— Бха-ха-ха-ха! — засмеялась Нера так, что у нее даже сбилось дыхание.
Кстати, ей вообще от рождения труднее дышать, чем остальным (какая-то врожденная болезнь), отчего у нее немного хриплый голос. Это худая молодая львица, весьма симпатичная, с задорным огоньком в карих глазах. Милый облик портит лишь посеченное ухо и строгие, резкие очертания рта, что выдают властное, склочное эго.
— Но почему именно так?.. Это ж додуматься надо! Ну, ты и придумала! — отдышавшись, спросила она. И тут же зарычала: наступила на очень острую колючку.
Градива ответила:
— Сама не знаю, как так вышло. Прям как что-то нашло. Ррррраз — и всё!
Градива действительно не врала, говоря, что не знает, почему всё вышло именно так. Она действительно не знала, почему так решила выкрутиться из ситуации. Подумав, что тут сработало ее хорошее чутье шамани и прекрасная смекалка, Градива чуть улыбнулась.
Нера тешилась:
— Слыхали, мальчики? Это просто разорвало меня на куски.
— Изврат какой, укуси меня шакал, — молча выслушав весь рассказ, флегматично заметил один из львов.
— О, тогда нужно было позвать нас… Мы бы ей показали всё, — веселее молвил второй.
— Ба-ха-ха! — с хрипотой смеялась Нера. — Бедненькая, жалкая. И поверила?
Серьезно подумав, Градива сказала, очень медленно, словно замечтавшись:
— Вроде… да. Поверила-поверила, аж рот раскрыла. Ученица-ученица. Ученичка. Училась-училась, вот и научилась.
— Ба-ха-ха! — истинное веселье для Неры.
— А не проще было ее просто загрызть? — спросил первый лев.
Градива повела ушами, внутри чуть испугавшись — ее всегда страшили увечья и драки:
— Не проще. Она, конечно, совсем молоденькая … но союзные, я знаю, драться умеют, даже львицы, — убежденно молвила она. Это она слышала от матери, а ее мать — от своей матери. Страх перед Союзом еще хорошо жил между свободными львами и львицами, и даже очень далекие прайды знали о нем. — Зачем зря раниться, рисковать? Всё можно делать изящно и умно.
Нера вдруг осмысленно и серьезно спросила, перестав смеяться:
— Градив, а почему ты решила, что она поверит?
— Учуяла. Сразу поняла ее суть и что ей говорить.
Молодая шамани Нера понимающе кивнула.
— Сама себе удивляюсь.
— Бывает, — согласилась Нера.
Львы утратили всякий интерес к происшествию на землях Союза (куда две шамани по неизвестной для них причине непременно желали попасть хотя бы на небольшое время и оставили их ждать на далекой окраине) и начали болтать о более интересных вещах. Они были совершенно случайными компаньонами этих двух шамани и плелись с ними постольку, поскольку те шли в Морлай, и Градива знала туда путь. Ну а там, говорят, пища обильнее, трава зеленее и прочее. Эти двое очень пригодились Градиве и Нере на тяжелых южных землях, где пищи мало, но много шакалов, гиен, мелких прайдов, небольших шаек львов и прочих опасностей. В обмен Нера и Градива сквозь когти смотрели на неряшливые приставания и иногда позволяли довести их до предсказуемого конца.
— Она, знаешь, — уже тише добавила Градива, — наивная еще, совсем юная. И шамани с нее никакая — ей ничего не дали. Поймать ее душу было очень легко. Хорошая шамани растет в трудности и борьбе, а не в спокойствии благополучного прайда.
— Угу.
— Я, заметив ее, честно говоря, чуть не сдохла от испуга. Союзные часто ходят группами, причем большими, — призналась Градива.
Нера сказала, не отвлекаясь от пути:
— Дааа, могло быть плохо... Львенок-то пропал, ясно, что его искать будут. А я как раз его под водой держу, а тут такое! Рисковые мы с тобой, Градив, — взмахнула хвостом.
— Но она, слава силе, была одна, — с готовностью продолжила Градива. — И я решила увести ее прочь и наговорить всякой чепухи, чтобы она шла от нас не с подозрением, а с благодарностью. Чтобы не рычала на помощь, и мы не убегали.
— Умно. Но ты сама знаешь, что это не совсем чепуха. Совсем не чепуха. Это — сильное знание, — заметила Нера, мельком взглянув на подругу. — Ты могла выдумать какую-то чепуху, но зачем передавать такое?
— Я знаю. Но ложь должна быть почти похожа на правду. И она совсем слаба, потому силы от этого взять не сможет. Но если примет всё и будет делать всё, тогда очень быстро ее изгонят из прайда. Потому что узнают. Такое рано или поздно точно узнают. Или даже какая-нибудь ревнивица убьет. Весело!
Хоть вроде и весело, но безрадостно помолчали.
— Ну а если сила откликнется на ее ритуэль, в чем я очень сомневаюсь, то издохнет она или лев. Либо даже двое.
Градива иногда говорила на манер северняков, поскольку выросла на восток от них, а ее наставница училась у шамани-отступницы из Больших гор.
— К этому нужно иметь дар, — деловито прищурилась Нера, вынюхивая воду и осматривая окрестности. — Дар иметь. Откуда у такой никчемности найдется дар, да такой сильный? Перенести такое — с ума сойти можно.
— В общем, напортили мы на славу, — заключила Градива.
— И поделом для врага, и сила для нас, — яростно кивнула Нера, сказав обычные слова для шамани-порченницы.
Снова помолчали.
— Со всем этим спросить забыла… А как дело прошло?
— Отлично. Только в ил уходить не хотел — живучий был, гаденыш. Вот, царапнул, — Нера показала следы от маленьких когтей на лапе. — Я так и держала его под водой, пока ты с ней разговаривала.
— Я видела, — Градива посмотрела на царапины с потаенным страхом. — И старалась ее заболтать. Нер…
— Что, Градив? — спокойно спросила она.
— Тебе не страшно именно в тот момент? Страшно смотреть в его глаза? Я бы не смогла так… Хотя амарах однажды показывала.
— Страшно, — сразу ответила молодая шамани темного знания. — Но моим врагам будет страшнее. Я мщу из всей ярости.
Нера, чтобы отвлечься, бросила отстающим львам: «Эй, догоняйте!». Но отвлечься не вышло. Сказала чуть погодя:
— Правда, я обычно ощущаю страшный холод после такого ритуала, прямо озноб, словно из воды вышла. А сегодня — ничего… Наверное, привыкла. Или что…
— Это у тебя какой раз?
— Третий.
— Рановато тебе привыкать. Да и я знаю, что холод должен быть.
— Но теперь нету, — честно ответила Нера.
— Слушай, может хватит? Я не знаю, смогу ли свершить зов в четвертый раз…
Градива было думала, что Нера изумленно уставится на нее и засмеется от ее малодушия. Но та тут же ответила:
— Я тоже про это подумала. Вражине своей я уже изрядно отомстила, и ее брату тоже, а теперь вот пришел черед ее подлой матери. Первые двое уже мертвы — это я точно знаю. Умрет убийца отца — тогда всё, моя родовая месть готова. Ждем ее смерти. Я узнаю.
— Умрет он, умрет. Сквозь смерть юной души — это очень сильное проклятие. Сильнее нет, — определила Градива с нервностью.
— Да, — кивнула Нера. — К чему нам четвертый раз? Это забирает слишком много сил, как ни крути.
— Согласна.
— Спасибо, что помогла мне, сестра, — Неру с Градивой связывало очень многое. Потому-то Градива и согласилась помочь ей, использовав свое сильное умение звать для того, чтобы вынудить придти к ним какого-нибудь львенка. Лучше всего это делать возле больших прайдов — шансы больше — но и рискованнее. Для этого им пришлось провести возле тех скал полдня…
— Да не за что.
Нера же, в свою очередь, убила Аярра в цели особого ритуала, чтобы таким образом тяжело проклясть последнего кровного врага своего рода, от которого осталась лишь она. Совсем одна.
**
Сон был невозможно тяжким, полным бредовых красок, темноты, одержимости, тревожного чувства и страха. Сэнзалли желала проснуться, иногда даже полностью осознавала себя во сне, но пробудиться не могла, и даже верные приемы выхода из сна предавали — ее поглотила мощная волна. Удивительно, что она хорошо сознавала свой сон, но его не помнила по пробуждению — странная вещь, с которой Сэнзалли столкнулась впервые; только осталось в памяти, что в нем было много «темного света»: так она назвала это для себя.
Сэнзалли проснулась уже подавно после рассвета, и сквозь дрему, которая словно укрывала сознание серой дымкой, слушала, как тихо говорят между собой мать, отец и Мааши. Она слышала всё лишь маленькими кусками: «…искали…», «…Сэнзи…», «…что делать?..», «…ужасно…», «…Фриная придет…».
Она заставила себя подняться, хоть это оказалось нелегко. Трудные, грустные взгляды родных душ. Ясно ведь… Хорошего о ней теперь во прайде не говорят, это точно. Выяснилось, что ее старались разбудить на рассвете, но Сэнзалли лежала, словно неживая — лишь дышала. От испуга мать тут же послала за Фринаей, чтобы помогла своей ученице и ее дочери придти в чувство; но та что-то неприлично долго задерживалась.
Наконец, она пришла с панцирем в зубах и почему-то корнем трамы в панцире. Отец, сестра и мать оставили их наедине.
— Ну что, — молвила наставница, поставив панцирь, — как себя чувствуешь?
Сэнзалли не ответила. Нет такого слова, чтобы описать эту темную юдоль печали; да и отвечать ей не хочется. Когда-то, во время тоски, Сэнзалли нравилось, если кто утешит или обнимет; но теперь это казалось чуждым и бессмысленным.
Юная шамани вдруг поняла, до чего же они с Фринаей разные, и даже чужие. Казалось бы, наставницу и ученицу должны связывать ярые, сильные узы, в которых есть всё: и признательность, и преданность, и любовь, и даже ненависть (истинную наставницу ученица может ненавидеть, потому как путь знания — труден. Истинную наставницу и любишь, и ненавидишь одновременно). Но между ними связи не было; хвосты их не сплетались, как говорят. Помнила Сэнзалли, что основным вещам ее научила Ушала, но не Фриная; например, сновидеть учила именно Ушала. Фриная в этом ограничивалась лишь маленькими, пустяковыми замечаниями и всё почему-то призывала к осторожности, хоть Сэнзалли была на таком уровне, на котором осторожность и не очень-то нужна — сложно себе навредить, если у тебя нету особого знания, а тем более силы. С маленькой высоты падать — не ушибешься. Это свысока падать больно, это каждый знает.
— Это… Мне сказали, что ты не просыпаешься. Вот зачем так делать?
— Как? — темно спросила Сэнзалли, не глядя на Фринаю. Солнце восхода блеснуло ярким золотым огнем в ее влажных глазах.
— Притворяться, будто тебе настолько плохо, что встать не можешь? — теребила панцирь Фриная.
Слова Фринаи были настолько пусты и глупы, что Сэнзалли даже не разозлилась, а просто приняла их, как еще один бессмысленный удар судьбы.
Неловкое движение — и панцирь вместе с корнем трамы перевернулся.
— Шакал… — тихо выругалась наставница.
Юная шамани равнодушно наблюдала, как Фриная спешно пытается переложить всё назад в панцирь. «Оставила бы здесь, зачем это собирать». Навострив уши, осмотрелась вокруг. Всё так знакомо: трава саванны, три скалы причудливой формы, деревья, глубокая дымчатая даль. Ее дом, враз ставший каким-то чужим и неуютным. Привычный местный ветер немного пошевелил листья деревьев, но потом устал, и наступила тишь.
Тем временем Фриная, решившись, торопливо молвила:
— Сэнзалли, я хотела бы с тобой поговорить.
— О чем поговорить? — измученно, со вздохом молвила юная шамани; в голосе звучали необычные уверенность и… укор, но вовсе не личный, а какой-то очень общий, будто для всего бытия. И то, и другое было пугающим для наставницы.
— Так… Ладно. Ладно, перенесем разговор, — поступила Фриная в обычной манере. Она всегда бросала всё, в чем не была уверена. И здесь Фриная-шамани не была уверена, что сейчас следует беседовать с ученицей. Пусть сама справится, зачем зря ее раздражать?
Да и действительно, что тут скажешь? «Такое нужно лишь пережить», — так рассудила Фриная. Спешно попрощавшись, Фриная ушла.
«Вот так», — подумала Сэнзалли.
Сразу же подошел Аринай: он внимательно наблюдал, когда Фриная уйдет. Без предисловий сказал, видимо, всё утро собираясь с духом для таких слов:
— Сегодня будет общий сбор. О тебе.
Юная шамани молчала, прекрасно понимая, зачем и почему. Она также знала, что ее не изгонят: за такой проступок не изгоняют; но шрам на всю жизнь останется на ней: все будут помнить, что это та самая Сэнзалли, дочь Ариная, что невнимательно следила за детьми. И уж тем более ей не поручат присматривать за львятами.
Что может быть хуже для будущей шамани прайда, чем такая плохая репутация?
Сэнзалли обдумывала всё это отрешенно, с принятием собственной судьбы. Ничего уже не исправить.
— Если чуешь себя плохо, то я скажу, что ты тяжело больна. Тогда сбор будет без тебя. Тебе так, может, будет лег…
— Вздор. Я буду на нем, живая или мертвая, — очень решительно, необычно решительно сказала Сэнзалли. Мать испуганно глядела на нее, Мааши (доселе молчавшая, что ей несвойственно) — с неким замешательством и даже оценивающе.
— Хорошо, — развернулся и кивнул матери, мол, уходим, но та не ушла.
Зарара вместо этого немного поплакала возле дочери, обняла ее, потом снова и снова расспрашивала о подробностях: как, почему, зачем так много говорила с Аталлом (чтоб ему!), почему хорошо не расспросила львят, почему побежала искать именно туда, а не иначе…
— Мама, я искала его. Очень старалась его найти, — из сердца вымолвила Сэнзалли, и вдруг стало еще стыднее. Ведь сколько времени она потратила с Градивой! «Наверное, она тогда повлияла на меня», — пронзила ее догадка. — «И моя тревожность тут же улеглась. Завладела вниманием». Сэнзалли помнила острый взгляд Градивы, изучающий.
— Всё будет хорошо, Сэнзи, — наконец молвила мать и тоже ушла, уже не плача, но тяжело вздыхая.
— Сестра… — сказала свое первое слово за этот день Мааши.
— Мааши, оставь меня, пожалуйста.
Сэнзалли, если совсем честно, не имела этого в виду. Было бы хорошо, если сестра осталась — вдвоем переживать легче. Но Мааши вовсе не стала настаивать:
— Как хочешь.
Она никогда не настаивает дважды. Гордость львицы — ее суть.
«Интересно, когда сбор? В полдень, наверное. Нужно слушать, когда зарычит дренгир».
Иногда мимо нее проходил кто-то из прайда, и бросал то укоряющий, то сожалеющий, то любопытный взгляд. Но никто ее не трогал, кроме хорошей подруги по имени Менани: хорошей, верной, небольшой ростом львицы. У нее темные глаза с приятной загадкой, она почти всегда улыбается и очень любит бегать. Она почти никогда не ходит, только трусит либо бежит.
— Сэнзи… Как же так? — молвила она без упрека, но с непониманием.
— Не знаю, Менани. Вот он был — и тут его нет. Словно позвал кто-то, — сказала Сэнзалли, не подозревая, насколько близка к истине. — Словно испарился, как вода в сухой сезон. Так не бывает, и Аярри не был глупым львенком… но так случилось.
— Ох… — потерлась мордочкой о ее щеку Менани. Этот простой и теплый жест враз сделал тяжесть Сэнзи чуть легче.
— Иди, Менани. На сборе увидимся.
— Будь сильной, Сэнзалли, — вдруг, уходя, в совершенно несвойственной для нее манере сказала Менани.
А шамани осмысленно ответила, верно качнув головой:
— Буду.
Менани уходит… Но один вопрос не дает покоя, и Сэнзалли остановила подругу:
— Постой! Что там говорят… во прайде?
— Всякое, — повела ушами Менани. — Все удивляются, как такое могло случиться. Сетуют на твою невнимательность… И еще на то, что Аярр поступил так непослушно: взял и убежал. Знаю, что часть группы Эйтаны всё еще пытается найти его. На тебя, Сэнзи, никто сильного зла не держит, и все даже понимают, но… — запнулась Менани.
Юная шамани кивнула, закрыв глаза:
— Спасибо. Хватит, Менани… Увидимся на сборе.
— Не падай духом.
— Моему духу некуда упасть.
Сэнзалли еще немного посидела, потом прошлась взад-вперед. Хотелось пить, но не пошла: сейчас вряд ли кто-то пошел на охоту, и лишь пара львов на обходе, а все остальные — во прайде; потому наверняка около водопоя сейчас полно голов. А как выдержать все эти взгляды? «Лучше вытерпеть, потом пойду. Пусть это будет мелким наказанием для меня».
**
Когда Сэнзалли услышала четыре протяжных рыка дренгира, то с робкой неспешностью пошла к месту сбора прайда возле Верхнего холма. «Так… Спокойно. Я спокойна. Мне нужно вынести всё достойно…», — думала Сэнзалли, ступая непослушными лапами по жесткой траве.
Но вдруг Сэнзалли остановилась. Нежданно снова обнял тот самый жар, как вчера, а к нему пришла еще и тошнота, и мир начал крутиться; в какой-то момент Сэнзалли без испуга подумала, что, верно, так уходят из жизни. Уши заложило шумом; управлять взглядом оказалось крайне тяжело, а мир вокруг казался ирреальным и даже чересчур живым одновременно.
А потом всё мгновенно прошло, и юная шамани обнаружила, что стоит, широко расставив лапы и глядя перед собой. Это очень напомнило ей сновидение. Но с нею никогда не случалось такого посреди белого дня.
«Что со мной делается? Как всё это вынести? Какой кошмар…».
Помотала головой, прилизала шерстку. Закрыла глаза, немного подышала и прислушалась к себе.
Теперь же, после всего этого, Сэнзалли стало много лучше, а волнение странным образом ушло; даже совесть малость поутихла, и пришла молчаливая решительность встретиться с будущим. Она поглядела вверх: там, в небе, летали птицы; ей на миг захотелось стать легкой, малосознательной, как они. Посмотрела на лапы: нет, нету выбора, надо быть тем, что есть.
Когда она подходила к месту сбора, то заметила внимание всего прайда: и львы, и львицы глядели на нее, собравшись нестройным полукругом. Уже все были здесь; кажется, все только и ждали ее. Дренгир уселся на большом, в трещинах, камне. Сэнзалли бегло, но спокойно осмотрелась и заметила, что матери нету, но есть Ушала и Фриная, сестра с отцом, Аталл, который глядел на молодую шамани с большим беспокойством и мать Аярра в окружении сестер. «Сейчас я пойму свою вину», — подумала Сэнзалли. — «Пусть всё станет на свое место. Видит судьба: не желала я этого, но так случилось».
Не зная сначала, что делать, Сэнзалли встала возле камня дренгира. Но потом поняла, что так она прячется ото всех и от себя. Потому вышла вперед, в центр полукруга и оказалась спиной к дренгиру.
— Она тебе показывает хвост, — недовольно молвила львица дренгира, с редким и необычным именем Нарсимари. Она сидела подле него, недовольно глядя на Сэнзалли, и без конца вздыхала и дарила всем подряд уничижительно-тяжелые взгляды. — Негодяйка такая.
— Молчи.
Ему была очень неприятна вся эта гадкая история. Он терпеть не мог такие разбирательства. Дренгиру нравился тихий порядок во прайде, а не подобное безобразие.
Аталл вдруг решил, что ему следует сидеть возле молодой шамани: из чувства внутренней справедливости (ведь это он занял ее разговором), а также от большой симпатии к Сэнзалли. Он даже успел сделать несколько шагов.
— Назад, Аталл! Стой, как все! — очень резко прорычал дренгир.
— Ты куда?! — в унисон заурчали остальные.
Тот сначала растерялся, а потом неуверенно вернулся назад.
Сэнзалли наблюдала за ним. Их взгляды встретились, и она почему-то кивнула ему головой. «Не переживай» — так шептал ее взгляд, хотя у самой суть глаза раненной газели.
— Гррмм… Итак, все мы знаем, для чего мы тут собрались, — начал с характерной для себя нелепости Аргир. Он обычно всегда с нее начинал. И вдруг, после заминки, добавил: — Так, знаете, я ненавижу, когда в моем славном прайде случается что-то плохое. А особенно такое. Это мне портит настроение.
Ханая со придержанной, мстительной злобой поглядела на него. Кто-то против собственной воли засмеялся, но тут же стих, устыдившись. Львица дренгира еще громче вздохнула и начала теребить хвостом о землю.
— Давайте сразу приступим. Сначала выслушаем, что случилось в тот день. Сэнзалли, — дренгир неуклюже соскочил с камня и пошел к молодой шамани.
— Да, мой дренг… — обернулась она, но не успела договорить.
Аргир сильно тронул ее лапой, почти толкнул:
— Расскажи, что случилось в тот день. По порядку.
Сэнзалли помолчала немножко, для собрания мыслей. Только теперь она вспомнила, что с нею должна была быть Минлана. Ну ладно…
— Это был не мой черед, но Мирси попросила меня подменить ее…
Юная шамани думала, что сможет всё рассказать сама: обстоятельно и подробно. Но рассказ тут же превратился в расспрос:
— Когда попросила? — требовательно посмотрел на нее дренгир, усевшись слева от нее. Сэнзалли было трудно глядеть на него: солнце саванны не щадило глаз.
— Загодя, утром, — зачем-то соврала Сэнзалли.
— Это правда, Мирси? Ты где там… — Аргир начал искать ее взглядом. — Где Ми…
Отозвался слабый голосок, полный страха:
— Я тут. Да, правда.
— Хорошо. Кто был с тобой? — вопрос от дренгира для Сэнзалли.
Сэнзалли из-за прямых лучей солнца не видела его глаз, потому Аргир показался ей некоей безличной тенью судьбы. «Вирд», — вспомнила она, и стало одиноко посреди этого большого и странного мира.
— Минлана. Но она ненадолго отлучилась.
— Почему?
— Я точно не знаю, мой дренгир. Но она предупредила, — еще раз соврала Сэнзалли. Она вообще не видела Минлану в тот день.
Чуткий слух юной шамани уловил, как в сторонке начали что-то тихо, но очень бурно обсуждать. Она не могла понять, кто это, а повернуть голову не решалась.
— Дальше.
— Потом я… Потом я приглядывала за детьми, и…
— Я пришел к ней и занял ее разговором, — Аталл продолжил вместо шамани.
Аргир степенно повернулся к нему; его тяжелый, властный взор надолго задержался на Аталле.
— Ты беседовала с ним, так?
— Да, — ровно ответила Сэнзалли.
— Долго?
— Не очень.
— А потом что?
— Потом… Потом я заметила, что не хватает Аярра. Дети сказали мне, что он убежал к яме. Я устремилась за ним и по дороге предупредила прайд.
— Это так, — подтвердила Эйтана, привстав. — Так и было.
— По дороге я встретила Ульмара. Он подтвердил, что видел Аярра — тот бежал к яме.
— Я знаю, мы уже расспрашивали Ульмара, — раздражался дренгир.
— Но я возле ямы его не обнаружила. Ни его, ни следов, ни запаха.
— Анасси? — требовательно спросил дренгир у хозяйки охоты.
Та сделала шаг вперед и степенно ответила:
— Мы яму осмотрели. И возле нее — тоже. Там действительно ничего не было.
— Хорошо смотрели?
— Очень хорошо. Как в воду канул.
У Сэнзалли на миг похолодели шея и грудь; ей знакомо это чувство — так бывает с шамани. Бывает-бывает: при предчувствиях, безмолвном знании и прочей тайне жизни.
— И что дальше было? — это дренгир уже спрашивал у Сэнзалли.
Она устало, сощурившись, отвернулась от солнца влево. Так и продолжила стоять, не шевелясь и закрыв глаза. Темнота пред ними была не черной-черной, а синей, с кругами, как обычно бывает, если посмотришь на солнце.
— Я искала его. Я пошла дальше, к границам прайда. Искала до тех пор, пока не поняла, что ничего не найду.
Аргир решил, что Сэнзалли отворачивается от стеснения и стыда.
— И ничего больше не видела? Даже никаких намеков?
— Нет.
Ушала, сидя в общем полукруге, чуть склонилась к Фринае, не сводя с юной шамани взгляда:
— Здесь что-то не так.
— Она врет?
— Да.
Фриная немного помолчала.
— Зачем? — вдруг вся аж дернулась.
— Она или кого-то покрывает… или что-то скрывает. Не знаю, зачем. Странное дело.
Фриная снова помолчала.
— Сэнзалли никогда не врала. Она не может врать. И даже не умеет, — наконец, сказала она.
Старая шамани хмыкнула, глянула на Фринаю. Но та казалась бесстрастной.
— Что ж, Сэнзалли. Выходит, ты упустила Аярра, и он убежал на восток, — говорил дренгир, поднявшись с места. — Где и безвестно пропал.
— Да. Я знаю свою вину, мой дренгир. Она душит меня ночью.
— Это плохой случай, мой прайд. Очень плохой. Львицы, а особенно шамани, — кивнул на Сэнзалли дренгир, и та вовсе поникла, — плохо смотрят за детьми, но и сами дети, — он сделал сильное ударение на «дети», — плохо воспитываются матерями. Куда мог так беспечно убежать твой сын, Ханая?
— Я не знаю. Он всегда хорошо себя вел, — ответила Ханая со злостью и тяжестью.
— Нам остается лишь надеяться, что Аярр еще сможет вернуться сам. А всё это… Это будет хорошим уроком для всех нас.
Сэнзалли теперь знала, что Аярр мертв. В этом она была уверена даже больше, чем в том, что живет.
— Мой дренгир… Аярра нету среди живых, — решилась она сказать, внутренне обмирая, изнывая.
— Что? Это почему ты так считаешь? — удивленно спросил он, повернувшись к ней.
— Правда это, мой дренгир, — отозвалась Ушала с места.
Аргир долго смотрел на шамани своего прайда:
— Откуда она знает? — спросил он Ушалу, указав на Сэнзалли.
— Она чует. И я чую.
Продолжительное молчание Аргира заставило всех напрячься; кроме того, простой фатализм слов Ушалы поверг всех в уныние.
— А когда надо было, то не вы ничего не учуяли. Поздно уж, — сказала родная сестра Ханаи, разорвав тишину. — Когда надо, так вы ничего не можете. Где вы были раньше, шамани?
Ушала с покорностью приняла тяжелый упрек, Сэнзалли тоже. Фриная сидела ровно, словно это ее не касалось.
— Ты, Ханая, получше бы воспитывала сына. Почему он не знал об опасности непослушания? Ты ему не говорила? — так сказала львица дренгира.
Та ничего не ответила; она собиралась, но как-то растратила весь дух и силы, а просто снова расплакалась.
— Вы, верно, забыли, для чего собрались. Нужно понять, какова вина Сэнзалли. Больше глядите на нее, а не на дитё, которого уже не вернуть, — с обреченностью молвила одна из старых львиц прайда. — Дайте ей наказание, потому как иначе она не уяснит ответственности перед прайдом. Это главное! Прайд — это главное!
«Прайд — это главное», — отозвалось эхом в сердце молодой шамани Сэнзалли.
Ей вторил старый лев:
— Правда, так и есть.
— Что же, Сэнзалли, давай поймем, насколько тяжким есть твой проступок, — кивнул Аргир и посмотрел на нее.
— Я виновен, а она нет! — снова выступил вперед Аталл, но без прежней смелости, готовый в любой миг скрыться назад.
— Тебе никто слова не давал!
— Но это моя вина!
— Молчи и сядь.
— Не буду!
Дренгир тяжело поглядел на него, и молодой лев повиновался.
— Он тяжкий, этот проступок, мой дренгир, — сказала Сэнзалли, полностью скрывшись от мира, закрыв глаза. — Я не хочу отмываться ни от чего.
— На ней нету вины, — молвила Эйтана. — Это страшная случайность. Дети не должны убегать.
— Но львицы, что глядят за детьми, не должны думать лишь о себе. Иначе будет страшно львят оставлять. К чему тогда мы скатимся? — снова молвила та самая старая львица.
Поднялся шум.
— Дело странное и темное, — еще раз тихо, для себя, сказала Ушала и твердо решила начистоту поговорить со Сэнзалли.
Юная шамани сидела, прислушиваясь к себе и чувствуя, как маленькая веточка больно впилась ей в лапу. С ней продолжались странности: она и дальше чувствовала себя, словно во сне. Она подумала о Градиве.
«Почему я утратила Аярра, но получила знание?.. Неужели такая большая плата?..». На миг подумала: а не солгала ли Градива, сказав, что не видела львенка? Нет, вряд ли. Зачем им это? Они — две странствующие шамани, мать и дочь, причем дочь явно больна. Что им до чужих львят? Да и там его явно не было. Куда тогда подевался? Убежал, верно, куда-то. Утонул, схватил шакал, встретил глупого бродячего льва… Мало ли страшного на свете.
Она знала, что приняла некий вызов от жизни, сказала чему-то внятное и резкое «да». Но чему именно — пока не знала. С того времени, как взяла тот самый панцирь, что истлел в огне молнии. И всё это, даже этот сбор — часть вызова.
«И даже раньше. Когда пошла в этот поход, пришла во прайд Иллари. Когда услышала рассказ Саймины. Когда услышала о той шамани… Вот я живу простой и неказистой жизнью, но ведь жили же иначе… Да как! Стремились, видели, желали, чувствовали, совершали поступки…».
— Сэнзалли!
Все взоры устремлены к ней. Наверное, ее старались окликнуть не раз, и не два.
— Да… Да, мой дренгир! — Сэнзалли, наконец, распрямилась.
— Так что ты скажешь о своем проступке? Что думаешь?
— Я истинно ненавижу себя за это. Я хочу искупить вину.
— Вот как, — дренгир вздернул бровь и повел ушами. Он ожидал чего угодно: ярой защиты, увиливания, моления о прощении. Но не такого ярого утверждения собственного упущения. Непривычно. Он-то привык, что всякий старается улизнуть от ответа.
Вместо всяких лишних слов Сэнзалли пошла к матери Аярра. За нею трепетно наблюдал Аринай.
— Прости меня, сестра по прайду. Я не желала худого, но оно случилось мимо моей воли. Но я обещаю, что это запомню на всю жизнь. Мой дух — дух шамани, и я должна служить прайду, и я буду делать это; и я буду всегда помнить эту ошибку. Если ты не найдешь для меня прощения, то я никогда не смогу чувствовать себя хорошо. Помните все: Сэнзалли сделает из этого трагедии выводы. Я впредь буду служить прайду — я клянусь.
Звучало это очень необычно и вовсе не обыденно, потому многие слушали с открытыми ртами.
— Я ошиблась и упустила самое важное. Знаю лишь, что твой сын погиб не зря.
— Погиб… не зря?
— Именно так.
Ханая большими глазами смотрела на Сэнзалли, стараясь понять: то ли это издевка, то ли это такое успокоение, то ли нечто иное. И вдруг замахнулась, чтоб исполосовать когтями красоту ее мордочки. Пусть хоть так ощутит всю утрату и пусть ей тоже будет больно. Но… Но она не смогла, и не захотела. Она знала, что реально этого не хочет.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |