Татьяна Викторовна Полякова 11 страница

– Подожди здесь, – сказала я Машке и направилась туда.

В рюмочной за столами на металлических ножках толпилось человек шесть мужиков, из тех, кого обыватели именуют алкашами. Не бомжи, но уже близки к этому. Вели они себя, однако, сдержанно, говорили вполголоса. На меня внимания не обратили. Ближе к стойке стояло еще три стола, покрытые клеенкой, возле них по четыре стула, надо полагать, эти места предназначались публике почище. За одним из столов сидели двое парней, по виду студенты, и уплетали яичницу, о чем-то жарко споря.

За стойкой, зорко поглядывая на алкашей, стояла женщина лет пятидесяти, невысокая, худая, но вид имела такой, что было ясно: ей лучше не перечить. Почему-то во всех рюмочных я встречала женщин одного и того же типа, словно работают там родные сестры.

Мое появление не осталось незамеченным, она выжидающе смотрела, как я иду к стойке.

– Мне бы Аркашу, – сказала я, поздоровавшись.

– Зайди во двор, – ответила женщина. – Он там.

Выйдя из рюмочной, я кивнула Машке, и мы вместе направились во двор. Невысокий плотный мужчина с седой шевелюрой перетаскивал ящики в подсобку, выгружая их из стоящей здесь же «Газели».

– Вы Аркаша? – спросила я, подходя ближе.

Он поставил ящик на землю и хмуро посмотрел на меня, потом на Машку.

– Идемте, – бросил нам, и мы вошли в дом. По лестнице поднялись на второй этаж, Аркаша шел впереди, тяжело ступая.

Мы оказались в небольшой комнате, что-то вроде офиса, из нее вел узкий коридор, который закончился дверью. Аркаша достал из кармана ключ и отпер ее. Комната была метров девять, без окна, справа еще дверь.

– Там туалет, – сообщил Аркаша. – Располагайся. Которая из вас? – поинтересовался он. Я кивнула на Машку. – Звать как?

– Маша.

– Ну а меня Аркадий. Держи ключ. В углу чайник, разносолами кормить не обещаю, но с голоду не помрешь.

– Женщина в рюмочной… – начала я, но он меня перебил:

– Не бойся, она никому не скажет.

– Ваша жена?

– Вроде того.

Он повернулся и ушел.

Машка беспомощно огляделась. Комнатушка вызывала уныние. Продавленный диван, стол в углу, на полу электрический чайник. На столе на жестяном подносе чашка, тарелка с печеньем и пакетики чая.

– Похоже на камеру, – вздохнула Машка, садясь на диван, потрогала подушку в грязной наволочке, зачем-то передвинула плед в ярко-красную клетку.

– Потерпи, – сказала я. – Это ненадолго. Я тебе книжек прихватила. Читай и отсыпайся.

– Ага, – кивнула она.

Мне не хотелось уходить, не хотелось оставлять ее в этой комнате без окон.

– Ты ведь побудешь немного? – спросила она.

– Конечно. – Я устроилась рядом с ней на диване. Я не знала, что сказать, и она молчала, небось думала о своем муже, потому что через какое-то время спросила:

– А если они… если они придут к нему?

– Не выдумывай. Ник считает его малахольным, и он понимает, что я ему никогда не доверюсь.

– Тебе Ник обязательно задаст вопросы.

– Возможно, такое желание у него и возникнет, но я не стану этого дожидаться. Я же сказала, если что, я смоюсь.

– Зачем тебе вообще уходить, ведь мы все решили?

– Хочу посмотреть, как будут развиваться события.

– Врешь ты все, Юлька, – вздохнула она. – Ты не хочешь уезжать. Ты не хочешь оставлять сына.

– Конечно, не хочу, – согласилась я.

– Значит, мы простимся навсегда? – Она смотрела на меня, как ребенок, для которого слово «навсегда», в сущности, ничего не значит и все же пугает.

– До прощания еще далеко. Давай сначала посмотрим, что из всего этого выйдет. В прошлый раз я тоже паниковала, и ничего, обошлось.

– Ты не сказала мне, что нашла документы, и про Кузьминскую ничего не сказала. Почему?

– Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь.

– Я ведь говорила: без меня тебе будет легче, – задумчиво произнесла она.

– Легче – нет, может быть, спокойнее. Если я буду знать, что ты в безопасности и рядом с тобой твой муж, – это уже счастье. Понимаешь?

– Если бы я не встретила Тони, ты бы не стала ничего от меня скрывать. И мы были бы вместе. Ты ведь не считаешь меня предателем?

– Что за чушь, конечно, нет. Я любила Пашку, а ты любишь Тони. И это правильно.

– Ладно, иди, – вздохнула она. – Буду читать и постараюсь не свихнуться от скуки. Здесь есть телефон?

– Он тебе не нужен! Обещай мне, что ты не станешь звонить и вообще не выйдешь из этой комнаты.

– Обещаю. Только не смотри на меня так. Сейчас ты похожа на Лидию Григорьевну, помнишь нашу училку по химии? – Машка улыбнулась, и я вместе с ней.

– Хорошо, я ухожу. Запри за мной.

Машка поднялась и проводила меня до двери, я слышала, как повернулся ключ в замке, и стала поспешно спускаться по лестнице.

Вечером я была у Виссариона. Он кивнул мне и сказал:

– Проблема.

– В чем дело? – насторожилась я.

– Того, кто нам нужен, нет в городе.

– Когда появится?

– Сказали, дней через пять.

– Скверно, – буркнула я.

– Можно поискать кого-то еще, но это опасно.

– Нет, – покачала я головой.

– За Машку не беспокойся, – продолжал Виссарион. – Аркаша хороший человек. Пять дней не такой уж большой срок.

Ответить мне было нечего. Я думала о Машке. Вряд ли пять дней взаперти ее обрадуют, но выхода, похоже, нет. Я направилась к роялю, но вдруг, повернувшись к Виссариону, спросила:

– Слушай, а что ты делал раньше? Ну, до того, как открыл кафе?

– Сидел, – ответил Виссарион.

– Долго?

– Да почти всю жизнь.

– Понятно, – кивнула я, зная, что продолжать расспросы бесполезно.

Два дня ничего не происходило. Напряжение во мне росло, а вместе с ним и страх, но Ник не появлялся, и Машкой никто не интересовался. В пятницу Рахманов позвонил и предложил вместе пообедать. Я заехала за ним в контору, он был хмур, выглядел усталым, но, в общем, вел себя как обычно. Я совсем было решила, что его приглашение никакого отношения к недавним событиям не имеет, как вдруг во время десерта он спросил:

– Куда это твоя подруга уехала?

– Машка? – удивилась я.

– Ну, да.

– Я даже не знала, что она уехала. Мы виделись два дня назад, я отвозила ее к психиатру. Никуда она не собиралась.

– Странно. Тебе-то уж она должна была сказать.

– Какое тебе дело до Машки? – нахмурилась я.

– Мне – никакого. А вот Антон, по-моему, недоволен. Она сказала, что уехала к тетке. У нее есть тетка?

– Наверное. У всех есть тетки, почему бы и у нее не быть? Странно, что тебя это так беспокоит.

– Может, твоя подружка завела кого-нибудь на стороне? – усмехнулся он.

– Не болтай чепухи. Она любит Тони. К тому же измена вовсе не в ее характере.

– Жаль, что вы в этом с ней так непохожи, – съязвил он.

«Значит, они ее ищут, – вихрем пронеслось в голове. – Чего ж Ник до сих пор у меня не появился? Рахманов предпочитает выглядеть в глазах Антона безупречным другом? Хорошо, если так. Потянем время, а там, глядишь, что-то прояснится со Старковым, они решат эту проблему, или выяснится, что ничего особо опасного она с собой не несет. Мне нужно еще хотя бы три дня», – твердила я мысленно.

Вечером объявился Ник, позвонил по телефону.

– Чего это ты спрятала свою подружку? – весело поинтересовался он.

– Вы что, все с ума посходили? Сегодня Рахманов о ней выспрашивал, теперь ты. Что, собственно, случилось?

– Да ничего, радость моя. Все нормально. Любопытство одолело: кто ж тебе подсказал, а? Очень, очень мне интересно.

– Ты говоришь загадками, а у меня нет ни малейшего желания их отгадывать. Где Машка, я не знаю, звонила ей после разговора с Рахмановым, она не отвечает. Тони говорит: поехала к тетке.

– Конечно, куда ж еще. Ладно, к тетке так к тетке. Время терпит, не век же ей у тетки сидеть.

Я повесила трубку, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле. Ник ее ищет. То, что он не явился ко мне, а предпочел поболтать по телефону, вселяет некоторые надежды. Он сказал: время терпит. Надеюсь. Теперь надо быть вдвойне осторожной, Ник наверняка приставил кого-нибудь за мной приглядывать. Пусть походят, посмотрят, я не против. Только бы этот парень поскорее вернулся, только бы успеть с паспортами…

Я очень боялась за Машку и изнывала от желания ее навестить. Но точно знала, что делать этого нельзя. Тони меня, конечно, тоже беспокоил. Я пыталась представить, как прошел его разговор с Рахмановым, смог ли он сдержаться, ничем не выдать себя? Я гнала прочь эти мысли, но они возвращались вновь и вновь.

Наконец в понедельник Виссарион позвонил мне часа в два.

– У Натальи зуб разболелся, приди ее подменить, – сказал он.

Я бросилась в «Бабочку». Наталья в самом деле маялась зубами, сидела, подперев щеку кулаком, и тихонечко поскуливала.

– Иди уж, – кивнул он ей. – Юлька тут за тебя присмотрит.

Она весьма неохотно поднялась и направилась к выходу.

– Ну, вот, – сказал мне Виссарион. – Он вернулся. Паспорта будут готовы завтра утром.

– Спасибо, – выдохнула я.

В кафе не было ни одного посетителя, торчать на кухне не было надобности, и я устроилась рядом с Виссарионом пить чай. Вместо радости, что завтра наконец все кончится и Машка с Антоном будут далеко отсюда, на меня вдруг навалилась страшная тоска. Я пыталась представить, как буду жить без нее, и не могла. «Ерунда, – утешала я себя. – В конце концов привыкну. А если нет… я ведь могу уехать к ним. Когда-нибудь, где-нибудь мы опять будем вместе».

Зазвонил телефон, Виссарион снял трубку, сказал «да» и протянул ее мне.

– Слава богу, что я вас застал, – услышала я голос Антона. – Как ваши дела?

– Отлично. Надеюсь, у вас тоже все в порядке?

– Да, конечно.

«Какого черта ты звонишь? – зло думала я. – Ведь я предупреждала, только в крайнем случае…» И вместе с тем порадовалась, что он сказал «да, конечно», выходит, позвонил просто так. Его, как и меня, переполняет беспокойство, и он хотел слышать мое «отлично», чтобы удостовериться: ничего страшного не случилось. Он молчал, наверное, пытался найти какие-то слова, на первый взгляд ничего не значащие и вместе с тем такие, чтобы мой ответ хоть что-то для него прояснил.

– Маша не появилась? – спросила я как можно естественнее, не исключая возможности, что кто-то сейчас слушает наш разговор и тоже пытается в ничего не значащих словах понять нечто важное.

– Нет. Я беспокоюсь. Я очень беспокоюсь.

– Она приедет и все объяснит. Возможно, тетка чувствует себя хуже и у Маши просто нет времени…

– Юля, она звонила, – сказал он. – Она звонила сегодня. Просила ничего вам не говорить. Я обещал, но потом… Юля, я…

В первую секунду меня оглушило, как от удара в висок.

– Когда? – резко спросила я, но голос сорвался.

– Почти два часа назад. – В следующее мгновение я рванула к выходу, забыв повесить трубку, откуда Тони чужим голосом кричал мне вдогонку: – Юля, ради бога, будьте осторожны!

«Спокойнее, спокойнее, – пыталась я усмирить себя, садясь в машину. – Допустим, они поставили у него прослушку. Чтобы установить, откуда звонили, им понадобится время. Вряд ли Машка звонила из рюмочной. Там недалеко на углу есть телефон-автомат. Она вышла из дома, ее могли видеть, – лихорадочно думала я, срываясь в панику. – Два часа для Ника – это много, черт, это так много. Только бы она сразу вернулась к Аркаше!» Мысли путались, сердце бешено билось о ребра. Я хватала ртом воздух, боясь, что упаду в обморок, и выжимала из машины все, на что она была способна. Взгляд мой то и дело возвращался к циферблату часов, мне казалось, что время так пойдет медленнее и я успею.

Я пыталась понять, сколько у меня есть времени, пыталась убедить себя, что оно у меня еще есть. Машка звонила почти два часа назад, если звонила из автомата, они уже где-то там, прочесывают дом за домом. «Я успею, – твердила я. – Я успею. Если они увидят мою машину… если сейчас наблюдают за мной, я, как последняя дура, приведу их туда…» Но я уже не могла думать об осторожности и только продолжала гипнотизировать стрелки часов.

Я выехала на Третьякова и посмотрела в зеркало. Никто не преследовал меня. Проеду мимо рюмочной, где-нибудь оставлю машину и вернусь к дому. Но вместо этого мне хотелось заорать: «Машка!» – и броситься наверх, в комнату без окон.

Возле рюмочной двое алкашей ругались, размахивая руками. «Машка там, благополучно вернулась, а я спятила, что веду себя по-дурацки». Оказавшись в переулке, я немного успокоилась. Несколько машин проследовали дальше, одна, вторая. Никто не обращал на меня внимания. Я вышла и дворами побежала назад, не в силах медлить.

Во дворе Аркаша возился с «Газелью», капот был поднят, и он, досадливо чертыхаясь, что-то под ним разглядывал. Я вздохнула с облегчением. Все в порядке. Не стал бы он вот так ковыряться в моторе…

– Привет, – сказал он, заметив меня, и принялся вытирать руки грязной тряпкой.

– Машка сегодня звонила, – произнесла я, поразившись тому, с каким трудом говорю. – Она выходила из дома?

– Нет, из рюмочной звонила. Из зала, там у нас телефон. Между прочим, я ей не сторож, захотела и позвонила. Сказала: срочно. Я ваших дел не знаю…

– Где она сейчас?

– Наверху, – удивился он. – Где же еще? Да ты не нервничай: когда она звонила, в рюмочной никого не было, только участковый наш, хороший мужик, между прочим. – Аркаша вместе со мной вошел в дом. – Сегодня у нас вообще тихо, занимались санитарной обработкой. Открылись к обеду, алкашей Верка разогнала, вот и были только Федорыч, да минут двадцать назад парень пришел… Куда он делся-то? Шашлык заказал… Вот ведь…

Мы стояли напротив пустого зала, только за ближайшим к стойке столом сидел мужчина в милицейской форме и с удовольствием пил чай, болтая с барменшей.

– Парень? – переспросила я, мысль еще не облеклась в слова, а я уже бежала наверх, туда, где была комната без окон, и грудь распирало от крика, потому что я сразу увидела: дверь в комнату приоткрыта.

Я замерла в трех шагах от этой двери. Сзади, тяжело дыша, бежал Аркаша. Я глотнула воздуха и вошла.

Машка лежала на полу, половину черепа разнесло выстрелом в упор, на меня пустой глазницей смотрела страшная кровавая маска.

– Ух ты, господи, – простонал Аркаша.

– Как парень выглядел? – спросила я и стала шарить по карманам в поисках сигарет. Я стояла лицом к двери, чтобы не видеть Машку.

Аркаша пожал плечами:

– Светловолосый, рожа мерзкая, глаза какие-то чудные, похоже, наркоман, лет тридцать.

– Ник, – кивнула я. – Сам пришел.

– Что делать-то, а? – нервно оглядываясь, спросил Аркаша. – Ментов вызывать? Уходи, – сказал он мне, – я им что-нибудь наплету, скажу, она комнату у меня снимала… черт… надо же, связался с вами. Уходи, – повторил он.

Я боялась еще раз увидеть растерзанное лицо Машки, но покинуть ее тоже не могла, как будто она притягивала меня, просила «не уходи», и тут я поняла, что спешить мне некуда.

– Чего ты стоишь? – накинулся на меня Аркаша. – Мало мне проблем? Ей ты уже не поможешь.

Так и есть. Не помогу. Я подумала о Тони. Как это страшно, что он ждет ее, надеется, а ее уже нет… Я должна проститься с ней, сказать что-то… наверное, должна. Только я не знала, что. В голове стоял ровный гул, как будто где-то вдали надсадно били в барабаны.

Я подошла к Машке и взяла в руки ее еще теплую ладонь, пальцы были неподатливы, когда я целовала их. Машки нет. Нигде. И что бы там ни болтали проповедники всех мастей, никогда не будет.

– Прости меня, – сказала я единственное, что пришло в голову.

– Аркаша, – донеслось снизу. – Что там у тебя за крики? Случилось чего?

– Да уйдешь ты, наконец? – зашипел Аркаша.

Я резко выпрямилась, Машкина ладонь упала на пол, и я пошла к лестнице. По ней поднимался участковый, задрав голову вверх. Я поравнялась с ним, он посмотрел как-то странно и тут же отвел взгляд, слишком поспешно, слишком нервно, и я вдруг поняла: не было никакой прослушки. Он просто увидел Машку, случайно оказавшись в рюмочной в тот момент, когда она спустилась позвонить. Я знала, как работает Ник. Машкина фотография наверняка была у всех его приятелей-ментов, и этот один из них. Он позвонил Нику и, ожидая его, сидел и болтал с барменшей, боясь, что птичка упорхнет, чего доброго. И о комнате наверху он знал и отвлекал тетку, чтобы Ник беспрепятственно мог подняться. Я остановилась и внимательно посмотрела на него, хотела запомнить его лицо, вот такое, с ускользающим взглядом, губами, которые нервно дергались.

– Чего случилось-то? – спросил он.

– Горе у меня, дядя, – ответила я. – Большое. А у кого-то, может, счастье.

– А-а-а… А что за крики?

– Аркаша объяснит, – ответила я, обходя его.

На мгновение мне показалось, что мент меня остановит, но он прижался к стене, и я прошла мимо него по узкой лестнице.

– Федорыч! – донеслось сверху. – Иди скорей сюда…

Я быстро спустилась вниз, направилась в переулок, села в машину. За окнами мелькали дома, а я не могла понять, куда и зачем еду. «Надо было остаться с ней», – вяло подумала я и стиснула зубы. Машки нет, и «с ней» – значит, нигде и ни с кем. Вот так.

Какое-то время я бессмысленно петляла по городу, пока опять не подумала о Тони. Надо ему позвонить. Эта мысль вызвала острую боль. Я притормозила, вышла из машины. Заметив скамейку, устроилась на ней, сидела и разглядывала свои ноги. Я не знала, сколько прошло времени, может, час, может, больше. Вновь подумала о Тони, но так и не смогла заставить себя позвонить ему.

В конце концов я поехала домой. Прошлась по квартире, взгляд останавливался на давно знакомых вещах, и все здесь казалось мне чужим. Двигаясь очень медленно, точно я вдруг ослепла, собрала кое-какие вещи, сложила их в спортивную сумку. Достала из шкафа берет, Машкин подарок, долго держала его в руках, потом кинула в сумку. Прошла в ванную, где у меня был тайник, достала пистолет, сунула его за пояс джинсов. Телефон в прихожей вызывал острую неприязнь, едва ли не ненависть.

«Я должна позвонить Антону», – вновь подумала я и представила, как он нервно ходит по квартире, ждет, надеется. Я не знала, что скажу ему, и все-таки набрала номер. Он снял трубку сразу же, наверное, стоял возле телефона.

– Юля, – услышала я его голос и поежилась.

– Я опоздала, – с трудом выговорила я. – Машки нет.

– Что? – растерялся он.

– Машки больше нет, – повторила я. – Рюмочная на Третьякова, это в Саблино, сейчас там, наверное, милиция, – сказала я и добавила: – Простите. – Я хотела повесить трубку, но он вдруг крикнул:

– Подождите. Где вы? Что вы собираетесь делать?

– Простите, Тони. – Я торопилась закончить разговор, мне было невыносимо слышать его голос и думать о Машке.

– Стойте, – взмолился он. – Я должен похоронить ее, – потерянно произнес он. – Обещайте, что вы мне позвоните.

– Да, конечно.

Я повесила трубку и вдруг подумала: когда ты один, все становится проще. Не надо ни о ком заботиться, наверное, поэтому у тебя больше шансов выжить. Только вот зачем?

Я прикинула, где сейчас может быть Ник. Наудачу позвонила в несколько мест, где он, вполне возможно, пьянствует сейчас в компании друзей. Мне повезло почти сразу. Охранник из ночного клуба сообщил, что Ник сидит у них.

– Не говори ему, что я звонила, – попросила я. – Эта сволочь от меня прячется, а мне надо его повидать.

– Приезжай, только я бы тебе не советовал встречаться с ним сейчас, – сказал парень. – Он пьян в стельку и злой как черт.

– Переживу.

Бросив трубку, я взяла сумку и пошла к выходу. Задержалась возле плаката, Че улыбался мне, и я сказала:

– Прощай, команданте, – а потом прижалась губами к его губам, и на какое-то мгновение мне показалось, что он мне ответил.

В клуб я вошла с черного хода. Парень, открывший мне дверь, кивнул вместо приветствия и буркнул:

– Он у себя.

У себя, значит, в одной из задних комнат, которую Ник облюбовал уже давно. Хозяином клуба был Долгих, и Ник чувствовал себя здесь как дома. Я поднялась на второй этаж, коридор был пуст, подошла к нужной мне двери и достала пистолет.

Ник был один, сидел, облокотившись на стол, лицо его было бледным, глаза бессмысленно таращились в пустоту, он отупел от выпивки. На столе стояло две бутылки, обе пустые, посуда.

– Ник, – позвала я. Он перевел взгляд на меня и криво улыбнулся:

– Салют, радость моя. Садись, выпей со мной.

И тут его взгляд зацепился за оружие в моих руках. Выражение его глаз изменилось, он мгновенно протрезвел, вскочил, рука метнулась под распахнутый пиджак, но в ту же секунду я выстрелила, один раз, второй, третий… Ник удивленно замер, а потом рухнул на стол и начал медленно с него сползать, увлекая за собой пустые бутылки, бокал, тарелки, которые со звоном упали на пол.

Я подошла к нему, перевернула на спину и заглянула в его лицо. Оно было странно спокойным. Непривычно мягкое выражение его поразило меня, я никогда Ника не видела таким. Глаза все еще смотрели удивленно, рот чуть кривился, как будто Ник силился улыбнуться. Он казался очень молодым и почти красивым, если труп вообще можно назвать красивым.

Трудно было думать о Нике как о трупе. Наверное, я бы не удивилась, если бы он сейчас вдруг хихикнул, а потом, поднявшись, заявил: «Хватит валять дурака». Но я знала, он никогда не поднимется. Все три пули попали ему в грудь, на полу под ним натекла лужица крови. Я вздохнула и закрыла его глаза, вновь поразившись тому, каким безмятежным стало его лицо, точно он наконец избавился от непосильного груза.

Мне давно было пора уходить, но что-то удерживало меня здесь, может быть, его предсмертная улыбка. Я услышала топот ног за дверью и резко выпрямилась. Дверь распахнулась, и в комнату один за другим вбежали трое охранников. Они с очумелым видом смотрели на труп у своих ног, а я кивнула на пистолет:

– Не возражаете, если я уйду? Как видите, настроена я серьезно.

Старший из охранников поднял на меня глаза и покачал головой, точно в досаде.

– Допрыгался, придурок, – сказал зло и добавил: – Собаке собачья смерть. Мы ничего не видели, – кивнул он мне и покосился на своих товарищей, те растерянно переглядывались. – Вы поняли? – повысил он голос, они, точно очнувшись, кивнули в ответ. – Уходи через черный ход, – сказал он мне. – Ментов вызовем через двадцать минут, надеюсь, тебе хватит этого времени.

– Хватит, – ответила я.

Наклонилась и поцеловала Ника в губы. Не знаю, почему я это сделала. В тот момент мне казалось, что он в самом деле был мне другом. Чокнутый сукин сын, который иногда мог удивить. А, может, мне вдруг стало горько оттого, что не было на свете человека, который по нему заплачет, как не было человека, который заплачет по мне. Я выпрямилась под растерянными взглядами парней, один из них посторонился, пропуская меня к двери, я вышла в коридор, не удержалась и еще раз взглянула на Ника. Мне показалось, что улыбка на его лице стала шире.

Я вернулась в машину, у меня есть двадцать минут. Достаточно, чтобы покинуть город, но делать этого я не собиралась. Еще только увидев Машку, там, в комнате без окон, я поняла: никуда отсюда не уеду. Когда-то я обещала ей: если не смогу посадить всю эту свору в тюрьму, то попросту их перестреляю. Пришло время отвечать за свои слова.

Для начала следовало позаботиться о надежном убежище, и я подумала о доме Ника, где недавно пряталась. У меня не было от него ключей, и я отправилась на квартиру Ника. Странно: в тот момент мысль о том, что я должна быть осторожной, должна прятаться, ни разу не пришла мне в голову. Я была спокойна и сосредоточенна. Оставила машину возле подъезда и поднялась в квартиру. Связку ключей я нашла в ящике стола на кухне, забрала все. Я не очень верила, что Ник хранил документы, которые взял из машины убитой Елены, в своей квартире, впрочем, я не была уверена, что взял их именно он. Но тщательно обыскала квартиру, не торопясь и ни разу не взглянув на часы. Время вроде бы меня совсем не интересовало. В спальне за картиной обнаружила сейф, ни один из ключей к нему не подошел, да и комбинации цифр я не знала. Если честно, документы в тот момент мало меня заботили, я уже все решила, и, найду я их или нет, особого значения не имело. Просто подумала: если они в сейфе, кое для кого это окажется неприятным сюрпризом.

В тумбочке лежала пачка долларов, я сунула ее в карман и пошла к выходу. Машину я оставила в двух кварталах от дома Ника и в пригород добиралась на автобусе, по дороге купила в магазине краску для волос. Вышла за две остановки до цели моего путешествия и оставшуюся часть пути прошла пешком. Дома вокруг за высоченными заборами выглядели необитаемыми. В таких домах людей мало волнует, что творится у соседей, в ту минуту я могла лишь порадоваться этому.

Я подошла к калитке, достала связку ключей, один из них подошел к замку, и калитка открылась с мягким скрипом. Я заперла ее и не торопясь поднялась на крыльцо. Сигнализации в доме не было, по крайней мере, в то время, когда я отсиживалась здесь. Два замка, три оставшихся ключа на связке. Позади дома была калитка, выходившая в переулок, ее я видела из окна кухни, четвертый ключ, должно быть, от нее.

Повернула ключ в замке, шагнула в холл и огляделась, потом закрыла дверь. Немного постояла, прижавшись к ней спиной. На некоторое время этот дом должен стать моим убежищем. Я усмехнулась, усмотрев в этом недобрую шутку. Не спеша прошлась по первому этажу, бросив сумку в холле. Потом решила сварить кофе и вот тогда обратила внимание на листок бумаги, исписанный аккуратным мелким почерком. Он был прикреплен магнитом к дверце холодильника. Письмо Ника. Я сняла его и стала читать. «Салют, моя маленькая дрянь. Если ты это читаешь, значит, я на небесах. Впрочем, вряд ли меня туда пустят, ну да ладно. Что, хлопнула папулю? Радуешься? Ну-ну… Хотя я думаю, что особого счастья ты от этого не испытываешь. Может, самонадеянно с моей стороны, но я все-таки надеюсь, что ты обо мне поплачешь. Я бы тебе в этой малости не отказал. Так что и ты уважь старого друга, скажи что-нибудь, типа: «Было и в нем что-то хорошее…», допустим, хорошего во мне кот наплакал, но я любил тебя, как умел. Не думай, что я стремлюсь оказаться на том свете, ничего подобного. Я надеюсь, что через пару дней разорву это письмо и выпью за упокой твоей души, уронив скупую мужскую слезу. Год назад я был бы в этом уверен и не стал бы заниматься каллиграфией, но теперь… как знать, как знать. Я вот тут на досуге поразмыслил и решил, что это, в сущности, неплохой выход для меня. Твои дальнейшие действия предугадать нетрудно, я ведь всегда тебя насквозь видел, дрянь ты моя ненаглядная, так что сунь нос в мой компьютер, он в спальне, может, кое-что тебе пригодится. Зная твои намерения, уверен, расстались мы ненадолго, буду ждать тебя у дверей в преисподнюю, чтобы ты не робела и поняла: здесь все, как дома, ничего нового, и лица все до боли знакомые… Все могло быть иначе… ну, не беда, так тоже неплохо. PS. Кстати, я всегда терпеть не мог твою Машку, бесполезное, вечно хныкающее существо, пристрелю ее с удовольствием».

Я сложила письмо, сунула его в карман, прошлась по кухне, потом сползла по стене на пол и заревела. Я плакала, размазывая по лицу слезы, и беспомощно повторяла: «Сукин ты сын».

Мне трудно было понять, кого я оплакивала в ту минуту: Машку, или Ника, или их обоих. Я всхлипывала, часто дыша, и уже не вытирала слезы, они скатывались по моим щекам и падали на безвольные руки, потом дыхание стало ровнее, и я понемногу начала успокаиваться. Когда слезы высохли, я поднялась с пола и пошла в ванную, умылась и посмотрела на себя в зеркало. Жалкая, растерянная физиономия, самой себе я показалась глупой самонадеянной девчонкой, которая ушла слишком далеко от дома и заблудилась.

– Ничего, – сказала я и подмигнула своему отражению. – Больше я никогда уже не заплачу, потому что оплакивать мне теперь некого.

Эта мысль неожиданно принесла странное успокоение, и с той минуты я приучила себя не думать о Машке, то есть я, конечно, о ней думала как о живой, вспоминая нашу юность, ее привычки, смешные случаи, которые происходили с нами (слава богу, было и такое), но никогда не думала как о мертвой, торопясь забыть ее обезображенное лицо.

Я вернулась в кухню, выпила кофе и пошла в спальню. На прикроватной тумбочке лежал ноутбук. Я включила его, присев на корточки, и через несколько минут смогла убедиться, что Ник в самом деле хорошо знал меня, по крайней мере, в своих предположениях о том, что я буду делать дальше, он не ошибся. Были у него бумаги Павла или их все-таки забрал кто-то другой, не знаю, но одно несомненно: для Ника не являлось секретом, кто рука об руку с Долгих сколачивал здесь свои миллионы, и на всех семерых он собрал досье. Самые подробные, о каких только можно мечтать. Я читала их, делая для себя пометки, и вновь вернулась мыслями к Нику, но уже не чувствовала при этом боли и, отключая ноутбук, сказала:

– Спасибо, друг, – уверенная, что он услышит. Мне даже показалось, что он, по обыкновению, хихикнул в ответ.

В ту ночь я так и не смогла уснуть, может, потому, что была в доме Ника, лежала в его постели и не могла не думать о нем. Он написал: «Все могло быть иначе». Наверное, могло, если бы он был другим, если бы я была другой, если бы встретились мы по-другому и прожили совсем иную жизнь. В ту ночь я простила ему свой страх и свою боль, все, за что я так долго и люто ненавидела его, простила ему, но точно знала: я снова убила бы его, потому что простить ему Машку не могла. Я подумала о Тони, и мне очень захотелось позвонить ему, услышать его голос, наверное, я просто боялась одиночества, хотя и не хотела сознаться в этом. Конечно, я не позвонила. Звонить отсюда было бы верхом глупости. Меня, наверное, уже ищут. Мобильный телефон я оставила в машине, так что Тони тоже мне не позвонит. Свернувшись калачиком, я разглядывала стену напротив, а дождавшись рассвета, вновь заняла место перед компьютером. Распечатала семь фотографий и повесила их на стене. Семеро мужчин смотрели на меня, кто улыбаясь одними губами, кто скалясь в полный рот, двое выглядели очень серьезными, Долгих смотрел без улыбки, насмешливо, точно спрашивая: «Ну, и что дальше?»

Дата добавления: 2015-08-29