Он все-таки включил обогреватель. Выкатил на середину комнаты маленький столик, с новым замененным стеклом. Принес стаканы, распаковал пласт мясной нарезки, вскрыл бутылку коньяка. За окном тихо шуршал дождь. Телевизор молчал, лампы обмирали в полутьме.
Сели на пол, возле обогревателя, от которого по комнате волнами расходилось тепло.
Киба наблюдал за Саске – необычно уютным в старой рубашке навыпуск и вельветовых тертых джинсах. Заметил, что смягчился рисунок губ, глаза заволокло дымкой ожидания. Саске прощался. Молча, через пряный вкус коньяка и созданное электричеством тепло. Через свое почти дружественное молчание и задумчивый взгляд.
- Ты это... возвращайся, - грубовато сказал Киба, от неловкости роняя кусочек колбасы на колени.
Саске коротко хмыкнул.
- Как-то не получается тебя ненавидеть, - заторопился Киба. – Вроде... недавно убить был готов. Месяца два прошло, да? Да. И... стерлось. Я Наруто говорил, а тебе нет. Когда вместе жили, мне порой приходило в голову, что тебя хочется видеть рядом.
- Этому столику больше не наливать, - сказал Саске, поднимая свой стакан.
Киба увидел – он чуть улыбается.
- Наруто без тебя не справится, - продолжил он, ободренный этой улыбкой. – Он сказал – не сможет прожить. Не знает, как.
- Живет же, - равнодушно сказал Саске, вытирая влажные губы пальцами. – Киба, если начистоту... Вы только и умеете, что говорить. И ты, и он. Он – не мог бы прожить, пришел бы обратно. Ты – ненавидел меня, пришел бы и убил. Что за манера трепаться в пустоту? Пепельницу принеси.
- Пришел бы обратно, и... – продолжил мысль Киба, возвращаясь с пепельницей и вовремя подставляя ее под истлевшую сигарету.
- Это у тебя надо спросить. Я эту ситуацию не рассматриваю.
Киба уселся обратно, стукнувшись коленом об обогреватель.
- Черт...
Саске подвинул к нему вновь наполненный стакан. Сам он уже мягче выговаривал слова, чуть прищурил глаза. Коньяк, подарок Тензо, отличался истинной крепостью тщательно сберегаемого...
- Рассмотри, - попросил Киба.
- Хорошо, - согласился Саске. – Примерно так...
Он задумчиво коснулся губами стакана, провел влево-вправо...
- Если бы он пришел, и я ему поверил. Я уже не отпустил бы его. Никуда. И сам бы никуда не ушел. Примотал бы к батарее и умер рядом.
- Ты это... серьезно? – Киба отставил стакан.
- Да. Так что пусть гуляет, где хочет.
Его глаза на секунду закрылись. Он, произнеся это, уже мысленно умирал, вцепившись руками в согнутые теплые плечи...
- Ты знаешь, что его любишь? – сдавленно спросил Киба.
Саске открыл глаза.
- Да.
Киба не нашелся, что сказать. Он понимал, что эмоции и чувства Саске – это всегда крайность. Нет у него обыкновения рисовать такие картины для красоты.
- А еще я подумал... – Саске запрокинул голову, упираясь затылком в край дивана, – в словах нет особого смысла.
Киба поймал взглядом его медленное движение – Саске повернулся, глядя утомленным вопросительным взглядом. Губы порозовели от коньяка.
И на вкус горькие, словно дым. Дымом и металлом пропахла кожа. Только волосы пахнут чем-то другим... Гранатовым соком.
Его запрокинутое лицо смутно белело во тьме, пробивающей себя пути неслышным течением времени... и вот уже ей наполнены глаза, и, наверное, ее больше, чем кажется. Киба чувствовал ее кончиками пальцев, такую ощутимую, плотную и живую, что тянула за собой.
Пришлось пить тьму с его губ – легкое и холодное дыхание. Пришлось отдать ей пальцы, запутавшиеся в отросших черных прядях. Прижаться.
Что-то не так в этом Саске, в другом, новом Саске. Словно клубок его ненависти и злости наконец распался, и длинные хищные нити нашли выход, а он остался – успокоенным.
И было в нем – уходящее. Человек, у которого есть авиабилет на четыре года вперед, не может оставаться цельным. Его сила, мысли и мечты уже там, в будущем, а здесь остается нетерпеливое и усталое тело, ждущее своей очереди на отправку.
Ему, этому телу, проще без всего своего обычного багажа, поэтому Саске странно-медлителен и почти нежен.
Восстанавливает себя, находя на теле Кибы самые чувствительные местечки, и внимательно ловит его стоны, наблюдая неподвижными темными глазами. Еле касаясь, трогает кончиком языка сосок, проводит напряженными пальцами по позвоночнику, обводя округлость каждого позвонка, приподнимается, подминая под себя. Под голову подложил согнутую руку, сгиб локтя вырисован тенью, тень льется с его опущенных плеч, тьма стекает с волос, и он задыхается.
Если бы ты всегда был таким, ошеломленно думал Киба. Если бы ты всегда... Даже смотреть больно... как и на все, что не имеет изъяна – на снежные линии гор и математически точные кристаллы соли...
А Саске ощутил прилив своей любви. Озвучил. Сказал – вслух. И накатило... Где-то же она сберегается, жгучая, словно лиловый чертополох под полуденным солнцем. Та сладость, что прячется в колючих бутонах, смягчила его, успокоила.
Наруто такого не доставалось... Но она – его.
- Не пидар он... – вытянул Саске хрипло, ища губами охотно размыкающиеся губы Кибы.
- На себя посмотри...
Киба впервые возразил, и даже успел пожалеть о сказанном, но Саске тихо усмехнулся и снова приник к его губам, языком чутко вычерчивая линии на чужом языке.
Он оставался таким до самого конца – осторожным и внимательным, яд с его прикосновений был сброшен и ушел в землю. Дышал прерывисто, вытягиваясь на теле Кибы, легко подхватывал его ноги, вбиваясь внутрь так глубоко, что тепло превращалось в сумасшедший жар, ныло в судороге ожидания... Киба выворачивался, цеплялся руками за его мокрую спину, скрипел зубами.
- Ну же... ну!
- Попроси еще? – Саске наклонялся к его уху, останавливался. Его сердце билось тяжело, пугающе.
- Садист...
- Хуже.
Его возбуждение концентрировалось. Доходило до предела. Движения стали резче, руки сомкнулись на плечах Кибы, брови дрогнули и сошлись в почти болезненной гримасе.
- Блядь ты... – это уже напоследок, откинувшись назад, напряженный в идеальном сплетении мышц груди и торса.
Киба не ответил. Его трясло, зубы стучали. Оргазм сжал тело в комок, и ударилось в затылок, разжало пальцы...
Саске помотал головой, распрямляя смятые Кибой волосы.
- Жарко, - сказал он и поднялся, подхватив с пола джинсы.
Через минуту в душе зашумела вода, а Киба неловко перебрался на диван и закрыл глаза. Саске-Саске... нет в твоей душе дна...
Утром Саске проснулся вполне обычным. Злым, разочарованным. Приложил руку к груди, прислушался.
- Да что за...
Несмотря на плохое настроение, усадил Кибу завтракать.
- Что у нас здесь находится? – показал пальцем.
- Бронхи? – предположил Киба.
- Желудок, - мрачно сказал Саске. – Кашля нет.
- А что есть? Температура?
Киба соображал с трудом. Вчерашний коньяк крепко отдавался в голове.
- Нет.
- Я не врач, - сказал Киба, наливая себе третий стакан воды.
- Да просто у тебя, кроме жопы, никогда ничего не болело, - разозлился Саске.
- Просто болит? – Киба поднял глаза, подумал немного. – А... это... я понял. Это душа, Саске.
Саске не донес до рта бутерброд, отложил его в сторону.
- Что?
- Душа, - пояснил Киба. – Не знаю, как объяснить... Все вместе... совесть, упущения какие-нибудь... Если довести до предела, то будет именно болеть. Физически.
- Упущения? – переспросил Саске и снова взялся за бутерброд. – Да, упущения есть.
Упущением был Итачи. Если с Орочимару все было сравнительно просто, то с Итачи дело обстояло несколько хуже. Саске брал два патрона не просто для подстраховки. В нем сидела твердая уверенность, что Итачи будет следующим, но после эпизода с Орочимару уверенность начала таять. Саске с присущей ему брезгливостью не желал видеть родного брата в таком мерзком положении. Это наложило бы тень и на него самого, как никак, похожи...
Было и еще одно «но». Саске не сомневался, что убийцу престарелого извращенца разыскивают, и не собирался подкидывать детективам подарок в виде второго трупа, нитки от которого можно было размотать с легкостью. Закон все-таки полагал, что убивать людей просто так некрасиво, а Саске полагал, что ему нечего делать в тюрьме.
Но ненависть требовала исхода. Избавление от нее неожиданно повернулось хорошей стороной – Саске стал чувствовать острее, иначе не получилось бы такого секса с Кибой и не смог бы признаться ему, что любит Наруто.
Убийство Орочимару наложило на мир иную сетку ощущений. Саске чувствовал себя полуслепым человеком, в первый раз надевшим линзы.
Ощущение новизны быстро исчезло. Ненависть вновь заняла отвоеванные позиции, и снова подступало к горлу, да еще эта душа... Или невралгия?
В прихожей, дожидаясь Кибу, Саске задумчиво покидал на ладони оставшийся патрон. Мысль оформилась быстро и стала заманчивой. А что, если?..
Проводив Кибу, он выбрался на улицу и, стоя у сигаретного ларька, набрал номер.
- Итачи, - сказал он, прижимая телефон к уху плечом. – Я уезжаю. Надолго. Увидимся?
Отказа быть не могло. Саске, прихватив купленную пачку сигарет, вернулся домой и улегся, чувствуя расходящееся по телу волнение. Как же все просто, а...
Мешала боль в груди. А еще – воспоминание. Наруто, пути-то отрезаны... Окончательно. Не связывайся с таким, как я. Вовремя все, как же вовремя... Больно.
На встречу он пришел в старом натовском свитере, армейских штанах и битых кроссовках. Небрежно уронил с плеч черный рюкзак.
- Как жизнь?
Итачи удивленно поднял глаза. Саске? Не в его это стиле, не в его привычках...
Выбранный ими для встречи бар в будни был немноголюден. Толстые дубовые балки подпирали потолок, круглые шершавые столы пахли смолой. Расставленные по столам вазочки светились хитрым янтарным узором. Уютно, тихо...
- Уезжаешь. Сегодня? - сказал Итачи, пытаясь найти связь между видом Саске и его отъездом.
- Вечером, - подтвердил Саске, садясь напротив и рассматривая красивое аристократичное лицо брата.
- Надолго.
- Навсегда.
Саске поймал вспыхнувший в глазах Итачи болезненный огонек.
– Ага. Так что... пришел помириться. Объясни мне, почему ты так сделал.
Итачи медленно опустил ресницы. Всему свое время, и этому рассказу тоже.
Младший брат – это человек, жизнь которого равна собственной. Обмен не горек, не вынужден - нежен, доброволен.
Это особая статья любви, прописанная самыми кровавыми страницами книги судеб. В ней все – и желание защитить, и помочь, и быть на равных, и преодолеть... Родительская любовь груба по сравнению с братской, любовь к девушке – неглубока.
- Я тебя любил, - со жгучей ненавистью сказал Саске. – Прощал все... Вспомнить больно, как я тебя любил...
- А я тебя защитил, - сказал Итачи.
Саске медленно поднял голову.
Если бы – если бы ты так быстро пошел вверх, попал бы на вершину, светился бы на глазах у уймы народа, был бы известен, мотался бы по странам и матчам... Думаешь, не вспомнили бы о тебе те, кому Учихи поперек глотки давно и всерьез?
Семья, отличившаяся всем. Семья, готовая спихнуть с правящих мест давно приросшие туда задницы. Кипы компромата, так и не найденного после смерти родителей. Хочешь жить дальше – умей проиграть. Живая собака лучше мертвого льва – не дурак же сказал?
Одно дело – мирно живущий на окраине парнишка-кладовщик, а другое – честолюбивый блестящий спортсмен, оттачивающий новые клыки для новой борьбы, заводящий связи, теоретически обладающий пропавшим пакетом документов.
Нет таких сильных мира сего, кто не подстраховался бы в этом случае. И что дальше? Несчастный случай в дороге на очередной матч? Другие варианты?
- Ты бы погиб, Саске.
- А ты? – у Саске голос пропал.
- У меня другой характер. Я сейчас работаю на них же. Извини. Так спокойнее нам обоим. То же самое... с Наруто. У него большой потенциал. Рано или поздно он вытащил бы тебя в свет, поэтому вас пришлось разбить. Ты читал о его...
- Заткнись, - глухо сказал Саске. – Дай мне обдумать. Значит, ты сломал мне жизнь... защищая?
Итачи согласно наклонил голову.
- Тебе было двадцать. Ты осознанно ложился под Какаси. Ты знал...
- Я тогда знал о тебе все, - сказал Итачи, смыкая пальцы на изящной ручке чашечки с зеленым чаем. – Помнишь нашу игру? Неважно, какими средствами ты добьешься цели. Неважно, что при этом будешь выглядеть проигравшим.
Саске медленно потянул к себе рюкзак, потом замер, задумавшись.
- Ты хотел помириться, - мягко напомнил Итачи. – Пойми меня. Просто я тебя люблю. Куда ты уезжаешь?
Саске поднял голову. В его глазах отражался свет оранжевого светильника. Потом он наклонил голову, и отражение исчезло, оставив глаза мертвыми, бездушными
- Я пришел тебя убить, - спокойно сказал он. – Ты. Сломал. Мне. Жизнь. Расплачивайся.
Выдернув из салфетницы салфетку, он расправил ее на столе, достал из рюкзака ручку и бегло, но разборчиво вывел на мнущейся мягкой бумаге длинную череду цифр.
- Расплачивайся, - повторил он, придвигая салфетку Итачи.
Итачи не нужно было смотреть на цифры. Он уже понимал, что от него хочет Саске.
Зябко согнулся над своей чашкой, уставившись на ее медовое дно.
- Все очень удачно сложилось, да? – спросил Саске. – На них работаешь, их и подставишь... ты же гений. А я буду в полной безопасности.
Глава 39 (Sasuke|Naruto, Sasuke|Kiba, Naruto|Kiba, Kakashi|Itachi, Kakashi|Naruto, Naruto|Sakura, Kakashi|Tenzo, Naruto|Haku, Naruto|Sasuke, Orochimaru|Sasuke, Sasuke|Orochimaru, Sasuke|Suigetsu, Pein|Naruto etc.)
Омои приходилось много думать о Наруто. Он не мог доверить свое имя и свои профессиональные надежды человеку, которого не знал бы досконально. Первый порыв в счет не шел. Будучи охотником на карьерной тропе, Омои поставил на карту все – и выиграл.
Сжимая в мокрых от волнения руках свои расчеты, онемевший от напряжения, стоял под белым южным солнцем и смотрел, как новенькая серебристо-оранжевая машина идет на старт.
Запах раскаленной пыли разбавлялся слабым ароматом водяных лилий. Конан, бледная и серьезная, стояла рядом и что-то беззвучно шептала потрескавшимися губами.
Лица операторов потихоньку каменели. Провода черными змеями лежали в пыли. Прожекторы дрожали.
Острые, словно вырезанные лезвием края ущелья казались волчьей пастью.
Что чувствовал и что думал в этот момент Наруто, не знал никто...
Омои понимал – нет человека, поддержке которого он сейчас был бы рад, поэтому молчал.
Наруто на долю секунды прижал ладони к раскаленному солнцем капоту машины, а потом повернул голову, ища кого-то в толпе глазами.
Нашел – глаза Омои. Улыбнулся.
Так много вокруг было стен, нагромождений, рыжих и алых, в трещинах, в лохмотьях растений. Так много было неба – почти белого. Облачка тонкой пыли, взбитые колесами.
Металлический удар – закрыта дверь. В салоне запах новой кожи, краски, пластика.
Поднятая рука... Тишина. Старт!
Расчеты были безупречны, Омои знал, но смял свои листки в твердый ком, сорвался с места, понимая – непоправимо же!
Шины автомобиля коснулись отмеченной им черты, а потом – словно стерлись, сплавились в воздухе. Но слишком медленно, не та скорость, не тот разгон!
Никто не понимал, что происходит – ждали.
Омои же почувствовал ошибку всем телом, потерял дыхание, но бесконечное движение уже не остановить, как не остановить льющуюся на раны воду...
Когда машина зависла над пропастью, борясь с силой притяжения, он был единственным, кто не закрыл глаза.
Чудовищная борьба двух сил, длящаяся долю секунды, откликнулась в нем самом – словно внутри, в напряженном до боли сердце, в обожженных страхом легких – ожило и отпечаталось дыхание и сердцебиение Наруто.
Серебристо-оранжевый корпус автомобиля вспыхнул на солнце.
Ударило. Взметнуло пыль, раскатилось эхо, воздух замер и потек густой патокой.
Притяжение проиграло.
Пока Наруто на той стороне ущелья глушил мотор, стаскивал дрожащими руками шлем и глотал соленый ветер, запрокидывал голову, ища глазами небо... Омои на другой стороне сжимал в кулаке все, что осталось от листов с расчетами – маленький бумажный комочек... И прятал глаза ото всех, кто мог увидеть их взволнованный влажный блеск.
Потом кричал на Наруто, потом, после отсверкавших вспышек и голосов, после гула поздравлений и щелчков фотоаппаратов. Таскал его за шкирку к отмеченной черте, тыкал пальцем в спидометр, а Наруто смеялся, кивая и соглашаясь.
- Если ты не будешь выполнять мои инструкции – погибнешь!
У Наруто и глаза смеялись...
- Прости, - сказал он. – Больше не повторится.
- Верю первый и последний раз... – ответил Омои и внезапно стиснул руками его теплые плечи, прижался лбом к его лбу.
- Нервов с тобой, - тихонько выдохнул он, глядя в искрящиеся тихим весельем синие глаза.
Наруто молча его обнял.
С памятной ночи в доме Наруто, с мокрых конвертов, принесенных Конан, с обжигающей горечи коньяка их связала общая тайна, отказаться от которой Омои не смог.
Наруто тогда сказал: ревную тебя. Ревную, потому что – мне не повезло...
Неловкий и словно опутанный памятью, он походил на несчастного, нашедшего свой путь к чудотворной иконе.
Подошел ближе, присел перед застывшим в темном дверной проеме Омои на колени, тщательно соблюдая равновесие, и потянул вверх плотную ткань синей толстовки.
Белый широкий шрам со следами от швов четко выделялся на смуглой коже живота. По всей его длине заскользил влажный кончик языка Наруто – сначала теплый, а потом прохладно-нежный.
Омои смотрел на него сверху вниз, не зная, что делать, и вдруг увидел – сквозь полумрак, через слабо золотящиеся пряди волос, судорожно сжатые на его бедрах руки, опущенные ресницы и кожу... Увидел – горячую, отравленную болью кровь.
Страдающий облик чужого сознания, совершающего свое почти мистическое причастие.
Напоследок Наруто прижался щекой к животу Омои и сказал вполголоса:
- У него такой же шрам.
Его плечи легонько вздрагивали. Едва намеченная ложбинка на шее повлажнела.
Это не было сексуальной провокацией. Чем-то страшным, ритуальным повеяло от поступка Наруто, и Омои отшатнулся бы, но Наруто вдруг сжал пальцами кромку его джинсов, завалился на бок и глухо застонал стоном тяжелого больного, обездвиженного наркозом.
Его удалось подхватить, дотащить до дивана, уложить и – понять.
Стереотипы не ломаются сразу, и Омои по-прежнему брезгливо морщился, задумываясь о том, что Наруто – его Наруто, его друг, - сжимал коленями жесткие мужские бока, выгибался от ощущения медленного проникновения... Сосал чей-то член.
Морщился, но в его сознании произошел раскол. Гомосексуальные связи относились к связям противоестественным и нелепым, превращая людей в никчемных ломак – насмотрелся на тусклых киношных «звездочек»...
Крепкая привязанность к человеку была понятной, объяснимой: так бывает.
Бывает, если подточены одна под другую невидимые детали души, и только трение между ними рождает движение.
Растащи эти детали по сторонам, и весь механизм дрогнет, замедлится, угаснет. Останется только ощущать под пальцами запыленные заржавленные зубцы.
Технический подход Омои был близок, поэтому в Наруто он видел ту самую отсеченную деталь, и даже смог визуализировать образ.
Представлял себе заброшенное заводское здание, поднятое на холмы высоко над городом. Бетонные раскрошившиеся дорожки, насквозь пробитые тонкими травинками. Бордовые, в цвет старой крови стены листового железа. Съеденные ржавчиной двери, выбитые окна, куски стекловаты, разбросанные по полу. Сныть, песчаные развалы, осыпающийся грунт и кое-где – светлое пятно подсолнечника. Теплое, но равнодушное небо, лежащее за зданием синим псом. Солнце.
Гулкое эхо, винтики.
Уверенная сила в каждой линии – изначально заложенная мощь опустевшего...
Омои никак не мог отделаться от этого образа, угадав часто представляемый Наруто образ склада.
Необыкновенная мягкость морского воздуха, запах соли и небо, нанизанное на россыпь бусин Млечного пути.
Отдыхали. Обожженные солнцем, выбелившим и без того светлый ежик Наруто, а тело Омои затенившим до бронзового оттенка. Расслабленные, с легким неторопливым дыханием, лежали рядом на рассыпчатом песке. Позади тихо плескались о скалы вкрадчивые волны, внизу, прижатый строгой линией горизонта, ворочался океан. Лилось звездной сеткой, вздрагивало влажной кожей.
Наруто лениво закинул руку за голову. В глубине его глаз, иссиня-черных этой ночью, отражался неяркий свет.
Омои повернул голову и рассматривал его из-под полуопущенных ресниц, впервые оценивая без предубеждения.
Каким бы он стал, тряхни его сейчас за плечи и скажи – люблю?
Стерлась бы эта сонная дымка, ушел бы с губ отпечаток незабываемого имени?
- Найди себе кого-нибудь наконец, - сказал Омои.
- Поиметься? – Наруто потер пальцами плечо, стряхивая песок. – У меня есть.
- Что-нибудь посерьезнее.
- Тоже есть, - отклонил предложение Наруто – У меня все есть.
- Счастлив, значит... – помолчав, спросил Омои.
- Нет, - незамедлительно ответил Наруто. – Нет.
Он было прикусил губу, но опомнился и провел по ней кончиком языка, раздумывая.
- Счастье – не цель, а удача. Раньше я об этом не знал. Вперед-вперед... Поднять на страницах журналов имя моего отца. Поднять его своим именем. Справиться со страхом, болезнью, контролем.
Тихо рассмеялся.
- И что вышло?
- Счастье не зависит от наших поступков, - решительно подвел черту Наруто. – Это так... подобранные нами осколки чего-то большого и важного, разбитого очень давно.
- Хочешь – семью? – предложил Омои. – Деньги есть, имя есть, баб кругом как килек в косяке.
Наруто отрицательно качнул головой.
- Дети, - подсказал Омои. – Вполне себе цель.
- Морские свинки, - сказал Наруто. – Вполне себе продукт.
- Раньше ты таким не был, - заметил Омои, потягиваясь под белым звездным светом.
- Неправда, - возразил Наруто. – Этот вопрос я для себя очень давно решил. Саске бы меня грохнул, выскажи я такие идеи.
- Саске... – повторил Омои, пробуя на вкус незнакомое имя.
Лилово-лимонные волны облизали песок и с шипением подались обратно.
- Какой он был? – спросил Омои, решившись. – Мне неинтересно, но я хочу понять, что в тебе такого, что заставляет запихивать башку в пасть ко льву... Мне с тобой еще работать.
- Не можешь простить мне ущелья? – Наруто приподнялся на локтях. С его обнаженной спины потекли тонкие струйки подсохшего песка.
- Не только, - уклончиво ответил Омои. – Но я должен знать о тебе все – чтобы верить.
- Доверять, значит... – Наруто повернулся на бок, положил ладонь на живот Омои. Его пальцы привычно сомкнулись и легким нервным касанием прошлись по всей длине шрама – наугад, не пропуская ни миллиметра, и ни на миллиметр не отклоняясь в сторону.
- Чувствуешь? – севшим тревожным голосом спросил Наруто и облизнул пересохшие губы.
Чувствовал. Не волнение тела, не отклик кожи, а набитое негашеной известью сжавшееся в комок сердце – и это была только часть боли Наруто.
- Он никогда не умел выражать свои эмоции и мысли, - Наруто наклонил голову, прижавшись щекой к плечу. – Говорил мне то, что считал откровенностью, но ни хрена это не было важным... Прошлое, прошлое...
- Где ты его нашел? – Омои затаил дыхание и стиснул зубы, но не спешил отталкивать руку Наруто – он хотел понять все, начиная от самой потаенной мысли до самого простого движения человека, который стал ему важен.
- Он меня нашел, - чуть улыбнулся Наруто, с глубокой нежностью лаская гладкую полоску поврежденной кожи. – И показал мне, что я должен бороться... оригинальным методом, правда, показал.
- Я не совсем понимаю, - сказал Омои, переводя дыхание.
Больно, как же чертовски больно...
Наруто, уловив его дрожь, вдруг наклонился и внимательно посмотрел в прикрытые глаза. За их спинами глухо зарокотало – поднимался терпкий ветер, густой, влажный.
- Упрости, - предложил Омои, опуская ресницы. – Характер, привычки, внешность. Какой он был?
- Мой, - просто ответил Наруто. – Совершенно мой.
Омои понял – бесполезно...
Ветер ударил соленым, синева сбоку погасла.
Щемящая тоска – запрятанная так глубоко, что только внезапно подступившие к глазам Наруто слезы обнажили ее жестокую суть проволочного каркаса, на котором распято было живое и любящее...
- Хочешь, узнаем что-нибудь о нем? – вздрагивая, бормотал Омои, не в силах больше терпеть боль ласки, предназначенной другому. – Хочешь, я его найду?! Хочешь?
Наруто молча качал головой, водя губами по его животу – вправо, влево... Странным и чужим движениям.
- Нет... – Капли, частые, быстро остывающие...
Страшные слезы сильного человека.
Вывернутая наизнанку душа.
- Да если тебе будет легче... – Омои пытался вывернуться, но держала странная сила – та самая, которая удержала серебристо-оранжевую машину над пропастью, вопреки ошибке пилота. – Если тебе будет легче – найду же!..
- Нет.
Наруто приподнялся на руках.
- Омои, скажи, - медленно произнес он. – Я чего-нибудь стою?
Омои прикинул.
- Около трехсот...
- Не по страховке! – перебил Наруто, невольно улыбаясь. – У меня от тебя порой крыша едет... Я – сам? Чего-нибудь стою?
Он даже не дождался ответа, качнул головой.
- Понял теперь?
- Ты прав... – пробормотал Омои, нащупывая свою футболку. – Ты чертовски прав. Ты просто невъебенная ценность. Ты не позволишь себе искать этого ублюдка.
- Вроде того, - согласился Наруто, ежась от посвежевшего ветра. – Эй! – он подозрительно прищурился. – Ты пошутил или всерьез?
- Не трогай меня больше, - сказал Омои, натягивая футболку. – Раз такой крутой, обходись без допинга. Мне от этого ни холодно, ни жарко, а ты...
- Что?
- Ноешь, - отрезал Омои. – Педик.
- Педофил, - вяло парировал Наруто.
- Да откуда я знал, что ей тринадцать? – огрызнулся Омои.
Наруто беззвучно смеялся. Слезы на его лице высыхали поразительно быстро, разглаживалась тонкая морщинка на лбу, лишь глаза блестели влажно и ярко.
- «Наруто, забирай ключи, я сегодня с ней!», - передразнил он, поднимаясь.
- Ты ее видел? – вскипел Омои, затягивая на узел банданы. – Ты эту жопу видел?
- О да, - ответил Наруто. – На ней было написано: «мне больше восемнадцати».
Омои досадливо сплюнул.
- Пошли отсюда.
Наруто легко поднялся и пошел следом, подбивая носком кроссовка попадающиеся на пути мелкие ракушки. Над морем выплыл порядочный маслянистый лунный кус. От него на поверхности воды заплясали прозрачные блики.
Подбив пятнадцатую ракушку, Наруто сказал вполголоса:
- Впрочем... все модели такие.
Омои повернул голову.
- А я о чем.
Они не могли поссориться.
Не поссорились даже тогда, когда Омои настоял на полном отказе от курения, внедрив жесткую систему «минус один», безжалостно сокращая лимит выкуренных сигарет на одну в день.
Наруто перечил, доказывал, злился. Рассказывал – да если не перекуры, когда отдыхать?
- Ты не на складе! – орал Омои. – Все! Дикси!
- Мамочка «Лонгина»! – отзывался Наруто.
- Пидааарас... – шипел Омои.
Его упорство победило. На то, чтобы бросить курить, у Наруто ушло меньше трех месяцев. У Омои – больше. Это было поставленное Наруто условие.
- Будем квиты, - дружелюбно сказал он.
Омои мог возразить – не у меня эпилепсия, а у тебя! – но не сделал этого.
Не смогли поссориться, не поделив рекламный концепт, не смогли поссориться, оказавшись в аэропорту без денег и билетов: деньги забыл Наруто, билеты – Омои, проведший бессонную ночь за рулем.
Грызлись постоянно, но постоянно же уступали – на шаг, другой. Попеременно или оба, находили быстрый компромисс, искали общие пути.
- Мне с тобой хорошо, - выдал как-то Наруто, опьяненный теплым пальмовым вином.
Омои пальмовое вино не переносил, поэтому недоуменно вскинул трезвые ехидные глаза.
- Пить тоже будем бросать?
- Иди ты... – Наруто перевернулся на бок, подложил ладонь под щеку.
Его глаза тихо сияли в полутьме гостиничного номера.
Узкая витая тропинка довольно бодро карабкалась вверх, петляя меж сероватых валунов. Наруто приложил ладонь ко лбу – козырьком. Солнце просочилось сквозь пальцы, окрасив мир в розовый. Несколькими метрами выше тропинка расширялась, каменела и исчезала за шершавым боком скалы. С нее сыпались голубые и зеленые искры.
- Слюда, - сказал Омои.
Он стоял позади, упершись руками в колени. Футболка на его спине потемнела.
- Чертова гора! - с чувством выдохнул он и выпрямился. – Технику сюда только вертолетами доставлять, Наруто…
- Техники-то… - ответил Наруто, не оборачиваясь. – Тропу надо посмотреть.
- Я до нее не доживу, - покачал головой Омои и потянулся распаленным и потемневшим от жары телом.
Наруто не ответил. Он прекрасно знал, что Омои выносливее его самого, и поддаваться на провокации не собирался. Его интересовала горная тропа, так игриво ускакавшая куда-то за поворот.
Скалы грели бока на полуденном солнце, тощие пучки трав золотились. Сочная, по колено, зелень, осталась позади. Вышли рано утром, половину пути одолели по холодку, и Омои спокойно отшагал положенное, но стоило только солнцу осатанеть, а Наруто увидеть цель, как его энтузиазм угас. Да, усталость, да… поесть бы не мешало. Найти в рюкзаке коробочку с таблетками. Но – вот же она, тропа! Рукой подать!
- Омои, - недовольно сказал Наруто, не отрывая взгляда от отполированной ледниками каменной гряды.
- Никуда не пойду, - отрезал Омои, выискивая глазами хоть какую-нибудь тень. – Я устал, мне плохо.
Он приметил большой валун, ссыпавшийся когда-то с одной из вершин, и вытянул руку.
- Давай туда.
Наруто беззлобно выругался и развернулся, подхватив лежащий у ног рюкзак. Черный тугой бок приятно холодил согнутую руку. В высокой траве возилась разная насекомая мелочь, с валуна от них в разные стороны брызнули черепично-оранжевые и шиферно-серые сцинки, быстрые, как ртуть.
Привалились к нагретому камню, расстегнули лямки и застежки на сумках и ремнях фотоаппаратов. Омои порылся в рюкзаке и извлек нагретую за день бутылку воды и теплое яблоко вместе со смятой коробкой таблеток. Яблоко, бутылку и таблетки он вручил Наруто.
- Никаких рук не хватит, - сказал Наруто, роняя яблоко. – Технику – вертолетом. Хорошо. Сегодня найдем место для стартовой площадки… Думаешь, тропа выдержит?
- Должна, - поразмыслив, ответил Омои, вгрызаясь в изрядно смятый бутерброд. – Но модель должна быть очень легкой, сам понимаешь… Или похудей.
- Легкая, мощная… - перечисляя, Наруто загибал пальцы. – Узкая.
- Бесшумная, - добавил Омои и задумался, приложив кончик пальца к носу. – Это самое сложное, Наруто. Мы хотим превратить горную тропу в гоночную трассу… но сдается мне, что тропы после этого эксперимента не останется. Гул и вибрации могут вызвать обвал.
- Не скидывать же децибелы в ущерб мощности.
Омои помотал головой:
- Все тебе мощности… На большую скорость не рассчитывай. Ладно, посмотрим…
Из глубокого кармана шорт он извлек исписанный блокнот с пристегнутой к нему на цепочке ручкой, показал Наруто.
- Протяженность трассы восемнадцать километров, девять поворотов, одна перемычка. Над трассой особо опасных булыжников нет, если поползет – поползет вниз. Тебе нужно будет держаться у стены. Перемычка слабенькая… Меня она волнует больше всего.
- Надо позвонить Конан и попросить чертежи, - озабоченно проговорил Наруто, слизывая с ладони таблетки. – Боюсь, прикроем мы это дело... Разработчики могут отказаться собирать нам такое чудо техники, да еще и одноразовое.
Омои искоса посмотрел на него.
- Не паникуй, любимый, - попросил он и откинулся назад, пристроив рюкзак между загорелых до черноты коленей. – Все будет хорошо. Есть у меня пара знакомых…
Наруто кивнул:
- Начинай звонить.
- Есть, сэр… - Омои мастерски скопировал военные американские интонации и откинулся назад, заложив руки за голову.
Наруто умолк. Широко распахнутые синие глаза прямо и безбоязненно смотрели на нависшую над ними горную гряду, на острые причудливые скалы и туманные верхушки.
Пальцами непроизвольно потянул стебелек камнеломки, сорвал пунцовый маленький цветок и тут же выпустил его из рук – не глядя.
Омои глянул на наручные часы.
- Тринадцать ноль-ноль, - оповестил он. – Новости на канале «Лонгин» и Ко.
Он прикрыл колени с хрустом развернутой газетой, полистал задумчиво.
- Где-где-где… Ага. «…грядущие проекты «Лонгина» хранятся в строгой тайне, поэтому остается только догадываться, каким новым рекордом завершится пребывание Узумаки Наруто в нашей стране…». Они в тебе не сомневаются.
- Я тоже в себе не сомневаюсь, - спокойно сказал Наруто, - но тропу надо посмотреть.
- Посмотрим, отщелкаем… - Омои запустил огрызком в греющуюся на солнце ящерицу. Огрызок с хрустом ударился о камень и оставил влажный след. – Измерим, подумаем… Во мне-то ты не сомневаешься?
- Нет, - сказал Наруто и улыбнулся. В его глазах промелькнула теплая нежность. – Мне с тобой повезло.
Омои тоже так думал. Он не ожидал, что первый проект принесет им моментальную и шквальную славу. Наруто, наученный «Лонгином», бил наверняка – смелость юного паренька, больного эпилепсией, будоражила умы. Осуждали и обсуждали, препятствовали и поддерживали, возмущались и восхищались. Главное – не могли молчать.
Наруто стал живой иллюстрацией безрассудства для реалистов и идеалом для людей, потерявших веру в себя на фоне тяжелого недуга.
Первый успех, с трудом вырванная из рук бюрократов поездка к роковому для каскадера прошлого ущелью, первые статьи и волна возмущения, первая оппозиция и оппозиция оппозиции… Наруто относился к этому со спокойной сосредоточенностью человека, делающего свое дело, и как-то даже пояснил Омои:
- Пусть… мне с такой рекламой проще деньги зарабатывать.
Омои тогда понял – парень повзрослел. Ему нужны были деньги – на постоянные переезды, оборудование, взятки, визы, таможню, технику, съемочную группу и прочие расходы. Растущие счета разгребала Конан, которая аккуратно вела отчетность, и поначалу только губы поджимала, списывая в минуса огромные суммы. Уже спустя полтора года она повеселела – положение медленно, но верно выравнивалось. Выбранный Наруто лейбл «Лонгина» стал востребован. Спортивные сумки, футболки, кроссовки и куртки с оранжевым росчерком стали символом свободы людей с ограниченными возможностями, а чуть позже – и тех, кто боролся за право самореализации вопреки всему.
Оранжевый росчерк на серебряном поле… даже Омои не знал, что Наруто вложил в этот логотип. Спрашивал пару раз, надеясь извлечь для себя что-то полезное, но Наруто пресекал любую попытку:
- Тебе какое дело?
Пришлось решить – наверняка опять что-то, связанное с Саске.
Он явно злился, и Омои оставил эту тему в покое, хотя уже привык к тому, что раздражающая его сначала любовь Наруто – это данность, обычный и непреложный факт. Жить и работать эта любовь Наруто не мешала. Бывало, убегал куда-нибудь посидеть в одиночестве и пошвырять камешки в воду, но с кем не случается?
Чулками и косметикой Наруто не увлекался, наложить на Омои лапы не стремился. О своей личной жизни не распространялся, а Омои не спрашивал, хотя точно знал – она имеется.
Конан разрешила все сомнения, объявив с достоинством:
- Он спит с моим мужем.
Ее это обстоятельство несказанно радовало, а у Омои ум за разум зашел, да и видеть Наруто, заласканного до вспухших на плечах и спине полос, было неприятно.
Спасало то, что в родной город возвращались редко и всегда ненадолго. Наруто словно боялся знакомых улиц и названий, мрачнел, замыкался, становился раздражительным и колким.
Расспросы Сакуры, восторженная нежность Шизунэ, крепкие объятия Цунадэ... Секс с Пейном.
В подробности Омои не вдавался – тошнило. Он предпочитал видеть Наруто в окружении восхищенных баб, нежели рядом с каким-нибудь педиком. Пейна он видел – одурманенный маньяк, упаковывающий мощные бойцовские плечи в дорогую костюмную ткань.
Как Наруто с ним спутался – неизвестно, но отношения их смахивали на отношения опустившегося божества и его единственного жреца. Наруто усаживался на пол рядом с креслом Пейна, укладывал локоть ему на колени и подолгу слушал, рассеянно поглаживая кончиками пальцев обнаженную кожу его запястья.
Пейн поглядывал на него не без благосклонности, но довольно равнодушно.
Тот бред, что он нес, был способен вытерпеть только Наруто. Омои, рационалист до мозга костей, абстракцию не воспринимал вовсе.
Конан обожала Пейна молча и властно.
- Ревность, - сказала она как-то обескураженному Омои, – это попытка отнять у любимого человека его маленькие радости? Разве так можно?
И посмотрела с укоризной, словно это Омои единственный в мире рассадник ревности.
Пейн оценил Омои кратко:
- Не потеряй это, - обратился он к Наруто. – Полезная кровь.
Омои закусил губу, вышел и больше желания пообщаться с этим типом не высказывал.
Наруто, узнав о причине, рассмеялся:
- Это был комплимент. Вроде того, что ты мой талисман.
- Спасибо, любимый, - мрачно ответил Омои.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |