов шампанского на приемах и презентациях новых супер- и концепт-каров. Это давало пищу для остроумия ретивых газетчиков и надежду рекламщикам социалок.
Как любой равнодушный к алкоголю человек, пару раз он напивался. В первый раз причиной стала какая-то незавершенная и запутанная любовная интрига, а второй... Минато потом сам метко охарактеризовал – нашло.
Он заявился под окна Цунадэ незадолго до полуночи – разбудил ее, уже разомлевшую, пронзительным мальчишеским свистом. Цунадэ торопливо выпуталась из летнего одеяла и распахнула рамы, успев нацепить поверх кружевного облачка белья плотное платье матового зеленого шелка.
- Выходи, - сказал Минато, запрокидывая растрепанную светловолосую голову.
- Я та еще Джульетта, - сказала Цунадэ.
Минато засмеялся.
В то время поселок, выбранный Цунадэ для постройки дома, был совсем не обжит. Кое-где громоздились недостроенные коттеджи, улицы только размечались, машины еще переваливали через колеи и оставляли следы на нежной невысокой травке. Большая часть поселка кудрявилась старыми развесистыми и молодыми клейкими вишнями. Цвели они вместе, хором, бурно, как пена на ледяном шампанском. Где-то под ними терялась прозрачная и щербатая на камнях лента юной речки. Через речку был перекинут шаткий временный мосток.
Это позже ее придется засыпать гравием и песком, уложить под асфальтированное полотно...
Минато привел Цунадэ на этот мостик. Его глаза блестели, запах горьковатого одеколона смешивался с запахом чего-то вишневого, крепкого, как древесная смола.
Он и дышал странно – прерывисто, словно боясь застонать, но улыбался. Положил руки на нехитрые перила, сложенные из обтесанных толстых веток, и стал похож на лесного эльфа. Речные блики покрыли его лицо печальной рябью, глаза засинели прозрачным подлунным светом. Цунадэ, затаив дыхание, наблюдала за этой невероятной, редкой красотой.
Она так и не успела переодеться. Стояла рядом, и прохладный шелк длинного платья гладил кожу вместе с ветром. Хоть волосы подвязала – и то хорошо. Куда ей до весталки...
И так рядом с Минато – бесконечно огрубевшая... Недаром рука уже нашаривает пачку сигарет в кармане.
Минато, услышав щелчок зажигалки, обернулся.
- У тебя день рождения завтра.
- Знаю, - сварливо сказала Цунадэ. – Нашел, о чем напоминать, балбес.
Он на секунду смутился, но потом лукаво улыбнулся.
- Завтра я тебе подарю настоящий официальный подарок.
- А сегодня ты мой день рождения отметил, - уточнила Цунадэ.
- Вредная, - с неожиданной нежностью сказал Минато. – А сегодня я тебе подарю неофициальный подарок. Я целый час смотрел на небо, чтобы его найти.
- И?
- И нашел.
Минато подтянул Цунадэ ближе, взявшись за ее локоть – крепко, честно взявшись.
- Смотри.
Она подняла голову, пытаясь из-за веток вишни разглядеть, что же там, в указанном им направлении.
Двухцветная. Лилово-розовая звезда.
- Где бы я ни был, - зашептал Минато ей в затылок. – Что бы со мной ни случилось. Она всегда будет у тебя, с тобой.
- Иди сюда, Наруто, - позвала Цунадэ.
Наруто спрыгнул с кровати и подошел к окну.
- Смотри.
Цунадэ вытянула руку. Над крышами городских домов, сквозь волнистые угасающие облака, светилась маленькая розово-лиловая звезда.
- Я скажу тебе... – задумчиво выговорила Цунадэ, отодвигая пепельницу. – Надеюсь, это тебе поможет. Есть неизменные вещи. И чем они неизменнее, тем проще их хранить. С любовью – то же самое. Люби в одиночку. Это самый верный способ сохранить любовь неизменной.
Наруто не ответил. По его лицу плыли блики отражений засыпающего города, глаза наполнились подлунным светом.
- Продолжаем?
- Да.
- Почему ты полюбил Саске?
- Он... – Наруто задумался. – Причинил мне боль.
- Комплекс жертвы?
- Плата за жестокость.
Цунадэ обдумала его слова, прищурилась:
- Я не могу рассказывать дальше, пока не пойму, о чем ты.
- Все просто, - спокойно сказал Наруто. – Он меня изнасиловал. И только после этого я понял, что я человек, что у меня есть гордость, что я действительно живу, а не существую под крылом... матери. Что я должен бороться и уметь себя защищать. Что я обязан уметь понимать людей и ценить себя. Саске сделал мне бесценный подарок. – Наруто отвел глаза от звезды, повернул голову. – Захотелось узнать, что из себя представляет человек, который был способен разбудить мое «я»... таким образом.
- Что было дальше? – спросила Цунадэ, когда Наруто умолк.
- Мы трахались и дрались, - сказал Наруто.
- Да уж... – скептически сказала Цунадэ. – Счастье.
- Да, счастье... - подтвердил Наруто, не заметив ее иронии.
И глаза у него засияли теплом недавних воспоминаний.
- Я виновата перед Саске, - решительно и веско сказала Цунадэ, садясь на подоконник.
Наруто неопределенно пожал плечами и поднял на нее вопросительные глаза.
- Двойные стандарты, - пояснила Цунадэ. – Ты мало чем от него отличаешься по сексуальным пристрастиям... Тихо, дай договорить!
Наруто оборвал протестующий жест, положил ладонь ей на колено.
- Не отличаешься, - жестко повторила Цунадэ. – Я это поняла, когда ты еще к Какаси бегал. Не за любовью же бегал... Значит, нравилось. А это уже ориентация.
- Вообще-то, мне похер – пацаны-бабы... – пробормотал Наруто сквозь зубы.
Ему было неуютно, как и всегда, когда кто-то пытался вытащить наружу этот пласт его жизни.
А потом вдруг вспомнил – хотел же отстаивать...
- Допустим, ты би, - согласилась Цунадэ, - но выбрал парня. Не ершись, Наруто, ты не понимаешь, к чему я веду разговор.
- К тому, что солнышке нужно подлечиться? – хмыкнул Наруто.
- Злопамятный, - укоризненно покачала головой Цунадэ. – Ну-ка, оденься... простудишься.
Свежесть ночного воздуха напоминала крепкую прозрачную спиртовую настойку. Лето перевалило за сердцевину и начало подмерзать.
Наруто покачал головой.
- Мне нравится холод. Откуда ты всегда все знаешь?
- Я тебе как-то его адрес давала, - напомнила Цунадэ. – А ты проигнорировал, но до места добрался. Два плюс два...
- Не четыре, - сказал Наруто.
- Не в твоем случае.
Цунадэ еще раз кинула короткий взгляд на поднявшуюся над сплетением ветвей звезду.
- Я могла дать Саске цель жизни, но не сделала этого, потому что не желала его таким принимать. Я думала, что поступаю правильно. Аукнулось... Сейчас я должна дать цель жизни тебе – и мне наплевать на твою ориентацию. И все потому, что ты мой, ты мне близок, а за него бороться я не захотела – чужой. Я виновата перед Саске, - еще раз повторила она. – Вот тебе и двойные стандарты.
Бесшумная тень сорвалась в верхушки дерева и утекла к горизонту. Наруто проводил ее взглядом.
- Продолжать? – спросила Цунадэ. – Дать тебе цель?
- Нет, - ответил Наруто. – Не говори мне пока ничего. Сначала я должен избавиться от боли. Из-за нее я ничего не соображаю.
- Хорошо, - согласилась Цунадэ.
Подтянула к себе сумку, поежилась.
- Ветер...
Она ушла. Наруто, оставшись один, в изнеможении опустился на пол и вцепился пальцами в гладкий линолеум. Закрыл глаза и замер. На квадратный бежевый узор упали прозрачные соленые капельки.
Избавиться от боли – забившей его так плотно, что не хватало места кислороду.
Уничтожить боль и взяться за жизнь заново, снова пластовать пальцами ее тугие ткани, ища сердце, ища пульс. Иначе нельзя... Иначе – плесень, грибок, сонная ожиревшая душа, насытившийся рассудок.
Должна быть цель – она будет.
Главное – забыть Саске. Больно.
Кто-то говорил о боли... Был кто-то, кто знал, что такое боль, знал ее природу и нашел ей применение.
Тот, кто смог превратить минусы в плюсы.
«Ты сюда еще вернешься. Даже если сегодня ты продержишься, то позже… когда Саске перешагнет через тебя, как перешагнул когда-то через себя, ты снова придешь, потому что у тебя суть бойца».
Если бы Саске не так осторожно относился к человеческим отношениям, то мог бы сказать – у него появились новые друзья. Иначе объяснить его жадный азартный настрой было невозможно. Но Саске не умел примерять на себя такие понятия, поэтому никому так и не смог объяснить, почему стал рассеянным на работе, почему рвался быстрее опечатать склад вечерами и почему ждал выходных.
Тензо и Хаяте подхватывали его всюду – с работы, по утрам, поздними вечерами. Саске быстро освоился в зале Хаяте и предпочитал его дому.
Мир с его путаными и бестолковыми законами за эти стены не проникал, как и не проникали внутрь воспоминания о Наруто – некогда было.
Спарринги, разговоры ни о чем и обо всем, не затрагивающие его лично, ночевка на крепком кожаном диванчике – Саске отдыхал.
Глупость людей извне выводила его из себя. Люди поголовно рвались к чему-то высокому и благопристойному, сидя по уши в дерьме и иногда делая плавательные движения брассом.
Саске этого не понимал – по его мнению, белый и черный цвета не имели оттенков, и если уж залез в дерьмо, то сиди и о прекрасном не булькай.
Ни Тензо, ни Хаяте не заводили утомительных разговоров на тему взаимодействия человеческих душ. Саске был им безмерно благодарен. Он начал понимать – это отношение к жизни намного вернее и глубже, чем разговорчивое и страдающее отношение людей города. Ему впервые пришло в голову, что выбранная им политика объяснения схем была неверной – схемы стоило держать при себе и не делиться с остальными выстраданным. Все равно не поймут. Никто не поймет. Даже Наруто не понимал.
Стоит только снять с мира кальку с вычерченными на ней линиями – и он распадется на куски.
Люди города искали силу в своих душах, дружбе, любви – в эфемерном. За это нельзя было ухватиться, этим нельзя было оперировать.
Это были понятия, которые даже не имели четкого определения. Нереальные.
Саске, попав на стрельбище и почувствовав в руке вес боевого пистолета, понял – люди ищут не там и не то.
Оружие моментально стало для Саске частью тела – он не чувствовал холода металла, он не ощущал боли отдачи, он срастался с ним в одно целое и доверял.
Наблюдавший за ним Тензо щелкнул кнопкой на пульте – зал стрельбища залило вспыхивающим оранжевым светом, расчерченным белыми беспокойными линиями.
- Еще раз. С колена.
Саске его не слышал – наушники отрезали его от звуков и грохота, но сознание моментально обработало сменившуюся обстановку: он прищурился и задержал дыхание.
- Снайперку ему, - вполголоса сказал Тензо Хаяте, позже рассматривая разбитую вдребезги мишень. – Глаза – таких пара на миллион... Ты только посмотри. А ведь освещение было... за три минуты ослепнешь.
- Движущуюся поставь, - подумав, сказал Хаяте. – Парочку.
Движущиеся мишени Саске выбивал быстрее и лучше, чем неподвижные. Очерченный круг сердца и центральную точку лба – с двух патронов.
- Три мишени, семь патронов, - считал Тензо. – Четыре из них – про запас. Семь патронов – семь трупов. Или промажешь, наконец, Учиха?
Саске удивленно посмотрел на него. Как можно промазать? Пистолет своим весом подсказывает нужное положение руки, сам тянется к цели, остается только нажимать на курок.
- Есть что-нибудь потяжелее? – спросил он.
Хаяте помолчал, обдумывая.
- Достанем.
Саске постепенно обрел обкатанную уверенность в себе: двигался экономно и расслабленно, чаще поднимал голову и болел – болел жаждой емкой, ощутимой силы, отличной от всех прежде виденных воздушных замков.
Азарт поселил в черных глазах ненасытный сатанинский огонек – Саске хотел. Хотел сильнее и жарче, чем когда-либо и что-либо.
Хотел металла и пороховой горечи, своих вытянутых в тросы нервов.
Каждый выстрел сковывал его в цельное полумеханическое существо, имеющее право поставить точку в бесконечных метаниях.
В среду вечером ему досталась облегченная снайперская винтовка. Двенадцать килограмм веса и упоительно-опасные линии ствола.
- Саске, - напомнил Тензо. – Ты свои дела решаешь?
- Пока нет, - спокойно ответил Саске. – А почему только пять патронов?
- Чтобы не расслаблялся.
Волновало лишь одно – Наруто. Волновало подледной живой водой. Его присутствие на складе Саске ощущал физически. Оборачивался к пустым дверным проемам, слышал невесомые шаги в проходах между стеллажами.
Это была та самая невидимая сила, которую Саске так ненавидел. Он смог признать – любит, но поддаваться не желал. Ни веса в этой любви, ни убийственной силы.
Отравление организма странной болью, странной тягой – и только. Поэтому Саске и тянул с решением – для начала нужно было разобраться с этой болезнью. В среду же вечером
Саске нашел компромисс – необходимо было узнать, все ли в порядке с Наруто, и успокоиться наконец. Незавершенность тянула и дергала за душу, а душа поворачивалась обледенелым боком. От незавершенности кровило.
Собрав в воображаемые ладони воображаемую вязкую лужицу крови, Саске окунулся туда губами и подумал – Шизунэ... Она не обманет.
- Если Наруто сбежал из больницы, то с ним точно все будет в порядке, - сказала Цунадэ.
Шизунэ в растерянности посмотрела на нее.
- Он не предупредил...
Он не мог предупредить. Он не знал – что делать: объяснить ли Шизунэ, что всегда знал, что чувствовал – он ей не принадлежит. Оставить ли все как есть или сказать ей «спасибо» и поставить точку.
Наруто не знал и не мог об этом размышлять. Он снова оказался в городе, миновав посты дежурных медсестер. Город стал открыткой, нарисованной не очень умелым художником.
Небо синело, трава зеленела. Ни тени, ни объема. Сухие линии домов, размазанные строительной охрой, слишком прямые дороги и одни и те же остановки. Город стал тесным и потерял душу. Железнодорожные мосты высились, светофоры мигали, люди бегали, метро гремело. Игрушка в шкатулке, запертая под небом-крышкой. А Наруто – ее маленькая и разболтанная часть, дефектный винтик, из тех, что гремят, если шкатулку потрясти.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |