Ничего личного. Только секс. 10 страница

Ведь они нас просрали, реально просрали. Нам уже не надо, чтобы они любили нас. Но они не любят и себя.

Они чокнулись, пересчитывая лавэ.

Лапа

Я сказала только одно.

—Ломай дверь.

Такие двери нелегко выломать без инстру­мента.

—Ты уверена, что Женька внутри?

Муж достал связку и принялся совать ключи во все скважины. На мгновение мне стало плохо от мысли, что он мог прийти незаметно. В любой момент, когда я бывала здесь. У него был свой комплект ключей, а Джим иногда забывал запе­реть внутренний засов.

Теперь, впрочем, это не важно. Важно то, что он — внутри.

—Ломай как хочешь, но ломай! — Меня тряс­ло все сильнее.

—Ты поднималась наверх, к соседу? — Он об­лизнул рваную губу. Здорово я ему портрет под­портила. Правда, он в ответ меня слегка оттолк­нул. Слегка, так что спиной летела и свалила стол.

—К этому наркоману? Да, дважды. Он видел их вместе.

Муж куда-то звонит. Я не могу стоять, опуска­юсь на прохладные, потертые ступени. Мне ка­жется, что дом тяжело, надсадно дышит вместе со мной. Наверху воркуют голуби, ветер свис­тит в разбитых форточках.

—Лапа, я делал все, чтобы его спасти...

—Отстань.

Внизу хлопнула дверь. Они поднимались не спеша, обстоятельно, посмеиваясь о чем-то сво­ем. Люди с инструментом.

У нас оставалось секунд сорок наедине.

—Ты не спасал его, а закапывал. Ты вычерк­нул его из жизни.

—Замолчи. Что ты знаешь? Ты ведь ничего не знаешь...— Его речь стала похожа на шипе­нье змеи.— Сейчас таких детей рождается все больше, но все равно, это единицы, один — на сто тысяч. Я его спас, я сумел его укрыть. Его превратили бы в препарат, в разорванную ля­гушку на столе, под лампами...

—А чего ты так трясешься? Чего ты так бо­ишься?

—Я ничего не боюсь.

—Врешь!

Они уже рядом. Сухо, ровно поздоровались, косо глянув в мою сторону, и деловито принялись за работу. Спустя минуту дверь была открыта.

—А я тебе скажу, чего ты боишься,

Он замирает посреди полутемного коридо­ра. Где-то далеко горит свет. Слева — приоткры­тая дверь, желтая медная ручка. Раньше этой двери не было.

—Лапа, замолчи. Ничего я не боюсь.

Он врет. Все врут друг другу. И мы оба знаем, что я знаю, почему он врет и почему не говорит прямо.

Еще одна лишняя дверь, снова открыта. Сви­стит ветер, стонет пол. Свет приблизился, это свет от монитора. Двери желтой гостиной рас­пахнуты.

—Девочка здесь. Здесь ее шмотки и уличные туфли. И след мокрый...

Моя девочка здесь. Курточка на полу, гряз­ные следы на паркете, розовая сумка вывернута на кресле. Дьявол, в этой комнатке она жила, несколько месяцев. Несколько месяцев я прохо­дила мимо и ни разу не заглядывала сюда!

Я боялась ее.

Нет, я ее ненавидела. Ведь она — девочка Джима.

—Зачем ты врешь? — Я схватила его за ру­кав.— Хоть раз в жизни скажи правду!

—Какую правду ты хочешь?

Мы топчемся перед двустворчатой дверью гостиной.

—Какую правду, Лапа? Ты хочешь, чтобы я признал, что довел до психушки свою бывшую? Это ложь. Вся их семейка — ненормальные...

—Не только это. Джим мне рассказал. Ты же­нился на его матери, уже зная, что у нее непоря­док с головой. Ты женился из-за ее богатых родителей. Здесь, в этой квартире, жил генерал Шелонин, дед Джима. Без его протекции ты никог­да бы не выслужился старте районного опера...

—Ты бредишь, замолчи. Я на ней женился не из-за тестя. У Женьки больное воображение...

—Больное воображение?! — Я шепчу, надры­вая связки.— В таком случае, я такая же больная. И ты — тоже.

—Откуда Женьке такое могло прийти в го­лову?

—Откуда? От бабушки. Она сама ему расска­зала.

Муж заносит ногу для следующего шага и за­стывает, как восковая кукла.

—Женя был ребенком, когда его бабка пове­силась. Кстати, в этой самой комнате.

Он слизывает пот с верхней губы.

—Тогда откуда известно, что перед свадьбой генерал Шелонин вызывал тебя в рабочий ка­бинет? И ты клялся ему, что не...

—Молчи!! — Он дышит, как рыба, выброшен­ная на берег.— Молчи, это... это...

—Это правда, милый. А трусишь ты, потому что Джим забрал нашу фотографию.

—Ты уже говорила.— Он берется за ручку, За дверью подозрительно тихо.

Моя девочка тоже там. Поэтому так важно за­кончить здесь. Покончить с этим здесь. Там — уже может стать все иначе.

—Нет, не ту маленькую, не ври хоть себе. Ты же все замечаешь, так? Ты же заметил, что я взя­ла из-под стекла нашу большую фотографию.

—Там, где мы в Таиланде?

—Да, на море, в Таиланде.

—Это Женька тебя просил?

—Да. Ты ведь знаешь, для чего ему БОЛЬ­ШИЕ фотоснимки.

—Лапа, я войду туда один.

—Нет, мы пойдем вместе.

Он сильнее меня раз в десять и мог бы легко отшвырнуть меня или привязать к батарее. Но сегодня мы на равных.

Мы входим в желтую гостиную, и я невольно хватаю его руку.

Дети сидят, обнявшись, в большом кресле. Завернувшись в бабушкину шаль. Это шаль его бабушки, реликвия, которую Джим мне показы­вал издалека.

Они сидят очень тихо, голова Жанночки — у него на плече. Компьютер включен, на экране идет кино, и сбоку ползут строчки чата. Свет монитора не позволяет рассмотреть их лиц.

Взявшись за руки, мы медленно ползем в об­ход.

Потом я вижу, издалека. И муж тоже видит. Он сжимает мне кисть так, что хрустят пальцы.

Наш цветной снимок, там, где мы в Таилан­де, валяется на обеденном столе. Никому не нужный. Мы не нужны им, уже не нужны. Рядом со снимком — распахнутый рот портфеля, он набит баксами. Початая бутылка вина. Бумажки со стихами. Моя девочка пишет стихи...

А на стенке, прямо над монитором, прико­лот другой снимок. Эту фотографию я никогда не видела. Ее сделали совсем недавно. Они сфо­тографировались вместе. Черно-белое фото, крупного формата.

Джим и моя девочка. Вдвоем. Навсегда.

Дата добавления: 2015-08-28