Простые Ваал-сунги не знают никаких планов тех, кто правит ими, потому весть о том, что завтра предстоит поход к врагу, приободрил, но в тоже время каждого схватило щемящее чувство.
Львицы Хустру шли впереди уверенно, по-свойски. Они уже хорошо знали эти земли. Мало того, они хорошо знали пути обходов прайда Делванни. Потому очень быстро, как-то даже слишком, они добрались к границам.
Их ждал сущий подарок: молодой лев, еще совсем юнец, оказался на обходе один.
— Союзные просто безумны, — тихо вынес вердикт старейшина, зорко наблюдая из густой травы. — Я еще не помню такой беспечности.
Льва, естественно, схватили и прижали к земле.
Сначала он испуганно твердил, что ничего не скажет, что скорее умрет и всё такое прочее. Ну, поначалу все играют в смелость. Но тут объявилась Ваалу-Нирзая. Со рвением она подошла к нему и, придавив горло лапой, молвила:
— Говори, иначе сделаю безумным, — пригрозилась, оскалясь и рыча.
Но тот упрямо сопротивлялся и не смотрел в глаза. Потому Нирзая, не долго думая, просто схватила его за нос клыками, как учили.
Это очень больно и лев взвыл, чуть не раскинув тех, кто на нем покоился.
После этого допрос пошел бодрее. Старейшина начал расспрашивать, и все узнали, что его зовут Ульмар, что Союз уже знает о вольсунгах, что делваннийцам приказано не лезть первыми в драку, и прочее-прочее. Все это время Ваалу-Нирзая ни на миг не отпускала его нос.
— Передай своим, что завтра придут Ваал-сунги со словом. Передашь? Понял?! — зарычал старейшина.
— Аааа… — только и простонал лев в знак согласия. Ваалу-Нирзая до того крепко сжала его нос челюстями, что он почти обезумел от боли. На самом деле он не расслышал слов, и совершенно не понял, что надо передать.
— Нирзая, пусти его.
Будущая Ашаи-Китрах отстранилась, оттолкнувшись от Ульмара лапой.
И Ваал-сунги растворились в траве, словно их не было.
Всё, задача была выполнена. Можно возвращаться назад. Но Ваалу-Нирзая молвила:
— Здесь еще есть шаманая, совсем рядом. Я ее чую. Надо ее поймать.
Это было правдой. Нирзая действительно чувствовала шамани. Всех их научили чувствовать, когда шаманаи рядом: тогда словно дует легкий, невидимый ветер по левой или правой щеке. Когда рядом сестра-Ашаи, то такой же ветер дует по затылку; чем она сильнее, и чем ты лучше чуешь свою ауру — так Ашаи называют второе тело — тем больше расстояние.
Мысленно воздав короткую молитву Ваалу, что назначалась для случаев встречи с врагом, Ваалу-Нирзая уверенно и безошибочно направилась туда, куда нужно. Ее хотели было приостановить, мол, сейчас не время. Но ни старейшина, ни остальные не решились на такое, ведь в таком случае всегда можно обвинить в трусости, а за трусость можно лишиться званий ринасу.
Ушала устало тащила корни трамы в зубах. В последние дни ее одолевала какая-то непонятная слабость. «Старею», — думала она. — «Как тут не постареть. Пожила сама, дай жить другим».
Когда к ней приблизились Ваал-сунги, то Ушала не была застигнута врасплох, хоть и не видела их. Уши навострены, хвост выпрямлен. Убегать она не могла и не хотела: во-первых, она старая, а старые львицы всегда обладают своеобразной, тяжелой, неуступчивой смелостью; во-вторых, бегать ей уже не так просто, как прежде; во-третьих, убегать недостойно, а тем более для львицы-шамани Союза; в-четвертых, Ушала прожила целую жизнь борьбы, а потому она ничего не боится, и смерти тоже.
Без предисловий, вступлений и прочего Ваалу-Нирзая молча подошла к Ушале, которая зорко наблюдала за нею, по мере приближения прижимая уши и предупредительно скалясь. Нирзая поступила довольно хитро: она приближалась серьезно, но без оскала и рычания. Это, в какой-то мере, сбило с толку Ушалу.
Старая шамани видит, как к ней приближается молодая львица с черными ушками; по привычке отмечает, что это — сок хирайи. Она чувствует, что эта львица — тоже шамани, только ее сила чувствуется как-то совсем по-другому; Ушала никогда не ощущала такого. «Шамани какого-то особого рода… Шамани этих вольсунгов», — почти верно заключила Ушала.
Львицу Союза окружили; Ушала спокойно оглянулась и бросила корни трамы себе под лапы.
— Львица, — кратко обратилась к ней молодая.
— Что?..
Когда Ушала спрашивала, то Ваалу-Нирзая чуть пригнулась, а потом снизу дерзко и коварно бросилась к шее Ушалы.
Ваалу-Нирзае почти не помогали. Лишь один из львов не очень смело придерживал Ушалу сверху. Дело в том, что среди Ваал-сунгов ходило стойкое, небезосновательное поверье, что простому льву или львице нельзя убить шаманаю без последствий. После этого обязательно заболеешь, или дети будут уродливы, либо буйвол на охоте спину перебьет. Это лишь Ашаи, как говорят, «ходят под Ваалом», а потому им ничего не будет. Если сестра Ашаи-Китрах убъет шамани, то ей это сойдет с лап. Остальным надо быть осторожными с этим. Именно поэтому очень часто, поймав шаманаю, львы сами ее не убивают, а с опасением отдают это дело в лапы Ашаи-Китрах.
Ушала сильно уцепилась когтями в бока Нирзаи. После того, как Ушала перестала шевелиться, у Ваалу-Нирзаи на долгую-долгую память остались глубокие, рваные следы, которые со временем превратятся в шрамы.
— Нирзая, да ты сущая лютость, — сделал комплимент старейшина.
— Знаю, — ответила Нирзая, тяжело дыша.
Ей тут же зализали рваные раны. Медлить нельзя: нужно немедленно возвращаться домой, чтобы их обработать эти раны кири — особым вязким, густым раствором, который умеют делать Ашаи-Китрах для заживления ран.
По дороге обсуждали:
— Эта Ашаи далеко пойдет.
— Ученица. У нее испытание. Рвет и мечет.
— Говорят, у нее сама Мать — Испытующая.
— Ого…
В Хустру, прослышав о ее поступках, Нирзаю пришел проведать сам муганг, а также все местные Ашаи. Они, обработав раны, уложили ее отдыхать.
Она всех безустанно спрашивала, скалясь от острой боли:
— Как думаете, прошла? Справилась? Как думаете?
Все уверяли, что так ярко испытание, наверное, еще никто не проходил.
— Сразу можеть стать старшей сестрой, — шутили Ашаи.
Наступил вечер, и Ваалу-Нирзая уснула.
Она запомнила этот сон на всю жизнь. Ни до, ни после ничего подобного ее душе не снилось.
Снилась та самая шаманая, которую она убила. Только теперь не были они врагами, а просто беседовали, забывшись. О чем? Да о всём на свете, как старые подруги. А потом шаманая спросила: «Отчего ты убила меня?». Не умоляя, не отчаиваясь. Просто спокойно спросила: «Отчего?». Для какой цели? В чем смысл? Ваалу-Нирзая разъярилась, вспомнив всё, и хотела было ответить, но слова как-то пропали: ответить было нечего. Просто нечего. Нирзая если и знала ответ, то забыла. Заметавшись, она зарычала; сон из благостного превратился в какую-то темную гнусность. Ваалу-Нирзая во сне очнулась, опомнилась. Наставницы учили ее «летать в мире снов», «вершить снохождение»; это умение, дарованное для Ашаи самим Ваалом, ценилось превыше всего. Нирзая поняла, что это злобные силы шаманаи стараются проникнуть в ее душу, посеять сомнение и смуту, а потому решительно проснулась.
Помолилась Ваалу.
— Храни меня, о Ваал, твою верную, твою преданную, твою служащую… — закончила она молитву.
Это успокоило, Нирзая спокойно растянулась, поморщившись от боли.
Рядом, но на вежливом расстоянии, спал какой-то молодой лев из Хустру, что был вчера в ее группе. Нирзая даже не помнила его имени. Молодая львица, что только-только стала хаману, всегда вызывает живейший интерес у самцов: все ринасу просто забрасывают такую вниманием, комплиментами, ухаживаниями. Вот и этот вчера неустанно находился рядом, заботился о ней, раненой, иногда надоедая слегка навязчивым присутствием.
Надеется.
«Ну и пусть. Помучаю его», — решила она. — «Пусть себе попрыгает».
Но всё равно — как-то неуютно.
Потом Нирзая вдруг перевернулась на спину и посмотрела на звездное небо. И тихо спросила:
— О Ваал, сейчас мы убиваем ради тебя, и непрестанно идем к нашей цели… Я знаю, что это — в твою славу, и такова твоя воля. Но, не сочти слабой свою жрицу Ваалу-Нирзаю… О, Ваал, такого ведь не будет в Нахейме? Правда?
**
Сэнзалли, Ману, Нихмуд, Сарнисса и Хизая полночи скрывались на землях Йонурру, иногда находясь в опасной близости от самого прайда. Таким образом, Ману и Хизая решили выведать как можно больше; тем не менее, эта смелость не принесла существенного результата. Всё, что они узнали — во прайде Йонурру примерно четыре десятка голов, не считая детей.
Кстати, львят во прайде оказалось очень мало, да и те что были — уже весьма рослые. Дело в том, что всех маленьких отправили на попечение в центральные прайды: это у Ваал-сунгов самое обычное дело.
Также стало понятно, что у Йонурру дела с пропитанием обстоят весьма неважно. Ману сделал предположение, что так у всех вольсунгов:
— Они живут очень плотно, слишком плотно. Ясно, что они всю добычу съедают, а еще живая — убегает.
Нихмуд заметил:
— Наверное, любая земля, по которой они идут, становится пустошью. Теперь ясно, почему они кочуют туда-сюда.
Сэнзалли непрестанно твердила:
— Мы так ничего интересного не узнаем и зря рискуем. Кроме того, меня могут ощутить. Здесь повсюду эти Ашаи.
Кого-кого, а ее в трусости обвинить нельзя, потому Ману еще до рассвета решил уходить с этих земель домой. Но домой нужно возвращаться через Регноран, ибо, судя по всему, этот прайд первым подвергнется нападению. Обсудив это, все резонно решили, что нужно идти в тот союзный прайд, который ближе. Ведь и Делванни, и Регноран — в опасности.
— Нужно идти в тот, который ближе. В Регноран, то есть, — так заключила Хизая. — А из Регноран в Хартланд ближе, чем из Делванни. Верно, Сэнзи?
— Да.
— Вот. Потому так будет лучше.
Но прямого пути отсюда в Регноран никто не знал. Да и как мог знать? Потому решили сделать так, как предложила Сэнзалли:
— Идем прямо на запад. Выйдем на наши северные охотные земли. Туда и регноранцы, и мы часто ходим на длинную охоту… Я хорошо их знаю. Оттуда вы по тропе пойдете в Регноран, на север, а я пойду в Делванни, на юг. Вы предупредите регноранцев, а я — своих.
Идея была вполне хорошей, но Ману начал протестовать:
— Но как мы тебя саму пустим… Я не могу тебя бросить.
— Ману, я смогу за себя постоять, поверь.
Все, кроме сына конунга, засмеялись.
— Не беспокойся, у меня есть опыт. Я умею ходить сама, — старалась уверить его Сэнзалли.
Молодая шамани имела в виду, что не раз делала походы самостоятельно, но прозвучало это, как сарказм. Потому Сарнисса, Хизая и Нихмуд засмеялись снова.
— Ладно… Это разумно… — согласился Ману, вздохнув.
Потом случайно встретили свободную львицу, которая непонятно как оказалась в такой опасной близости от вольсунгов. Она не могла быстро от них удрать: возле нее было двое львят.
Она была обычной и самой типичной свободной львицей, у которой есть дети: средний возраст; тощее тело; усталые, недоверчивые глаза; посечененные мелкими царапинами лапы; обязательный большой шрам на теле, полученный на охоте; грязный, непонятный окрас шерсти; неразговорчивость.
— Не трогайте меня, — сразу предупредила. — Тогда я не трону вас.
— Как тебя зовут? — спросил Ману.
— Имра. Давайте я пойду, и вы меня не будете трогать.
— Погоди, я только кое-что спрошу, — побежал за убегающей матерью Ману.
Та остановилась, понимая, что убежать не сможет, и лишь ближе придвинула к себе детей.
— Говори, и тогда мы ничего не сделаем твоим львятам, — вышел вперед Нихмуд, пугая своими размерами.
Ману зло покосился на него, но не сделал замечания. Всё-таки сведения ценнее, чем переживания этой никому не известной Имры. Кроме того очевидно, что Нихмуд на самом деле ничего им не сделает. Обидеть любую львицу с львятами всегда считалось в Союзе крайне бесчестным, тем более для льва.
Та зарычала, воспринимая угрозу реально.
— Скажи, пожалуйста, — вежливо обратился Ману, — ты давно на этих землях?
— На каких «этих»?
— Где есть вольсунги. Слышала о таких?
Имра сразу поняла по разговору, по виду, по повадкам, что перед нею — союзные львы: молодость она провела на южных границах Союза.
— Будь они прокляты. Я иду с юга. Они просто повсюду, как термиты. Раньше их не было, а теперь их тут полно. Придется иди на север, через горы.
Ману подошел еще чуть ближе и приложил лапу к груди:
— Ты что-то знаешь о вольсунгах?
Львица помотала головой:
— Ничего. Кроме того, что они повсюду, и жрут всю добычу.
— Они тебя не трогали?
— Встречалась. Не тронули. Но прогнали. Отпустите меня… У меня больное дитя… Отпустите, — вдруг взмолилась она.
— Ладно… Ступай, — не посмел большее держать Ману.
— Погоди. Расскажи нам еще что-то. Всё, что видела. Что знаешь. А я помогу твоему львенку. Я — шамани.
Это сказала Сэнзалли. Пока Имра и Ману беседовали, она каким-то ловким образом оказалась слева от нее, почти рядом. У Имры забегали глаза. Он прижала уши и сузила взгляд. Она, видимо, размышляла, что ответить. Наконец, выдала:
— Ничего, он сам оклемается.
— Я посмотрю, не бойся, — мягким тоном молвила Сэнзалли.
— Он не болен. Я обманула. Я всем так говорю, чтоб отпустили.
Скорее всего, Имра хорошо знала, что шамани умеют чувствовать ложь. Потому решила не рисковать и сразу признаться.
— Тогда просто скажи нам что-то еще… И мы уйдем.
— О вольсунгах?
— Да, — кивнула Сэнзалли, жалея ее непростую жизнь.
Имра посмотрела на каждого, причем с вниманием, граничащим с неприличием.
— Бойтесь их. Они злобные и чем-то одержимые. Будете теперь иметь веселых соседей.
Замолчала.
— Ну, я пойду?
— Хорошо. Иди с миром, — сказал ей Ману, и львица тут же, схватив одного львенка в зубы, ушла прочь. Второй поспешил за мамой сам.
Группа ушла из земель Йонурру.
— Это Большой Маар, — сказал Ману, когда они вышли к реке.
Сарнисса, прежде чем пить, понюхала воду и зачем-то потрогала водную гладь лапой:
— Здесь он еще маленький.
Сэнзалли по грудь зашла в воду:
— Мар чистый, можешь не нюхать.
— Ой-ой, будешь мне говорить, что делать, — вдруг огрызнулась разведчица Иллари. Капли брызнули от нее.
— Не будь противной, Сарнисса. Не будь, — устало молвила Хизая. — Ману, скажи ей что-то.
Ману тоже устал. Устал от всего. Потому лишь сказал:
— Сарни.
— Да?
— Что-то.
Хизая с укоризной посмотрела на Ману. Сын конунга понял, что поступает не так, как ему положено по статусу, потому как-то виновато добавил:
— Сарнисса, живи с другими мирно. Честное слово, это проще, чем ругаться, как попало.
— А разве я ругалась? Я просто защищаю саму себя, — возразила темная львица, вздернув подбородок.
— В каком смысле?
— Почему она говорит мне, что делать? Я ведь не говорю Сэнзалли, как стоит поступать. Или она считает себя лучше и умнее?
Повисла тягостная тишина.
— Сарни, ты смелая, но глупая. Странное сочетание, — сказал Нихмуд. Судя по всему, он не шутил. — Она ж тебе просто посоветовала…
— Отнюдь. Любое общение — это борьба двух «Я». Кто уступит, тот и проиграл. Сэнзалли молвила: «Зачем ты пробуешь, воду можно пить». Желала сообщить: «Я знаю лучше. Потому умнее тебя».
— Так можно что угодно притащить за уши, — повел ушами Нихмуд.
— Верно. Потому что любое общение основано на этом. Нужно понимать скрытый смысл, — сверкающие капли стекали с подбородка Сарниссы.
— Скрытый смысл? — наконец, озвалась Сэнзалли, до этого молча наблюдая происходящее. Она по-прежнему стояла по грудь в воде, уцепившись когтями в каменистое дно — ведь сносило течением.
— Да, Сэнзи. Скажи мне, ты честна с собой? — быстро спросила Сарнисса.
Сэнзалли немного подумала.
— Это одна из основ пути шамани: быть честным с собою.
— Скажи мне, разве я не права? Разве общение — не драка? Разве тебе действительно было небезразлично, как я пью воду?
— Так, снова эти глупости… Успокойся ты, наконец! — строго сказала Хизая.
Шамани вышла из воды, отряхнула лапы и села напротив Сарниссы. И тут же молвила:
— Слушай сюда: я тебя ненавижу.
— Что-что? — презрительно молвила Сарнисса.
— Какой скрытый смысл ты видишь в этих словах? Он есть? Есть или нет?
— Его нет. Ненавидишь — ну, и ненавидь себе дальше. Я не боюсь тебя. Не боюсь твоих сил. Я никого не боюсь.
Они сидела друг напротив друга, и мягкость Сэнзалли отражала агрессивную готовность Сарниссы.
— Вот видишь. А ты говоришь, что все слова имеют скрытый смысл. Иногда слова есть чисты и понятны. Они ближе всего к намерению.
— Это не меняет сути. Ты призналась, что ненавидишь меня.
— Это был пример. Мне нету резона ненавидеть тебя. Скорее, наоборот — я думала, что мы сестры по крови Союза.
Сарнисса смолчала.
— Ты проиграла. Сначала ты сама себе поставила правила игры. Потом следовала им. Потом проиграла. А я всего-навсего хотела сказать, что вода чиста. Ибо мой долг — говорить такие вещи. Заботиться о здоровье, о воде, о жизни… Не дать кому-то напиться плохой воды.
— Я не проиграла. Я никогда не сдамся, до последнего вздоха.
Сэнзалли подошла к ней, глядя глаза в глаза. Сарнисса смело и гордо выдерживала этот взгляд; Сэнзалли некрупная львица, но та еще меньше, потому смотрела чуть снизу вверх, слегка прижав уши: знак недружелюбия и неприятия.
— Я знаю, — вдруг ответила шамани. — Ты действительно не сдашься. Я вижу это.
— Так… Мы все устали, я понимаю. Заканчивайте эти глупости, иначе разозлюсь, — подошел к ним Ману.
Они не обратили на него никакого внимания.
— Ты привыкла к враждебности и тяжести мира. Твое детство было ужасным.
Львица Иллари угрюмо ответила:
— Что было, то ушло.
— Всё, успокоились! — настойчивее сказал Ману, опасаясь за свой авторитет предводителя группы.
— Ладно. Прости, — внезапно сказала Сарнисса, причем так, что сразу стало понятно: она действительно просит прощения.
Они обнялись.
Неподалеку от реки они улеглись на отдых. Хизая и Сарнисса разместились в тени густых кустов; уже начал донимать голод. Ману и Нихмуд сказали, что пойдут осмотреться и заодно что-то поймают, если повезет.
— Ну, идите-идите, охотнички, — иронично сказала им вослед Сарнисса.
Сэнзалли куда-то ушла. Говорила, что уйдет недалеко, но кто знает…
Оставшись наедине, Хизая и Сарнисса принялись болтать.
— Что ты так оскалилась сегодня на Сэнзалли? — недовольно спросила Хизая.
— Так… Устала.
Хизая — львица строгих правил. В молодости она подчинялась старшим; теперь же она чувствует себя вправе отчитывать младших. А дерзость Сарниссы всегда удивляла и злила ее. Как это так? Жить нужно строго и скромно. Это знает каждая душа Велари. А тут — не поймешь что!
— Не делай такого. Она ж не абы кто, — сурово молвила она.
— Это так, вырвалось. Не будем об этом, — смотрела Сарнисса по сторонам.
— Хорошо. Я рада, что тебе, пройдохе, хоть за что-то стыдно.
— Я так понимаю, они с Ману уже вместе, — сменив тему, осторожно заметила Сарнисса.
— Ну, у них еще такой период… Осторожности, робости, знаешь. Но, по всему — да.
— Эхе, — вздохнула Сарнисса, причем так двусмысленно, что это могло значить что угодно.
— И я очень рада, что у них всё получается, — утверждающе сказала Хизая, стараясь рассеять всякое сомнение в себе, и в ней.
— Смею спросить: почему? — гладила себя по шее Сарнисса, мечтательно глядя на юг.
— Что «почему»? Как почему… Во-первых, всегда приятно посмотреть на молодую пару. Но это такое. Во-вторых, Сэнзалли — просто идеальна для него. Он будущий конунг, понимаешь? А она — молодая шамани, его возраста. А в Хартланде уже давно нет шамани, что очень плохо, скажу тебе… А тут сразу приходит, да молодая, да еще львица конунга! Причем она настоящая шамани — мы имели возможность убедиться.
Хизая перевела дух, и подытожила:
— Нет, для него это — самое лучшее. Лучше он в Союзе не найдет. От добра добра не ищут. Сейчас всех нас ждут непростые времена, и как знать, что будет дальше. Сэнзи будет советовать ему, что да как, помогать и всё такое. За видным львом всегда есть умная львица… Союзу нужна такая пара. Это очевидно.
Свежий ветер, что донес запах воды, сухих трав и цветов саванны, обласкал шерсть Хизаи. Ей стало приятно от ощущения, а вместе с телом растаяла и душа, потому дальше она говорила со светлой грустью
— Я бы с таким удовольствием посмотрела, как он станет правителем… Нет, обязательно посмотрю. Нарочно пойду в Хартланд. Он и она на этой скале, знаешь, в Хартланде… Ну знаешь, та скала конунга… Молодые, красивые — и вместе. Эх… Если это будет так, то эту пару полюбит весь Союз. Может, хоть тогда мы все воспрянем.
— А что, сейчас все приуныли? — Сарнисса хотела спросить это смешливо, но этого не получилось. Получилось серьезно и темно.
— Союзу давно нужна встряска. Свежая кровь, новый дождь. Понимаешь? Сэнзалли умна, очень умна. Я с нею беседовала — исключительно вежливая и приятная в разговоре. Мягкая такая, ненавязчивая. Да и не странно: считай, чтобы ухватить всё это знание шамани, нужно быть умной. Это ж ясно.
Хизая подумала о том, что это очень интересно — быть шамани.
— Очень жаль, что ей придется идти к себе в Делванни. Намного лучше, если Ману заберет ее за собой сразу в Хартланд. Им сейчас нужно постоянно находиться вместе. А в Хартланде его отец посмотрит и поймет, что именно такая львица нужна Ману. Я уверена, он будет от Сэнзалли в восторге.
Сарнисса прилегла на траву, растянувшись во всю длину. Потом перевернулась и растянула лапы, выпустила когти. А Хизая всё говорила, и больше для себя, чем для нее:
— Главное ему — не наглупить! Вот. Я, знаешь, успела немного изучить характер Ману. Толковый он, очень неглупый, справедливый… И вроде решительный. Не боится, драться умеет — ты видела… Но вместе с тем у него есть эта… какая-то мягкость что ли, совершенно лишняя, нерешительность. Он словно до конца не верит самому себе.
— Это как? — подняла голову Сарнисса, чтобы посмотреть на Хизаю.
— Сложно объяснить, ну…
Львица Иллари махнула лапой:
— Да нормальный он. Вполне очень даже.
— Я не говорю, что он ненормальный. Ману тщательно всё скрывает. Но это есть.
— Мне кажется, ты выдумываешь. Нужно смотреть, что лев делает. А делал он всё хорошо.
— Может быть… Слушай, Сарнисса. У меня идея.
— Какая?
— Давай ты вместо Сэнзи пойдешь к делваннийцам. Расскажешь им всё, как есть.
— Я дороги не знаю, — тут же ответила львица Иллари, беспокойно зашевелившись. — Кроме того, а что потом? Сейчас всё понятно: я должна вернуться в Хартланд, а потом — как скажет конунг. А тут получится непонятно что. Я отказываюсь.
Она помолчала.
— Кроме того, Ману говорил, что отец запретил ему предупреждать прайды.
— Слушай, мы ведь это уже обсуждали. Предупредить прайды нужно! — вспылила Хизая.
— А как же указание конунга? Это что, просто чих, который можно пропустить меж ушей? — правильное резонерство от Сарниссы звучало смешно.
Хизая непонимающе уставилась на нее:
— Чего ты споришь? Ты ведь была согласна!
— Но всё же. Может, Умтай что-то знает?
— Конунг ничего не знает. Именно поэтому мы тут лапы все исцарапали! Он просто не понимал всю опасность!
— А мне кажется, понимал, — Сарнисса плюхнулась и продолжила валяться.
— Тогда почему распорядился ничего не говорить прайдам?
— Хороший вопрос. Мне кажется, потому, что он им не верит.
Хизая долго не отвечала.
— Делваннийцам и регноранцам?
— Да-да-да, — мелодично протянула Сарнисса, словно соблазняя льва, а не беседуя со львицей.
Хизая повела ушами:
— Почему?
— Делваннийцам он не верит вообще. Он боится, что они или разбегутся, или предадут, или вытворят какую-то глупость. Это исключительно тупой прайд.
— Не говори так, — не очень уверенно сказала львица Велари.
— Хизая, мы говорим начистоту, или нет? — смешливо хмыкнула Сарнисса.
— Ладно… Но Сэнзалли — из Делванни.
— Это ни о чем не говорит. Я согласна — она крутая. Таких не хватает. Но она — просто очень большое исключение.
— Хорошо, но регноранцам не верить глупо. Те всю свою жизнь только то и делают, что грызутся со северняками. Им опыта не занимать.
— В том-то и дело. Умтай тут боится другого. Он боится, что регноранцы сразу бросятся в бой. И сгинут в нем, понятное дело — вольсунгов всё равно намного больше.
— Если так рассуждать, то мы все сгинем только потому, что вольсунгов больше, — с неверием молвила Хизая, отвернувшись в сторону.
— Вот именно. Потому Умтай, по сути, желает одного. На самом деле он хочет договориться с ними. Я не знаю, как. И не могу знать. Но конунг не настроен драться. Прискорбно, Хизая, но так. Потому он хочет, чтобы ни Делванни, ни Регноран ничего не предпринимали сами. Туда уже точно пришли посыльные с распоряжением ни в коем случае не дергаться. А сидеть и ждать.
Хизая молчала-молчала, а потом начала понимать.
— Ты всё это серьезно? — задала вопрос, хотя и понимала, что Сарнисса не шутит.
— Совершенно.
— Это очень плохо. Договор с вольсунгами может очень плохо кончиться, — тяжело вздохнула львица Велари, враз почувствовав неуютность. Покинутость. Легкое ощущение безнадежности.
— А договора и не будет. Когда вольсунги начнут кромсать Делванни и Регноран, тогда конунг очнется. Тогда все поймут, что надо драться, — с каким-то остервенением сказала Сарнисса, словно стараясь убедить сам мир в этом. Потом глянула на Хизаю: — Только не говори этого Ману. Если он знает больше нас, то ему этого не нужно. Если он знает меньше нас, то тем более.
«Не надо падать духом», — помыслила себе Хизая.
— Это не знание. Это догадки, Сарни. Умей отличать первое от второго.
Сарнисса взмахнула хвостом.
— Хм. Ты так сама до всего додумалась? — задумчиво спросила Хизая.
— Нет. Мы говорили с Нихмудом.
Хизая устала думать о будущем. Оно ее не радовало. Хотелось отвлечься.
— Да, кстати… У вас с ним что-то есть? — равнодушненько поинтересовалась Хизая.
Сарнисса засмеялась, будто собеседница сказала большую глупость.
— Ой, фу, он не в моем вкусе. Он там ко мне приставал, но ему я дам лишь тогда, когда он будет последним львом в мире.
— О предки, Сарнисса, не будь такой пошлой. Я спрашивала о…
— Хизая, ну честное слово, мы ведь знаем друг друга не первый день. И кое-что уже успели пережить.
— Ладно, пусть так, но… — повела ушами Хизая, но была перебита:
— Кроме того, посмотри на него, и посмотри на меня. Этот толстяк же меня просто раздавит и не заметит!
Хизая привстала:
— Сарнисса, ты снова о своем! У тебя всякий разговор сведется к одному, вот честное слово.
— К чему сведется? — с озорством спросила та.
Хизая беспомощно оглянулась, словно ища того, кто угомонит эту молодую львицу.
— Сама знаешь, к чему! — нехотя бросила слова.
— Ну, скажи это, — улыбалась во все зубы Сарнисса. Но мило.
Чувствуя робость, прямо как маленькая, Хизая отворачивалась:
— Что говорить, сама понимаешь.
— Ну, давай, скажи это слово. Давай, ты можешь.
— Чего я должна его говорить?
— Ты опытная львица, разведчица Велари, у тебя есть дети — и ты боишься одного слова?
— К сексу! — быстро сказала Хизая, и тут же посмотрела в сторону.
— Ха-ха-ха. Ты сделала это.
— О предки, ты ужасна, Сарнисса. С тобой впору прикрывать уши лапами.
Сарнисса и далее себе растянулась на травке.
— Уж как есть. Я порочна, не скрываюсь, — взмахнула хвостом.
— Мы воспитаны по-разному. У тебя воспитания не было. Я же — дочь строгости Велари. И, к тому же, старше тебя. А ты так… росла, как хотела.
— Глупо меня в этом винить, — молвила Сарнисса, трогая лапой какой-то цветочек. — Кроме того, терпеть не могу ханжества. Этой болтовни о приличиях и мнимой чести. Жизнь должна быть простой, сильной и… красивой. И в том, что лев и львица могут подарить другу нежность, нет ничего плохого. Я что, неправильно говорю?
Хизая не нашла, что возразить, потому лишь махнула лапой.
— Ладно, — топнула по земле левой лапой, повторяя охотничий жест «Стой!». — Хватит, пора отдыхать.
— Надо дождаться наших.
— И так найдут, — молвила Сарнисса, зевнув, и тут же провалилась в сон.
Ее умение мгновенно засыпать просто изумительно.
Сэнзалли ушла прочь, вниз по течению Большого Мара, чтобы найти уединение. Найдя укромное место, она села у берега и начала смотреть на воду, глубоко вдыхая и выдыхая. Она хорошо ощущала каждый свой вдох, и он сопровождался горячим теплом, что шло от скул к груди; от каждого выдоха она ощущала волну колючей воды, что растекалась по всему телу.
Вода очень легко уносит душу, потому Сэнзалли сразу же очутилась в сновидении. Входить в сновидение, наблюдая текущую воду — прием учениц, ибо это легко; крайним его недостатком есть суть то, что контроль в таком сновидении очень слаб. Куда унесет, там и очутишься. Можешь очутиться во втором теле в родном мире; можно очутиться в сознании среди фантомов собственного ума, что и есть обычный сон с его нелепостями и причудливыми сплетениями; а можно попасть в другие миры.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |