— Ого, молодец, Ману! — подмигнул ему Нихмуд.
— Что за молодежь пошла! Одна бесстыдничает тут вовсю… Теперь молодой лев, у которого лишь появилась грива, уже не помнит, скольку у него было львиц. Прости, Ману. Я знаю, что ты глава нашей группы и сын конунга. Но я — честная львица Велари, — всё это Хизая сказала лежа, даже не открыв глаза.
Сарнисса смеялась:
— Зря ты так, Хизая, честная львица Велари. Очень зря. Тоскуешь по тому, чего у тебя не было? А вот у меня всё было в молодости, ха-ха! И любовь, и вожделение, и жажда самоубийства. Я всё знаю!
— Фуй, — перевернулась львица Велари. — Знаешь…
— Сарни, ты так говоришь, будто старая, дряхлая туша, — дотронулся Нихмуд к Сарниссе, и она ударила его по лапе. — Всё знаешь, всё знаешь… Да ты совсем молодая львица. Ты даже еще не вступила в свою силу. Ты совсем молода и вполне симпатична.
Она молча выслушала и, чуть погодя, ответила:
— Приятно, Нихмуди, что не законченный хам. Думала, что за «тушу» тебе выцарапаю, наконец, твои наглые глазёнки. Приятно. Спасибо. Ладно… Сэнзалли?
— Тише, она, кажется, спит… — почти шепотом молвил Нихмуд, уважая чужой сон.
— У нее нет детей, — ответил за шамани сын конунга. — Если ты об этом.
Сарнисса вкрадчиво молвила, чуть прильнув вперед:
— Слушай, Ману, расскажи нам о ней.
— Не-не. Нет. Ишь, хитра. Сначала ты нам расскажи, что тогда было, — вдруг резко встала Хизая, словно и не дремала. — Что было? Почему ты аж укатилась?
— Да, Сарни. Расскажи, — поддержал Ману. В нем загорелось любопытство.
Просьба оказалась явно неожиданной. Сарнисса чуть растерянно смотрела на друзей. Сознание, даже смелое (а, скорее, именно смелое), стремится как можно раньше вытеснить непонятные, странные, ужасающие мгновения жизни, оставляя место лишь для ясности дня, и не давая шансов бездонной неопределенности ночи. Но вопрос поставлен и надо ответить.
— Всё потемнело в глазах, — был маленький ответ.
— Оттого ты испугалась? — с недоверием спросил Ману.
— Я не испугалась! Просто немножечко утратила землю под лапами, словно голова закружилась. Всякая охотница знает это ощущение, когда сядешь после очень быстрого бега. Вот и всё. А небо… — и Сарнисса посмотрела на звезды. — Обрело оно красные тона. И мне заложило уши... А теперь простите, не буду дальше. Не хочу вспоминать.
Все промолчали, больше ничего не спрашивая. Стало понятно, что Сарнисса больше ничего не скажет.
— Слушай, Ману, а как ты выбрал именно ее? — спросила Хизая.
— Я как пришел во прайд, так сразу заметил. Ее даже слепой заметит.
Радуясь смене темы, Сарнисса тут же подхватила:
— А она тебе нравится?
— Ну… — стесненно произнес Ману, почему-то оглянувшись по сторонам, словно его начали окружать недруги.
— Да ладно, Ману, скажи. Ну давай, скажи, — начала упрашивать Сарнисса, падкая, как и всякая самка, на романтические истории и сложность взаимоотношений. Даже Хизая молчала, скрытно интересуясь ответом.
— Послушайте, я ее взял лишь потому, что она — хорошая шамани, — замахал лапой Ману. — Она полезна для нашей группы. Она — лучшее, что можно выбрать в Делванни. По крайней мере, за несчастные четверть дня, что я там провел.
— Зря ты так, — неожиданно заметила Хизая. — Зря. Я вижу, что она — прекрасная львица. Не знаю, какая она шамани, но львица — прекрасная. Вполне под стать будущему конунгу.
Вот так сразу. Неожиданно!
— Ух! — только и сказал Нихмуд.
— Все три сына конунга одинаково имеют право стать конунгом! — чуть фальшиво возмутился Ману. — Впрочем, как и любой лев Союза!
Все пропустили это негодование меж ушей. Понятно, что Ману станет конунгом. Двое остальных братьев никуда не годятся… Это ясно даже простым львам и львицам.
— Вот так сразу, за один день — и видишь? — язвительно спросила Сарнисса у Хизаи.
— Вижу, — уверенно молвила Хизая.
— А что он будет делать с шамани? — с мастерски скрытым ядом спросила Сарнисса. Охотница, она терпеливо поджидала неверного слова от жертвы.
Но Хизая тоже непроста по сути. Крайне многозначительно спросила, поднявшись:
— В каком смысле?
— Во всех, — сыграла в простоту Сарнисса.
Львица Велари чуть подумала.
— Только не говори какой-то пошлой чепухи.
— Я вообще. С шамани ведь трудно. Мне-то не знать.
— А откуда тебе знать? — спросил Ману, рассеянно потирая лапой лапу.
— Саймина, шамани моего прайда — моя двоюродная сестра.
— Ну и что?
— А то, что у нее очень сложная личная жизнь. Точнее, ее почти не было. И нет. Шамани в этом смысле очень странные, с ними всё крайне усложняется, и они сами всё усложняют. Потому львы стараются их избегать. Не зря, конечно же, — кивнула Сарнисса.
— Что ж… Доля правды в твоих словах есть. Наша шамани так вообще… — начала было говорить Хизая.
— Вот-вот, — тут же ухватилась Сарнисса.
— …впрочем, это не означает, что наша Сэнзалли любит всё усложнять. Возможно, даже наоборот, — повысила голос Хизая.
— Да, возможно, она любит всё упрощать. Я такое помню из нашего первого знакомства, — засмеялась Сарнисса.
— Сейчас она встанет и тебя пришлепнет, как муху. Не боишься? — ухмыльнулся Нихмуд.
Та смело ответила, взмахнув хвостом и зацепив им Ману:
— Не боюсь. Кроме того, она со мной, не против меня.
— В общем, Ману, советую…
— Что ты советуешь мне, Хизая? — как-то ревностно, чуть раздраженно спросил сын конунга.
— Советую не глупить. Глядишь, еще получишь шамани в Хартланде. А она там нужна. Честное слово, — всё прямо и ясно сказала Хизая.
Ману с деланным спокойствием смотрел на львицу Велари.
— А как ее убедить пойти в Хартланд?
— Она может стать твоей львицей, — в упор смотрела на него Хизая, не опуская взгляда.
— Это мое дело.
— Твое. Но подумай.
— Подумаю.
Сарнисса смотрела то на опытную разведчицу Велари, то на Ману. Потом серьезно молвила:
— Хизая, ты ведь ее не знаешь. Ты знакома с нею лишь день. Как можно так сразу давать такой совет? Я бы поняла, если бы ты просто посоветовала ему… Ладно, а то сейчас меня снова обвинят в пошлости. Он еще молод, — Сарнисса указала на Ману. — Ему можно еще об этом не думать. Когда придет его время, то желающих будет вот так, — провела она лапой по шее. — Выбирай — не хочу.
Хизая посмотрела на сновидящую Сэнзалли. Конечно, со стороны кажется, что она просто спит.
— Сыну конунга не нужен кто попало, — ровно сказала она, не шевелясь.
Сарнисса улыбалась:
— Ой, да не надо всякую чепуху молоть. Конунг может делать, что хочет.
— Молчи… В ней есть дух. Она не пустая глупышка, о нет, — молвила Хизая, отстраненно глядя на шамани. — Не манерная дочь хорошего отца. Не хитрая тварь, что ищет во всём выгоду. Не простоватая охотница. Не пошлое дитя бессмысленного порока, нет. Если у следующего конунга будет такая львица, то я могу быть спокойна за судьбу своих детей. Я вижу в ней дух… не знаю… Союза. Прайда. Шамани, наконец. Мне даже кажется, что в ней живет часть моих предков — львиц Велари.
Сарнисса не удержалась и захихикала, тщетно пытаясь скрыть это.
— Еще вопрос, кто будет следующим конунгом… — тихо молвил Ману, но все услышали. Ему очень хотелось добавить «И будут ли конунги вообще…». Острое чувство тревоги изнутри изъедало его. Вольсунги, вольсунги… Двадцать прайдов. Два десятка. Хорошо, если ложь и насмешка. Но если правда?
— Ты о чем? — чуть недовольно спросила Хизая. Ей не нравилось, когда умный Ману притворялся.
— Так. Просто.
— Проклятье, сквозняк какой-то, — заметил Нихмуд, оглядываясь по сторонам.
— Ветра нет. Какой может быть сквозняк, да еще в таких зарослях? — заметила Сарнисса.
— Не знаю. Меня сейчас так продуло, что гиена дери, — ответил он, устраиваясь поудобнее.
Сарнисса скорчила гримасу непонимания и легкой насмешки. Но сама тут же ощутила странный, весьма сильный холод на спине. Даже обернулась.
— Ладно, ложимся спать. Кажется, завтра будет непростой день, — решительно сказал Ману; все, вмиг ощутив усталость и предчувствуя ранний подъем, улеглись.
Его схватили слова Хизаи. На самом деле Сэнзалли ему очень понравилась; как и всякому самцу, в первую очередь запал в душу ее облик. О характере еще трудно судить, но точно ее натура непроста.
Она стройна, ладна, изящна; в ней есть легкость движения и свободная непринужденность. Вот, Сэнзалли даже спит аккуратно и мягко, подложив лапу для подбородка, чуть свернувшись и прижав к себе длинный хвост. Глаза, даже если она спокойна и обыденна, всё равно хранят тайну и небольшой, нежный блеск печали. Тонкие черты мордочки и неширокий нос. Всё это намекает лишь на хрупкую нежность и томную слабость; с такою львицей можно невероятно прожить полную романтики звездную ночь. Но Ману уже убедился, что она хранит еще нечто иное: сильное, яростное, дерзкое и страстное. Кажется, от молодости и неопытности Сэнзалли еще не знает своей силы, и не может вполне управиться с нею. Он видел эту безумную дерзость и стремительность, что будто молнией рассекла мир; он видел испуганную Сарниссу, предавшуюся иссыхающему сердце страху. Ману уже неплохо знал Сарниссу: несмотря на ее порочность и глуповатую склочность, она действительно не робкого десятка, ее устрашить сложно.
Нечто подобное, похожее он видел в шамани Юнити, Иррае; намек на это ощутил в Саймине, шамани Иллари. Кстати, в этом прайде он был еще подростком, и когда пришел, то сразу влюбился в Саймину, хоть она чуть ли не вдвое старше него. Та мгновенно всё ощутила и пришла к нему со словами:
— Ты в меня не влюбляйся, — так предупредила.
— Но… почему? — от изумления Ману даже не стал отрицать или возмущаться.
— Незачем царапать душу пустым чувством, — повела она ушами, посмотрев в сторону.
— Почему пустым?
— Ты еще очень молод, а мне нужны львы постарше. А тебе нужны другие львицы, твоего возраста, а в жизни очень плохо терять время. Не теряй времени и беги искать ту, что ответит тебе. Или, скорее, ответят — ты хорош.
Комплимента Ману не заметил и по-юношески взъярился:
— Саймина, да я тебя не любил! Просто ты мне понравилась, не более того!
— Тем более, — вздернула она головой к небу.
Странно, но после этого они еще не раз беседовали, будто ни в чем не бывало. Но влюбленность Ману действительно как лапой смахнуло. Саймина стала для него просто львицей, шамани Иллари, не более. Видимо, как-то повлияла, а не просто сказала.
Ему очень захотелось дотронуться к Сэнзалли. Как угодно, к чему угодно. Просто так, чтобы ощутить ее жизнь, ощутить мягкость ее шерсти. Сблизиться, пусть даже таким способом. Ведь, если откровенно, то Ману, сын конунга, не знает, как действительно сблизиться со львицей. Он приятный собеседник, вежлив и уступчив, и уже не одна молодая львица вздохнула по нему; он так мил, умен и симпатичен, тем более, еще преемник правителя Союза! Казалось бы, мир у его лап, и львицы тоже, готовые на всё и ко всему. Но это, конечно не так; это, конечно, иллюзия для чужих глаз, для которых всё всегда просто.
«Что за глупости… Я, сын конунга, и буду делать что-то украдкой… Фу, как недостойно», — думал Ману, порицая себя и всё равно понимая, что сделает это.
Неровно вздохнув, он улегся рядом с нею, на расстоянии вытянутой лапы. Он так же, как она, подложил лапу для подбородка и начал глядеть на нее. Навострив уши, он прислушался к тому, как она дышит: чуть более часто, чем обычно бывает во сне. В какой-то момент ему странно померещилось, что Сэнзалли тоже смотрит на него сквозь закрытые веки. Кто-то из друзей зашевелился, засыпая, и Ману дернулся, боясь чужого внимания. Нервно оглянулся. Нет, всё хорошо.
Он поднял лапу и так застыл с нею; чуть помедлив, Ману очень осторожно положил ее на кончик хвоста Сэнзалли. Шакал, а если она проснется и увидит это? Увидит, что он лежит рядом и теребит ее хвост. Без спросу. Это ж вовсе неприлично, да еще как! С другой стороны, будить ее и спрашивать «А можно тебя потрогать за хвост?» намного глупее и смешнее. Получается, он сделал то, что очень хочется… но нельзя. Но почему нельзя? Что такого в том, что молодой лев так хочет дотронуться к молодой львице? Лев и львица созданы для друга; так возможно, она сама хочет, чтобы он дотронулся к ней? Но не признается, ибо это тоже не принято.
Только вряд ли она захочет, чтобы он лишь робко ощутил кисточку ее хвоста. Львицам нравится смелость в самцах, а потому они должны действовать решительно. Например, обнять лапой.
«Я сошел с ума. Сразу! Обнять! Лапой!» — ужаснулся Ману своим желаниям, которые требовали отбросить все приличия и всё воспитание. — «О небо, она не знает меня, и я не знаю ее… А чтобы кого-то обнять, нужно хорошее, долгое знакомство. Ясно, что она, по меньшей мере, удивится. Или даже разозлится. Если проснется».
Ману думал, думал и думал.
«А что скажут остальные, если утром увидят, как я ее обнял? Наверное, ничего не скажут, ведь я сын конунга, глава группы… Подумают: раз так ему захотелось, то пусть. Но что-то подумают, эдакое плохое. Ну и гиена с ними, пусть измышляют, что угодно. Но что скажет Сэнзалли на такую наглость? Может, прочь его всё?.. В следующий раз. Но если я погибну завтра днем, что тогда?».
От борьбы мысли и желания у Ману разболелась голова.
«Под хвост всё. Столько прожить, завтра погибнуть, и ни разу по-настоящему не ощутить львицы. Катись оно…».
Украдкой, как предатель, Ману встал и перешел на другую сторону от Сэнзалли: сначала она была слева от него, а теперь справа, и лежит к нему спиной. Улегся рядом с нею; в заднюю лапу впился какой-то шип. Придвинулся чуть ближе: теперь он совсем рядом, за гранью любого приличия. Так отдыхают лишь влюбленные либо крепкая пара. Ману оглянулся на своих — не смотрят ли, спят ли? Спят. Поднял левую лапу и так застыл с нею. Еще чуть подумав, решился, и очень осторожно положил ее чуть ниже шеи Сэнзалли. Сначала напряженно держал ее на весу, но потом расслабил; и вес лапы лег на ее тело.
И вмиг почувствовал себя неимоверно глупо. А что, если сейчас молодая шамани проснется? Отдергивать лапу, нет? Нет… Идти, так до конца.
Тут вдруг Сэнзалли зашевелилась: она вся вытянулась в длину, будто потягиваясь, закинула голову назад со странным стоном, ударив Ману затылком по щеке. По ее телу прошла мелкая дрожь, которую Ману ощутил очень хорошо. «Что с ней?!», — взволнованно, испуганно и вместе с тем возбужденно подумал Ману. Подумать только…
Она еще раз застонала, громко выдохнула и проснулась. Вырвавшись из его объятий и решительно встав, Сэнзалли горящим взглядом несколько мгновений осматривалась: как и почему ее потревожили, что случилось?
Увидев, где лежит Ману и помня, как скользнула его лапа по шее, Сэнзалли всё поняла. Широко расставив лапы, зло молвила ему:
— Никогда, никогда не трогай шамани, если она сновидит!
Все проснулись.
— Там по тебе полз жук, я хотел его… это… забрать его… Это не то, что ты…
— Не трогай, когда сновижу! Когда сплю, понимаешь?! Понял ты?
Повисло молчание.
— Не трогай! — Сэнзалли сильно приложила лапу к груди Ману, и даже чуть вытянула когти. Ману ощутил легкую боль.
Сарнисса прыснула и начала смеяться, уткнувшись в гриву Нихмуда.
Сэнзалли убрала лапу и посмотрела в сторону, сделав несколько шумных вдохов-выдохов. Потом снова глянула на него; глаза ее уже не горели тем огнем, что прежде, и молвила шамани уже более мирно, спокойно:
— Мое второе тело — моя душа, если хочешь — связано с первым, и когда его беспокоят, то второе, теряя силу, должно немедленно возвращаться домой! Понимаешь ты, нет?
— Понимаю… — сглотнув, кивнул Ману. На самом деле он не совсем понял.
Нихмуд потер лапой нос и зевнул. Хизая очень внимательно смотрела на обоих. Сарнисса с веселым видом старалась придать мордочке серьеное выражение, но получалось плохо.
— Ладно, это мое упущение. Нужно было спать в стороне. Или хотя бы предупредить.
Все посмотрели на Сэнзалли.
— Прости, что разбудил.
Все посмотрели на Ману.
— Пойми, Ману, шамани не просто спят, — она уже совсем мягко обратилась к нему, причем так, будто вокруг никого не было. — И они не просто так стараются спать в сторонке. Если ты шамани, то вообще всё происходит не просто так.
Шамани отошла на два прыжка в сторону и начала лапой прижимать к земле высокую траву — готовила новое место для ночлега.
— В мире вообще ничего не случается просто так, — напоследок сказала Сэнзалли. И улеглась.
Ману виновато посмотрел на остальных. Хизая, вздохнув, тоже улеглась. Нихмуд махнул ему лапой, но настолько неопределенно, что сын конунга совершенно не понял этого жеста. Зато очень хорошо понял Сарниссу: она тихонько показывала лапой на Сэнзалли и скорчила злобную гримаску, а потом заулыбалась. Мол: «Сэнзалли-недотрога, бе-бе-бе, неприступная и злючая, бе-бе-бе». Более того, ко всему совершила то, чего Ману совершенно ожидал: очень легонько, почти незаметно, но подмигнула. И тут же завалилась набок. А что это значило, Ману понять не смог.
«Какой же я дурак», — подумал сын конунга. — «Шакал, как завтра буду смотреть ей в глаза… И вообще, о чем я думаю? Проклятье, Союз в опасности, вольсунги, поручение отца! А я маюсь всяким… таким…».
Засыпал он очень трудно и долго. Но заснул — всем нужен отдых от самих себя.
**
Странные дни… Сэнзалли больше не смогла войти в сновидение, хоть пыталась, и просто уснула.
Снилась вечность.
— Мои хорошие, кажется мне, что погода нам сегодня покажет… хвост, — заметила Хизая, когда встали на рассвете.
Так оно и случилось. Сначала тучи никак не могли разродиться дождем. Но потом хлынул такой ливень, что пришлось коротать время под деревьями. Далее дождь чуть ослаб, и они продолжили путь; по их шерсти стекали капли небесной влаги. Зато повезло с другим — группа попала на неожиданно широкую, большую тропу.
— Нам нужно идти по ней! — обрадовалась Сэнзалли, узнав ее. Они с Фринаей шли к скалам именно таким путем. Нужно просто наскочить на нее, а после этого можно не заботиться о верности направления — дорога сама выведет.
Хизая и Сарнисса без особого восторга встретили такую идею:
— Слишком заметно, — в унисон ныли они. — Идти прямо по дороге — подарок для врагов.
— Чепуха, сейчас дождь. Кроме того, наша задача — вовсе не избегать любой встречи, а даже наоборот, — убеждал их и себя Ману.
— Ну-ну, — вздохнула Хизая, всегда настроенная скептически.
Ману решительно сказал:
— Не нунукаем, а идем.
И они пошли по этому пути, слегка недоумевая, почему он настолько протоптан и широк.
— Наверное, слоны протоптали, да и не только, — разумно предположил Ману. — Если такая дорога ведет к этому озеру, значит, оно действительно важное. Значит… там могут быть вольсунги.
Улучив момент и решившись, Ману подошел к молодой шамани.
Следует сказать, что утром они лишь перебросились вежливым:
— Доброе утро, Сэнзи.
— Доброе утро, Ману.
С того времени они говорили лишь строго по делу. Ману это мучило. Он хотел извиниться, но при том, как говорят, сохранить гриву; он не мог подобрать хороших слов. Также он боялся того, что ее весьма хорошее расположение сменилось на плохое.
Подумав хорошо, сын конунга решил, что врать не надо. Правда, и только правда. Так будет проще, лучше и яснее. «Времени на всё это нет… Я должен забыть о личном сейчас. Укуси тебя шакал, она шамани твоей группы, что идет в неизвестность! А ты думаешь о глупостях! Так… Просто нужно увериться в том, что она не злится на меня. Это важно, важно! Сэнзи должна хорошо ко мне относиться и видеть во мне предводителя группы, а не извращенного мерзавца».
Вот так, благородно терзаясь, Ману подошел к ней, когда они очутились в хвосте группы. Он не знал, что Сэнзалли умышленно начала плестись сзади, сразу уловив, как Ману хочет с нею побеседовать.
Ничего плохого на самом деле Сэнзалли о нем не подумала. Всё дело в том, что он разбудил ее в крайне ответственный момент: она, очутившись во втором теле, очень удачно выразила намерение найти вольсунгов и хотя бы приблизительно понять, как и где их искать. Его лапа дотронулась к ней именно тогда, когда Сэнзалли очутилась в некоем месте… Всё, что она помнила из этого сновидения — то, что «там» есть «каменный потолок». Вот и всё знание, что Сэнзалли смогла вынести. Потому и досада.
А то, что решил обнять и дотронуться… Значит, так хотел. Раз так хотел, значит, нравится. Значит, хочет. Для молодого льва это совершенно нормально. Но нет, она не согласна так быстро и внезапно. В ином случае, проснувшись, она бы мягко, с легкой улыбкой, увильнула. Львице претит быть доступной вот так сразу. Кроме того, сейчас есть много дел поважнее. Ей нужно управиться со всем: уберечь группу, найти вольсунгов, понять вольсунгов, понять себя и свою силу, и быть безупречной. А чувство всегда отвлекает внимание, скрадывает силу и может помешать намерению. Не время, не место…
Но, несмотря на всё, Ману тихо нравится ей. Сэнзалли чувствует необъяснимое, но верное родство между их душами. Она чувствует к нему заинтересованное любопытство.
«Что ж, покажи самого себя и свой характер. Мы все идем в опасность, и ты — главный. Так будь отважен и умен, тогда я последую за тобой».
Ману, прежде чем что-то сказать, почему-то отряхнулся. Мелкие капельки брызнули во все стороны, и Сэнзалли, шедшая рядом с ним, зажмурилась и отвернулась, прижав уши:
— Ой-ой.
— Прости, Сэнзи, я забыл… Забыл! Ох, прости, — засуетился он.
— Забыл, что я иду рядом? — с ироничной серьезностью спросила она; но иронии Ману не уловил, а уловил лишь серьезный тон.
— Нет же, не забыл… Как же глупо всё выходит!.. Послушай, Сэнзи. Я должен поговорить с тобой, иначе мне конец.
— Раз это настолько важно, то конечно, — будто чуть подумав, молвила Сэнзалли, и пошла в более размеренном темпе. — Я готова.
— Скажи прямо: ты обиделась? За то, что я вчера… потревожил, знаешь, твой сон… и обнял тебя. Да, я не буду увиливать, и скажу — я делал именно это. Не было никаких жуков.
Молодая шамани сделала удивленную гримаску, потом вздохнула.
— А ты как думаешь? — мельком взглянула на него.
Выдохнув сквозь зубы, Ману сказал:
— Я не знаю… Я повел себя недостойно. Не знаю, что на меня нашло…
«Говорить только правду…», — вспомнил он обещание, данное самому себе. — «Врешь же! Знаешь, что нашло!».
— А ты зачем сделал это? — тут же спросила Сэнзалли, еще раз мельком подарив взгляд. Она почти всё время глядела вперед, наблюдая остальных.
— Мне просто очень захотелось этого. Я желал оказаться ближе к тебе, а ты казалась такой беззащитной… Сэнзи… Честное слово, я не хотел так тебя обидеть. Не хотел помешать. Мне просто нужно успокоиться и знать, что львица-шамани из моей группы не держит на меня зла. Я совершил поступок, недостойный любого льва, а тем более — сына конунга, — говорил он торопливо и с чувством.
Сэнзалли заметила, как несколько раз обернулась любопытная Сарнисса. Продолжая наблюдать за нею, шамани молвила:
— Обнимать львицу — недостойно льва?
— Да нет же… Сэнзи… Я хотел…
Она поглядела на него; Ману заметил странную влажность ее взгляда, а потом понял, что никакая это не влага — это тот самый блеск. Сначала серьезная, она заулыбалась, причем открыто и ясно, прижав ушки.
— Ладно тебе, Ману. Всё хорошо. Не на что обижаться. Я не ханжа, поверь.
У него отлегло от сердца. С облегчением, он заулыбался тоже.
— Просто ты разбудил меня ну очень не вовремя. Я во сне пыталась разузнать, где и как находятся вольсунги, и ты всё сбил в самый важный момент.
— Прости… Я знаю, о чем ты. Это называется сновидением.
Сэнзалли хмыкнула от легкого удивления.
— Да, это так. Тебе рассказывали?
— Рассказывала Саймина из Иллари.
— Однако ты смог, коварный, вытянуть ее на откровенный разговор. Шамани кому попало такое не рассказывают.
— Я не знаю, как так вышло. Просто мне было интересно, вот и всё.
Сэнзалли остановилась и вся повернулась к нему, не заботясь об уходящей группе. Ману сделал несколько шажков от неожиданности, но потом развернулся и стал ждать.
— Ману… — молвила она, глядя не на него, но в землю.
Он понял, что это — главный момент разговора. Вообще главный момент с того времени, как они познакомились. Совершенно понятно, что она хочет сделать. Сэнзалли желает расставить всё по местам.
«Ну конечно же! Она хочет намекнуть мне, что я ее не интересую… Ненавязчиво, вежливо. Да ведь точно! Совершенно точно. У такой львицы не может не быть льва. У нее кто-то есть. У такой красивой львицы должен кто-то быть… Должен».
Сэнзалли вдруг взглянула на него; Ману ощутил, будто он прозрачен, а шамани видит его насквозь.
— Если ты…
«…еще раз ко мне подойдешь», — сознание Ману начало мгновенно предугадывать слова. Но это предсказание совершенно не связалось с тем чувством, которое излучала Сэнзалли. Это была некая… нежная неопределенность. Точно не враждебность, точно не желание оттолкнуть. Потому Ману застыл на месте, прекратив думать: мысль и чувство совершенно разошлись.
— Если ты действительно хочешь того, что ты хочешь… Тогда не торопись. Для всего свое время.
Сэнзалли подарила ему миг, чтобы осознал сказанное.
— Сейчас мы с тобою должны исполнить важное. Сейчас это — главное. Враги рядом. Ты веди меня хорошо, а я пойду за тобой. И в этом пути мы станем ближе, узнаем друг о друге многое. Ты поймешь, чего желаешь и… ту ли желаешь; я пойму — давать ли ответ.
Она легонько дотронулась к его гриве.
— Верь мне: я чую твою душу — ты хороший лев. С плохим я даже не вышла бы из прайда.
Сэнзалли заметила, что остальные молча остановились, ожидая на главу группы и свою шамани.
— Не торопись. Идем, — молвила она мягко и первой продолжила путь; когда шла мимо, то очень легко дотронулась кончиком хвоста к его левой лапе.
— Что, обсуждали план действий? — с плоховатенько скрытым сарказмом спросила Сарнисса, когда Сэнзалли и Ману подошли к своим.
Хизая недовольно посмотрела на нее.
— Молчи, Сарнисса. Вчера еще могли быть шутки, но сегодняшний день их не потерпит, — серьезный Ману вышел наперед, нахмурившись. Его глаза начали искать в пелене дождя силуэты врагов. Он как-то враз осознал, что они реальны, и что они — близко.
— Как скажешь, — неожиданно покорно ответила львица Иллари.
— Пошли. Смотрите в оба.
Все невольно рассредоточились, превратившись из праздной группки в львов и львиц Союза; у них появился тот же острый взгляд, как и у предков, что когда-то непрестанно проводили время в битвах, взрослели мгновенно, любили быстро и умирали рано. Сэнзалли, по зову крови, шла рядом с Ману, как с главой, смутно чувствуя, что точно так же шли рядом со своими предводителями шамани древности, готовые в любой момент предупредить опасность и всячески помочь.
Они идут по тропке долго, весьма долго; из-за дождя невозможно сказать, какое уже время. Иногда Сарнисса и Хизая неслышно трусили вперед, исчезая из виду и появляясь в неожиданности. Ману напряженно думал, потом немножко посоветовался с Нихмудом и решил, что лучше всего подойди к этим мягким скалам, там скрытно переждать непогоду, а после того хорошо осмотреть местность.
— Как увидите любого свободного льва или львицу — немедленно цепляйтесь с расспросом. Будет убегать — даже хватайте. Ценны любые сведения, — предупредил Ману своих разведчиц.
— Постараемся, — уверенно ответила Хизая.
Потом дождь крайне внезапно сменился тяжелым, мутным туманом. Все краски вокруг посерели, и каждый хорошо ощутил свое одиночество; кроме Сэнзалли, конечно — ей не привыкать, это ее вирд — знать свое одиночество. Сарнисса и Хизая перестали совершать небольшие вылазки. Так они шли, пока Сэнзалли не остановилась, вся тревожная, насторожив уши. Чуткие, готовые ко всему, остальные остановились тоже, прижавшись к земле.
— Что такое? — Ману спросил скорее не ртом, но взглядом.
— Они близко, — ответила Сэнзалли с закрытыми глазами. Она сделала шаг, потом другой. Потом остановилась.
— Вольсунги?
— Да, — шамани, прижав уши, высоко подняв голову и приоткрыв рот, будто стараясь поймать на вкус очень мелкую, редкую морось.
Все хищно осмотрелись по сторонам, еще больше прильнув к матери-земле.
— Не бойтесь… Они не рядом, они нас не видят. Но они близко, — чуть изменившимся тоном сказала Сэнзалли. Ее голос обрел странную глубину и силу, а взгляд — невозможную для такого молодого и прелестного облика решительность.
Ману молча подал охотничий жест: «Пошли!». Они, ступая тихо и осторожно, продолжили путь. Сарнисса было вышла вперед, чтобы исполнить свой первейший долг — разузнать, что впереди — но Ману яростным жестом вернул ее назад.
— Там или они, или какая-то шамани, — тихо молвила Сэнзалли для Ману.
— Шамани?
— У меня очень смешанное чувство… Я будто чувствую врага. И в то же время — шамани. Вдобавок ко всему, чуть по-иному, чем обычно. Прости, что не могу более внятно… Короче — надо навострить уши, но идти вперед.
Видимость очень плохая — не более десяти-пятнадцати прыжков. Хизая и Сарнисса уже не особо доверяли зрению; вместо этого вовсю обострились слух и обоняние. Но в первую очередь они всё же увидели скалу впереди. Ее заметила Хизая:
— Скала!
Тут же сказала Сарнисса:
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |