Фэндом: The Lion King, Животные (кроссовер) 27 страница

Мало что могло сразить Сэнзалли, сделать беспомощной, поселить в душу некий разрыв, трудность и двойственность. Но этот лев сделал самое то, несознательно подобрав идеальное средство.

— Я не могу этого пообещать. Хотя твои дети прекрасны.

— Что ж… Спасибо. Спасибо за честный ответ.

Он, кивнув, молча ушел,

Ее резвый, бодрый и дерзкий настрой растаял; она враз уловила всю сложность мира и свою беспомощность. «И это я, при моей силе. А что делать остальным?», — подумала Сэнзалли, уходя прочь от озерца, на юг. — «Так… Хорошо. Похоже, вольсунги здесь уже обосновались, даже с детьми пришли… Ах, не могу думать!». Да, этот извечный вопрос: «Что делать?». Естественно, что сейчас идти на Дальний, Южный или Верхний холмы опасно и бессмысленно — вольсунги уже наверняка обжили их, радуясь новому и удобному жилищу. В то же время некуда больше идти, некуда… Она должна ждать… Ждать. Ждать. Свои придут. Они будут. Они не могут не быть.

Тем временем Мирэмай-Халу выслушал длинный и обстоятельный доклад от посыльной. Муганги южного крыла разумно решили, что не стоит отправляться на переговоры самим, как было оговорено ранее, а сначала нужно посоветоваться с лапой Ваала. Союзные сами напросились на переговоры! Прекрасно, изумительно! Это оживило правителя Ваал-сунгов, и он начал прохаживаться туда-сюда. Немного подумав, тут же властно приказал:

— Так! Завтра я сам иду рассказать союзным, что да как!

Напрасно его все, особенно верный порученец, убеждали в неосторожности и возможной опасности такого шага: Мирэмай был непреклонен. С ним пойдут целых два прайда: Хустру и Дэнэнаи. Ашнари останутся на землях Делванни.

Для всех это стало неожиданностью. Зачем болтать с этими союзными, если разбить их не составит особого труда? Славная битва, славная победа — разве не этого надобно?

Только Высокая Мать знала о причинах такой торопливости. Ринарита знала, что на самом деле думает и желает Мирэмай.

Ее Мирэмай попросил:

— Побудешь во прайде Ашнари, пока меня не будет. Не хочу тебя туда брать… Пока. А как только пойму, что всё, как нужно, то тут же тебя позову.

— Хорошенько. Договорились.

Ринарита знала, что правитель Ваал-сунгов считает этот союз прайдов чуть ли не подарком судьбы. Несмотря на то, что Ваал-сунги агрессивно захватили восточные земли Союза, Мирэмай не утрачивал надежды на то, что сможет найти с ними общий язык. Более того, он был свято убежден, несмотря на скептические замечания Ринариты, что в этом союзе полно сильных шаманай, и драться с ним — себе дороже. Тем не менее, после сегодняшнего дня, после случая на бывших землях Делванни, Высокая Мать обрела неуверенность в собственном скепсисе.

Вдруг в этом союзе действительно много шаманай?

Это хорошо, и плохо.

Плохо потому, что они — опасные враги.

Хорошо потому, что они кое-что знают; и если не ругаться с ними, а сотрудничать, то можно много лучше понять себя и мир. А именно этого Ринарита и хочет.

Она знала, что на самом деле задумал Мирэмай: он желал медленно, но верно избавить души Ваал-сунгов от их собственного бога, как это однажды проделал со своим сердцем.

**

Вестающая Нильзе с неприятием услышала новость о том, что ей придется тянуться вместе с правителем к этим союзным.

«Наверняка далеко… Эх, грррр, только привыкла к этим местам. Лень идти!», — разозлилась она; но, тем не менее, это долг. Вестающая, что при правителе, должна идти за ним почти по следам. И ее главное, оно же единственное обязательство — ночью, почти каждую ночь встречаться в снохождении с остальными тремя Вестающими.

Мирэмай суетился и торопился, потому уже к вечеру с небольшим окружением и охраной прибыл на земли Делванни, чтобы уже с них днем отправиться к Хартланду на переговоры. Естественно, вместе с ним приплелась (по-иному трудно сказать) и недовольная всякими этими беспокойствами Нильзе.

Надо сказать, что по приходу Вестающей в любой прайд Ваал-сунгов все во прайде, даже львята, должны знать, как она выглядит, во избежание глупых неприятностей и происшествий. Для этого, как правило, делается сбор прайда, где Вестающие прямо представляются: вот, мол, та кто видит и слышит Ваала, любите и жалуйте. Но этот род Ашаи-Китрах, как известно, крайне своенравен; например, Нильзе терпеть не может всяких сборищ, а потому для нее привычным стало то, как на нее всё указывают лапой.

— Вот, смотрите, это Вестающая Нильзе, запомните…

Сначала страшно раздражало, а потом привыклось. Нильзе почти не наносит черный сок хирайи: лишь чуть на уши, и немножко под глазами, совсем малость. Ей лень. Поэтому всем прайдам, где приходит Нильзе, поначалу непросто: ее легко спутать с обычной львицей. Вот, например, с Вестающей Амариссани всё намного проще: она делает на мордашке нечто невообразимое: сложное сплетение черных линий, точек, изгибов. Ее точно ни с кем не спутаешь, не пропустишь.

«Ах, что мне завтра съесть? Может, пробежаться, поохотиться для себя...».

Сумерки. Муганг Дэнэнаи вместе со старшей Ашаи-Китрах этого же прайда услужливо показали ей земли, что некогда принадлежали Делванни; скучающая Нильзе осмотрела Южный, Дальний и Верхний холмы. Из тоски ее только вытянула пещера шамани на Дальнем.

— Шаманаи здесь жили? — сразу спросила она, еще не ступив в нее.

— Да, — ответила старшая сестра, Ваалу-Нарна — старая, беспросветно ограниченная и на редкость глупая Ашаи. — И сегодня тоже была одна.

— Это как? — удивившись, навострила уши Нильзе.

Ей вкратце рассказали историю о том, как некая шаманая устроила здесь переполох.

— А сейчас она где?

Муганг и старшая сестра повели ушами. Ваалу-Нарна, тяжело фыркнув, ответила:

— Откуда знать. Наверное, к своим ушла, на запад. Здесь ее нет — тут полно наших, мы бы ее увидели. Или ощутили.

«И то верно», — внутреннее согласилась Нильзе, сразу заинтересовавшись происшествием. Она долго, до полного заката, осматривалась в пещере, разглядывала панцири и даже вынюхивала каменный пол.

«Не та ли это шаманая, что перепугала тех дураков в Йонурру? Как знать. Вполне возможно, что таких в этом союзе не одна, и не две».

Вестающей очень хотелось расспросить непосредственных участников действа, но, к сожалению, приходило ее время. Время снохождения. Сегодня важная ночь, сегодня должны быть все Вестающие. Сегодня Нильзе должна передать несколько важных сообщений. И принять тоже. Поэтому она попросила муганга дать ей охрану — она будет сновать во снах прямо здесь, в этой пещере. Главный лев Дэнэнаи немедленно исполнил просьбу, и тут же возле пещеры появились два молодых вольсунга. Один тут же уснул у входа, а второй сел чуть поодаль, молча созерцая ночную, мрачновато-томную даль. Прекрасно зная, что разговаривать и шуметь рядом с Вестающей нельзя, он тихонько сидел, лишь пошевеливал хвостом.

«Это будет забавно — уйти в иные миры в пещере шаманай», — решила Нильзе, втянув небольшой камень в пещеру. Ей нравится спать и сновать во снах, обняв камень.

Всё. Ночь. Можно начинать. Только в ее привычке небольшая прогулка перед снохождением. Давняя традиция, которую она хранит еще с той поры, когда была ученицей. Но разве это было так давно? Вовсе нет. Нильзе молода. Всё еще впереди.

Вестающая вышла наружу, посмотрела налево, потом направо. Налево — основная, северная тропка вниз, она ведет ко прайдам. Направо — маленькая, торная, поросшая. Видимо, ею редко пользовались.

«Пойду туда. Будет меньше под носом крутиться и легче душе будет. Всё они крутятся подле, крутятся, верующие в свою смешную иллюзию. И чего им?.. От меня и так ничего не получишь. А им всё подавай прок, корысть, полезность из жизни. Да разве же в этом суть? Суть в ином, души мои. Ином».

Она пошла вниз по некрутому склону, чувствуя легкие уколы настырных веток акации. Посмотрела вверх, подумала о том, что стоило бы глянуть, что там на вершине этого холма, ну да ладно… Завтра, завтра. Это может подождать. Нильзе пошла далее, стараясь ни на что пристально не глядеть, словно отстраненно пропуская мир сквозь себя; так легче войти в то самое состояние, невесомое и сновидное, что помогает войти в снохождение.

Чуткие уши услышали сзади треск. Вестающая обернулась, не увидела никого. Ах, бывает. Бывает… Ее внезапным звуком не испугаешь: созерцание иных миров, погружение в глубины собственного души и сосредоточенность духа приучают к внутренней стойкости, ровному отношению ко всему.

«Что мы? Кто мы на самом деле? Для чего ходим по миру? Где та основа, на которую можно указать и молвить: «Вот оно, истинное!»? Ваала нет, богов нет, есть лишь некие сущности в иных мирах, и то я не могу решить — не плод ли они моего сознания? Не есть ли всё, данное мне для восприятия, суть игра моего воображения? Сон во сне, заключенный в сон?», — Нильзе очень любит подумать о неясном перед снохождением.

Вообще, ее наставница — очень умная и толковая Ашаи-Китрах — советовала прекращать всякие мысли перед этим.

Ну, поначалу оно всегда так. Следуешь любому совету. А потом понимаешь, как для тебя лучше. Например, Нильзе перестала принимать любые ингредиенты и смеси, что влияют на сознание. Абсолютно строго, вообще ничего. Она знала, что одна из Вестающих не может нормально уловить снохождение, если не примет наркотическую смесь, примерно такую же, какую дают при окончательном, третьем испытании, только менее сильную. Каждому свое. Уравнивание всех под один манер — первый признак глупости.

«Может, именно поэтому я Вестающая правителя? Потому, что ясна и чиста?».

Как знать. Может…

Впереди какой-то шелест, прямо впереди тропки. Втянув воздух поглубже, Нильзе всё ж не смогла понять, кто это или что это — ветер попутный, не дает понять запах. Вдруг показался чей-то силуэт, а потом и молодая львица светлого окраса, что удивленно уставилась на Нильзе, точнее не на нее, а почему-то на некую точку в ее груди.

«О, проклятье. И тут дрянные встречи, чужие морды, чужие речи… Есть ли место здесь, где мне не будут мешать?!». Странное направление взгляда вовсе не смутило ее — она к этому привыкла. Нильзе часто боятся смотреть в глаза, даже некоторые сестры Ашаи-Китрах — и то боятся.

Нильзе чуть презрительно осмотрела незнакомку. Впрочем, почему «чуть»? Презрительно, так и есть. Привычка. Она с обычными львицами общается только тоном просьб, что неизменно похожи на приказы. У этой молодой львички, несмотря на общий милый облик, признаться, какой-то взъерошено-неряшливый вид.

Ну вот, надо разминуться. Они на узкой тропинке, окруженные кустами акации и порослью марзары.

— Во имя Ваала, чего тут делаешь? — строго спрашивает Нильзе.

— Иду. Вон туда. На этот холм.

Следовало, конечно же, ответить «Да будет свято его имя». Да ладно. Что с них взять, глупых, перепуганных.

— Не утруждайся, — покачала головой вольсунга-Нильзе. — Я сегодня буду там спать, а тебе запрещаю.

— Запрещаешь?

Неучтивое обращение на «ты» действительно изумило Нильзе. Дело в том, что хватит лишь одного слова Вестающей для того, чтобы лишить любую, вообще любую львицу звания хаману. Это очень тяжелое наказание. Потому Вестающая даже не разозлилась, а удивленно спросила, подозревая, что львица просто душевно больна:

— Из какого ты прайда?

— Из того, что на этой земле.

— Да из какого именно, ну?

— А почему ты запрещаешь мне идти к холму? — ответила вопросом на вопрос светленькая львица, что-то ища взглядом по земле.

Нильзе поняла. Ясно. Наверняка эта полубезумная, достойная сожаления «дочь Ваала» (а Нильзе себя таковою не считала еще с подросткового возраста) не успела запомнить ее, Нильзе, облик. Она не знает, что она — Вестающая.

— Я — Вестающая лапы Ваала, Нильзе. Львица, опомнись.

— Что ты вестаешь? — спросила львица, зачем-то внимательно рассматривая когти на правой лапе.

Так, догадка подтвердилась. Сумасшедшая. Кто такую выпустил без присмотра?

Но в среде Ашаи-Китрах не принято глумиться над тем, кто помрачился умом. Наоборот, их обхаживают по мере сил, стараются вернуть к жизни; иногда их усыпляют навсегда, чтобы не мучились. Кроме того, считается, что в безумии скрыта искра истины. Нильзе, хоть и не обычная, но всё же Ашаи-Китрах. А раз так, то надо выявить доброжелание, снисходительность.

Вестающая положила лапу ей на плечо.

— О таком не говорят.

— Говорят, почему ж нет. Познать можно, если лишь пронзит. А говорить — не значит познавать. Говорить можно что угодно. Слова настолько ж далеки от правды, как мы от неба.

«Как говорит-то», — подумала Нильзе.

— Оно верно. Но Ваал истинно возвещает тебе сквозь меня: мы далеко от неба, но мы можем близиться к нему.

— Мне кажется, что Ваал — это чушь, — бесцветно ответила львица.

— Я тоже так думаю, — весело ответила Нильзе, подмигнув. Она ничем не рискует. Кто поверит сумасшедшей, даже если та проговорится? — Но все наши без ума от него, не так ли?

— Наши?

— Наши.

— Нильзе, кто бы ты ни была, ты не вызываешь у меня отврата. Уйди с моего холма, и мы не будем знать вражды.

— Что значит — от твоего холма? Какой вражды?

Взгляд не спрячешь. Если он ясен, то его не угасить. Если он без страха, то не сделаешь его трусливым. Если желаешь кого знать, то смотри ему в глаза — ошибки не будет, никогда не будет; ты можешь лишь неверно понять; а всякое непонимание исходит лишь от тебя самого.

Вестающая поняла, что жутко ошиблась, и перед нею кто угодно, но только не безумная дочь Ваала. Львица спокойно стояла перед нею, уже не таясь, не пряча взгляд по углам, и благородно давала время всё осмыслить, понять и принять. Но привычка быстро справляться со всяким удивлением сработала хорошо и четко: Нильзе вняла, что перед нею — шаманая. Да всё говорит об этом: и внутреннее чувство, и не тонкие намеки.

И что дальше?..

— Ты — шаманая. Та самая? — с придыханием молвила Ваал-сунга.

— Та самая.

— Это ты была в Йонурру?

— Я.

Тут Нильзе с робостью и внутренней дрожью осознала, что ей нечего противопоставить этой львице. Нечего. Нечем защититься, укрыться, огрызнуться. Она умеет витать во снах, она, дочь защищенной и холеной жизни, даже умеет принимать в них сообщения из сего мира от своих сестер; но ничего из этого не может ей помочь, не может! Сейчас вольно делать что угодно: страшненько зарычать, ощетиниться, сыграть в опасность и силу, взвыть на помощь, пугать карами и проклятиями; но всё это будет лишь смешной подделкой, детской игрой, ибо шаманая перед нею — неустрашима. Какое страшное слово: не-у-стра-ши-ма. Точнее, и для нее есть предел, но такой, что Нильзе и увидать его не сможет.

— Ну, и что дальше? — она желала придать словам оттенок насмешливости, но вышло как-то меленько.

— Сейчас я здесь. А дальше придет мой прайд. Мои прайды.

— Неужели? Сомневаюсь, — помялась Нильзе с лапы на лапу. Как ни странно, как ни позорно, но придется рычать на помощь.

«Мне нельзя с нею играть. Я сожгусь от своей доброты. Надо хитрее, злее», — подумала Сэнзалли. Быстрый взгляд, оскал, мгновенное напряжение:

— Нйах!

Тихая смерть и мгновенное перерождение. Сэнзалли очнулась, чувствуя дрожь в лапах; она нашла себя в таком положении, будто подпирала собой огромную гору — так стремительно подалось вперед ее тело. Прижала уши, вытянула хвост, наклонила голову к земле и прильнула к ней, выставила левую лапу далеко вперед. Изнутри готов выйти разящий ужас, а глаза зажглись белым огнем. А что вольсунга?

Ей страх уже не нужен. Сэнзалли присмотрелась, огонь угас. Ее легкая душа, привыкшая хорошо и надолго уходить из тела, тут же устремилась вдаль. Нет, эта Ашаи не погибла. Просто сознание ее от мощного толчка мигом ушло из мира теплой крови. Как ни странно, но она сновидит; сознание не по своей воле выбито в миры сновидения. Вот только что она внутренне готовилась сновидеть, и ее тренированное сознание восприняло это как приказ: «Пришла ночь, уходим прочь!». Хотя тело еще даже стоит, по привычке.

Сама не зная почему, но Сэнзалли аккуратно, даже бережно помогла телу Ашаи лечь набок. Хотя можно не церемониться — противница, она и есть противница. Мелькнула мысль — надо убить, перегрызть глотку и дело с концами. Но лишь мелькнула, а потом испарилась. Пусть живет. Дать жизнь сложнее, чем убить.

Сработало острое чувство, уши насторожились. Ах, вон ты где, смотришь из-за кустов и не знаешь, что делать.

— Ну, давай, дитя страха, рожденный в страхе, гибнущий в нем же! Ну! — обнажились белые клыки Сэнзалли. Изнутри пошла жаркая волна. Ночь. Звезды, что никогда не станут ближе, но всё равно нам светят. Глаза снова начали обретать белый мрак с алым следом. Но вольсунг, что тайком следовал за Нильзе и случайно застал всё это происшествие, предпочел не испытывать судьбу, и тут же исчез.

«Наверное, всё видел… Вот уж полно их на моей земле! Куда ни ступишь — вольсунг! Ладно… На Дальний холм мне смысла идти нет. Окружат, достанут», — подумала шамани Союза, снова уходя на юг. Она, в целом, начала сомневаться в своих действиях. Почему, собственно, стоит ждать здесь? Не отправиться ли в Хартланд? Неизвестность, неопределенность тяготили ее; тем более, что неизвестной остается судьба родного прайда и родственников. Мать точно с ума сходит от волнений. Конечно, можно попытаться об этом сновидеть, попытаться найти его в сновидении; но сейчас у нее практически нету никакого времени на это. А чутье и безмолвное знание молчит. Сэнзалли лишь знает, что ее прайд где-то есть, что он живет. А вообще, она бы, наверное, давно ушла отсюда; Сэнзалли всё больше понимает, что цепляться за землю проку нет. Но ее что-то держит. То самое, та самая клятва, которую давала матери Аярра.

Она знала, где можно скрыться на юге собственных земель. Тощая, холодная и голодная, кое-как уснула в укромном месте, в густых зарослях, где снуют лишь медоеды.

Неприступная и сильная Вестающая Нильзе очнулась где-то посреди ночи. Вокруг никого, лишь поют цикады, и ночь такая… вот такая! Безлунная. Нет луны, скрылась. Молодая луна.

Что с ней было? Снохождение у нее было, причем как в ученичестве: с крайне слабым осознанием, урывчасто, туманно. Нечего и говорить, что Нильзе не могла и не смогла общаться со своими сестрами.

— Будь же проклято всё на свете… — прошептала она. Важная, весьма важная ночь — упущена.

Она отряхнулась, осмотрелась пугливо, и пустилась вверх, к пещере шаманай. Осмотрелась. Ха, те двое «охранничков» посапывают, протянули лапы, и хоть бы что им. Что ж, сейчас кое-кто получит взбучку…

— Тааак…

«Кое-кто получит. И, в первую очередь, получу ее я», — начал угасать пыл Нильзе. Стало понятно, что если напенять на собственных охранников, то надо будет рассказать всю историю, от начала до конца. Историю собственного, глупого, слабого поражения. В таком случае как на нее посмотрит Мирэмай, как посмотрят остальные? Они наверняка определят ее слабой, тщетной, недостойной Ашаи. И ничего, что дело Вестающей — лишь в снохождении передавать и принимать сообщения, никто на это обращать внимания не будет. Общие мысли всегда жестоки и не знают понимания. Свалилась — значит, слаба!

Они спали! Они спали… Хорошо. Значит, ничего и не было. Ни-че-го. Всё как надо, всё по местам. А почему не смогла сегодня сноходить?..

— Что случилось, Нильзе? — спросил Мирэмай-Халу, которого она лично посетила сразу, рано утром. — Что произошло, милая? Ты сегодня не смогла передать вести?

— Очень сожалею, мой правитель. Но это ничего, — ровненько лгала Нильзе своему правителю и хозяину, впервые в жизни. — Я просто очень устала и мне было чуть плохо… Честно.

Порученец сидел рядом, напротив нее, и тер нос лапой. Мда, плохо. Непредвиденные обстоятельства. Этой ночью Нильзе должна была передать много важных вещей. Ну ничего. В следующий раз передаст.

И всё бы ладно, но когда солнце уже начинало припекать, то к Мирэмаю, который как раз жестко разбирал спор мугангов Хустру и Ашнари, посмел придти обычный Ваал-сунг, из прайда Хустру, с целью сообщить нечто «крайне важное» лично Лапе Ваала. Порученец Синарр благодушно молвил, что можно всё крайне важное рассказывать и ему. Но лев упорно настаивал на своем.

Порученец кивнул охранникам, мол, пропустите. Лев знает, что если побеспокоит правителя по мелочи, то ему не поздоровится.

Муганг Хустру сразу узнал льва своего прайда. Да это же Хустру-Хинтали, известный во всём прайде слабоумный, доверчивый дурачок. Таким уж родился, и все к нему привыкли. Ему всегда поручали всё самое простое и неблагодарное, низкое. Например, туши разрывать на части. Или тащить их. Ашаи-Китрах во всякой грязной мелочи помогать. Все знали, что он почти каждый день докладывает последние слухи старшей сестре Хустру. Львицы смеялись с него, а львы издевались.

— Хинтали, ты чего, белены объелся? Вон отсюда, подонок! — сразу зарычал муганг.

— Тише, тише… — махнул лапой Мирэмай. — Чего тебе?

— Я должен сообщить это только Лапе Ваала лично, — у Хинтали был на редкость серьезный и ответственный вид. — Ваал видит, что я не лгу.

— Ваал видит, и Ашаи видят. Синарр, позови-ка мне какую-нибудь старшую сестру.

Все умолкли в ожидании Ашаи-Китрах. Мирэмай желал застраховаться, и решил пригласить кого-то из них, чтобы убедиться в правдивости слов этого Хинтали. По опыту Мирэмай знал: наверняка какое-то разоблачение или донос. Что ж, дело нужное, полезное.

Вскоре пришла какая-то сестра из Ашнари: крупная, статная львица возраста силы с оторванным ухом и очень лютыми, страшными черными полосами сквозь глаза. Выглядело она зло и заспанно; на самом деле, она не спала всю ночь, ибо у одной из львиц совсем некстати ночью начались схватки; и так они уж тяжело прошли все эти роды, что спаси Ваал. Мирэмай отошел с ней в сторонку и кивком пригласил Хинтали. Тот с готовностью подбежал и, чуть прижавшись к земле, смотря на правителя снизу вверх и глядя прямо в глаза, начал быстро говорить.

В какой-то момент глаза Мирэмая сузились, а Ашаи-Китрах дернула его сильной лапой за подбородок; но правитель остановил это и приказал оставить его в покое.

— Что? — спросил Мирэмай у нее.

Ашаи-Китрах тяжело вздохнула, глядя на этого Хинталу. С одной стороны, она очень не хотела подставлять сестру по пути, тем более — Вестающую. Она хорошо знала Нильзе. С другой… Ваал видит, и она видит — Хинтали не лжет. Достаточно одного ее слова, и Хинталу казнят, а Нильзе ничего не будет… Но! Но. Обман лапы Ваала — грех хуже некуда. Прегрешение, недостойное Ашаи-Китрах. Ваал видит и знает всё.

— Я не вижу лжи, мой хозяин.

Тот помрачнел. Сказав Хинталу учтивое «Спасибо», сказал ему удалиться и пообещал, что этого не забудет; также велел немедля вызвать к себе всех старших сестер в округе. А также Вестающую Нильзе.

Ему, вообще-то, плевать на то, что Нильзе не смогла оказать сопротивление этой шаманае. Ему, в целом, плевать и на то, что она не смогла провестать сегодня ночью. Но чего Мирэмай-Халу никак не терпит — это обмана. Когда его обманывают. Правитель, который позволит сделать с собою такое хоть раз, считай, обречен. А Нильзе обманула его. Сегодня вот так. Завтра еще как. А послезавтра что?

Пришли все старшие сестры из прайдов Хустру, Дэнэнаи, Ашнари. Всё южное крыло авангарда. Всего шесть голов. Позже всех прибыла Нильзе — ее долго не могли найти. Вскоре нашли — по своему обыкновению, она болтала лапой, разлегшись на ветке дерева.

Теперь у нее вид испуганный, чуть затравленный.

— Нильзе, во имя Ваала, скажи мне: что случилось этой ночью и… кого, — Мирэмай очень громко сказал это «кого», — ты встретила?

Всё стало ясно, как светлый день. Нильзе реально ощутила, как внутри души оборвалась некая нить, и поняла: была жизнь «до», станет жизнь «после». Если будет эта жизнь «после». Она не до конца осознала тот простой факт, что решила обмануть его. Правителя. Властелина всех Ваал-сунгов. А он такого не простит… или простит?

— Прости меня, о мой сиятельный властелин! Прости и пойми, за что я боялась!

В таком виде Нильзе не ожидал увидеть никто, даже сам Мирэмай.

— Тем не менее, — без страсти сказал он, — тебе придется ответить. Рассказывай.

— Этой ночью я решила пребыть в пещере шаманай. Перед тем, как вступить в снохождение, я привыкла гулять. Сошла вниз, по заросшей тропке, и встретила… ее…

— Кого?

— Ту самую шаманаю. Ту самую, — Нильзе закрыла глаза, запрокинула голову и держалась лапой за щеку.

— Какую «ту самую»?

— Это она испугала наших вчера днем. Это она была в Йонурру. Это она ходит по этой земле.

— Почему ты уверена, что всё это — она?

— Я говорила с нею.

— А что потом?

— Потом она сделала нечто… Ее рык, ее крик звенит у меня в ушах до сих пор. Я упала в бессознание, а потом встала.

— Она причинила тебе вред?

— Даже когтем не тронула.

Мирэмай взглянул вверх, в небеса, приглаживая гриву.

— Как она выглядит? — спросил он, не отрывая взгляда от синевы.

— Светлая. Молодая. Совсем молодая. Худая.

— Ладно, Нильзе. Тебе я могу простить почти всё, ибо ты… была моими устами, моими ушами, моими глазами. Но ты решила скрыться, обмануть меня. Щадить такое я не могу. Ты хорошо служила мне, Нильзе. Но ты больше не моя Вестающая.

— Нет! Умоляю, мой хозяин, нет! Не забирай у меня мою веру, не забирай то, что взято муками испытаний… Не лишай меня утешения в вере! — низко уклонилась она.

— Я не могу лишить тебя этого пути. И не могу забрать твою веру: лишь Ваал ее источник. Решить твое участие в сестринстве могут лишь сестры и Высокая Мать. Это решать им, не мне. Просто я не могу больше называть тебя своей Вестающей. Ты не можешь вестать для меня, ибо однажды провестаешь ложь.

— Клянусь, что не провестаю лжи! Клянусь, что не будет во мне обмана!

Ашаи-Китрах нахмурились, уголки рта насмешливо подернулись. После всего этого, после такого самовольного уничижения, у нее нет шансов не то что снова стать Вестающей, а и просто остаться в сестринстве Ваала. По крайней мере, по негласным законам сестринства Ашаи-Китрах… Конечно же, простой Ваал-сунгой ее может сделать только Высокая Мать, которой сейчас здесь нет, она осталась чуть позади, восточнее; но они позаботятся о том, чтобы расскажут о Нильзе так, как полагается. Высокая Мать мудра и справедлива.

Хотя, вообще, ни для кого не тайна, что Нильзе и Ринарита — хорошие подруги.

Но Высокая Мать знает, кого оставлять, а кого — нет.

Правитель Ваал-сунгов ушел, оставив Ашаи-Китрах разбираться с Нильзе. Ему было жаль, искренне и сердечно жаль Нильзе, ибо он к ней привык за несколько лет, к ее сарказму и лентяйству, к ее неожиданным остроумным фразам и симпатичной мордашке. Привык к точности и верности того, как она вестала. И тут… вот… Скрытое, обман. Он вздохнул и сошел по камням вниз, на землю. Всякому правителю приходится принимать трудные, тяжелые для души, но верные для дела решения. В какой-то момент он даже пожалел, что так сделал. Можно было ее спасти, оставить…

Ладно, посмотрим.

Шаманая… Шаманая.

Она определенно намного сложнее, чем кажется. Вот о чем стоит думать. Вот, что главное. Вот тот, кто, возможно, сможет ему помочь… Ее нужно лишь приманить, изловить, поймать. И, самое трудное — убедить хоть одной лапой встать на его сторону. Если не получится — придется уничтожить. Такой враг опасен.

«Она сильна, хитра, умна… Мне бы такую! С такой я бы горы свернул… Такая бы мне верно подсказала, что мне делать, как избавить мои прайды от рабства веры. Такая бы подсказала, как превратить этот союз с врага на союзника, как влить его львов и львиц в свои прайды, чтобы они своим незапятнанным всякой верой умом могли медленно, но верно вытравить чушь с голов моих славных Сунгов. Никаких «Ваал-», но Сунгов! Мощь Сунгов станет еще больше, когда в него войдет свежая кровь…».

— Дарза! Дарза, а ну быстро лапы сюда! — увидел он вдалеке посыльную из Хустру, которую хорошо знал. Та мигом примчалась, безжалостно бросив кусок ноги бородавочника. — Быстро найди Синарра и передай, чтобы немедленно выяснил, как идут дела с пленницей из Найсагри. Немедленно выяснил и доложил! После этого птицей лети в… проклятье… выясни сначала, в каком прайде сейчас находится Вестающая Амариссани, а потом беги в него и от моего имени пригласи ее во прайд Хустру. Пусть не идет сама! Пусть берет охрану! Не меньше четырех голов! Поняла?

— Да, — спешно кивнула Дарза.

— Когда Амариссани придет в Хустру, то пусть ждет, если меня не будет. Понятно?

— Понятно, мой хозяин.

— Беги.

Мирэмай еще немного подумал, а потом пошел созывать мугангов Хустру и Дэнэнаи. Именно они должны создать для своего правителя большую группу, с которой он лично пойдет в Хартланд на переговоры.

Ваал-сунги привычно готовились к походу. Синарр нашел Мирэмая в непривычной обстановке: тот сидел без охраны возле группы, которая должна составить ему компанию, и о чем-то беседовал с главной охотницей Хустру, которая тоже входила в эту группу.

— Мой правитель, — запыхавшись, сказал он. — Пленница будет, но только этим вечером или ночью!

— Ах, проклятье. Всё так не вовремя. Ладно, слушай сюда. Остаешься во главе южного крыла. Самое главное вот что: за эти дни ты должен, я настаиваю, должен любым способом поймать эту шаманаю. Делай всё, что угодно, но только поймай ее. Используй эту пленницу из Найсагри, она наверняка должна что-то знать о шаманае. Используй ее, как хочешь. Вытяни из нее хоть что-то, что поможет. Хоть изорви пыткой до смерти, но вытяни. Узнай от нее имя шаманаи, повадки, привычки, внешность, прошлое — всё! Мы о ней знаем только одно: она молода, светлого окраса и очень опасна. Я даже не уверен, что она из земли этих Делванни. Она не могла родиться во прайде, который позорищно сбежал от нас безо всякого слова. Наверняка она откуда-то с запада. Мне известно, что западные прайды этого союза вовсе не такие паиньки, как эти. Так… Когда поймаешь, то не упусти. Обязательно посоветуйся с Ашаи, как ее лучше сохранить на месте. Но Ваал упаси причинить шаманае вред! Пригрози казнью любому, кто повредит ей. Это очень важно. Если поймаешь, тут же извести Высокую Мать. Она знает, что делать. И жди меня. Я тоже знаю. Как только поймают, известишь через посыльную.

Дата добавления: 2015-08-29