Три часа сна – это необходимость, сказал Саске. Заставил Наруто, уставшего и разомлевшего, пойти в душ, и сменил его там чуть позже, уже успев постелить на диване пахнущую кондиционером чистую простынь, кинуть туда пару подушек и свернутое тонкое одеяло.
Наруто ничего не имел против трех часов сна рядом с Саске, улегся и ждал его несколько томительных минут, рассматривая сквозь ресницы очертания знакомой комнаты, всплывшей в памяти, как волшебный остров, который вылезает всюду, где только может расположиться и никуда больше не исчезает.
Саске вернулся, с обновленным лимонным запахом, прохладный, забрался под одеяло и вытянулся, закрыв глаза.
- Света так и нет, - сказал Наруто, пристраивая голову у него на груди. – Но я уже привык.
- Я не знаю, куда они дели свет, - нехотя сказал Саске. – Спи, а... У меня желание выпереть тебя отсюда до прихода Кибы.
- Вот как. – Наруто задумался. – А я его искал-искал... Черт, Омои нашел мне даже Суйгецу, а тут все было так очевидно...
Настала очередь Саске заинтересоваться.
- И как он? – спросил Саске, высвобождая затекшую руку из-под Наруто.
Наруто приподнялся, помогая ему, улегся обратно.
- Хреново. Я с таким в жизни не сталкивался, поэтому не знаю, что делать.
И в нескольких коротких предложениях он обрисовал положение Суйгецу.
Саске молчал, о чем-то думая.
- Ну? – нетерпеливо сказал Наруто, приподнимаясь на локте и заглядывая ему в глаза.
- А с чем ты в жизни сталкивался? – неожиданно спросил Саске.
- С разным, - сдержанно ответил Наруто, вспомнив черный зрачок пистолетного дула, направленного ему точно в лоб. Рассказывать об этом Саске было бы глупо.
- Суйгецу я купил бы пару чеков отменного героина, - сказал Саске, сразу же теряя всякий интерес.
- И что?
- И все.
- Иди ты... – зло сказал Наруто, опрокидываясь назад на подушку. – Саске, я могу понять многое. Я так устроен - наверное, потому что меня самого понять сложно, потому и делаю людям поблажки, но есть вещи, которые я не простил бы даже тебе. Убивать из прихоти... я не пойму.
- Почему? – помолчав, спросил Саске. – У прихотей тоже есть причины.
- И ни одного оправдания.
- Софистика, - лениво сказал Саске и перевернулся на бок.
Наруто тронул пальцами его плечо, скользнул по гладкой приятной на ощупь коже вниз, к излому локтя, задержался, поглаживая.
- Что-нибудь изменится, Саске? – спросил он, глядя на пепельный прямоугольник наглухо закрытой двери напротив. Из-под двери выбивалась полоска мутноватого света. Раннее утро уже катилось по комнатам.
- Нет, - вяло ответил Саске.
- Мы укрепим тропу, - продолжил Наруто, гладя его спину, - найдем оптимальный вес для болида, откатаем эту трассу... пошляемся по миру, поищем новые высоты, но потом непременно вернемся сюда. Год-полтора...
- И сколько времени уйдет на этот проект? – вдруг спросил Саске.
- Ориентировочно закроем в конце зимы. Омои там что-то насчитал. Возьмешь его номер?.. На всякий случай.
- Чтобы потом знать, куда приходить рыдать? – осведомился Саске, не оборачиваясь. – Ты думаешь, мне это надо?
- Не знаю, - пожал плечами Наруто, сползая под одеяло и прикрывая глаза. - Но люди обычно так делают.
- Нет, - категорично отказался Саске, – забудь, Узумаки. Я не собираюсь носить цветочки на сгнивший труп того, кого трахал.
- Я кремируюсь, - пообещал Наруто, вытягиваясь вдоль его тела так, чтобы ощутить тепло кожи полностью. - Я давно Конан бумажку написал по этому поводу. Где сжигать, куда потом выкидывать и кому что достанется.
Саске вдруг вспомнил размазанную косметику вокруг глубоких глаз и мелодичный голос какой-то дамочки с ножами, сосредоточился на образе, и всплыло все остальное – покосившаяся оранжевая вывеска над тяжелыми деревянными дверьми, запах пыли, лака, крови и дыма. Странные мерзкие глаза наркомана в сером тщательно выглаженном костюме.
- Пейн, - сказал он, невольно поджимая губы.
Наруто вздрогнул.
- «Лонгин» - мой нервный узел, - признался он, надеясь, что удастся подобрать нужные слова. – Я пришел туда, чтобы избавиться от боли.
- Настолько было больно? – издевательски спросил Саске, глядя в рассыпающуюся темноту и выступившие очертания прошлого.
- Настолько, – твердо ответил Наруто.
Не верить ему было невозможно.
- И куда ты, блядь?
- Поссать, - со спокойной прямотой ответил Саске и поднялся. – Вернусь, расскажешь мне все от и до. У меня с этим уродом...
«...свои счеты».
И ведь не договорил, смолчал. Убийство по прихоти оправданий не имеет. Мотивацию только.
Поспать не удалось. До самого утра, до первого закинутого ввысь неба Наруто рассказывал, лежа рядом с Саске, с небывалой для него точностью восстанавливая картину прошлого.
Закончил рассказ, закашлялся – горло пересохло. Саске закурил первую сигарету, бессонными безразличными глазами наблюдая за уходящими вверх завитками дыма. Комната засветлела. Вспыхнули на стене электронные часы – дали электричество.
- Все, - подвел черту Наруто. – Мне пора завязывать с тем Лонгином, в которого верит Пейн. Пора все менять.
- Отдашь бренд назад? – спросил Саске.
Наруто покачал головой.
- Невыгодно это... и Конан терять не хочется. Она ведет всю документацию, и занимается рассылкой писем, да и вообще ей цены нет... Попробую договориться по-хорошему. Я в это влез, мне и выбираться. Но возьмусь за это уже после проекта. Сейчас что-либо менять – плохая примета.
- Записывай мне номер своего холуя, - неожиданно сказал Саске, подчинившись своей невероятной интуиции. – И поднимайся. Время.
Наруто повернулся, сомкнул руки вокруг его плеч и, дыша любимым запахом, впитывая тепло и наслаждаясь биением близкого сердца, закрыл глаза.
Не умирай. Не умирай.
В прихожей, прощаясь, глаза спрятал. Банальные фразы на язык не ложились, главное было сказано. Саске молча и натянуто ждал, пока он застегнет куртку, подаст на прощание руку, и сжал его ладонь спокойно, легко.
Ну что там – на шею кидаться? Плакать, боль лить? Да ясно все, давно все ясно: люблю. Так вышло. Знаешь же.
- Увидимся, - накидывая на голову капюшон.
Саске кивнул.
На улице пахло чем-то особенным, свежим чересчур. Резким, как коньячный спирт, пьянящим. Из-под ног разлетались снежные серые хлопья, улица неторопливо лилась навстречу, волоча за собой первых прохожих.
Взревывали разогревающиеся автомобили, тренькнул трамвай, покатил под мост желтым рекламным клубком.
Наруто нацепил наушники, поставил плеер на рандом и зашагал прочь, вдоль рельс и автобусных остановок, разглядывая то отражение витрин в нередких лужах, то небо, отраженное в этих витринах.
В ушах билась медленная, словно нить круглых бусин музыка, рассыпалась, смыкалась вновь... и Наруто казалось, что наушников нет, а просто кто-то написал саундтрек на его жизнь и сегодня утром запустил его на полную громкость, заглушив все остальные звуки.
С недосыпа слегка мутило. В небе серели хлопья реактивного следа.
Выспаться... и – на взлет.
Рядом снова прогрохотал трамвай, остановился, приветливо распахнув дверцы. Наруто поднял голову, увидел номер и вдруг подчинился моментальной шальной мысли – а почему бы... Почему бы не разрубить узел в этот же день – удобный рейс, пара пересадок, станция метро и знакомые переулки, в глубине которых спит «Лонгин».
Натянул на лицо ворот водолазки, забрался внутрь полупустого трамвая – у окошка дремала девушка в белой шапочке, да кто-то серый, безликий, читал газету в самом крайнем ряду. Наруто этот безликий показался знакомым, но тот упорно не поднимал лица от печатных листов, и видно было только его лоб под полями мятой мягкой шляпы, лощеный, словно восковый лоб с прорезанными четко морщинами, да серенькие тонкие брови.
Наруто сел напротив. Окна дребезжали, одинаковые обитые блестящим дерматином сидения оказались твердыми, словно детсадовские стульчики. С поручней свисали скрученные ремни, за которые полагалось держаться стоящим пассажирам. В пустом салоне их петли раскачивались, как удавки.
И только когда мимо проплыли громады серого административного здания, да кончился парк с остатками рябины, безликий аккуратно сложил газету и вдруг сказал:
- Твоя остановка.
Двери распахнулись, и Наруто выскочил на улицу, не справляясь с бешеным боем сердца, ударившего кровью в занывшие виски. Фраза, прогремевшая в трамвае, стерлась из памяти, смылась и потеряла всякий смысл, показавшись талой водой.
А через пару переулков показались тяжелые двери «Лонгина».
Наруто потянул резные вытертые до блеска ручки и исчез внутри.
Вышел он спустя час. Постоял в раздумьях несколько секунд и с трудом развел согнутые плечи. Холодный ветер издевательски распахнул расстегнутую оранжево-серебристую куртку.
- Я знаю, почему Минато погиб, - сказал он вечером Омои.
Сидел, поджав ноги, на низком синем диванчике, задумчивый, собранный зло.
Омои напряг память, восстановил цепь давних событий и вопросительно вскинул глаза.
- Он принял свое решение, а мне оставил возможность искать собственное, - продолжил Наруто, непроизвольно касаясь пальцами ноющих висков. – Решил, что смогу... Да не смогу!
- Наруто, - позвал Омои, - я не понимаю, о чем ты.
- Пиздец, - выругался Наруто, раскидываясь на диванчике. По его плечам растеклись акварельные розовые линии, начавшие синеть. – Я знать не хочу, с чего начинал Минато, и что пряталось за его спиной, но я теперь точно знаю, что он пытался спасти, уходя... Он поступил безупречно.
- Он умер, - напомнил Омои, садясь ближе, словно магнитом прикованный к недосказанности и тому ощущению напряженности, которым от Наруто било на десять метров кругом.
- Да. – Наруто смотрел вверх остекленевшими спокойными глазами. – Куда уходят легенды... Спросили бы лучше – откуда они приходят? Спросили бы – что мы творим, добираясь до своих целей? И ведь кажется – случайности, необходимости, а на самом деле, сами, все сами... Своими руками... А сверху уже ничерта не увидеть. Пока носом не ткнут. Омои...
Его голос, сохранивший еще мальчишеские хрипловатые нотки, дрогнул.
- Хорошо, что у меня нет детей... хорошо, что никогда не будет...
Омои осталось только обнять его плечи, так явственно отмеченные Саске, и почувствовать, как мокрое от слез лицо прижимается к груди.
- Что произошло? – коротко спросил он.
- Все, - Наруто оттолкнулся от него руками, решительно вытер слезы и улыбнулся. – Закончим проект, и я все расскажу. Я решил... я буду жить долго и счастливо, и умру в один день. Я же хотел пойти по его пути.
***
Три зимних месяца топтались за плечами, все еще протягивая холодные лапы и шепча на ухо осипшим голосом.
Саске ввел для себя обязательный распорядок дня, без которого теперь не мог обходиться. Ходил в спортзал, на стрельбища, бродил по городу, вслушиваясь в гудение проводов и резонанс железнодорожных мостов. Пару раз выходил на знакомой станции метро и шел обязательным путем – вдоль утреннего мерзлого ряда ларьков, оставив по левую руку пластиковые купола торгового центра. Под ногами рассыпался щебень. В поворотах складских переулков безошибочно находил свой и приземистое здание, обшитое железом, с листов которого свисали клочья желтоватого утеплителя.
Склад молчал. Ржавый засов накрепко держал его двери, объявление об аренде истрепалось и беспомощно билось на ветру.
Окон у склада не было, и приходилось обходить его по периметру, вспоминая расположение стеллажей и компьютерных столов. Киба работал в другом конце города, и тоже на складе, но работой был недоволен. Не нравились ему чужие стены, лестницы и отсутствие бродячих псов, которых там отстреливали нещадно.
Саске устраиваться на работу не торопился. После того, как скомкал и выкинул авиа-билет, позвонил Тензо, сообщив, что – нет, хватит, - он был занят совершенно другим.
Держали на месте слова Наруто о «Лонгине». Саске хорошо представлял себе, на что способен Пейн, и слезать с его пути не собирался.
Конечно, легче всего было явиться к нему в эту подземную нору и перерезать глотку, предварительно переломав все, что можно и нельзя, но Саске никогда не был безрассуден и понимал, что приобрел немаскируемый почерк, по которому круг подозреваемых ощутимо сузился бы.
Оптимальным и любимым решением был огнестрел. Саске стрелял из всего, что стреляло, поэтому выбор был большой, но осторожность опять диктовала свои условия. Нужна была незасвеченная снайперка, родной привычный инструмент, а найти ее в городе за пару недель мог только герой малобюджетного боевика.
Снаряд в одну и ту же воронку два раза не попадает. Искать концов у Хаяте – значит, вывернуть закон выживаемости наизнанку.
Саске бесстрастными глазами разглядывал улицы, дома, людей, видя перед собой один лишь прицел. Заходил в маленькие бары и кабаки, подолгу сидел в одиночестве, отказавшись на период размышлений от спиртного, выбирал безалкогольные коктейли.
В мире беспрестанно валил снег. Хлопьями, комьями, пчелами, сеянкой. Такой снежной зимы не видел еще никто.
Освещенные кафе тонули в сугробах, как елочные игрушки в вате. В небе разливался ледяной зеленый. Люди матерились, скользили, падали, ломали руки и ноги, разбивали головы, и вечно перед Саске на умятом до состояния катка снегу виднелись капли чьей-то крови.
Киба жил рядом тихим хозяйственным привидением. Искренне расстроился, что не смог увидеть Наруто, но его позицию понял – гордость не позволила бы светиться.
- И когда он приедет? – спрашивал, наверное, раза три.
Саске что-то прикидывал в уме и пожимал плечами. Он и сам ждал Наруто, спихнув в сторону все сантименты, ждал его, чтобы получить зеленый свет на задуманное. Пейн должен был успеть передать все права на «Лонгин» ему, под чутким невидимым руководством Саске.
Наруто себя никак не проявлял. Не звонил, не отписывался сообщениями, словно в воду канул, но в теле- и газетных репортажах то и дело появлялись отчеты об этапах подготовки к его проекту.
Саске не желал высказывать перед Кибой свой интерес, поэтому нашел неподалеку от дома спорт-бар и обходился безмолвными новостями оттуда, с огромного плоского экрана, прикрепленного на стене над головами посетителей. Пару раз Саске натыкался взглядом на его взгляд, искаженный расстоянием и искусственной цветопередачей. Наруто смотрел на весь мир сквозь и поверхностно, явно занятый своими мыслями – улыбался только по-прежнему, так, что сидящие за соседними столиками девушки ахали.
Саске раздражался, перебирался в угол, откуда экран было еле видно, и снова замирал над своим стаканом. Так он проводил целые часы, выкуривая несчетное количество сигарет, и успев мысленно перессориться с самим собой. Что-то внутри все еще протестовало и ехидно нашептывало, что – не хрена было... Вот дурак, зацепил его взглядом на свою голову, взялся же когда-то за него...
Успокаивало то, что ждал – не ради него самого, а ради Пейна.
Саске слишком долго жил прошлым, чтобы забыть наручники на своих запястьях, холодную жесткую ладонь на плечах и страшные слова, после которых умирал же, заживо умирал...
Ледяная ненависть держала Саске на плаву. Он был мстителен, хотя сам считал эту черту тягой к справедливости и только. Наруто бы не одобрил эту ненависть, сравняв ее с прихотью, а Саске и без того было, что скрывать, и эта тайна вбилась в душу, как мороженая неразгруженная фура в понятное и рассортированное помещение склада.
Пейн относился к мразям человеческим, как и Орочимару, и если Орочимару поплатился за боль Саске, то почему бы Пейну не поплатиться за то же самое?
Грела и другая мысль: кто, блядь, не боец? Кто изжил себя, перерос, перегорел? Руку тебе листочком А4 отрезать? Иголки в уши вбить так, что еще трое суток будешь с этим железом в мозгу умирать, парализованным дерьмом, в полном сознании? Выбирай, сука. Из двухсот пунктов список – ткни пальцем, выбери себе смерть...
Саске стискивал зубы. До-ка-зать. Жаль, что осторожность диктует всего лишь один выстрел. Но поговорить-то никто не помешает, верно? Поговорить и бросить в ожидании смерти.
Саске понимал все, кроме одного: почему проснулась эта ненависть только после рассказа Наруто, а раньше – забыта была, спала, нетронутая...
Зима угасала. Уходила, оставляя мокрые следы луж, волоча за собой комья грязного талого снега. В небе прорезалась синь, очнулись птицы.
Утром Киба кинул в спящего Саске свернутую в трубку газету.
- Ну, - сказал Саске, не открывая глаз.
- Статья, - пояснил Киба. – Час назад «Лонгин» должен был пройти горную тропу. Вчерашняя...
Саске откинул газету и перевернулся на другой бок. Киба еле слышно вздохнул и вышел из комнаты. На кухне зашумела вода, потом что-то ударилось, звякнуло и жалобно раскатилось.
Пришлось вставать.
- Какого?.. – мрачно спросил Саске, найдя на залитом холодном солнышком полу осколки чашки.
Киба растерянно посмотрел на осколки, потом на свою ладонь. По глубоким линиям судьбы и жизни сочилась медленная кровь.
- Убери.
Киба поднял на него отрешенные глаза.
- Плохая примета.
- Идиот, - сказал Саске, развернулся и вышел.
В комнате, защищенной от первой весны плотными шторами, серел прямоугольник экрана телевизора. Пульт пришлось искать. Саске терпеливо перетряхнул все, что мог – постельное белье, диванные подушки. Заглянул под кресло, скинул со столика стопку журналов. Пульта не было.
Осмотрел подоконник. Кактус, приютившийся в уголке, крепко зацепил длинными колючками тонкую тюль и держался за нее отчаянно, словно пытаясь спрятаться. Саске зло потянул ткань, оставив на ней длинную полоску-стрелку разошедшейся ткани.
Кактус потянулся следом, и его еле удалось поймать у самого края подоконника. Лишившийся колючек мясистый бочок влажно заблестел.
- Сдохнешь теперь, - сказал Саске кактусу. – Сам виноват.
За спиной его появился Киба, зубами прилаживая к порезанному пальцу кусок липкого пластыря. Посмотрел на кактус, на сомкнутые в нитку губы Саске.
- Да найдем...
И с неба снова посыпался осточертевший сверкающий под солнцем снег.
Саске вышел на улицу, застегивая куртку на ходу. Шел медленно, словно впервые пробираясь по неизведанному миру, не узнавая почему-то ни запорошенных снегом дорожек, ни тонких рябин, ни черного остекленевшего пруда, на котором лежал жирный солнечный мазок.
До спорт-бара добрался на автопилоте и остановился в дверях, услышав приветственное «здравствуйте», увидев в полутьме шевелящиеся тени за яркими стаканами янтарного пива, черного рома и красного вина. Над столами, салфетницами, металлическими пепельницами, лапами чудовищной вешалки, плакатами и футболистами падал, переворачиваясь, медленный, слишком медленный оранжево-серебристый болид, раскрученный центробежной силой, а следом сыпались камни, пыль, растительная мелочь.
Болид достигал точки невозврата, экран чернел.
Строгое серьезное лицо дикторши бесшумно раскрывало густо накрашенный рот, внизу, под ее сложенными безупречными руками текла, сливаясь в белую полосу, бегущая строка. Час назад. «Лонгин». Пожар потушен. Спасатели работают. Неудобное расположение не позволяет технике. Ошибка пилота. Предварительная версия.
- Малад-ца! – прокомментировал кто-то.
- Ох, жалко... такой хорошенький был.
- Доигрался...
- Не, вы как хотите, а пацан свое взял! Он за эти три года небось больше баб перееб, чем мне на всю жизнь запланировано.
- И че? И где теперь его искать? Копченая консерва.
- Ну, если загорелось, то да...
- Читать умеешь – пожар! Сгорел, значит...
-...на работе.
Смех вытолкнул Саске обратно на улицу.
Солнце погасло, падающий снег почернел.
Пока еще мог соображать, добрался до ближайшего мобильного салона, купил нужную сим-карту, растерзал телефон и впихнул в гнездо ничтожный полукартонный квадратик. Прислонился, ослабевший, к мерзлому кованому заборчику, выслушал гудки, разбавленные треском.
Люди бежали мимо, заворачиваясь на ходу в шарфы – не рассчитали, весне еще не было полного хода...
Откликнувшийся голос Саске назвал по имени, и сквозь помехи, силясь разобрать главное, услышал: туда не подойти. Все горит, только спасатели... Они все спрашивают, что делать с телом. Что делать с телом?!
Саске, морщась от раскалывающей голову боли, чужим холодным голосом пояснял: это они о транспортировке, там же жарко, три дня, как везти... Самолет – раскаленная коробка, ищи грузовой с рефрижератором или сожги его там же... Документы легче будет оформить, на труп через океан – сложнее...
Собирал все силы, чтобы успокоить Омои, отделенного от него сотнями километров и главное – паникой, предательски прорывающейся даже через расстояние.
Не паникуй, говорил Саске, все херовое уже случилось, дальше будет легче, возьми себя в руки и берись за дело, не позволяй себя уложить под успокоительным в больничку – решат же сами, хрен потом найдешь, где зарыли. Соберись, мать твою! Ублюдок чертов, сука ты, соберись!
Я не мог ошибиться, повторял Омои, не я, это не я, я все рассчитал...
Иди на хуй, устало ответил Саске. Какая разница... А здесь идет снег, ты знаешь?
Господи, сказал Омои и заплакал, давясь тяжелым дыханием.
Глава 45 (Sasuke|Naruto, Sasuke|Kiba, Naruto|Kiba, Kakashi|Itachi, Kakashi|Naruto, Naruto|Sakura, Kakashi|Tenzo, Naruto|Haku, Naruto|Sasuke, Orochimaru|Sasuke, Sasuke|Orochimaru, Sasuke|Suigetsu, Pain|Naruto, Naruto|Pain etc.)
В потерявшей сон квартире в углах лежали тени полурассудка. Живые мелочи притаились: забытая на столе пачка сигарет, рассыпанная на столике мелочь, уголок диванной подушки. Все замерло.
Время ломалось в цифры на радиоактивном зеленом циферблате. Складки штор лежали нелепо, не кругло и не плавно, окаменев. Приоткрытая форточка.
На кухне сидел Киба, упершись сложенными щепотью пальцами в скулу. Беленькие костяшки, проступающие через туго натянутую кожу рабочих крупных рук. Киба дышал преувеличенно ровно. Он поднялся, зацепив краем глаза смятую в рваное крыло фигуру Саске, медленно, старательно вымыл два пузатых глубоких стакана, достал из холодильника бутылку водки с резными березовыми листочками на этикетке. Поставил стаканы рядом и разлил водку поровну так, чтобы не разделяя тонких стеклянных стенок, не пролить на стол.
Он прятал глаза, но скрывать было нечего. Люди всегда прячут глаза, когда их настигает неловкость смерти.
Саске опустился на стул, расстегивая одной рукой влажную куртку. Водку выпил долгими свинцовыми глотками. По горлу и ниже, распаляясь, потек жар. В сухие до блеска глаза ударила серая муть. Он был привычен к такой необходимости, как смерть, поэтому потом сидел молча, глядя на всхлипывающего Кибу, уткнувшегося лбом в руку. У того слезы текли по щекам, хватал губами воздух. Опущенными плечами, неподвижным изгибом позвоночника он походил на парализованного.
Саске крошил пальцами кусочки хлеба, то сминая его в плотные шарики, то снова разламывая. Думал о чем-то отвлеченном, фантастическом: ему казалось, что сейчас раздастся звонок в дверь, придет Омои и нужно будет помочь ему втащить в комнату обугленный труп. Тяжелый, вываливающийся из рук, весь в черной шелухе.
Спасти после мог уход в пески, где шпарило кипяченое солнце, от пирамид падала мандрагоровая тень, а Анубис склонял пуделиную голову и скалился.
Саске мысли не контролировал. Так было нужно. Текли они и текли, как слезы Кибы, такие же бестолковые. Потом ему пришло в голову проявить внимание к состоянию Кибы.
- Что случилось? – спросил он.
Киба поднял на него дикие влажные глаза.
- Наруто, - сказал он. – Ты же...
- А, - согласился Саске. – Да. Мы все виноваты. Если бы я, и если бы ты, и если бы еще кто-нибудь. Все было бы хорошо. И как же так. Как могло случиться. Мы не можем поверить. Ах, почему же. Я все за тебя сказал?
Киба опустил лицо в чашечкой сложенные ладони.
- Куртку сними, - глухо сказал он. – Выпей и ложись спать.
- Нет у меня шока, - ответил Саске, но водки себе в стакан все-таки долил. – У меня ничего нет.
- А мне больно.
- Да, - Саске покачал стакан в руке, наблюдая за прозрачным движением. – Мне тоже себя жаль.
С интересом посмотрел за окно. Темнело ласково и непреодолимо. Небо, наживленное на невидимую нить, лежало складками.
- Я давно обратил внимание, - медленно сказал он, - стоит кому-то перестать нести чушь в жизни и перебраться этажом выше, как оставшиеся принимаются начинять всю его чушь смыслом. Мертвецы – самые важные персоны в этом мире. Если бы кто-нибудь решил собрать непобедимую команду, ему пришлось бы набирать в нее трупы. И сидели бы они за столом, как мы сейчас. Соус жрали. Авторитеты, мать их так. Решали бы судьбу планеты, безошибочно, без демократических выборов и оппозиции. Им ведь ни слова поперек...
- О чем ты? – поднял голову Киба. Отёр тыльной стороной ладони влажные щеки, вздохнул, успокаиваясь.
- В этом есть логика, - продолжил Саске, не обращая на него внимания. – Мертвый должен быть прав, иначе смерть потеряет смысл.
- Да блядь... – сказал Киба.
- Тихо, животное. О чем ты думаешь?
- Не хочу, - коротко ответил Киба.
- Потому что глупость. И тебе за свои мысли стыдно. Открыть секрет? Я не могу сопротивляться. Я тоже верю в то, что Наруто был прав. Во всем... И нельзя из прихоти убивать – а ведь это я понял до него, но потом меня сорвало от ревности. Причины придумывал – разные, но сорвало меня от ревности. Что смотришь? Да, это вечер откровений, кукольный театр, пиздец декорациям. Я не хочу больше убивать, потому что так сказал Наруто, который стал авторитетом, потому что умер.
Саске со стуком поставил опустевший стакан, вызывающим движением поднял голову. Обвини, оспорь, только попробуй... Сентиментализм пришей, скажи, что все оттого, что любил – а хрен тебе... Психика у людей такая. Мозги. Религии на этом построены. И никаких сантиментов.
Но Киба смотрел с жалостью.
- Ты плачешь, - сказал он. – Слезы.
- Водка, - ответил Саске и выбрался из-за стола.
Он выражался несвязно, но не покривил душой. Все, что было в нем истинно человеческого, не привитого, а исконного, собранного прошлыми поколениями тех, кто занавешивал темные окна и отходил от них, крестясь, а еще ранее – укладывал в могилы умерших их жен, воинов и оружие, набралось силы и заявило о себе. Это была неистребимая память прошлого, неозвученный закон сотен тысяч лет, который Саске озвучил и сформулировал: мертвый всегда прав.
И так же, как мать перебирает сохранившуюся прядку волос своего ребенка, как друг останавливается под козырьком подъезда, на котором сохранилась еще несмытая дождями кровь друга, так и Саске моментально приобрел привязку, которую должен был сохранить во что бы то ни стало. Он выбрал одну-единственную запавшую ему в память фразу, набравшуюся сейчас мистического смысла: Наруто не простил бы убийства из прихоти.
И Саске не мог не расшифровать эту фразу иначе как: освободись от своего демона.
Под внезапно посеревшим снегом он забрался в первый попавшийся трамвай и тот, раскидывая грязные хлопья, вынес его под гудящий колесами автомобилей мост. Саске вышел и пересел на троллейбус, полупустой, с ободранными сидениями. Провода натянулись и повлекли.
Электричество потекло по венам. Плохо не было, больно не было, страшно не было.
В душе что-то крутилось, улаживало, распределяло, искало малейшую зацепку. Зацепившись за слова Наруто, Саске понял, что не может больше сидеть и смотреть на кирпичные дома и цветные вывески – зажегся огонь. Троллейбус он оставил напротив вычищенной и обновленной статуи, снова водруженной на свой пьедестал, и это тоже показалось великим символом возрождения и еще черт знает чего, что было, по сути, бессильно перед случившимся, но умело маскировало подступающую боль.
Его слегка пошатывало, но не от водки, опьянение так и не пришло. Дрожали руки, позвоночник превратился в сахарный столб, и Саске боялся резких движений – казалось, лопнет, развалится на куски. Ныли виски, особой хрустящей и морозной болью, словно вмерзли в мозг кристально-чистые сосульки.
Ему хотелось звать Наруто по имени, поэтому шел и повторял его про себя, то безрезультатно, то вдруг нащупывая страшную кармическую нить, по которой вот-вот готов был прийти отклик.
Поток машин нес свет тусклых фар. Светофоры мигали без видимой системы. Кто-то вываливался из дверей магазинов и желтых салонов сотовой связи, где-то слышался смех. Саске изнемогал, но тоже шел вперед. Пересекая дороги, кольца, тропы, выбрался под массивную арку и поднял голову – очертания фигур на ее вершине боролись с кружащимся снегом, который таял, не достигая земли.
Наруто часто сюда таскался. Покататься на монорельсе, как он пояснял. Саске этого стремления не понимал. По его мнению, из пункта А в пункт Б следовало переться исключительно с какой-нибудь целью. Наруто же тратил деньги на бесполезную поездку в городском транспорте.
Монорельс невидалью для Саске не был – обычный понт, да еще и коряво выполненный. Наруто же жил по принципу – чем выше, тем лучше, и даже на складе любил лазить по верхним полкам стеллажей, куда кроме него, никто забираться не хотел.
Ему нравились и фонтаны, окруженные людьми летом и молчащие зимой, многочисленные торговые площади, и разнообразие миров, сомкнутое на небольшом пространстве: от охряной Грузии, обточенной серыми каменными плитами до резной бордово-черной Карелии.
И было же – после ночной смены вышли из пустого еще метро, а автобус стоял закрытый, блестя на солнце синими боками. Наруто потянул за руку – погуляем? Потащил под эту самую арку, усыпанную утренними искрами, повлек вглубь, к золотым фигурам, над которыми днем вилась водяная пыль и стояла игрушечная радуга. Саске хотелось спать, хотелось взять Наруто за затылок, прижать к какой-нибудь стене и поцеловать, мысли катились устало, но было отчего-то хорошо...
Воспоминание вспыхнуло и погасло. Искры прошлого потускнели и превратились в медленный скучный снег, арка потяжелела, словно никогда и не была летней.
Саске опустил голову.
Вдалеке за аркой громоздилось что-то оранжевое, объемное, как воздушный шар, но явно живое, потому что двигалось, освещенное мелькающими теплыми огоньками. Оказалось – люди. Десятки людей в ярких оранжево-серебристых куртках, с оранжевыми рюкзаками, с надвинутыми на лоб оранжевыми козырьками. Множество лиц и глаз, сосредоточенных и намеренно-спокойных. Мало кому из собравшихся было лет больше, чем Саске, и он с любопытством уловил на некоторых лицах отпечаток первого серьезного столкновения со смертью.
В центре образованного людьми круга, хорошо освещенного, демонстрировали свои умения скейтеры, роллеры, мастера стрит-триала. В полной тишине их фигуры, поражающие точными геометрическими движениями, походили на взлетающих подраненных оранжевых птиц, умелых настолько, что и раны им не помеха, и кажется – еще немного, и в небо...
Стемнело окончательно. То там, то тут поднимались вверх руки с зажатыми в них огоньками. Зажигалки. Огненное безмолвное прощание. Снимались шлемы, перчатки, вечер утихал.
Завороженный зрелищем Саске, оказавшийся причастным к Наруто больше всех них, вместе взятых и одновременно совершенно чужой, вынул из кармана телефон, щелкнул крышкой и минуты три снимал на видео плывущее в темноте море прощальных огоньков, поднявшихся над головами, над яркими куртками, над землей...
А потом, убирая телефон в карман, вдруг подумал: надо показать ролик Наруто...
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |