Татьяна Викторовна Полякова 8 страница

– Так вы хотите попробовать? – с насмешливым удивлением спросила я.

– Хочу, – отрезала она и в тот момент меньше всего походила на влюбленную бабу, которую провел какой-то подлец.

– Что ж, – пожала я плечами. – Дело ваше. Правда, опасное, если вы рассчитываете на его любовь, то, скорее всего, зря. Он жену убил, говорят, они были счастливой парой до той поры, пока она имела неосторожность влезть в его дела.

– Я всегда помню об осторожности, – кивнула она. – Я хотела поговорить с вами о другом. Того, что я узнала, хватило, чтобы понять, с кем я имею дело, но этого недостаточно, чтобы изменить ситуацию. Даже для статьи нужны доказательства. Вы понимаете? Иначе в ней будут лишь голословные обвинения, от которых он попросту отмахнется. – Она опять взглянула на меня, а я почувствовала, как по спине прошел холодок. Не оттого, что вновь заподозрила ее в коварстве, нет, я была далека от этого, я верила ей, по крайней мере, верила, что в ту минуту она была искренна. Это был холодок близкой опасности, предчувствия, если угодно, но оно не испугало меня, скорее, наоборот. А еще меня поразил ее взгляд. Я опять пожала плечами.

– Если вы хотите знать, есть ли у меня какие-нибудь доказательства, я вам отвечу – нет. Да и откуда им взяться? Никто в этом городе вам не поможет. Никто. А если и найдутся такие идиоты, то очень скоро лишатся головы. Ментам не верьте. Вообще никому не верьте.

– А вам? – спросила она требовательно.

Я усмехнулась:

– Я не стану рисковать понапрасну.

– Что ж. – Она чуть помедлила. – Не думайте, что я удивлена. – Она резко повернулась и пошла прочь. А я отправилась к Виссариону.

Я была уверена, что поступила правильно, и все же… Елена не шла у меня из головы, я вновь и вновь возвращалась к нашему разговору, и чем больше убеждала себя в своей правоте, тем больше сомневалась.

Ник по-прежнему не появлялся, и я позвонила ему сама. К тому времени мое беспокойство за Елену достигло критической точки, и пребывать в неведении я больше не могла. С Ником мы встретились в кафе, я пришла раньше и наблюдала в окно за прохожими. Он вошел, сбросил куртку и поцеловал меня в лоб.

– Ну, что, радость моя, скучаешь?

– Ага. То ты глаза мозолишь с утра до вечера, то вдруг исчезаешь неизвестно куда.

– Работа, солнышко. Папа трудится не покладая рук, пока ты бьешь баклуши.

– Ты сам сказал, чтоб я не лезла.

– Правильно сказал. Какой от тебя толк?

– Как продвигается твое расследование?

– Твое? – передразнил он. – Я думал, это наше общее дело.

– Ладно, можешь не отвечать, судя по твоему настроению, дела оставляют желать лучшего.

– Ты исключительно проницательна, – хмыкнул он, подозвал официанта, заказал себе коньяк и кофе и вдруг посмотрел исподлобья тем особым взглядом, который я ненавидела и боялась. Узкие губы дрогнули в презрительной усмешке, а глаза точно говорили: «Я тебя насквозь вижу». В такие минуты я не сомневалась, что все так и есть, и признавала за Ником эту особенность: читать чужие мысли. От его взгляда было не уйти, не спрятаться, я спокойно выдержала его, отлично зная, что этим Ника не обманешь. Он опять усмехнулся, будто подтверждая мою мысль, а я вздохнула. – В чем дело, счастье мое? – спросил он.

– Настроение ни к черту. Сына не видела больше месяца.

– Да? Вроде бы Рахманов у тебя частый гость. Тачка новая – его подарок? Или появился еще кто-то?

– Его. Это отступные за то, чтобы я не приставала к нему с ребенком. Он не хочет, чтобы мальчик ко мне привязался, говорит, так лучше для сына.

– Разумно, между прочим. Кстати, Рахманова пару раз видели в компании с этой журналисткой, как ее… черт… – Я замерла, совершенно невероятно, чтобы он забыл имя Кузьминской, у Ника отменная память, и то, что он сейчас валяет дурака и морщит лоб… – Не помнишь ее фамилию? – спросил он.

– Нет. Зовут Елена, это точно.

– Ага. Так вот, вдруг твой Рахманов решил, что ты для него неподходящая пара?

– Вот уж новость, – усмехнулась я. – Решил и решил, черт с ним. И баб у него всегда было, как грязи. Правда, выбор его слегка удивляет, он не боится перейти дружку дорогу?

– Вот у него и спроси при случае. Поговаривают, что о близкой свадьбе с Долгих теперь и речи нет.

– Что так?

– Они придерживаются разных идеологий, трахаться это не мешает, а вот все остальное…

– А с Рахмановым они, выходит, соратники?

Ник хихикнул:

– Да уж, один другого стоит. Бог с ними, с небожителями. Нам бы документики найти. Долгих на днях устроил мне разнос, кстати, к тебе рекомендовал присмотреться. Сомнения у него есть, что твой Француз ничегошеньки тебе не сказал.

– Он-то сам откровенничает со своей подружкой?

Ник опять хихикнул:

– Это было бы забавно. Может, и брякнул что сдуру, не зря же между ними черная кошка пробежала. Интеллигенты поболтать-то любят, правда, за Долгих я такого раньше не замечал. Определенно, последнее время они видятся нечасто, она то и дело уезжает в Москву, в общем, роман близок к закату, и нашего небожителя это очень печалит. Я вот что подумал: может, твой Рахманов ее окучивает с целью вразумить, вернись, он все простит?

– Что такого она успела натворить?

– Говорю тебе, с этими идейными одна морока. Какая-нибудь болтливая сволочь шепнула, чем наш небожитель зарабатывает свои миллионы, тетка дала задний ход, потому как дура, и оба теперь страдают. Он от любви, она, должно быть, от глупости. Ум с сердцем не в ладу. Как только мамаша героини отбросит копыта, деточка улетит, и все: абзац роману. Наверное, оба уже это поняли. Если бы кто спросил мое мнение, я бы сказал: оно и к лучшему, да кто ж меня спрашивать-то будет?

Ник допил коньяк и весело посмотрел на меня.

– Ну, что? Осчастливишь папу?

– Перебьешься. Рахманов хотел приехать, – добавила я, видя, как зрачки его глаз сузились, сделав его похожим на кошку. Очень опасную кошку.

– Не везет. А я-то думал, оторвемся, если уж ты сама решила мне позвонить. Ладно, пока. Ублажай своего Рахманова. – Он поднялся, бросил деньги на стол и, прихватив куртку, покинул кафе.

Мы встретились с ней недели через три, уже в конце зимы. На этот раз случайно. Я проезжала мимо торгового центра и увидела, как она спускается по ступенькам. Остановила машину и пошла ей навстречу. Она то ли не видела меня, то ли не хотела замечать, но едва не прошла мимо.

– Елена Сергеевна, – окликнула я.

Она остановилась и ждала, когда я подойду ближе. Лицо ее осунулось, она выглядела измученной, даже больной.

– Здравствуйте, – сказала отрывисто и нахмурилась, как будто была недовольна, что встретила меня. Я стояла, загораживая ей дорогу, пытаясь понять, зачем вообще вышла из машины, и вдруг сказала:

– Вы плохо выглядите.

– Я похоронила маму, – ответила она.

– Сочувствую.

– Спасибо. – Она пожала плечами и сделала шаг. Я хотела проститься и уйти, но, странное дело, не могла сдвинуться с места, стояла и смотрела на нее.

– Вы уедете? – спросила тихо.

– Да. Завтра.

– Это хорошо, – кивнула я.

– Для кого? – Теперь ее голос звучал вызывающе резко.

– Для вас в первую очередь. Вы неосторожны.

– Вот как? – Она улыбнулась в свойственной ей манере, уголками губ. – Вы были правы, Юля. В этом городе люди боятся сказать лишнее слово. Но материала на статью мне хватит. Надеюсь, после того как ее опубликуют, ситуация изменится. И я, и мой друг в этом уверены.

– Я бы не стала на это особенно рассчитывать. И скажите вашему честнейшему человеку, чтобы не очень суетился, иначе в скором времени окажется где-нибудь в тмутаракани на весьма незавидной должности.

– Я думаю, он знает об этом.

– Надо же, – усмехнулась я, но тут же добавила: – Извините.

Она молча кивнула и опять сделала шаг.

– Эта ваша статья… – торопливо сказала я. – Вы рассчитываете…

– Я рассчитываю привлечь внимание к тому, что здесь происходит. К сожалению, у меня по-прежнему нет доказательств.

– Вы что, его в тюрьму посадить мечтаете? – хмуро спросила я.

– Вряд ли это получится. Хотя я согласна с теми, кто считает: преступник должен сидеть в тюрьме.

– Вы в самом деле этого хотите?

– Зачем вы задаете эти вопросы? – разозлилась она.

– Да или нет? – не отставала я, и вновь холодок прошел по спине, и в то мгновение я уже поняла, что все решила.

– Да, – резко ответила она, и в этом коротком и резком «да» не было и тени сомнения.

– Хорошо, – выдохнула я и почувствовала облегчение. У меня теперь тоже не было сомнений, я ей верила. Иногда очень трудно объяснить, почему и как вдруг приходит решение. Выиграем мы или проиграем, уже неважно, главное было другое: я ей верила. И меня не останавливала ни ее неосторожность, ни тем более возможные последствия. «Наверное, проиграем, – спокойно подумала я. – Но попробовать стоит. Бутерброд падает маслом вниз. Закон Мерфи. Ну и хрен с ним, кто ж будет есть бутерброд с пола, как бы он там ни падал?» – Проверьте сегодня свою почту, – сказала я и пошла к машине. Она нахмурилась, вроде бы не понимая, я видела, что она продолжает стоять, глядя мне вслед, и улыбнулась.

Я приехала к Виссариону в середине дня. Из-за отсутствия клиентов в это время он обычно сидел за стойкой и читал. Я подошла, приподняла книгу и посмотрела на обложку: «Три товарища».

– Нравится? – спросила с улыбкой.

– На свете много такого, ради чего стоит жить, – замысловато ответил он, впрочем, я к этому давно привыкла.

– Мне больше по душе «Черный обелиск».

– Не ищи смысла в жизни, смысл в том, чтобы жить.

– Это ты сейчас к чему? – заинтересовалась я.

Он захлопнул книгу и посмотрел сердито:

– Чего притащилась в такую рань?

– Диск у тебя здесь? – улыбнулась я.

Виссарион снял очки, аккуратно убрал их в чехол и только после этого посмотрел на меня:

– Нашла, кого искала?

– Ага.

Он подумал немного и кивнул:

– Я сейчас. – После чего минут на десять удалился в подсобку. Вернулся с диском в бумажном конверте.

– Спасибо, – поблагодарила я, ожидая, что он мне скажет что-то вроде напутствия или умную фразу, вычитанную из книг, что-нибудь вроде девиза «Бороться, искать, найти и не сдаваться», но Виссарион делать этого не собирался. Протянул мне диск, открыл книгу и вновь в нее уставился. Так я и отправилась без напутствия. Я уже дошла до двери, когда он позвал:

– Юлька.

– Что? – повернулась я.

– Удачи.

В полумраке комнаты мы сидели возле включенного компьютера. Вчера я написала Елене письмо, всего несколько слов, ничего не значащих на первый взгляд. Я боялась, что ее электронную почту могут проверить. Но она все поняла правильно, и в два часа ночи ждала меня в квартале от заведения Виссариона, куда я, как обычно, пришла после одиннадцати. Она посигналила мне фарами, я села в машину рядом с ней, и мы поехали в ее квартиру, которую она сняла на чужое имя месяц назад, когда затеяла свое расследование. С того момента прошло больше двух часов, все это время она изучала документы, что были на диске. Она не задавала вопросов, неотрывно глядя на экран, потом принималась делать записи в толстой кожаной книжке со съемным блоком, на коричневой обложке которой были ее инициалы Е. К.

– Мама подарила мне ее, когда я отправлялась в свою первую командировку, – должно быть заметив мой взгляд, сказала она и повернулась. На лице ее сияла улыбка, которая в первое мгновение поразила меня и даже шокировала. – Жуть берет, как подумаю, какой шум поднимается, когда выйдет статья.

Она по-девчоночьи хихикнула в ладошку, а я с удивлением поняла, что она счастлива. И невольно вздохнула. Что ею движет? Охотничий азарт? Предвкушение близкой победы? Журналистов хлебом не корми, подай им сенсацию. Они живут ради подобных моментов, по крайней мере, в книгах, которые я читала, журналисты были такими. Наверное, и она тоже сейчас думает лишь о том, что у нее в руках бомба, которая вот-вот разорвется. Мне хотелось спросить: любит ли она Долгих, любила ли? Но я сдержалась. Это не мое дело. И все-таки, глядя на эту женщину, испытывала нечто сродни печали, потому что знала: я бы не смогла поступить так, как она. Я не размышляла над тем, хорошо это или плохо, не собиралась давать оценок, но все-таки мне было бы легче, скажи она, что никогда не любила его и их короткая связь не более чем увлечение. Но я помнила, как они смотрели друг на друга там, на приеме, и боялась услышать совсем другой ответ. Оттого и не задала своего вопроса.

– Скажите, Юля. – Она потерла виски пальцами и опять посмотрела на меня. – Если вдруг придется… вы согласитесь дать интервью?

Наша встреча началась с того, что я поставила условие: она нигде не будет упоминать моего имени и ни при каких обстоятельствах не расскажет, откуда у нее эти документы, и вот спустя всего пару часов она вроде бы забыла об этом.

Я покачала головой:

– Как только вы уедете в Москву, я постараюсь смыться отсюда.

– Поедемте со мной, – предложила она.

– Нет, – ответила я. Она ждала от меня продолжения, но я молчала.

– Вы можете рассчитывать на мою помощь и помощь моих друзей, – добавила она поспешно.

– Я могу рассчитывать на приличный срок, если делу дадут ход, – улыбнулась я. – Поверьте, у меня нет ни малейшего желания оказаться в тюрьме.

– Тогда почему вы мне помогаете? – задала она вопрос, который меня, признаться, удивил. Я-то думала, это она мне помогает.

– У меня с Долгих личные счеты. А у вас? – не удержалась я.

– Он перестал для меня существовать в тот момент, когда я узнала… – ответила она поспешно, а я удивилась: разве так может быть? Но опять не стала спрашивать, только кивнула, будто соглашаясь. – Я сделала копию, – сказала она, возвращая мне диск. – Мне надо закончить статью, – она вновь потерла виски. – Ложитесь спать. У вас усталый вид.

Я перебралась на диван и спросила:

– Трех часов вам хватит?

Она ответила:

– Да.

Я закрыла глаза и мгновенно уснула. Сон был глубокий, без сновидений, я словно погрузилась в пустоту, в которой не было ни звуков, ни запахов, ни ощущений, а потом меня как будто толкнули в спину, и я проснулась. На часы смотреть было необязательно, я и так знала, что прошло три часа. Елена, услышав, как я заворочалась, сказала:

– Еще полчаса, максимум час.

Я лежала и разглядывала потолок, сквозь задернутые шторы просачивался серенький свет, я слышала, как шуршат клавиши под пальцами Елены, и опять закрыла глаза, но больше не спала. Наконец она встала и прошла к окну, потягиваясь и массируя шею, раздвинула шторы, и я увидела ее в потоке утреннего света, внезапно яркого. Она стояла лицом ко мне и улыбалась.

– Сколько вам лет? – спросила я.

– Намного больше, чем вам, – ответила она и предложила: – Хотите, будем на «ты»? После этой ночи мне кажется, что мы знакомы давно. Впрочем, нет, это чувство появилось после того, как вы впервые мне написали.

– Мы же на «ты», – усмехнулась я. – Ты закончила?

– Да. Статья готова. Юля, я не спрашивала, как тебе в руки попали копии, но… ты уверена в их подлинности?

– Ты уже спрашивала. Сама можешь убедиться в этом. У меня есть подлинники.

Она смотрела на меня, будто сомневаясь, и я мотнула головой в сторону кресла.

– Вон там, в пакете.

Перед встречей с ней я взяла их у Виссариона. Она не пошла проверять, молчала, а потом сказала:

– Спасибо. Спасибо, что ты… Хочешь, оставь их пока у себя. На всякий случай, – добавила она.

– Нет, я суеверная, никаких случаев. У тебя все получится.

– Статья выйдет уже завтра, я на это надеюсь, а еще сегодня документы будут у нужных нам людей, и тем, кто прикрывает этих типов здесь, придется туго. Мне пора ехать, времени в обрез. Если хочешь – оставайся в квартире, ключ брось в почтовый ящик. Да, и еще. Если тебе понадобится помощь, ты можешь обратиться к моему другу. Вот. – Она протянула мне визитку.

– Маловероятно, что я захочу увидеться с ним, – засмеялась я. – У меня аллергия на прокурорских.

– Он действительно порядочный человек. Слава богу, далеко не все продажны.

– Может быть, – пожала я плечами. – Чего только в жизни не бывает.

Я разорвала визитку, а она нахмурилась.

– Зачем ты…

– Не беспокойся, я все помню. Панкратов Сергей Витальевич. – Я повторила номер. – Лучше, если его визитку никто не увидит, – улыбнулась я. – На всякий случай. Хороших людей надо беречь.

Она кивнула, прошла в ванную. Я слышала, как льется вода, а потом появилась Елена, одетая в джинсовый костюм, который, как мне показалось, совсем не идет ей.

– Ну вот, я готова. Давай прощаться.

Я поднялась, и она пожала мне руку, крепко, по-мужски, а потом обняла.

– Все будет хорошо, – шепнула тихо, для меня, для себя? И пошла к двери. Достала куртку из шкафа, ноутбук и бумаги уже были в дорожной сумке. – Может быть, все-таки поедем вместе?

Я покачала головой. Она махнула мне рукой и скрылась за дверью. А я подошла к телефону и набрала номер Машки.

– Вам надо уехать на пару недель, – заявила я с такой твердостью, на какую только была способна. – Придумай, что сказать Тони, но завтра вас не должно быть в городе.

– Что случилось? – испуганно спросила она, я как будто видела перед собой ее лицо с огромными глазами, в которых навсегда поселилась печаль.

– У меня нет времени объяснять. Просто сделай, как прошу. Если нужны деньги, я дам.

– Юлька, что ты задумала? – Она почти кричала, и я досадливо поморщилась.

– Кажется, у нашего друга неприятности, и я хочу, чтобы вы были подальше отсюда.

Я повесила трубку, боясь погрязнуть в бесконечных вопросах и ответах, и огляделась. Я не знала, в какой момент пришла тревога: когда я услышала Машкин крик «что случилось?» или еще раньше, как только за Еленой закрылась дверь, но с каждой минутой она росла, вгрызалась в мозг тупой болью. Я вдруг остро, осязаемо почувствовала опасность, как зверь чует приближение охотников. Я пыталась понять, что послужило толчком для внезапного страха, торопливо перебирая в памяти события вчерашнего дня и этой ночи. Нет, ничего. Но страх не отпускал, и я бросилась к двери, сунула ноги в сапоги, схватила куртку и выскочила на улицу как раз в тот момент, когда машина Елены сворачивала за угол соседнего дома. Я закричала, отчаянно размахивая руками, но она не могла слышать меня. Я бросилась переулком на проспект, где меня сразу подхватила толпа, выходящая из торгового центра. Несколько секунд я сопротивлялась потоку, потом торопливо зашагала к стоянке такси, набирая номер ее мобильного. Она не отвечала. Я вдруг поскользнулась на тротуаре, выложенном плиткой, охнула и на мгновение остановилась, и тут спина похолодела, чувство опасности обострилось до предела, я готова была поклясться, что из толпы кто-то смотрит на меня.

«Чушь», – успокаивала я себя. Не оборачиваясь, склонив голову, я поискала глазами ее машину и сразу же увидела в бесконечном потоке темно-синюю «Ауди», она быстро удалялась, и я рванулась к такси, вереницей стоявшим вдоль тротуара.

– Вон за той синей «Ауди», – сказала я шоферу. – Постарайтесь ее догнать. – И торопливо пояснила: – Подруга забыла паспорт, мобильный не отвечает, наверное, лежит в сумке, и она его не слышит.

Таксист, лихо лавируя, оглушительно сигналил и матерился, но Елена уходила. Я без конца набирала ее номер, было занято.

– На Луначарской пробка, – сказал мне шофер и оказался прав.

У светофора действительно машины стояли такой плотной стеной, что пробраться к Елене было невозможно. И только на следующем перекрестке, выскочив в левый ряд, мы смогли обогнать ее, истошно сигналя. Она разговаривала по телефону, весело смеясь, не обращая на нас внимания, а мои мысли лихорадочно метались: что, если все это не более чем хорошо разыгранный спектакль? Как я могла отдать ей документы? Да я просто спятила. Ее смеющееся лицо стояло перед глазами, вот сейчас она звонит Долгих и говорит: «Милый, все в порядке, бумаги у меня. Что ты, это было легче легкого».

Мы обогнали ее метров на сто, загорелся красный, и поток машин снова замер.

– Я здесь выскочу, – сказала я водителю, протягивая ему деньги, и, распахнув дверь, бросилась к тротуару, следя за ее машиной. В первое мгновение я не обратила внимания на парня в черной куртке с надвинутым на лицо капюшоном, он вышел из стареньких обшарпанных «Жигулей» и теперь обходил машину Елены. «Жигули» юркнули в подворотню, а парень что-то достал из-за пазухи. В уличном шуме выстрел никто не услышал, а я увидела, как стекло «Ауди» покрылось морщинками. Словно в замедленной съемке, голова Елены, странно дернувшись, стала медленно и плавно заваливаться набок. И на стекле появилось пятно крови, безобразно яркое, словно клюквенный сок.

Парень открыл заднюю дверцу, достал из салона дорожную сумку. Очнувшись, я бросилась к нему и налетела на неизвестно откуда взявшегося японца, он держал в руках камеру, возбужденно что-то кричал, от толчка не удержался на ногах и упал, увлекая меня вместе с собой и продолжая кричать. Он все никак не мог подняться и мешал встать мне, я отшвырнула его в сторону, прямо в грязную снежную жижу, и тут истошно закричала женщина. А потом над улицей пронеслось протяжное «убили». Я вскочила на ноги, парня рядом с «Ауди» уже не было, я бросилась в подворотню и успела увидеть, как он садится в «Жигули», номера которых были заляпаны снегом, оставались лишь цифры региона. Машина рванула с места. Я хорошо знала этот район, двор был проходной, они выскочили на Михайловскую и сейчас затеряются в путаных улицах старого города, где минут через десять бросят машину и разойдутся в разные стороны.

Привалившись к стене, я смотрела на захламленный двор, голубей, бродивших возле мусорного контейнера, до боли сжав зубы, а потом тихонько завыла. Горше всего была мысль, что в ту последнюю для Елены минуту я усомнилась в ней.

Я заставила себя вернуться к ее машине. У парня было мало времени, он не мог обыскать салон, что, если она переложила документы из дорожной сумки? Но пока я бежала низкой, темной аркой, с улицы уже неслись милицейские сирены, а на тротуаре собралась толпа. Люди вытягивали шеи, становились на цыпочки, силясь разглядеть что-то из-за спин впереди стоящих. Милиционер замер возле открытой двери «Ауди», что-то говоря по рации, пятачок дороги вокруг поспешно освобождали от машин.

Подъехала «Скорая», по тому, как врач, только раз заглянув в машину, теперь не торопясь разговаривал с милиционером, стало ясно, что никакая медицинская помощь Елене уже не нужна, впрочем, я в этом не сомневалась.

Я выбралась из толпы и набрала Машкин номер.

– Иди к Виссариону, дождешься Тони там, из подсобки носа не показывай.

– Что происходит? – жалко спросила она.

– У меня нет времени объяснять. Как только дозвонишься до мужа, сразу уезжайте, все равно куда.

– Да ты с ума сошла, что я ему скажу?

– Дура! – заорала я. – Немедленно, слышишь, немедленно иди к Виссариону. Антону позвонишь оттуда.

Я услышала короткие гудки и вздохнула. Потом огляделась, пытаясь решить, что теперь делать. Елена сказала, что статья должна выйти завтра, а я так и не удосужилась спросить, отправила ли она ее по электронной почте или предпочла отвезти сама. Я надеялась, что отправила. Хотя без документов это не более чем слова. Но убийство известной журналистки вызовет вопросы, и его, вне всякого сомнения, свяжут со статьей. Я поразилась тому, как отстраненно подумала об этом, точно Елена в самом деле для меня только «известная журналистка», а не человек, с которым я час назад перешла на «ты» и собиралась праздновать скорую победу.

Я быстро шла по тротуару, высматривая телефон, надо было позвонить Панкратову. Он, безусловно, уже знает, что произошло. Или узнает с минуты на минуту. Телефон был на углу, я торопливо набрала номер его мобильного и услышала резкое «да».

– Елену убили, – сказала я.

– Знаю, – ответил он, не поинтересовавшись, кто ему звонит.

– Я все видела. Я приду в прокуратуру и дам показания. Они забрали документы, но…

– Вы что, с ума сошли? – тихо и зло спросил он. – Думаете, мне нужен еще один труп? Мы ничего не докажем, а вы не доживете до конца следствия. Убирайтесь из города.

Он отключился, а я еще долго стояла, держа трубку в руке.

Мой взгляд упал на пятиэтажный дом, выкрашенный в ярко-розовый цвет, и я вспомнила, что здесь живет Зойка, одна из заблудших душ, опекаемых Виссарионом. Сейчас она наверняка отсыпается после ночных трудов.

Я долго нажимала кнопки домофона, пока наконец не услышала ее недовольный голос:

– Кто там?

– Я пришла к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало.

– Юлька, ты, что ли? – после небольшой паузы спросила она, и дверь с легким щелчком открылась.

Я быстро поднялась к ее квартире. Зойка стояла на пороге в одних трусах, зато успела сунуть в рот сигарету и сейчас щелкала зажигалкой, прищурив один глаз.

– Случилось чего? – нервно спросила она.

– Можно я у тебя перекантуюсь? – задала я вопрос.

– Да ради бога. А что Виссарион?

– С ним все в порядке. Вот у меня проблемы.

– Ты прячешься, что ли? – деловито поинтересовалась она.

– Пока не знаю. Ты вроде не из болтливых.

– Уж будь уверена, держать язык за зубами умею. Проходи, давай хоть кофе выпьем. Жрать у меня нечего, сейчас оденусь и сбегаю в магазин.

Я махнула рукой:

– Без надобности. Я тебя не стесню? – спросила я, оглядывая ее однокомнатные хоромы.

– Ты же знаешь, клиентов я сюда не вожу, живи на здоровье.

Зойкина квартира являла собой странное зрелище: мебель тридцатилетней давности, вся какая-то перекошенная, с дверцами на одной петле. У противоположной стены узкая кровать с розовым балдахином из дешевой тюли, подушки с рюшами, плюшевый медведь. В углу кинотеатр, очень дорогой, в настоящее время на одной из колонок висел Зойкин лифчик, который вполне можно было принять за чепец, тоже с оборками. На кровати, креслах, дверце шкафа висели кофты, юбки, колготки, чистые и не очень, все вперемешку. На плечиках на гвозде возле двери висела норковая шуба, на которую Зойка копила всю прошлую зиму. Эта зима выдалась на редкость теплой, и Зойка жаловалась, что шубу ни разу не надевала.

– Юлька, – позвала она, понаблюдав за мной. – Может, это… водки выпьем?

– Давай, – кивнула я.

Мы устроились на кухне за расшатанным столом, покрытым клеенкой с нарисованными на ней дынями, апельсинами и клубникой. Зойка достала из холодильника бутылку, из закуски была только капуста, которую хозяйка солила сама и очень этим гордилась.

– Жаль, хлеба нет, – вздохнула она и тут же весело добавила: – Ну и хрен с ним.

В этот момент на мой мобильник позвонила Машка, голос ее звучал тревожно:

– Юлька, мы с Виссарионом едем на вокзал, что происходит, а? Он ничего не объясняет, талдычит: «Юля велела». Я звонила Тони, наплела про тетку в Питере, которая вдруг померла. Он обещал приехать завтра. Поезд через час, ты едешь?

– Я тоже завтра. Деньги у тебя есть?

– Виссарион дал мне почти две тысячи баксов, сказал, что твои.

– Правильно сказал. Приедешь, устройся где-нибудь на квартире, в гостиницу не суйся. Тони лишний раз не звони, мне тоже. Пока.

– Машка? – спросила Зойка, когда я закончила разговор. – Видно, неприятности у тебя не хилые.

– Обычные неприятности, – пожала я плечами.

– Прячешься от Ника? – Я опять пожала плечами. – Ненавижу эту сволочь, – сквозь зубы сказала Зойка. – Своими руками бы придушила.

– Без тебя охотники найдутся, так что руки пачкать ни к чему.

Мы пили водку, Зойка рассказывала историю своей жизни, которую я давно знала наизусть. В нужных местах я кивала, при этом пытаясь решить, что мне делать дальше.

Ничего не случилось. В доме напротив женщина на лоджии развешивала белье, старушка, опираясь на палку, шла через двор, по телевизору рекламировали зубную пасту и майонез. Все как обычно. Мир не рухнул, не раскололся, не стал чище.

Утром вернувшаяся Зойка притащила ворох газет. Я выхватила прессу из ее рук, села на пол и принялась все подряд просматривать, потом читать. На всех первых полосах были фотографии Елены, сделанные в разное время, снимок машины с пятнами крови. Слова возмущения, печали. Все скорбели и терялись в догадках, кто мог совершить это преступление. Вспомнили все ее громкие расследования: золотые прииски, браконьерство на Каспии, Чечню, убийство банкира, фамилия которого мне ни о чем не говорила. Много всего вспомнили. И ни слова о том, чем она занималась в последнее время. Редактор ее газеты прокомментировал это так: «Последние три месяца Елена практически постоянно была рядом с тяжелобольной матерью, которая умерла несколько дней назад. В Москве появлялась редко. Насколько мне известно, никаким журналистским расследованием не занималась. Это страшное преступление, скорее всего, чья-то месть, мы надеемся…» Дальше шли слова, которые никто никогда не принимал всерьез, ни те, кто говорил их, ни те, к кому они обращены.

Я сидела на полу, вытянув ноги, и с остервенением комкала газетные листы.

– Ты чего? – испуганно спросила Зойка.

– Включи телевизор, – попросила я.

Еще вчера вечером по всем каналам сообщили о ее гибели, сегодня повторяли те же слова возмущения и кадры ее репортажей, где она, еще живая, улыбается, сердито хмурит лоб, разговаривает с кем-то. Если бы я захотела заглянуть поглубже в себя, то поняла бы: еще вчера никаких надежд на появление статьи у меня не было. И все-таки я ждала выхода сегодняшних газет, а вчера весь день не выключала телевизор.

Дата добавления: 2015-08-29