Саске не успел отреагировать – задумался. Черная тень обрела плоть и чувствительно ударила плечом в плечо. Мол, извините, дорога узкая.
Саске остановился и стянул наушники. Случайность от намеренности он отличал моментально. Удар в плечо был намеренным, провоцирующим.
- Закурить тебе или мобильник дать посмотреть? – спросил он.
Оценил сразу – рост, весовую категорию, нашел взглядом темные вполне дружелюбные глаза. Непривычно – Саске не чувствовал агрессии. Провокацию ощущал всем телом, знал, чем дело кончится, но не понимал мотивации.
- Какую оценку ты бы дал событиям Первой Мировой войны?
Ясно. Вечерняя белая горячка, интоксикация жарой и военкой. Саске быстро разглядел – чужие руки поигрывают брелоком. Ключи и армейский жетон на короткой цепочке.
- Иди проспись... – сказал Саске, снова взявшись за наушники.
- Так и уйдешь? А гордость?
- Бесполезно, - сдержанно откликнулся Саске. – Гуляй.
- Эй! – окликнули его. – Не разочаровывай! Сказали – ты парень нервный, стоит только зацепить...
Саске обернулся.
- Тензо, - представился неудачливый провокатор. – Ты уж извини, но пришлось тебя от самого склада «вести».
У Саске под сердце лег ледяной комок. Приехали... Если это то, чего всегда опасался Итачи, то дело может кончиться быстро и смертельно – и еще вопрос, для кого из двоих.
- У меня к тебе пара вопросов, - сказал Тензо, убирая ключи в карман джинсов. – Первый я уже задал.
Он поднял глаза, рассматривая Саске. Ну что, малый, как среагируешь? Эх, учили когда-то... Хочешь сбить человека с толку – задай ему дурацкий вопрос. Привыкший к прямым линиям народ теряется, паникует, раскрывается...
В чем дело, орет. Что вам от меня нужно, спрашивает. Что за глупости - удивляется. Обыватели.
Саске аккуратно смотал шнур наушников, выключил плеер. Ему нужно было время, чтобы обдумать ситуацию, и он его выкроил.
- Позиционная война. Тяжелый огнестрел был изобретен, индивидуальное стрелковое тоже, а техника для прорыва – еще нет.
Если этому человеку нужен код от сейфа, то зачем он представлялся?
- В итоге месяцами сидели в окопах и ручками прикрывались от артиллерии. Мясо.
Тензо задумчиво почесал затылок.
- И как тебе все это?
- Я бы дезертировал, - сказал Саске.
Обывателя не получилось.
Саске развернулся и подошел к парапету. За рекой загорались электрические огни. Над рекой засветлели мелкие городские звезды. Черным-черно...
Код и Итачи тут не при чем. Здесь что-то другое, странно-обнадеживающее.
- Ветер переменился, - сказал Тензо, становясь рядом.
- Это хорошо, - ответил Саске. – Мне надоело.
- Не очень ты веселый, - заметил Тензо. – Дезертировал?
Саске хмыкнул, развернулся и пошел прочь, по мелким разноцветным плиточкам, с протертыми травой стыками.
Тензо долго смотрел ему вслед, потом сел на парапет, потянул из кармана мобильный телефон – тот запутался в цепочках брелока.
- Ебать...
Телефон выскользнул из цепочек и удобно устроился на ладони. Из другого кармана Тензо вытащил зеленое яблоко – по пути попалось усыпанное белыми незрелыми бусинами дерево. Яблоко Тензо потер о бедро. Заблестело.
- Ну что сказать... – проговорил он в трубку, дождавшись ответа. – Хороший парень. С
воображением. В зале бы его посмотреть... Сделаешь? Если подойдет, документики-справочки... Это я на себя возьму. Какой на хуй, альтруист... Не люблю, когда люди не на своем месте. Главное, чтобы пацана ничего здесь не держало. Конец связи.
Тензо с тоской посмотрел на яблоко и снова сунул его в карман. Один он есть не умел – привычка делиться въелась в кровь. Жрать одному – то же самое, что бродить по художественной галерее с голой жопой. Перед людьми неловко.
Сказано: все течет, все изменяется. Если бы это было так, то не существовало бы любви.
Наруто не сидел бы у больничного окна, мастеря самолетик из обтрепанного листочка с почерком Саске.
Саске не забыл бы моментально о странной встрече с Тензо, не остановился бы у зева метро, не зная, куда идти и что теперь делать.
Люди, знающие о любви, внесли бы в древний закон поправку: все течет, все видоизменяется.
Наруто, запершись в своем покойном теплом мирке, не чувствовал своих рук, разглаживающих бумажные сгибы. Самолетик выскользнул за окно и лег на крыло.
Саске замер и поднял голову.
Своим чередом, своими путями, пробираясь... Кто – сквозь бесконечные казенные двери, кто – через колючую проволоку. На месте не стоять! Дальше, быстрее, с ветром!
Старайся забыть, не оборачивайся, ищи и смотри вперед!
Конечно, не каждому дается.
Наруто чувствует на плечах теплые ладошки Сакуры, цитрусовый запах ее духов. Сакура думает о жертвах, взвешивает «за» и «против». Когда «за» перевешивает, она становится искренне нежна – жертвенна, как настоящая женщина. Когда перевешивает «против», она сидит в коридорчике и красит губы тонкой кисточкой – в больнице полно симпатичных медиков; становится жеманна и расчетлива – как умная женщина. Она приходит домой, смотрит на бело-голубой монорельс, рвущийся в небо, и на глазах вспухают непрошенные жалкие слезы.
Шизунэ достает с антресолей доски со своими ранними работами. Стирает тряпочкой тонкую пыль: засинело небо, рассыпались невесомые шапки одуванчиков, показалась зеленая цветущая вода и бумажно-острые водяные лилии.
Когда-то говорили – девочка подает большие надежды... А потом появился Наруто, и глупые неживые краски были заброшены.
Шизунэ прижимает нарисованные одуванчики к груди, опускается на пол и вдруг принимается рыдать, страшно, с подвыванием, как раненая волчица, которой залило кровью глотку.
На столике рядом с ней упаковки таблеток – отвезти утром Наруто в больницу... И пузырек с валокордином.
Цунадэ задумчиво перебирает стопку документов, раскладывая их на столе в определенном порядке. Передача прав собственности. Узумаки Кусина, Намикадзе Минато. Акции, мелькающие цифры – автомобильные концерны, вложения в разработки автопромышленности... Цунадэ щелкает длинным ногтем по кнопкам калькулятора.
Набежало-то...
Новый лиловый пеньюар царапает плечи жесткими оборками. Чтоб еще раз купила в том магазине какую тряпку – да ни за что...
В пепельнице дымит тоненькая сигаретка. Цунадэ откладывает документы в сторону и берется за баночку с нежным легким кремом. В мерцающем круглом зеркале рассматривает свое лицо – уже и тоненькие морщинки прорезались: возле губ, лоб, веки...
Кончиками пальцев втирает крем в кожу. Еще немного – и конец... Крах. За всю жизнь – одна привязанность. Минато. Мужчина-мальчик, яркое неуправляемое чудо, к которому прилипла сердцем – не отдерешь...
Цунадэ подвязывает волосы. Плакать ей позволено только так – в одиночку, перед зеркалом.
Хоть бы успеть спасти Наруто до тех пор, пока из сильной красавицы не превратилась в дряхлую старую деву. Увидеть в нем Минато... Еще раз увидеть Минато. А ради этого – пожертвовать счастьем сестры.
Киба аккуратно сворачивает потрепанное бежевое покрывало, забирается под тонкое клетчатое одеяло. В комнате пахнет чабрецом и мятой. Обычно этот запах усыпляет, но Киба не может заснуть. У него перед глазами – Наруто. Киба вспоминает – было дело, просыпался рядом с ним. Двести угасших звезд назад.
Киба утыкается лицом в подушку. Что делать с собой? Со своим страхом?
То, что шевелится в больничных стенах – оно не может быть Наруто. Подождать-переждать. Прийти потом, увидеть улыбку, сияние глаз...
А ночь шепчет голосом Саске: беглец, трус, так и будешь вечно уворачиваться от проблем, так и не посмеешь посмотреть жизни в глаза... Предатель.
В горле пересыхает. Киба поднимается и на ощупь бредет на кухню, держась за бархатистые от времени стены. Находит стакан, давится холодной водой. Единственное, чем можно высказать свой протест, помочь Наруто – не допускать до него Саске.
Превратиться в стену, прикрывающую беззащитное животное от враждебно настроенного хищника. На этом Киба успокаивается: дело привычное, всю жизнь только тем и занимался... Недаром возле склада елозят мохнатыми боками псы всех мастей и размеров.
И все равно почему-то хочется плакать... Только мужчины не плачут.
Какаси просыпается от приглушенного мата в прихожей. Тензо вваливается с грохотом и стуком.
- М-мать... что там накидано?
Вытаскивает из кармана незрелое яблоко и бросает его на диван.
Какаси перехватывает яблоко и смотрит, как Тензо выпутывается из рубашки и джинсов.
Звякают цепочки и ключи.
Через месяц Тензо уезжает. Эгоистично, мерзко... но, пока Тензо здесь, Какаси не может выкроить время на Наруто. Потом, все потом... Сейчас – дышать спокойно рядом с человеком, которого полюбил.
Бывает и так: однажды утром обнаруживаешь, что ямка на чужом плече – важнее всего, что придумано богом для человеческого счастья.
Тензо падает на диван, переводит дыхание:
- Лифт сломался.
Через месяц все вернется на круги своя: тогда можно будет навестить Наруто, а сейчас...
К горлу подступает ядовитый ком. Но мужчины не плачут.
Наруто захлопывает окна. Жалюзи падают вниз мягкой лесенкой. Маленький ночник светит серым.
Наруто ходит по палате, пытаясь вспомнить – чего он хотел? Это что-то, безусловно, важное, что-то жизненно-необходимое...
Он натыкается на тумбочку, роняет прозрачную вазу. Лилии рассыпаются по полу, темно-бордовые, словно вывернутые наизнанку мыши. Их трупики мокнут в разлившейся воде. Наруто вспоминает – в туалет. Еще до самолетика он хотел в туалет.
Он не станет собирать цветы и вытирать лужу. Просто ляжет в пахнущую порошком и пятновыводителем кровать, закроет глаза и...
Близко-близко возникнут черные матовые зрачки.
Саске посмотрит на часы – полночь... Позади рабочая гонка, мелкая плиточка улиц, напоминавших ему сказочный город Ехо, позади новое на живую нитку сметанное прошлое.
Саске спустится в метро, уткнется пустым взглядом в чужое стеклянное отражение.
И решит – к Кибе.
Проведать «больного», почитать старые книги, подышать теплыми травами... Поговорить с кем-то, кто тоже знает Наруто. С кем-то, у кого в памяти тоже есть его образ и голос.
Странная общность.
Над городом умирал постаревший ветер, а новый, новорожденный, несмело потрогал сначала фантики и обертки, разбросанные на асфальте, потом осмелел и взметнул шторы в раскрытых окнах, прошелся по водной глади. Свобода опьянила его – рванулся выше, растрепал листву, стряхнул со звезд облака, вымыл луну.
Его называют – ветер перемен.
Склад. Глава 32
Собаки во дворе тявкнули было, но захлебнулись, сорвавшись в визг. Киба, уже сцепивший зубы от острого ощущения опасности, открыл дверь.
- Хозяйка дома? – спросил Саске, разглядывая утомленное лицо. – Чем болен?
- Грипп, - угрюмо сказал Киба, невольно скрещивая руки на груди.
- Может, трипп? Так дома?
Киба не успевал соображать – Саске давил быстрыми ничего не значащими вопросами.
- Нет.
- Хорошо, - сказал Саске и рукой отвел его в сторону.
Уверенно прошел по коридору, в глухой темноте ориентируясь, словно кошка – не стукнули даже разболтанные дверцы старого шкафа. Сам Киба вечно на них натыкался.
В комнате грохнули рассохшиеся рамы, зажегся оранжевый свет.
- Когда ты его выбросишь? – донесся голос Саске.
- Кого? – обреченно спросил Киба, застегивая пуговицу на наспех надетых джинсах.
Выспался, называется...
- Будильник этот.
- Не трогай, - встрепенулся Киба. – Черт, Саске, только не его!
Будильник уже не заслуживал своего гордого названия: не будил и не показывал время.
Круглый, из потертого красного пластика, он стоял на своих коротких ножках, выпятив выпуклую линзу. За линзой красовался белый бумажный циферблат с аккуратными печатными цифрами. Стрелки замерли на половине третьего – дня ли, ночи – неизвестно. В спинке будильника торчали лопасти ключика, неосторожная трещина на боку пугала – Кибе казалось, - одно неосторожное движение, и будильник, живо напоминавший ему о чем-то по-настоящему домашнем, распадется на две половинки.
Он отчетливо помнил: именно со звона будильника, раскатистого, назойливого, когда-то начиналось каждое его утро. Это было время, когда еще нужно было выбираться из-под теплого одеяла... Когда мать еще жарила по утрам котлеты, помогала собирать учебники и завязывала шарф и обязательно проверяла, надежно ли закрыто от холода детское горло.
Будильник в руках Саске казался маленьким и беззащитным. Линза покосилась и готовилась выпасть, трещина на боку расползлась.
- Поставь на место, - осторожно попросил Киба. – Я хотел его починить.
Саске наклонил голову, свел руки в замок, и будильник с хрустом распался на две половинки. Кусочки пластика осыпались на вытертый ковер, а линзу Саске успел подхватить. Он заглянул внутрь механизма.
- Не починишь. Безнадежен.
Киба посмотрел на сплетение пружин и колесиков, опустился на диван. Каждая из увиденных шестеренок словно застряла в горле.
Саске продолжил изучение комнаты – давно здесь не был. Повернул лампу так, чтобы уютный свет рассеяло в ровное электрическое полотно, вытащил с полки знакомые ему книги.
Он двигался чуть быстрее обычного, но автоматически. Листал страницы, щурился от света, касался пальцами чуть припыленных корешков, но глаза оставались матовыми, без проблеска интереса.
- Ты на ночь? – глухо спросил Киба.
- Да. – Саске опустил голову, уходя в черную тень рассыпавшихся волос.
- А если скажу, что против?
- Скажи.
Киба поднял голову.
- Все, что ты делаешь, идет во вред. Все, чего ты хочешь – ломать.
Саске устало положил руку на книжную полку. Его губы дрогнули: Киба понял - улыбается.
Осторожность – та сеть, которая сдерживала ненависть Кибы до последней секунды, - лопнула. Ее обветшалые клочья расползлись и вспыхнули. Вспомнилось все: собственные боль и отвращение; задыхающийся Наруто, опустевшие синие глаза; ощущение кожаного ремня на распухшем горле.
Кусочки пластика на вытертом ковре вдруг заалели, словно капельки свежей крови – таким старый пластик можно увидеть сквозь пелену слез.
Саске провел пальцами по полке.
- Пыль, - равнодушно сказал он. – Киба, ты не оригинален. Ото всех я слышу одно и то же.
Не трать свой запал на повторения. Отсосешь и спать.
- Ломаешь вещи, - глухо сказал Киба. – Людей, да?
Саске мельком взглянул на него, отметил зарождающееся желтоватое безумие в зрачках.
- Дворняга хочет медаль за храбрость? – спросил он и поморщился: - Одно и то же.
- Все одинаковые? – угадал Киба, еле переводя дыхание.
Раньше – не было ни малейшей возможности пойти против Саске. Саске умел останавливать конфликты на том уровне, который не доводил Кибу до ощущения полного провала, и Киба, понимая это, с охотой останавливался.
Но на этот раз был неразменный козырь, с которым стоило попробовать свои силы.
Хоть раз в жизни – попробовать свои силы против Саске. Хоть раз выстоять, хоть раз доказать, что не тряпка, не средство, а преграда, защита...
Киба выпрямился, провел рукой по взлохмаченным волосам. Спиной почувствовал зыбкий неприятный холодок. Обернулся и захлопнул окно. Позади не должно быть никакой пустоты, позади только то, что похоже на Наруто, то, с измазанными шоколадом пальцами и розовыми отпечатками простынь на коже.
Кибу охватил азарт самоубийцы, готового плюнуть в лицо всему миру. Его трясло, сердце смялось в свинцовый комок, мышцы напряглись.
Это потом думал – нужно было промолчать, зачем... что натворил...
Потом.
А сейчас не удержался:
- Одинаковые? И Наруто?
Саске пожал плечами. Он так и остался стоять у полок: стройный, расслабленный, словно напряжение, накинувшее сетку тьмы на оранжевую лампу, его не касалось.
- А Наруто больше нет, - с наслаждением выговорил Киба и сам удивился своему голосу – ровному, с мстительным вкрадчивым ядом.
В лампе что-то щелкнуло. Мигнуло – у Саске глаза залило алым, а у Кибы по-волчьи дрогнул зрачок, а потом свет вновь засиял тепло и уютно.
- Я тебе ничего не расскажу, - выговорил Киба. – Тебе никто не расскажет. Думай и мучайся, если совесть осталась.
За прошедшие дни Саске вывел схему, позволившую ему успокоиться – предельно простую и ясную. Саске сделал себе уступку, опираясь на любовь Наруто. Нужно было выждать время, необходимое для того, чтобы утихла боль и гордость Наруто, а потом найти его – и пользоваться по необходимости, уже вглухую и вслепую, уже без воспоминаний. Саске был уверен – Наруто согласился бы, неважно, надеясь на что-либо или из желания быть рядом хоть иногда, но он согласился бы.
Такое решение снимало с Саске всю ответственность за происходящее – он не отказывался от Наруто, просто отодвинул его на неопределенный срок, пусть сначала все перегорит, истлеет...
Наруто больше нет, сказал Киба, и у Саске сердце прилипло к ребрам. Пришлось молчать – сцепив зубы, иначе дыхание превратилось бы в хриплый стон.
Саске молчал, раздумывая. Он хорошо знал Кибу, знал особенности его примитивной веры, основанной на взаимосвязи проступка и наказания. О его безликих моральных установках, его неназванных страхах. Киба не позволил бы себе врать на тему чужой жизни и смерти – его языческие понятия о мире поставили бы преграду. Значит, Киба верил в то, о чем говорил.
Киба не только верил в то, о чем говорил – его трясло от злости, от невыплеснутой ненависти. Он видел то, о чем говорил.
И он собирался молчать.
Саске медленно развернулся. Ну что ж... После этого разговора ты останешься калекой, моральным уродом, никчемным куском мяса, собственноручно сольешь свою жизнь в помойку... Ты сам виноват, Киба.
Киба невольно сделал шаг назад – маленький, почти незаметный, словно дань потерянному равновесию... Но Саске заметил.
- Мне нужен был секс и пара часов сна, - сказал он. – А ты истерики разводишь. Или ты против секса? Наверное, да. – Саске открыл очередную книгу, задержался взглядом на первых строчках. – Ты же не педик? Тебе же просто сопливый характер не позволил нормальным мужиком остаться. Некоторые натуралы ложатся под геев из-за денег. А ты из-за чего, Киба?
- Это не важно, - ответил Киба.
- Важно, - сказал Саске. – Я тебе расскажу.
Он аккуратно поставил книгу на полку.
Если Саске хотел, он мог все: потянуть за подвластную ему леску боли, найти самое слабое, незащищенное...
- Ты надеялся расплатиться за свою вину. Ты думал – наказан. Ты платил за жизни людей своей раздолбанной жопой, Киба. Хорошая цена?
Киба сжимался в пластиковое изваяние.
- Сколько человек сдохло от твоего варева? Десять? Пятнадцать? Прикидывал, сколько раз надо отсосать, чтобы сыграть каждому из них вечную память?
Свет померк.
- Так и размышлял: пять минетов и один раз раком за труп? Блевал моей спермой, справляя по ним панихиду?
Нервные руки не справляются со спичечным коробком. Саске протягивает зажигалку.
Глаза у него блестят.
- Покури, успокойся. Продолжим?
Киба обжег губы горьким дымом. Сердце пересохло.
- Это мне понятно, - задумчиво сказал Саске, убирая зажигалку. – Непонятно – зачем лег под Наруто. Объяснишь?
Облегчение. Если промолчать, Саске не будет копаться в этом... Сказал же – не понимает.
Но Саске улыбается.
- Рассказать? Нашел ты беспроигрышный ход конем во всей своей жизни, Киба. Нужен друг? Друг моралист и педик? Снова встанем раком? Проверенный способ – все так легко решается через секс, верно, Киба?
- Хватит.
- Это только начало, - ласково сказал Саске. – И для тебя все было только началом – если бы Наруто остался с тобой, он бы так и трахал тебя, натурала, ни о чем не догадываясь, не зная, что ты кроме своей жопы ничего ему предложить не мог. Ты бы стал бесплатной шлюхой. И ты об этом знал. Но...
- Хватит!
- Но ты был на это готов, - закончил Саске. – Ты сам это выбрал. Кто ты после этого, Киба?
Кто ты? Человек, который всю жизнь хотел как лучше...
- А Наруто – не заметил, перешагнул. Ты ничего не стоишь. Ты никто.
- Да пусть... – сказал Киба, сворачиваясь на полу в бессильный комок.
Саске прав – никто, залитое чужой спермой, дрянь, за спиной которой громоздятся трупы с пористой на сгибе локтя кожей. Думал – исправлю, не ошибусь, смогу стать настоящим другом, смогу поддержать...
- А он использовал тебя – Наруто тебя использовал. Через тебя – ко мне.
- Хватит... – Сил не осталось.
Все было правдой, все – от первого до последнего слова.
- И после этого ты хочешь его прикрыть? Прояви характер хоть раз. Хоть раз прими решение сам. Если ты никому не нужен, то можешь делать что угодно. Забей на принципы.
Саске присел рядом с Кибой на корточки.
- Что с Наруто?
Его глаза близко. Даже губы близко. Близко красивое лицо. И веет от него смертельной правдой. Это не зло плохое, это добро хреновое...
- Саске, - выговорил Киба, цепляясь за его руки.
- Что? – спросил Саске, приподнимая и обнимая его. – Все, успокаивайся. Все нормально. Я же тебя не бросаю. Тебе некуда идти, не к чему стремиться. Ты изначально слабак, ты изначально продажный, не боец... Но я же тебя не бросаю.
- Тебя ведь тошнит от секса со мной? – спросил Саске чуть позже.
- Да.
- Отлично.
Киба сам расстегнул его джинсы, сам прижался лицом к подтянутому животу, сам опустил голову, ища губами еще не возбужденный член.
Саске наблюдал за ним, не прикасаясь ни к плечам, ни к затылку. Так и стоял на коленях, выпрямившись, неподвижно. И только прикрыл глаза.
Киба обхватил рукой его напряженные бедра, опустил голову, позволяя головке члена коснуться нёба, а потом пропустил ее дальше. Так глубоко, как только мог – знал, что иначе сперма снова польется по губам – противно.
Обнимал потяжелевший ствол члена губами и думал – сколько раз Наруто кончал на нем... И как Наруто любил это тело и этот извращенный жестокий разум? Как? Как он мог это любить?
По ключице прошлось скользящее и теплое - Саске провел кончиками пальцев. Странно и осторожно, словно пробуя кожу на вкус – кожей. Чувственно.
- Не надо глубоко, - сказал он. - Прижми крепче.
Он согнулся и обхватил плечи Кибы руками, а Киба оказался внизу, в созданной его телом полутьме, и показалось – эта поза... Так ложатся плачущие, искалеченные горем. Так сжался и Саске.
Кроме короткого прикосновения пальцев, отклика от него больше не было – просто развел колени пошире, упираясь в пол. Молча получил свое удовольствие – на секунду стал тверже, а потом снова расслабился в обычное упругое тело.
Разомкнул руки и отдыхал несколько мгновений, зализывая кончиком языка пересохшие губы. По еще подрагивающему члену медленно скатывались тугие капли спермы – на пол. На красный пластик.
Киба почти сразу поднялся и вышел. Знакомый пощипывающий вкус пришлось запивать холодным липовым чаем. На стенах потрескивали развешанные пучки трав, за окном придирчиво синело. Киба поставил стакан на стол и согнулся над раковиной...
Если никому не нужен – делай что хочешь? Хорошо. Как скажешь, Саске.
Саске залил бетоном непроросшее. Не дал мыслить и двигаться дальше – вернул прошлое, замкнул систему и сделал существование человека бессмысленным. А человек, опутанный бессмысленным существованием, – жесток.
Киба вернулся в комнату, поставил на стол стакан с чаем. Повернулся к Саске.
- Наруто больше нет, - сухо сказал он. – А я ничего не расскажу. Если это твои средства,
Саске, то я даже представлять не хочу, какая может быть цель.
Саске посмотрел в его глаза, ставшие похожими на пожелтевшие костяные пуговицы и понял – не скажет.
Потому что ему все равно. Он теперь никто.
Пришлось задуматься о том, есть ли предел ломке.
Дома Саске расстелил на диване новую белоснежную простыню, помедлил – убирать или нет ставшую лишней подушку. Оставил.
Лег на спину, раскинул руки – ночь не прилегла рядом, отвернулась. Сон умер, оставив после себя ощущение губительной тошноты. Растаскивало на части. Отсоединялись и отслаивались кусок за куском. Картонное сознание, смятая воля.
Саске поднимался, уходил на кухню, пытался что-то съесть, пил воду, курил у окна, ежась от утренней уже прохлады.
Искал точку опоры, тщетно пытаясь выстроить хоть одну схему. Брал за постулат – Наруто жив. Значит, все на своих местах и надо лечь, отключиться и забыть об этом.
Брал за постулат – Наруто мертв. Значит, ничего не исправишь, и опять же - забыть об этом как можно быстрее.
Нашел промежуточный вариант – Киба соврал. Маловероятно, но. Но. Что тогда он защищал? Смерть или жизнь?
Неопределенность въедалась в душу, захватывая ее коростой застарелой чесотки. Мучила неудовлетворенность – Саске не понял, что ощутил с Кибой. Что-то быстро-безразличное, напомнившее о настоящем оргазме. Разбуженная чувственность диктовала свои условия.
Все вместе слилось в странный коктейль – где-то между сливочным ликером и черным портером...
Саске не выдержал, улегся на диван и, легко вызвав в памяти влажный старательный кончик языка Наруто, взялся за снова напрягшийся член.
Без Наруто было неудобно – тело горело, требуя ласки в примеченных им местах. Наруто умел вовремя пробраться под сгиб колена, успеть вылизать чувствительное местечко под яичками, осторожно и нежно покусать подбородок, мочку уха, прихватить зубами тонкую кожу виска – как умудрялся... Наруто умел окружить собой, не пропуская ничего, угадывая желания наперед, и каждое его движение было наполнено откровенной приязнью – он принимал. И чужое тело, и такую любовь, и такой секс...
Саске пришлось тереться животом и лбом о подушку, выворачиваться, ища замены прикосновениям, кусать губы, облизывать свои запястья, предплечья – сумасшествие...
Ему не хватало себя. И дело было не только в прикосновениях. Сорванным голосом Саске бормотал: люблю... Тебя. Одного... А вместе – двое.
Сумасшествие.
Царапал свои руки, скатился на жесткий пол, выгнулся и замер.
Колени ныли, бедра свело судорогой, запястье стянуло электрическим кольцом. Сперма полилась легко, без напряжения... Вода.
Желание – осталось. Глубоко внутри неудовлетворенное и неудовлетворяемое желание.
Саске запрокинул голову и засмеялся. Наруто больше нет. Наверное, он и правда сдох. Он бы этого не выдержал – не выдержал бы сумасшествия, разорванной общности, не выдержал бы располяризованной тяги. Он точно умер. Надо спросить у кого-нибудь... У Сакуры. Пусть она скажет – Саске, Наруто больше нет... И можно будет отключиться от него, закрыться навсегда...
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |