А Наруто, выйдя из зоны обзора камер, бросился бежать. Прочь – как можно дальше! По узким тропинкам, заваленным битым кирпичом и стеклом, мимо серых стен и покосившихся фонарей, вдоль платформы, расталкивая недоумевающих людей, по испещренной корнями земле, под рыхлые желтеющие кроны деревьев...
Дальше, еще дальше! Слабеют за спиной голоса и городские звуки, приглушенно уже бьются по рельсам электрички, воздух сыреет, тяжелеет, и кажется – так далеко... Но запах, тепло, голос – все преследует неотступно, и кажется – повернись и увидишь Саске. Навязчиво. Наруто боялся обернуться. Боялся – не увидев его, сойдет с ума... Или наоборот, сойдет с ума, его увидев.
Широкая посадка уперлась в полуразрушенную стену. Цементные вздутия между пожелтевших кирпичей напоминали затвердевшие мозги. Наруто вцепился в них пальцами и ахнул от резкой боли: из-под ногтей засочилась медленная кровь.
Цемент крошился, осыпаясь с тихим шуршащим звуком. Над головой пискнула недоуменно невидимая птица.
Стоя на коленях, глотая ледяные беспощадные слезы, Наруто терзал пальцами равнодушную стену, выстроенную много лет назад неизвестно кем и неизвестно зачем...
Дыхание не умещалось в груди. Кричал, уткнувшись лбом в шершавые кирпичи.
Недоуменная птица покинула свою ветку и, распахнув крылья, умчалась в холодную синеву.
Потом, обессилев, Наруто лежал на траве, раскинув руки, и смотрел, как листва вышивает зеленый живой узор по неподвижному небу.
- Девка, - выговорил он через силу. – Не верил? Я предупреждал – воспринимай меня всерьез...
Легче не стало.
Тени «Лонгина» жались по углам. Солнечные брызги, выбитые высокими пыльными окнами, разлетались. Жилистый тертый пол поскрипывал под ногами – Наруто нарочно пружинил шаг, с наслаждением придавливая и прижимая мягкую обнаженную древесину.
Утром здесь пахло иначе – пробивался тонкий и роскошный аромат старинного театра. Ни тебе дыма, ни приторных духов, только спелая нотка вытертой до блеска кожи и распахнутого бархата, темного лака и особой бутафорской пыли.
Значит, все-таки, театр.
У дверей, ведущих в комнаты Пейна, Наруто все-таки остановили. Не задавая вопросов, обыскали ловкими руками, отступили. Проходите.
Пейн поднял на него глаза, задумчиво прижал губами серебряную пластинку. Обожгло снежным и горьким.
Сложно было представить – тогда, когда Наруто впервые попал сюда, запинающийся, по-школьному складывающий на коленях руки, - невозможно было представить, что несколько месяцев спустя он придет таким.
Самостоятельно, без проводников и вызова, без разрешения, без просьбы. Зашел, как заходят к старому другу, притомившись после долгой дороги. Наруто вопросительно смотрел на Пейна: что не так? Синие глаза безмятежны. Пейну осталось только наклонить голову: все хорошо. Принято.
- Конец лету, - сказал Наруто, подходя ближе.
Коротким движением он стянул бейсболку и кинул ее на стол. Забрался в широкое кресло, скрестив ноги. Тонкая ткань штанов обтянула круглые колени. Желтые молнии резали ее на треугольные лоскуты.
- Последние жаркие дни.
Вывернулся, стаскивая с плеч широкий ремень сумки. Простое движение, наполненное невероятной пластичностью – так двигаются люди, полностью владеющие своим телом.
В том месте, где его плечо прижимал ремень, оранжевая футболка чуть влажная.
Примятые бейсболкой волосы потемнели.
Пейн лениво отвел руку – подхватил кусочек льда из запотевшей высокой вазочки. Наруто поймал движение взглядом, поразмыслил, подался вперед и взял кусочек губами.
- Я по делу, - сообщил он, разгрызая лед.
- Успеешь.
Здесь, внизу, окон нет. По драпированным стенам рассыпается волнистый свет одетых в резную медь ламп. Синяя, зеленая и желтая эмаль на боках старинного турецкого кальяна горит собственным светом – изнутри. Разноцветные осколки разбитого калейдоскопа. Наруто остановил внимательный взгляд на бледном лице Пейна.
Самое важное решается без слов. Решалось – в полной тишине, оценивающе. Обдумывалось – одиночество холоднее, чем лед. Ни штриха тепла на чуткой коже: заброшенный художником холст. Подсыхают и подтягиваются в желании подкожные глубинные нервы. Ожиданием сводит мышцы, губы устали от боли. Восемнадцать лет.
Где-то должна была завыть-завопить совесть, заскрипеть зубами любовь, память должна была очнуться и начать выкладывать из рукавов сплошь козырные тузы. Но Наруто устал от этого. Устал от своей совести, любви и памяти: умел принимать душевную боль, но не собирался превращать ее в источник энергии. Он не был склонен к демонстративности, так что не льстили излюбленные страдальцами картины будущего: не собирался надевать демоническую маску выгоревшего душой, не желал опускать глаз и головы на расспросы о личной жизни. Не придумывал себе проникновенного горького взгляда, не хотел хранить тайны, кусочек которой то и дело показывался бы на поверхность, как уголок носового платка. Словом, обычные утешения несчастных влюбленных – позерство и выносимые на суд окружающих страдания - ему были недоступны
Не видать ему было мистической притягательности Саске, с блеском выполнившего все вышеописанные процедуры и настолько вжившегося в образ, что и сам он не мог уже разобрать – где его «я», а где защитные и охранные системы, навязанные обстоятельствами.
Наруто обладал своей притягательностью - не скрываемой, не таинственной. Пока в синих глазах теплился настороженный интерес, Пейн ощутил ее вполне. Не было сидящего напротив подростка, молча обдумывающего свои никому не известные мысли. Был яркий, словно солнечный луч, импульс, быстрый и жаркий.
Его хотелось разложить на спектр и увидеть – как и какими силами поддерживается этот механизм, увидеть мельчайшие стыки его цветов и плавные переходы из одного в другой.
- Ты виделся с Саске.
Наруто понял закодированный в утверждении вопрос.
- У него своя жизнь. - Тензо и Хаяте, любой из них, да хоть оба… Саске любит жесткие схемы. – У меня своя.
Сказал и запрокинул голову. Прикрыл глаза. Подведение итогов выматывает… Душно и тоскливо.
- И опять пришел ко мне.
- Я предлагаю сотрудничество, - не открывая глаз, сказал Наруто.
Пейн натянуто улыбнулся – нехорошо, хищно. Иллюзия рассыпалась. Малолетний наглец, разлегшийся в кресле, взял на себя слишком много. Его потаенные мысли оказались обычными детскими надеждами, восторженными, необходимыми для юной самооценки: как же, втесаться под укрытие «Лонгина»… Вероятно, в восемнадцать лет это кажется и романтичным и… возможным.
- Доиграй сначала в свои игрушки, - сказал Пейн. Ему стало невыносимо скучно.
Наруто отрицательно покачал головой. Его губы улыбались.
- Ты меня недооцениваешь.
- Я тебя переоценил, - отрезал Пейн.
Синие глаза распахнулись. И снова он – обжигающий импульс.
- Я не хочу сейчас это обсуждать, - устало сказал Наруто. – Понимаешь… Если я сначала введу тебя в курс дела, а потом попрошу секса, это будет похоже на куплю-продажу… Типа – вот товар, а вот цена. Ни хрена. Или наоборот, или ничего.
- Так Лонгин или Цезарь? – не удержался от иронии Пейн.
Формулировка ответа ему понравилась – тройственный союз разной по сути информации, умело сведенной в одну непримиримую позицию.
- Лонгин, - снова улыбнулся Наруто. – Почти угадал. Мне нужен именно Лонгин.
Поднялся и шагнул вперед.
У него уже все распланировано, и на первом месте – жажда. Стереть. Забыть. Невольное движение навстречу – к черту! Застывшее в легких дыхание – выбить. Свое безволие, стон у кирпичных безразличных стен – не повторять. Беззащитность перед влечением – уничтожить. Заново, все заново… Призрачное в форму не облекать, наполнять жизнь иным, неизведанным, чтобы – выжить. Иначе никак, иначе – неловкое укороченное движение, на колени, руки в замок и холодные слезы. Это для других, для тех, у кого сил не хватит. Не для него, в его неполных девятнадцать…
Губы теплые, а язык прохладный – недавний растаявший лед… Пейн медленно отложил серебряную пластинку. Глухо звякнуло. Руки свободны – обнял чуть изогнутую спину, провел пальцами по позвоночнику, бокам. Наруто тихонько перевел дыхание. Явно соскучился по ласке, потому и легкий, отзывчивый. Но – изучает. Пробует на вкус, ощупь, на реакцию, ощущение. Отрывается от губ, подолгу прислушиваясь к себе. Если ему хватит сил – все пройдет нормально. Меньше всего Пейну хотелось разбираться после с неконтролируемой истерикой. Есть у этих искателей замены такая особенность – слезы в процессе глотать.
Лицо Наруто совсем близко, в глазах тот же мягкий исследовательский интерес. Губы уже примяты лаской – облизывается. Пускает на свою территорию пошагово – привыкая к незнакомому нажиму, различая чужие тональности. Понравилось – обеими руками взялся за затылок Пейна, подушечками пальцев создав сетку расслабленной истомы, и к губам – приник. Уже жадно, демонстрируя себя – я такой, устраивает?
Это отголосок прежнего страха.
Устраивает. Созданный кем-то другим, не новичок, но еще экспериментатор, в сочетании с гибкостью упругого сильного тела и горьковатым запахом недавней жары - устраивает.
Наруто почувствовал одобрение, осмелел. Ему нелегко дался первый шаг, но – собственная инициатива и ледяной порыв новой свободы опьянили.
А ведь и правда – свобода… Наруто всмотрелся в безразлично-опустошенные глаза Пейна, неосознанно жестко потянул пряди его волос пальцами: будил боль.
Хорошо: Саске. Любовь. Только Саске. И никогда не почувствовать иного вкуса? А не-его-тело? Ладонями Наруто прошелся по широким плечам Пейна, нащупывая совершенно иные линии мышц, не угадывая ни одной из них. Рукам стало больно, словно по лезвиям… зубы стиснул – свобода же. И Пейн не увидел ни отголоска промелькнувшей в его душе паники. Наруто быстро учился.
Пейн хорошо понимал его стремление. Когда-то в его жизни тоже существовало понятие измены, и запах разгоряченной гладкой кожи напомнил ему об этом: смертельное смешение ошибок. Забыться. Оправдать себя. Научиться спокойно смотреть в обвиняющие глаза. Целая связка терзающих душу змей, выливающаяся в одно – отравленный безразличием секс. Учиха не зря вывел аксиому – все люди одинаковы… Вот и Наруто пошел по проторенному пути.
Конан с присущей ей скрупулезностью год за годом искореняла само понятие ревности и добилась безупречного результата – окончательно уверившись в том, что любима, убрала физическую измену из списка раздражающих факторов.
Пейн точно знал – Учихе, чтобы лишиться собственнических замашек, нужно как минимум остаться без головы, поэтому с мстительной медлительностью наслаждался недавно принадлежавшим ему мальчиком.
Это последний излом на ядовитом стебле мести. Сколько их было – вновь упруго распрямляющихся… Учиху что мордой об пол, что об стол – встанет, сплюнет и на следующий день снова на ринге. Кто знает, что творилось у него в голове, но он словно издевался. Опуститься до простого над ним насилия Пейн не мог – Конан не одобряла. А сам он не давался, да еще и ехидничал в лицо: пидара-ас… Шипел.
Он напоминал Пейну взбесившегося волка, мятущийся комок мышц, бьющийся в смертельной агонии. В этой агонии хватал зубами все, до чего мог дотянуться и прогрызал до яремных вен.
Зрелище было бы страшным, если бы Учиха не погибал при этом сам. С учетом его медленного угасания – жалким.
И все же… он принес «Лонгину» небывалую прибыль. И не сдавался до последнего – пока не проиграл бой и не выдал себя вспышкой агрессии. Пейн знал – у таких, как он, злость подчас тождественна проявлению любви. И знал, кого Учиха умудрился полюбить.
Наруто отвлек его от мыслей, потянув зубами за ухо. Коротко обожгло быстрым дыханием.
- Я теперь ничего не боюсь, - хрипло сказал он. – Не сдерживайся.
Словно сама осень лопнула в центре комнаты – горько, холодно, смуро…
Облитый быстрыми каплями растаявшего льда, Наруто распластался на полу. Зубами стиснул широкий ремень – сам же вытащил его из шлевок, и сам нашел ему применение. Теперь кожаная черная полоса сжимала округлую шею, белая металлическая пряжка взъерошила мокрые от пота волосы. Выгнутая вздрагивающая спина алела свежими тонкими царапинами – осколки… Прозрачные капельки стекали по плечам и бокам, задерживаясь на затвердевших сосках. Кисти его скрещенных сзади рук сжались в кулаки, мышцы напряглись, но Пейн знал – не вырвется. Так и будет стоять раком, обездвиженный беззащитностью, опьяненный ее пряным вкусом. Пейн провел пальцами по крепкому члену Наруто и посмотрел на свою руку – блестящая и влажная. Смазка стекает по налитой головке и скользит по стволу, после вытягиваясь долгими нитями.
Возбужден до предела. Хрипит и бьется.
- Еще… раз. Дотронься.
Косится через плечо, в глазах синяя рвань.
- Нравится подчиняться?
- Нет… - Наруто потерял голос, ремень мешает ему дышать. – Просто нужно…
- Что нужно? – с интересом спросил Пейн, последним кусочком льда проходясь между его ягодиц. Остановился, тронул холодом сжавшуюся кожу вокруг ануса. А потом и саму дырочку.
Наруто фыркнул, рванулся вперед, но не успел – натяжение ремня вынудило его подняться на коленях. Палец Пейна протолкнул льдинку внутрь – сумасшедшая смесь жара живого тела, сокровенных скрытых тканей и искусственно замороженной воды.
Договорить Наруто не удалось – а ведь мог бы… что не в подчинении дело, и не мазохист, а просто – лишь бы ничего не напоминало о Саске, как угодно, каким угодно образом, только без пересечений…
Но его выжгло незнакомым колким холодом и болью, от которой – онемел. Онемело все внутри, но вспыхнуло в висках. Предательски – член упорно прижат к животу и смазка уже стекает по яичкам. Долгое воздержание дает о себе знать, воздержание и короткое пожатие Саске, его бедра, четко обрисованные жесткой джинсой…
Больно и так неудобно… Вслед за светлыми дорожками от холодной воды появились другие – медленные. Капельки пота выступили на груди и плечах, дрожь не унимается.
Опаленными хриплым дыханием губами Наруто нашел губы Пейна и чуть расслабился, уложив голову на его плечо.
Пейн спокойно скользнул языком по его зубам, дальше – медленно и влажно, глубоко… Пальцами сжал его ягодицы, проверяя реакцию, – Наруто только чуть дернулся, ресницы приподнялись было, но в синих глазах та же безмятежность, разбавленная животным желанием. Доигрался… дал волю инстинктам.
А ведь какой был мальчик – принципы были, любовь была, боролся же…
Наруто будил в Пейне воспоминания о давно забытых эмоциях. Ревность. Сожаление. Разочарование. Давно этого не было – не приходилось ни сожалеть, ни ревновать… Но Наруто походил на радиоактивный обломок – беспрестанный фон его эмоций задевал и Пейна, через влажную горячую кожу передавались быстрые отчаянные токи, получалось – смятенно. И все же – зачем ему это?
Наруто шевельнулся на его плече, потянулся, напомнив о своем желании – заставил ладонь с груди соскользнуть ниже, к напряженному члену. Обводя пальцами гладкую головку, поглаживая выступившие вены и сжимая подтянувшиеся яички, Пейн опустил голову – слушал. Короткие захлебывающиеся стоны, постепенно сменившиеся быстрым прерывистым дыханием.
Из-под закрытых век Наруто заскользили быстрые слезинки, но это не те слезы, которых боялся Пейн – не отголоски воспоминаний, просто губы у него белые от удушья, и голова, видимо, кружится, потому что расслабился и потянулся пальцами к ремню.
- Красивый мальчик, - сказал Пейн ему на ухо.
Наруто приоткрыл глаза – его мысли были где-то далеко… Осознания ноль. Сообразил с трудом – подобие улыбки.
- Доиграл в игрушки? – выдавил он. – Дай мне кончить.
Пейн охотно расцепил руки и распустил сковывающий шею Наруто ремень.
- Пробуй.
Наруто повернулся и наклонил голову – языком прошелся по обнаженному торсу под расстегнутой рубашкой. Остановился на секунду:
- Бля…
Его ладонь еще раз сжала член Пейна через тонкую ткань брюк.
- И вот что мне делать?.. – со спокойным интересом спросил он.
- Для начала – сосать, - отозвался Пейн.
- В глотку не заталкивать, - предупредил Наруто, расстегивая тонкую молнию ширинки, теплой рукой высвобождая тяжелый член Пейна и наклоняясь ниже.
Влажные губы скользнули по гладкой коже головки, но обхватить ее он решился не сразу. Пальцами прошелся по всей длине, словно проверяя, и нерешительно застыл у основания.
- Я же у тебя не первый, - заметил Пейн, кладя руку ему на затылок. – Ты же мальчик разработанный.
- Это перебор, - недовольно откликнулся Наруто. – Ладно… Но я с тобой пассив первый и последний раз.
Пейн не успел ответить на наглое заявление – Наруто решился и обнял крупную багровую головку его члена губами, расслабился и позволил ей скользнуть глубже, по нёбу, опасливо придерживая напряженным языком.
Его хватило на пару движений – задохнулся и отстранился, вытирая тыльной стороной ладони потянувшуюся с губ нитку слюны.
Напоминал он котенка, нашедшего игрушку не по размеру и внезапно вместо развлечения получившего беду на свою глупую голову: такой же настороженный и удивленный.
Пейн приподнял его и развернул спиной к себе.
- Научишься, - снисходительно сказал он. – Потерпишь.
Наруто только головой покачал, но послушно прогнулся, заранее прикусив кожу на сложенных перед собой руках.
- Зря, - отметил Пейн, разминая его анус пальцами. – Будешь кричать – будет легче.
Наруто не ответил. Взъерошенные волосы на его затылке, сведенные в ожидании плечи – мальчик…
Его пришлось держать. Подхватывать под живот, тянуть на себя, прижимать к полу растрепанную голову, раскидывать коленом ноги – подавлять рефлекторное сопротивление. Кричать он не хотел. Сжимал зубы, отказывался дышать на долгие секунды для того, чтобы потом выдохнуть без стона. Показывал характер. Ни единой просьбы – ни медленнее, ни осторожнее… Без отказа. Поворачивал голову и смотрел через плечо – немые ошеломленные глаза. Проступившие на висках голубые нежные жилки. Весь мокрый – ладонь легко скользила по его коже. Легкая алая дымка на прокушенной губе.
Пейн избегал смотреть в его лицо. Опустил голову – вид обхватившей головку его члена растянувшейся донельзя растертой кожи нравился ему больше. Первое глубокое движение внутрь – Наруто отчаянно царапнул пальцами гладкий паркет, словно мир его перевернулся, и цель была – удержаться на поверхности любой ценой.
Назад. Кожа члена влажно блестела. Розовато. Такие разрывы быстро заживут.
- Блядь, - зло сказал Наруто и вдруг вскинулся: - Да трахай же!
Хриплый голос сорвался в долгий первый стон. А спустя несколько минут Пейн уже смог ослабить хватку и приподнять его, усадив на себя. Наруто металлически-солеными губами прижался к его губам и смог выговорить:
- Уже неплохо…
Потом он отдыхал, развалившись в обитом бархатом кресле. Прикрыв глаза, молчал, изредка облизывая губы. Собирался с мыслями.
- Как же дело? – спросил наблюдавший за ним Пейн.
Интерес сексуальный уступил место интересу испытателя – что же может крыться за этим отчаянным поведением?
- Да, - сказал Наруто, не открывая глаз. – Слушай. Восемнадцать лет назад в одной из африканских пустынь погиб каскадер. В сумке там… карта. Посмотри.
Его руки бессильно лежали на подлокотниках кресла.
Пейн дотянулся до сумки, расстегнул широкую молнию и достал упакованную в файл карту. Рыжая далекая пустыня, очерченная невысокими горными грядами. Обведенное быстрым красным росчерком почти невидимое ущелье.
- По обеим сторонам ущелья небольшие плато, - пояснил Наруто. – Место для разгона и место для приземления.
Пейн еще раз посмотрел на карту. Выведенные рядом цифры, видимо, говорили о ширине ущелья.
- Этот трюк попал бы во все газеты мира, но машина сорвалась с площадки, и каскадер погиб. Комиссия по расследованию решила, что не хватило мощности двигателя, но я склонен считать, что это была ошибка в управлении. Восемнадцать лет никто не брался за повторение.
Наруто потянулся в кресле, открыл глаза.
- Сейчас машины куда мощнее.
Пейн отложил карту в сторону.
- Глупость, - сказал он.
- Вот не надо, - ответил Наруто. – Мне нужно-то всего несколько человек. Со школой каскадеров я уже связался, там тоже вроде плюнули… Все, за исключением одного парня, которому и деньги нужны, и надоело тряпки на камеру взрывать. Он хороший постановщик трюков. Я смотрел резюме. Съемочную группу набрать легко, медика тоже найти несложно. Менеджеры, рекламщики и прочая шушера сами набегут. Итого – мне нужна только машина, визы, разрешение на съемку и проведение…
Наруто запнулся, почувствовав рядом нежный запах водяных лилий. Конан наклонилась над ним и заглянула в глаза строгими глазами.
- Ребёнок, - сказала она негромко, но так, что на столе жалобно звякнули чашки. - В прошлый раз в это время ты глотал таблетки.
- Забыл. – Наруто потянулся за своей коробочкой.
Конан внимательно проследила за тем, как он разгрызает таблетку, подала высокий стакан с апельсиновым соком.
Потом присела на ручку кресла Пейна, вытянув красивые ноги и сложив на коленях руки, – приготовилась слушать.
- Тебе на это нужны деньги? – спросил Пейн.
Он поддерживал разговор только из-за заинтересовавшейся Конан. С первых слов Наруто было ясно, что хорошим трахом дурь у него из головы не выбить.
- Деньги у меня есть, - ответил Наруто. – Не так много, как мне хотелось бы, но… Во-первых, я хочу сделать из твоего названия логотип. В конце концов, я отсюда начал… и здесь умирал. Во-вторых, мне нужны твои связи – многое придется обходить кругами. Я крайне неудачно болен для таких дел, и начало будет сложным.
Пейн некоторое время смотрел на него, пытаясь понять – не случился ли у парня отек мозга. Наруто выдержал его насмешливый взгляд.
- Знаю, - сказал он. – Я все знаю.
Конан развернула карту, провела по ущелью пальцем.
- Африка? – спросила она. – Я очень туда хочу. В детстве мечтала… читала книги и мечтала-мечтала…
Ее голос зазвенел нежным переливом.
- А если ты умрешь? – спросила она.
- Вот тогда и будете считать меня дураком, - сказал Наруто. – А пока еще рано.
- Иди домой, - сказал Пейн, разворачивая пакетик, набитый снежным тонким порошком.
Конан внимательным немигающим взглядом посмотрела в лицо Наруто и вдруг положила руку на плечо Пейна:
- Он такой безумный, - доверительно сообщила она. – Он мне очень нравится. Я хочу поехать с ним. Можно?
Шизунэ дома не оказалось. Дома оказалась неестественно веселая Сакура. Она сидела на диване в короткой белой маечке и узких трусиках. Болтала ногами, демонстрируя кому-то загорелые золотистые колени и изящный изгиб бедер.
Наруто сначала не понял, в чем дело, а потом увидел напротив зеркальную стенку встроенного шкафа.
- Ты чего это? – спросил он, стаскивая с плеч сумку.
- Салют! – Сакура приподняла банку коктейля в приветственном жесте. – Шизунэ будет поздно вечером... Она в какую-то гаре.. гареле...
- Галерею, - сказал Наруто, развязывая шнурки. – Я не об этом спрашивал.
- Я пытаюсь понять, почему меня никто не любит, - бодро отозвалась Сакура и изогнулась на диване в изящной манящей позе. Посмотрела на свое отражение и вздохнула. – Вроде, не толстая. Или похудеть?
Наруто отодвинул кроссовки в сторону, прошел в комнату и рухнул на диван рядом с Сакурой.
- Вот и ты меня не любишь, - пропела Сакура, проводя пальцем по его губам.
- Люблю, - рассеянно сказал Наруто. – Только вот подумал – с тобой надо все начинать заново... Дай глоток.
Сакура приподняла было баночку, но потом отдернула руку.
- Тебе нельзя.
- Дай сюда.
- Тебе нельзя с таблетками!
Наруто повернулся на бок, поморщился.
Сакура поставила банку на стол, озабоченно наклонилась над ним:
- Болит что-то?
- Болит, - ответил Наруто. – Да только не по твоей части. Слушай, Сакура... Трезвей и собирай шмотки. Мы переезжаем.
- Куда?
- Посмотришь. А еще... бросишь пить – устрою тебе повышение квалификации. Ты мне пригодишься. Хочешь быть со мной?
Наруто открыл глаза, улыбнулся, увидев озадаченное милое личико.
- Потом объясню... Устал.
Глава 37 (Sasuke|Naruto, Sasuke|Kiba, Naruto|Kiba, Kakashi|Itachi, Kakashi|Naruto, Naruto|Sakura, Kakashi|Tenzo, Naruto|Haku, Naruto|Sasuke, Orochimaru|Sasuke, Sasuke|Orochimaru, Sasuke|Suigetsu, Pein|Naruto etc.)
Переезд Сакуре пришелся по душе. Оказавшись полноправной хозяйкой в огромном неухоженном доме, она воодушевилась. Все реже всплывали в памяти обидные слова Саске, отодвинутые приятными хлопотами: требовалось расчистить огромный сад от опавшей листвы, привести в порядок дорожки, сменить безликие жалюзи шторами, заново обтянуть мягкую мебель, сменить светильники и люстры, приобрести сотни мелочей, вдохнувших бы в полупустые комнаты душу.
Наруто изменениям не противился. У него не было привычки зацикливаться на прошлом, поэтому все изменения одобрил, не ограничивая их финансово. Сказал только: не люблю красный цвет. Обойдешься без него – будет здорово. Сакура осторожно поинтересовалась, временное ли это обиталище, и Наруто утешил: это мой дом. Навсегда. Сакура вдохновилась.
Обошлась без красного. Отлистала уйму каталогов и журналов, часами рассматривала образцы тканей и красок, по нескольку раз обошла по периметру каждую комнату, рассчитывая выигрышное освещение и расстановку.
Знала – Наруто опасается, что будет втянут в эту суету, поэтому трогать его не стала, и он поблагодарил взглядом. Ей и без него хватало дел – звонила в строительные и ремонтные фирмы, моталась по салонам и магазинам, следила за рабочими, по привычке экономила, умудряясь находить лучшее по приемлемой цене, успевала закупать продукты и готовить еду. В доме появились стиральные порошки, шампуни, лекарства, щетки, швабры, зеркальца, салфетки, живые цветы, посуда, скрепки, блокноты, ручки, свечи. Дом преображался. Огромная гостиная первого этажа превратилась в кремовую залу, умело подсвеченную тонкими пепельно-розовыми панелями. Пространство раздвинулось благодаря высоким зеркалам, строгий узор на диванах и пуфах смягчился благодаря уютным светильникам цвета старой слоновой кости.
Утром Сакура вышла в сад и собрала поздние розы, крупные, в перламутровом прозрачном блеске холодной росы. Белыми, в желтых прожилках цветами она наполнила высокие напольные вазы.
Лежа в глубоком мягком кресле, дышала запахом нежной осени и лака. Улыбалась. Так хорошо ей давно не было.
Наруто одобрил, посмотрев с еле уловимым удивлением. Приехавшая Шизунэ придирчиво прошлась по гостиной, хозяйственно поправила подушки на низких диванчиках и поджала губы, оценивающе осматривая голые стены. Сакура проглотила поднявшийся к горлу ком обиды и улыбнулась.
- Я не стала ничего вешать на стены, - сказала она. – Ждала вас, чтобы попросить одну из тех картин… Помните? Сюда подошел бы пейзаж с кувшинками или одуванчиковое поле.
Шизунэ развернулась. Конечно, она помнила. Пейзаж с кувшинками был ее дипломной работой, а одуванчики пришлись на то время, когда Минато еще не отдалился от семьи.
- Нет, - сказала она. – Пейзажи навязчивы, а одуванчики слишком яркие. Сюда бы…
Она задумалась и еще раз осмотрела комнату, со спокойным интересом художника, увидевшего рамы для своего полотна.
- Здесь чудесно, - призналась она. – Если тебе так нравятся мои картины, я сделаю тебе подарок. Специально для этой гостиной.
Шизунэ осталась довольна и остальными комнатами.
- Раньше здесь все было кружевное-плетеное, - сказала она. – Квартиру я обставляла сама, а на этот дом рук не хватило. Наруто заболел.
В новом хозяйстве Сакуры нашелся любимый Шизунэ жасминовый чай и мармелад.
- Наруто дома-то бывает? – спросила Шизунэ, засмотревшись на раскрасневшееся личико девушки и что-то припомнив. – Ночами?
- Да, - подумав, сказала Сакура. – Любите тростниковый сахар?
Шизунэ согласилась на маленький кусочек, постучала ложечкой о край чашечки, прислушалась.
- Прелесть.
- Днем я почти всегда одна, - продолжила Сакура, - но пока идет ремонт, оно и хорошо.
- Он терпеть не может перестановки и лишний шум, - веско сказала Шизунэ.
- Да, - рассеянно согласилась Сакура.
Она подняла голову:
- Вы не боитесь за него?
- Боюсь, - сказала Шизунэ, подцепляя кусочек мармелада. – Но я ничего не могу сделать. Моей любви на это не хватает. А у тебя хватит, Сакура?
Утомленные черные глаза остановились на залитом последним солнечным светом лице.
- Мужчину можно удержать уютом, - продолжила Шизунэ. – Теплом и любовью. У меня не получилось, может, получится у тебя? Ты моя последняя надежда. Пусть он тебя полюбит.
Сакура покачала головой. Наруто относился к ней с нескрываемой симпатией, в которой, однако, проскальзывала покровительственная нотка. Ему нравился ее настрой, нравился возрожденный интерес к жизни. Он останавливал взгляд на ее груди и бедрах, но дальше взглядов дело не шло. Сакура сначала считала – дело времени, но потом обожглась о черную злобную ревность. К Наруто стала заезжать в гости эксцентричная особа, которую про себя Сакура окрестила «старухой». «Старухе» было около тридцати пяти лет. Она появлялась на бесшумной «тойоте», выходила из салона стройная и серьезная, словно шахматная королева. Ее уверенный шаг, сокращенный короткой юбкой, отдавал казенными коридорами, а безжалостно пробитые пирсингом губы и лиловые небрежно подрезанные волосы придавали облику что-то нечеловеческое. «Старуха» красилась неаккуратно, а ее шерстяные деловые костюмы пахли вышедшими из моды лилиями. Сакура могла найти еще тысячи огрехов, но стискивала зубы, понимая, что ей с дамочкой не потягаться.
- Конан, - представил Наруто, а та окинула Сакуру внимательным учительским взглядом и пошла по дорожке, придерживая толстую пластиковую папку.
Она привозила документы и счета, в которых сама Сакура ничего не смыслила. Подолгу запиралась с Наруто на втором этаже, обладала глубокими поставленными интонациями голоса и обворожительными в своей простоте жестами.
Она подарила Наруто боевой нож в тесной стальной коробочке, напоминавшей гробик, и сама продемонстрировала способности ножа, коротким взмахом руки вбив его лезвие в упругую древесину старой яблони. Потом поправила на шее лиловый газовый шарфик и предложила Наруто повторить, улыбаясь ледяной чуть нежной улыбкой.
Сакура терялась в догадках. Любовница? Наруто мог найти и помоложе. Спонсор? И тогда тоже – любовница?
Сам Наруто сказал – друг. Но Саске у него тоже в друзьях числился.
Терпение Сакуры лопнуло, когда Конан пожаловалась Наруто на отсутствие ее любимого каркадэ. Сказано это было при Сакуре, но в обход.
- Я каркадэ чаем не считаю, - отрезала Сакура.
Конан посмотрела на нее с легким удивлением.
- Но у тебя же гости, - с упреком сказала она. – Если бы я пригласила тебя в гости, я бы выполнила любое твое желание…
- Пригласи.
Наруто вздрогнул.
- Вы с ума сошли – из-за чая ссориться? – поинтересовался он.
Конан обладала умением вкладывать глубокий эротизм в простейшие вещи, при этом не выглядя вульгарной. Ее тонкие пальцы, направляющие бросок ножа, скользили по запястью Наруто с естественной женственной правильностью. Она садилась на кресла медленно, словно падающий снег и – опять! – так естественно, словно была рождена с инстинктивным пониманием красоты своих движений и тела.
Сакуре, привыкшей действовать напрямик, до нее было далеко. Конан называла Наруто «ребенком», и звучало это интимно, доверительно. Она создала слово для их личного тет-а-тета, и Наруто спокойно принял ее правила.
- Она нечто, - как-то сказал Омои, наблюдавший издалека за тем, как Конан, чуть изогнувшись, сосредоточенно перевязывала свой неизменный легкий шарфик.
- Опыт, - небрежно сказала Сакура, - сколько ей лет-то…
Омои тоже часто появлялся в доме, иногда оставаясь на ночь. Этого парня Наруто нашел в школе каскадеров и смог увлечь своим проектом, за который сейчас в завалах бумаг и разрешений боролась Конан.
Так получилось, что натиску Наруто постепенно уступили все. Невозможно было противостоять его уверенности и неожиданно появившейся жесткости. Сложнее всего ему пришлось с Шизунэ, но и та сдалась, пройдя весь панический путь ужаса за жизнь сына, который Наруто умудрился смягчить старательной нежностью. Он часами втолковывал ей свои мысли, и за прошедшее короткое время сблизился с ней так, как не мог сблизиться никогда.
Шизунэ понимала, почему его настойчивость неотразима – в Наруто проявились ранее дремлющие черты, все более и более узнаваемые. На попытку завязать скандал он реагировал улыбкой, зачастую выслушивал упреки молча, и потом снова улыбался, а в синих глазах появлялся озорной блеск. Он словно неслышно внушал: ну посмотри на меня, я такой, это моя кровь и рассудок, разве ты хочешь другого? И Шизунэ, невольно им любуясь, осознавала – нет. Другого мне не надо, я просто боюсь тебя потерять, как же ты не понимаешь, насколько дорог…
Монорельс из квартиры Шизунэ переехал в новый дом, в комнату Наруто. Там, над распахнутым окном, он рвался вверх, по своим нескончаемым рельсам, в свое синее небо, и не было силы, способной его обуздать, а солнце все так же сияло на полированных боках, и только самый внимательный взгляд мог различить: потемнели окна, а плотно пригнанные друг к другу кусочки чуть разошлись.
Так было и с самим Наруто. Собранный в единый импульс, не жалеющий времени и сил на решение возникших бюрократических препонов и крючков, вынужденный мучиться неизвестностью в ожидании регистрации и разрешения на взятие рекорда, он порой иссякал.
Уходил на бережок пруда, который Сакура считала вонючей лужей, часами сидел там, опустив руку в черную воду, неподвижный и словно потерявший душу.
Ему было с чего отчаяться: не принимали всерьез даже в школе каскадеров, не желали идти навстречу в самых незначительных конторах, присылали отказ за отказом, не находилось ни единой зацепки, ни одного просвета. Дни катились один за другим. Наруто искал свой шанс. Разъяснял, доказывал, заполнял сотни форм и заявлений, платил, переводил деньги, разбирался в своих активах, ночами сидел над документами, терзал окружающих вопросами…
Упорство, то самое, что когда-то помогло ему выжить на складе, помогло и на этот раз.
Когда под монорельсом в распахнутом окне появлялась холодная розовая заря, он выключал ночник и замирал над столом, прикрыв глаза.
Это было его время. Усталая мысль работала максимально упрощенно, без изысков – представлялось, что погасший свет приведет сюда человека, чьи руки на плечах стали бы самой важной и серьезной поддержкой.
Наруто медленно запрокидывал голову, уверенный, что ощутит затылком знакомое тепло…
Потом переводил дыхание и укладывался спать. Ложился вниз лицом, сжимал пальцами уголок подушки и терся влажной щекой о ее прохладный бок.
Сны его стали мучительными. Раз за разом он проживал обычный солнечный день – Саске был рядом, жил с ним в этом доме. Все было так просто и удивительно хорошо, словно вечность прожита вместе… Он говорил: сыграем в стад? Наруто садился рядом, брал карты и пытался сосредоточиться. Карты расплывались, Саске выигрывал и хмыкал: когда ж ты научишься, придурок?.. Обидно не было. Наруто пожимал плечами, поднимался и притаскивал в гостиную свои папки и кипы документов. Саске смотрел телевизор. Рядом с ним стояла баночка охлажденного кофейного напитка. Не отрываясь от экрана, он комментировал ошибки и промахи Наруто, а потом вздыхал, отбирал у него ручку и говорил:
- Дай сюда… Что ж ты такой несчастный…
Он прикусывал зубами прозрачный колпачок и выводил на бумагах знакомые до боли артикула и номера коробок. Все прояснялось. Причин волноваться больше не было, бюрократических заслонов тоже.
- Я думал, что тебя со мной нет, - говорил Наруто. – Ты можешь себе представить? Тебя у меня нет. Это же такой абсурд…
Саске избегал ответа, Наруто видел – ему не по душе эти нежности, но губы чуть улыбаются…
Утром оказывалось, что абсурдом является реальность, и Наруто старательно вбивал себе в голову одну и ту же мысль – Саске нет, Саске не любит, Саске не будет.
И все же ночью он приходил снова.
Наруто не мог показать окружающим свою боль, потому что не идут за теми, кто плачет…
И все же однажды всерьез прокололся и рассорился с Омои, которого по праву считал своей первой удачей.
Сакура собирала ужин к девяти часам. Так было удобно и ей, и Омои, который после уезжал домой, и Наруто, которому просто требовалась компания.
Общий вечерний сбор создавал иллюзию семьи, которой не было.
Наруто и Омои не забывали о своем проекте даже за столом.
- У тебя деньги не бесконечные, - говорил Омои, - двух подержанных «лендроверов» будет достаточно. Важно: вместительность и проходимость. «Лендроверы» проще всего оформить на таможне, это я тебе по собственному опыту говорю.
Сакура поставила на стол розетку с вишневым джемом, поправила салфетки.
- Если хоть с одним возникнут проблемы, я останусь без транспорта вовсе, - возразил Наруто.
Его глаза мягко блестели в свете матовых ламп. Оранжевые тени обнимали плечи.
- Прогоним через полный техосмотр. – Омои недружелюбно посмотрел в сторону фиолетового провала окна.
- Да та же таможня! – повысил голос Наруто. – Криво наклеенная марочка и мы останемся без машины!
- Наймем там.
- Чего тебе надо? – сдался Наруто.
- Деньги зря не трать, - пояснил Омои. – Ты не представляешь, во что тебе это вылетит. Слушайся старших.
- Ну да, - неопределенно ответил Наруто. – Старший.
- На семь лет, - посчитал Омои и закинул руки за голову, попутно сбив со стола вазочку с вареньем. Растеклось липкое алое пятно.
Сакура вздохнула.
- На шесть, - недовольно ответил Наруто, глядя на варенье. – Мне через месяц девятнадцать.
Он помолчал немного, потом вдруг поднял голову. В глазах зажегся невысказанный вопрос.
- Сакура, - тихо позвал он. – А у него… когда день рождения?
- У кого? – Сакура уже занялась уборкой.
- У Саске.
- Был. В конце июля. Ты не знал?
Омои удивленно проследил за Наруто – тот поднялся, подошел к окну и вцепился зубами в сжатый кулак. Фиолетовая тьма обглодала и истончила его фигуру до тени. Показалось – он перешагнул черту реального мира и вышел за его пределы, оказавшись в безымянном холоде.
В руках Сакуры испуганно звякнули ложечки.
- Я не знал, - не оборачиваясь, сказал Наруто. – Я даже не спрашивал! – голос его окреп, налился злой хрипотцой. – Да почему…
Он перевел дыхание.
- С чего я взял, что отдавал ему все?! О чем я думал?
- Наруто, тише, - предупредила Сакура, заметив взгляд Омои.
- Как я могу забыть о прошлом, если хочу все вернуть и исправить?!
- Наруто!
Наруто, опомнившись, обернулся. На надкушенной губе появились розовые полоски.
- Что – Наруто? – мрачно спросил он. – Толку от тебя…
Он вышел, грохнув дверью так, что чисто вымытые блюдца покосились и заскользили ледяными тонкими льдинками. Раздался тонкий стеклянный хруст. Сакура бросилась было собирать, но потом уселась на пол и закрыла руками лицо:
- Ненавижу!.. – всхлипнула она. – Ненавижу ублюдка! Сука, ненавижу!
- Вот только не говори мне… - сказал Омои обреченно. – Только не говори мне, что я связался с пидаром.
Омои относился к тем людям, смешение национальностей в которых создает уникальный характер. Обладая эмоциональностью, присущей крови отца и флегматичной уверенностью матери, он взял лучшее, что могли предоставить две разные части света. Это был великолепный образчик первопроходца, легко оставляющего позади все понятое и изученное. Математический точный ум вкупе с амбициозностью создали профессионала, не останавливающегося перед задачами, которые принято было считать невыполнимыми.
Лучшего напарника Наруто найти не мог. Омои не только умел и знал многое, но и беспрестанно совершенствовал свои навыки, находя удовольствие в самом процессе преодоления преград. Он был единственным, кто не беспокоился за вопросы о разрешениях и регистрациях. Судьба была к нему благосклонна, и ни разу его планам еще не помешала ни одна паршивая бумажка или печать.
Для него дело считалось решенным, поэтому он просто ждал, попутно выполняя обязанности водителя, – сам Наруто в городе за руль не садился.
Как у любого человека, у Омои были свои пунктики. Например, он терпеть не мог гомосексуалистов, за время своей карьеры в кино насмотревшись на сопливые истерики трансов и косметички в деловых дипломатах спонсоров.
Вспышка Наруто здорово напоминала о запомнившихся сценах. Омои не желал рисковать.
- Это была его ошибка, - попыталась было возразить Сакура. – Как видишь, сейчас все нормально…
- Да ну. – Омои поднялся, потянул шнурки капюшона своей толстовки. – Противно.
Наруто он нашел на берегу того самого пруда. Он сидел на выщербленной мраморной ступени, уходившей под непрозрачную воду. Над его головой сомкнулось небо, застегнутое на резную пуговицу молодого месяца.
В черной высокой траве неумолчно трещали кузнечики.
Омои вынул из кармана зажигалку и легким щелчком выбил из нее короткое злое пламя.
Наруто обернулся на звук, посмотрел совершенно чужими помертвевшими глазами.
- Буду краток, - сказал Омои, мысленно оценил неудачность и натянутость этой фразы. – Нет, не буду…
Он сел рядом, сложив крупные красивые руки на коленях. Вечерняя прохлада пробиралась даже под жесткую ткань джинсов. От каменной плиты тянуло могильной сыростью и грибами.
- Саске, значит? – задумчиво сказал он. – Знать не хочу, что там было и чем закончилось, но я гарантирую – как только твой статус изменится, станешь ты крутым и все такое… и твой принц прискачет снимать сливки. Ты же к тому моменту соберешь вокруг себя гомосятину, которая будет лизать тебе жопу в прямом и переносном смысле…
Омои поморщился, отодвинулся подальше и улегся на спину, заранее нацепив на голову капюшон. С неба на него смотрели мелкие колючие звезды. Наруто сидел неподвижно.
- Я не собираюсь тратить время и силы на мальчика, который по выходным бегает покупать себе чулки, а по утрам помогает справиться со стояком ближнему своему и порой забывает вытереть рот. Разойдемся по–хорошему. Я себе дело всегда найду. Да и ты не пропадешь – любителей много…
Он вытянулся на траве ленивым движением крупной пантеры.
- Удачи пожелать?
- Шрам, - спокойно сказал Наруто, опуская глаза.
Омои потянул толстовку вниз.
- Это я на корягу так напоролся, - пояснил он. – Десять сантиметров гнилой древесины в кишках. Чуть не сдох. Снимали чертовых крокодилов. Огородили заводь металлической сетью, запустили туда этих гадов и еще одного придурка, который демонстрировал свою с ними дружбу… И вот когда сворачивали мы эту сетку…
- Чулки, говоришь… - так же спокойно проговорил Наруто и медленно поднялся.
Омои умолк и тоже поднялся, кожей ощущая сгустившееся напряжение. Под их ногами лежал равнодушный ко всему ледяной пруд.
Саске учил – бить всем телом, не жалкой попыткой, не случайной вспышкой агрессии, а обдуманно, сэкономив на движениях, но вложив свой вес полностью. Говорил – так, как если бы хотел убить.
Его вскользь оброненные слова и короткий урок в солнечном парке… Холодная ярость не чета желанию убийства – Омои повезло. Его не сбило с ног, но и защититься не успел. Рефлекторно согнулся, ловя пальцами льющуюся из разбитого носа кровь. Царапающее движение боли, неловкая попытка раненого собрать себя вновь – та сила, которая на поле боя заставляет людей искать и подбирать свои оторванные конечности.
- Да вали куда хочешь, - сказал Наруто. – За треп свой только заплати.
- Блядь малолетняя! – изумился Омои, выпрямляясь. – Ты чего такой не по годам бойкий? Учили мало?
Он окончательно пришел в себя, облизнулся и ответил быстрым низким движением – опустил плечо и легко подбил незащищенный торс Наруто, одновременно подхватив его руками под колени.
Под холодной колючей травой оказалась утоптанная и жесткая, как цемент, земля – затылком, спиной… В голову моментально набилась вязкая болезненная муть, но рассматривать ее было некогда. Наруто понял, что будет дальше – защитился, оттолкнув руками колено Омои и перекатился на бок, пытаясь сократить время реабилитации: в легкие словно скорлупы натолкли.
- Вставай, - пробормотал Омои рядом и первый уперся руками в землю.
- Не переживай, - отозвался Наруто.
По поверхности пруда покатилась легкая лунная рябь.
Сомкнулись в жесткий комок, не разбираясь, куда бить и чем закончится. Осторожность, опаска – нет ее, разговоры – к черту! Что выяснять ничего не значащими словами?
Липкие от крови, десятки раз обжегшиеся о дыхание друг друга, запутались - где чья боль, да и она неважна, да и она – мимо, опалив бешенством… До горечи молочной кислоты в мышцах. Усталость не равна поражению, лишь бы не ошибиться. Кто сказал, что не решаются дела силой? Почувствуйте запах луны.
Наруто превратился в оборотня – жестокого, крепко стоящего на ногах, выносливого. Омои отбросил обычную свою сдержанность и опьянел от вкуса соленого металла.
На поросшем травой берегу создали сферичную зону первобытной силы, заглушили мягкие шорохи ночи и – сжимающимися стенами этой сферы их стягивало в одно, в то, что обладает пониманием, отличным от понимания разумом. Сшивало ударами, как открытую рану хирургическими нитями.
В усталости смерзлись в неподвижное единое тело. Сочилось теплым, в лунном свете – черным. Дышало надрывно и хрипло. Ныло каждой мышцей.
Отдыхать повалились на траву. Лежали рядом до тех пор, пока не восстановилось дыхание и не вернулись запахи ночи.
- Сто лет не дрался, - сказал Омои.
Наруто осторожно тронул языком разбитые губы, вспомнил свое падение.
- Борьбой занимался?
- В регби играл. А ты?
- Я все лето опыта набирался, - хмыкнул Наруто.
Долго молчали. Омои умудрился распрямить смявшуюся в комок пачку и нашел пару уцелевших сигарет. Одну протянул Наруто. Во тьме зажглись теплые оранжевые точки, привлекшие суетливую мошку.
В воздухе противно зазвенело.
Омои сел, сплюнул в сторону и поежился.
- В дом? – спросил Наруто.
- В магию веришь? – усмехнулся Омои. – Если да, покажу фокус.
- Фокус или магию?
- Смотря как верить.
- Сейчас – верю, - ответил Наруто.
- Тогда подействует.
Омои сжал руку в кулак.
- Детство ты мне напомнил… Комары-комары от укусов, от жары… - и резко вскинул ладонь, распрямив пальцы.
Наруто прислушался. Комариный писк и звон утих, словно по берегу прошлось свежим ветром.
- От жары?
- Дневное заклинание, - пояснил Омои.
Наруто засмеялся.
- Я во все верю так, - приглушенно сказал Омои. – И все получается.
- Поэтому ты мне и нужен.
Омои прижал к губам фильтр сигареты, нахмурился.
- Слово дать можешь? Меня твои потрахушки не будут волновать ровно до того момента, как появится зазноба. А он появится… И если ты наши проекты из-за него в сортир сольешь – ты мое к тебе доверие сольешь. И свою гордость. Я-то отряхнусь и плюну, а тебе лучшего постановщика не найти. Сам знаешь.
- Он не появится, - отстраненно-спокойно сказал Наруто.
- Это не ответ. Или работа, или голубой лямур.
- Работа. – Наруто помедлил. – Обещаю.
В темноте – вместо его глаз просмоленные тенью провалы. Словно неживой.
- Хорошо, - кивнул Омои. – Запомни это… чтобы все получилось, мне нужно будет в тебя поверить. Не разочаровывай… Иначе… - он поднял руку и снова свел пальцы в кулак.
У уха Наруто тут же заныло тоненьким комариным звоном.
- Ночуешь у меня? – спросил Наруто, поднимаясь, с трудом разминая одеревеневшие от боли мышцы. – Если нет, хоть зайди – Сакура все это какой-нибудь хренью замажет.
- Останусь.
Омои тоже встал с травы, поправил капюшон, приподнял толстовку и зубами потянул ослабший узел стягивающих ее тесемок.
На подтянутом животе лунным светом вычертило белый широкий шрам.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 45 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |