Ибн Саббах кивнул.
– Численность и оружие – важные условия для победы. Но исход боя решают люди. Если они готовы по велению своего господина в любой момент расстаться с жизнью, то победить их нельзя…
Граф де Котье усмехнулся:
– Боюсь, что таких солдат не существует в природе… Даже самый храбрый воин рассчитывает на то, что Бог сохранит ему жизнь. Никто не пойдет на верную смерть!
– Вы в этом уверены? Посмотрите вверх!
Посланник поднял голову. Сложенная из огромных, тщательно подогнанных камней отвесная стена заканчивалась рядом узких бойниц и фигурными зубцами. Между ними, на самом краю, через равные промежутки стояли воины в белых одеяниях и с копьями. Горный ветер трепал края их одежды.
Ибн Саббах воздел руку и сделал характерный жест ладонью, будто подзывал к себе, потом резко опустил – будто рубанул саблей. И в то же мгновение воин с копьем прыгнул вниз. Копье выскользнуло из рук и летело рядом, а белый халат развевался, словно крылья подстреленного лебедя.
– Да здравствует ибн Саббах! – крикнул он, пролетая мимо и падая в пропасть.
Граф вскрикнул и закрыл глаза ладонями. Ибн Саббах с легким презрением смотрел на чувствительного француза. Тот, наконец, оторвал руки от лица и, словно рыба, выброшенная на берег, хватал воздух ртом, пытаясь что-то сказать.
Старец Горы повторил жест, и второй стражник бросился со стены.
– Сла-а-ва ибн Сабба!.. – Ветер разорвал на части его последнюю фразу.
Побледневший граф провожал взглядом кувыркающееся тело, пока оно не скрылось в белой вате облаков.
Шейх опять поднял руку.
– Прошу вас, Великий Шейх, не надо! Хватит! – взмолился посланник. – Зачем без смысла посылать людей на смерть?!
Но вождь исмаилитов в третий раз махнул рукой, и третий ассасин полетел вниз, что-то крича во время своего страшного полета.
– Я больше не хочу этого видеть, Шейх! – граф был бледен.
А ибн Саббах торжествовал.
– Есть у твоего короля такие преданные люди, галл? – грубо, почти презрительно спросил он. От былой учтивости не осталось и следа.
Граф отрицательно покачал головой. Он был поражен до глубины души. Впервые за все время выполнения деликатных дипломатических поручений де Котье задумался о своей личной безопасности. Потому что здесь, на узком карнизе над пропастью, законы цивилизации не действовали и неприкосновенность посланника не гарантировалась. И сам ибн Саббах способен вонзить в него кинжал, и его головорезы в любой момент могут сбросить в пропасть, стоит этому страшному старцу только мигнуть.
– Я хочу вернуться. У меня кружится голова, – тихо сказал он.
– Конечно, мой дорогой друг! – ибн Саббах вернулся к прежнему уважительному тону заботливого хозяина. – Фарид, помоги гостю!
Ассасин, не отходивший от Шейха, взял коня графа под уздцы и пошел по самому краю карниза, как бы отгораживая его от пропасти и страхуя от падения. Так они добрались до площадки перед воротами. Только здесь посланник пришел в себя и вспомнил о своей миссии.
– Я вижу, твоя обитель действительно неприступна, о Великий Шейх! Как же войти сюда с миром и дружбой?
Тонкие губы ибн Саббаха тронула улыбка.
– Осел, груженный золотом, откроет врата самой неприступной крепости!
Де Котье поклонился.
– Я передам эти слова своему королю.
– И запомните Фарида. – Шейх показал рукой на своего сопровождающего, молодой человек поклонился.
– Он вполне может оказаться в Париже. И мне бы хотелось, чтобы вы его хорошо встретили и помогли, если придется…
– Сделаю все, что в моих силах, о Великий Шейх…
Старец Горы кивнул.
– А теперь я хотел бы предложить вам утонченный восточный отдых. Вы не забудете его до конца жизни…
Поскольку обещание прозвучало двусмысленно, ибн Саббах уточнил:
– Хотя жизнь ваша, как мне кажется, будет долгой…
* * *
Не успел покинувший крепость де Котье спуститься на равнину, как Великий Шейх снова вызвал Фарида. Он уже не «рафик», а «даи». Такого быстрого возвышения Аламут не видел. А уж такой расположенности Шейха к подданным – тем более. И действительно, ибн Саббах говорит со своим слугой, как с равным, позволив сидеть в своем присутствии.
– Безнаказанность этого Франсуа дает дурной пример другим вельможам, – раздраженно сказал Шейх. – Французик привел его, как пример хорошей охраны, которая позволяет не слушать моих приказов. Это очень опасно для нашего дела… К тому же он борется с мусульманством и переделывает мечети в церкви. Надо было убить его сразу, как только он казнил моего гонца!
– Простите, Великий Шейх, но это было совершенно невозможно. Его охраняли рыцари в железных латах, к нему нельзя было даже приблизиться. Не только к нему: к его карете, к его дворцу, к тому, чего коснется его рука. Его пищу пробовал специальный человек. Вооруженные люди не отходили от него день и ночь, все слуги неподкупны. Его охрана прошла подготовку у телохранителей японского сегуна и знала все ухищрения убийц! «Отсроченное возмездие» стало единственным выходом…
– Твое «отсроченное возмездие» надо исполнить в течение месяца, – размеренным тоном произнес Шейх. – Тогда наше влияние усилится не только здесь, но распространится и на Францию!
Фарид вскочил на ноги.
– Слушаю и повинуюсь, мой повелитель!
Глава 6
Отсроченное возмездие
В городе трех религий только один католический собор. Князь Франсуа де Лавуазье Палестинский, удостоенный почетного имени за ратные победы, известен как ревностный католик и посещает каждую воскресную мессу. В такие дни площадь перед собором бывает оцеплена, да и войти в храм сможет не каждый. Крепкие прихожане с рыцарской выправкой дежурят у входа, они расставлены по центральному и боковым приделам, стоят за колоннами, под кафедрой и у алтарной загородки, зорко осматривая каждого члена общины.
Смуглые молодые люди в европейской одежде не привлекают внимания: их все хорошо знают. Бывшие персидские купцы Аззам и Мунзир, они два года назад приняли христианство в Париже. Земляки и бывшие единоверцы с презрением отвернулись от них – изменивших исламу, взявших чуждые имена – Жак и Пьер, и надевших презренную одежду гяуров: камзол, короткие штаны, чулки и грубые башмаки с пряжками и обрубленными носами. Но для христиан они стали истинными католиками, ревностно соблюдающими все католические посты, каждый день посещающими собор и проводящими долгие часы на коленях, углубившись в молитвы. Жак и Пьер соблюдали все каноны и делали собору щедрые пожертвования. Их дом был круглые сутки открыт для любого страждущего. Истинные праведники, они убедили всех окружающих в своей истинной христианской добродетели и стали привычным элементом собора, таким же, как голосистый орган.
Стража не обращает на них внимания. Никто не подозревает, что это ассасины, исполняющие придуманный Фаридом изощренный план отсроченного возмездия. На шпионском языке, который появится через много веков, – агенты глубокого внедрения.
Фарид тоже находился неподалеку. Вначале он стоял на площади перед храмом, оценивая охрану, но очень скоро заметил, что на него обратили внимание: два стражника обменялись какими-то фразами, после чего один медленно направился к чужаку. Зевнув, даи с безразличным видом медленно пошел прочь, и страж отстал.
Месса уже начиналась, когда на площадь выехал конный отряд рыцарей в латах и с крестами на белых плащах. Они окружали богатую карету с гербом князя де Лавуазье. Когда карета подкатила к собору, ее тут же обступили пешие стражники. Стоящий в некотором отдалении Фарид отметил, что преодолеть двойное кольцо охраны вряд ли удалось бы даже хорошо подготовленным ассасинам. И арбалетчики едва ли смогли бы поразить цель: карета остановилась прямо у входа и заслоняла прибывших от возможного стрелка. К тому же их прикрывали своими телами стражники. Фарид с трудом рассмотрел, как два человека – один в красном плаще с белым крестом, другой в черном камзоле и широкополой шляпе – прошли ко входу. Но, даже будучи хорошим стрелком, попасть в них стрелой он бы не сумел. Он не смог даже рассмотреть их лиц! Хотя шляпа человека в черном показалась ему знакомой.
И это было неудивительно: рядом с князем де Лавуазье Палестинским шел его давний знакомый граф де Контье!
Они вошли, когда служба началась и община пела гимн входа. Князь уверенно прошел к огороженной скамье справа, предназначенной для местной знати. Здесь уже сидел барон фон Ротенберг и казначей Мальяр де Шамбур с супругами. Каменное лицо барона, обрамленное аккуратной узкой бородкой, повернулось навстречу князю Палестинскому, чуть заметным кивком он обозначил приветствие и отвернулся. По своему рангу помощник магистра ордена тамплиеров мог вообще не обращать внимания на опоздавшего, но князь был приближен к самому Готфриду Буйонскому – правителю королевства крестоносцев, который ценил его за умение находить общий язык с сарацинами и хорошие отношения со многими шейхами. Поэтому с ним волей-неволей приходилось считаться. И все же, барон фон Ротенберг держался гораздо сдержаннее, чем баронесса Мари, серо-зеленые глаза которой лучились радостью встречи. В длинном зеленом платье с расшитым лифом и в белом чепчике она была очень хороша собой, гораздо красивее жены казначея, на которой было богатое бордовое платье и бордовый чепчик.
Склонив голову перед дамами, князь де Лавуазье уверенно занял свое место и посадил рядом своего гостя. Им обоим было по сорок с лишним лет, но внешне они разительно отличались друг от друга. Массивный, загорелый, с принятой на Востоке бородой, закрывающей пол-лица, Франсуа Палестинский имел вид бесстрашного воина. Под просторной рубашкой из белого дамасского шелка с круглым воротником, несмотря на жару, скрывалась кольчуга, широкие штаны нависали над голенищами мягких сапожек. Красный плащ он распахнул, но снять не мог, ибо в левую полу завернул свой кинжал. Его спутник – бледный, со сморщенным морщинистым лицом, с тонкими усиками и небольшой бородкой клинышком, никогда не носил оружия и больше походил на писаря из королевской канцелярии.
К вновь пришедшим с приветственными улыбками повернулись множество лиц, тускло белеющих в полумраке собора. Черты тех, кто сидел близко, можно было рассмотреть.
– Вон того юношу зовут Жак, – гулким шепотом произнес Франсуа, наклонившись к своему спутнику. – А раньше звали Аззам. Они с другом приняли католичество и стали примерными христианами. Любой рожденный католиком может у них поучиться! В прилежании соблюдения канонов им нет равных… И они никогда не обращались ко мне с просьбами, как многие другие…
Князь вздохнул и добавил:
– Моя мечта – привлечь в Иерусалим как можно больше арабов-христиан, переделать мечети в церкви… Тогда мы резко изменим соотношение сил на Востоке…
– Святая мечта! – кивнул де Конте. – Может, тебе удастся укротить этого бешеного Саббаха!
– Дни самозванца сочтены, – зловеще кивнул князь. – Скоро я отрублю ему голову, как когда-то отрубил его посланцу!
Тема отрубания голов вызвала у де Котье тошноту, поэтому он деликатно уклонился от ее дальнейшего обсуждения и принялся внимательно слушать псалмы.
Литургия заканчивалась.
– Господь с вами! – торжественно произнес священник-предстоятель отец Жорж.
– И со духом твоим, – разноголосо ответила община, и гулкое эхо отозвалось под высокими сводами собора.
Франсуа Палестинский и его спутник сидели с краю и потому вышли из-за загородки первыми. Стоящие по двое с каждой стороны, стражники в грубой одежде из черного сукна, немедленно сомкнулись вокруг своего господина, оттерев графа в сторону. Ему даже стало немного обидно. Но он тут же подумал, что благодаря такой охране фанатичный безумец Саббах никогда не сможет добраться до князя. Сейчас безжалостный Старец Горы уже не казался ему таким могущественным и всевластным, как несколько дней назад, когда они с шейхом стояли на карнизе над пропастью.
Отец Жорж приготовил облатку хлеба и ложечку с вином и, улыбаясь, ждал, пока приблизится почетный прихожанин. Толпа расступилась, пропуская князя. С ним почтительно здоровались, всячески выражали уважение и расположение, благоговейно дотрагивались до красного плаща или белой рубахи. Одним из тех, кто хотел прикоснуться к его одежде, был тот самый Жак-Аззам, которого только что расхваливал князь. Глаза его неестественно блестели. Молодой человек улыбался, с восторгом разглядывая Франсуа Палестинского, и тянул к нему руку. И рыцарь улыбнулся в ответ, но в другой руке «прилежного католика» вдруг оказался широкий иранский кинжал, который стремительно несся к груди князя. Никто ничего не успел понять, как острие достигло своей цели. Блестящая сталь распорола белый шелк, но не вонзилась в княжеское тело, а бессильно ударилась о закаленные кольца кольчуги. Раздался лязг, и вооруженную руку отбросило назад. Толпа прихожан с воплями ужаса шарахнулась в стороны.
– Да здравствует ибн Саббах! – выкрикнул Жак-Аззам. Лицо его исказилось, и он нанес второй удар, на этот раз метя в плечо. Но клинок вновь наткнулся на кольчугу, и оружие вылетело из вспотевших пальцев ассасина. Пришедшие в себя охранники тоже выхватили из-под одежды кинжалы и набросились на убийцу. Брызнула кровь.
– Слава ибн Саббаху… – сдавленно произнес терзаемый покрасневшими клинками Аззам. Глаза его подкатились, лицо стало мертвенно бледным, и он замертво рухнул на соборные плиты. Но стальные острия продолжали клевать его тело, как грифы крепости Аламут, расклевывающие сброшенных в пропасть мертвецов.
– Измена! – зарычал де Лавуазье, взмахнув мизерикордией.
– Уходим, господин! – старший охранник обхватил Франсуа Палестинского руками, закрывая своим телом. И полной неожиданностью стал еще один широкий кинжал, мелькнувший в воздухе над его плечом и полоснувший князя по лицу.
– Слава ибн Саббаху! – крикнул Пьер-Мунзим, пытаясь повторить удар.
Но мизерекордия уже вонзилась ему в глаз с такой силой, что круглая гарда раздробила надбровье и глубоко отпечаталась на скуле, а трехгранный клинок прошел сквозь мозг, пробил затылочную кость насквозь и высунул окровавленное острие из коротко стриженных волос. Графу де Котье, который стоял сзади и остановившимися от ужаса глазами наблюдал эту сцену, показалось, что из затылка ассасина выскользнул быстрый язык змеи.
Нападающий опрокинулся на спину, рукоять торчала из глазницы, кровь заливала лицо, и ясно было, что с ним покончено, но оплошавшая охрана стремилась реабилитироваться, и стальные грифы тут же принялись расклевывать его еще теплое тело.
Быстро стянувшаяся со всего собора стража вновь окружила князя Палестинского непроницаемым кольцом. Он отделался поверхностной раной щеки, и можно было подумать, что покушение сорвалось, если не знать, что ассасины всегда смазывали свои клинки ядом.
Франсуа провел рукой по лицу, взглянул на окровавленную ладонь, рассеянно осмотрелся вокруг, остановившимся взглядом уставился на испуганного де Котье, который уже хотел поздравить его с чудесным избавлением от опасности… Сознание затуманилось, лицо графа де Котье расплылось, и князь тяжело рухнул на каменный пол. Звякнула кольчуга. В храме поднялась суматоха, мужчины кричали, женщины падали в обморок. Возбужденная и испуганная толпа бросилась к выходу, началась давка…
Граф де Котье с трудом выбрался на паперть и принялся жадно вдыхать свежий воздух. Его мутило, сердце бешено колотилось. И вдруг рядом с собой он увидел ассасина, который сопровождал страшного и всемогущего Старца Горы. Ужас захлестнул все существо графа. Он вновь оказался на узком карнизе над бездонной пропастью, где его жизнь ничего не стоила.
– Я не имел намерения предупредить Франсуа! – залепетал он. – Я просто заехал его навестить!
– Сегодня ровно два года, – сказал Фарид.
– Что?!
– Два года назад он обезглавил посланца Великого Шейха. Но возмездие пришло, хотя и с отсрочкой. И будет приходить всегда и ко всем…
– Я передам своему королю послание Великого Шейха… И посоветую прислать Великому щедрые дары…
Но Фарид уже исчез. Филиппу І граф рассказал, что он растворился в воздухе. Как бы то ни было, но король Франции отправил в Аламут мешок золотых монет. На всякий случай.
* * *
Что старец Горы угасает, Фарид заметил первым. Вернее, вторым. Первым был сам глава исмаилитского государства Аламут, шейх Хасан ибн Саббах. Он так и сказал своему главнокомандующему даи аль-кирбалю:
– Аллах зовет меня к себе. Да я бы и не стал просить у него отсрочки, вот только кому передать построенное мною государство? Ты же знаешь, оба мои наследника оказались людьми нетерпеливыми, им хотелось поскорее занять мое место. Знали бы они, как тяжела ноша, которую я несу ежедневно во имя Аллаха!
Фарид знал, что Старец Горы, всю свою жизнь державший в страхе правителей соседних территорий, в последнее время стал бояться своей собственной тени. Ему мерещились заговоры, в каждом новом подданном он видел подосланного убийцу. Подозрение пало сначала на одного, потом и на второго сына Великого Шейха, и он казнил их. Правда, быстрой смертью.
Фарид, десять лет назад сменивший Бен Шаму на посту начальника школы, два года назад стал даи аль-кирбалем. Но главное, он был одним из немногих, если не единственным, кому ибн Саббах абсолютно доверял. Его визиты к повелителю стали почти ежедневными, и если Фарид не заходил в библиотеку сам, за ним посылали. Между этими двумя столь непохожими ни по возрасту, ни по образованию, ни по темпераменту людьми сложились какие-то удивительно теплые, доверительные, почти родственные отношения. Когда-то такие же отношения существовали у Шейха с «хозяином рая» Кийя Бозоргом, который давно прекратил бренное существование и вряд ли попал в настоящий рай.
В этот день они находились в библиотеке. В последние годы зрение у Шейха испортилось, и он уже не читал книги, но все равно любил проводить здесь время. Он возлежал на низкой кушетке, которая заняла место письменного стола. В углу стояла жаровня с углями: хозяин последнее время стал мерзнуть. Даи аль-кирбаль уже давно получил право сидеть в присутствии великого шейха, разговаривать с ним на равных, задавать любые вопросы и даже мягко возражать. Конечно, по второстепенным вопросам. Теперь это был кряжистый мужчина с закрывающей половину лица бородой, в которой серебрилось немало седых волос. Сейчас он, подогнув под себя ноги, устроился на полу у изголовья своего властелина.
– Я могу оставить тебе все это, – немощный старик с запавшим ртом сделал слабый взмах рукой.
– Нет, великий! Мне не по силам каждодневные испытания. Не хочу воевать, опасаться заговоров, подозревать всех окружающих…
Но старец пропустил его слова мимо ушей. Его заботило другое.
– Что уготовит мне Аллах всемогущий?
– Так сказано же, что на небесах достойный получит то, что хочет.
Ибн Саббах слабо улыбнулся:
– Значит, я получу то, чем занимался все время: заговоры и убийства? Наверное, это будет не рай… Посмотрим, ждать осталось недолго…
Фариду искренне было жаль старика, и, повинуясь какому-то внутреннему движению души, он снял с пальца перстень и протянул Старцу Горы. Львиная морда недовольно скалилась.
– Великий Шейх! Это не простой перстень! Он не раз спасал меня от смерти, он принес удачу, а главное, твое доверие и расположение. Я разменял пятый десяток, но никогда не болел и чувствую себя прекрасно… – с жаром, быстро говорил он.
– К чему это все? – перебил Шейх.
– Попробуй надеть его на свой палец. Быть может, ты обретешь вторую молодость, а болезни отступят прочь?
Ибн Саббах взял перстень, тяжело поднялся, хромая, подошел к жаровне и стал рассматривать при свете горящих углей.
– Тонкая работа, – произнес он, не отводя глаз от перстня. – Только вряд ли эта отвратительная морда послана Аллахом. Впрочем…
Шейх быстро надел перстень на палец. И, отчаянно закричав, схватился за сердце. Верный даи аль-кирбаль бросился на помощь, но было поздно. Великий Шейх упал на пол, его тело напряглось, выгнулось дугой несколько раз, потом вытянулось и обмякло. Фарид наклонился, бережно приподнял седую голову, но понял, что повелитель мертв. Сам не зная почему, он снял перстень с холодеющей руки.
На крик в комнату ворвался погрузневший, но все еще ловкий и сильный Алпан, за ним – остальные стражники. И ничего не было удивительного в том, что они обрушили клинки на беззащитную спину предполагаемого убийцы. Острая безжалостная сталь со стуком рубила кости и с хрустом пронзала внутренние органы, потоки горячей крови потекли по потертому холодному камню. Фарид бездыханно распластался на полу рядом с повелителем, которому верно служил почти три десятилетия. Последнее, что он услышал, был страшный рыкающий голос, гулко отдавшийся под сводчатым потолком:
– Смертному не дано менять судьбы!
Перстень, звеня, покатился по каменному полу и закатился в угол, как будто хотел спрятаться от внезапных страшных событий. Но Алпан догнал его, схватил и яростно выкинул в окно. Блестя на солнце, перстень описал дугу и стремительно падал вниз. Но наперерез ему скользнул крупный ворон, подхватил клювом блестящую вещицу и, неспешно взмахивая крыльями, полетел прочь.
Часть четвертая
Вор «Студент». Окончание
Глава 1
Дела людские и дьявольские
Горбатый «Москвич» уныло стоял, растопырив все четыре дверцы, как пришпиленный к картонке жук крылья и подкрылки. Его со всех сторон фотографировали, из передней двери торчал обтянутый белым халатом зад судмедэксперта.
– Профессионально сработано, – пробурчал Чепоров, вылезая из забрызганной кровью машины. – Один удар – один труп. Как в кино!
– А что, обычно по-другому бывает? – спросил Лобов. – Он впервые выехал на место двойного убийства, его мутило, и он пытался отвлечься.
– Конечно! – судмедэксперт с хрустом стянул испачканные красным резиновые перчатки. – Это в кино: метнул нож и убил! А в жизни – тридцать – сорок ран оставляют! Чтобы одним ударом наповал – большая практика нужна. Или дьявол должен руку направлять. Только дьяволов, как известно, не существует! Ладно, поеду-ка я домой, позавтракаю…
Лобов подумал, что после такого зрелища он целый день не сможет есть. Вообще молодой человек чувствовал себя здесь лишним. Эксперт-криминалист снимал отпечатки с руля, следователь прокуратуры, диктуя сам себе, составлял протокол, понятые – дворничихи из окрестных домов – охали и ужасались. А ему, стажеру угрозыска, вроде и делать нечего. Понятых привел, это верно – вот и вся работа… Наставник – капитан Рутков, быстро осмотрелся, мгновенно опознал убитых и отошел к синей, с красной полосой «Победе»: докладывает результаты по рации. Все при делах!
Рутков вернулся, хмыкнул, спросил у снимающего халат Чепорова:
– Куда собрались, доктор!
– Домой, естественно! – улыбнулся судмедэксперт. – Трупы осмотрел, в протокол надиктовал. Как говорится: «На свободу – с чистой совестью»!
– Рано, доктор, на свободу! В Эрмитаже еще один труп нашли. Так что, давайте туда…
– Третий! Ничего себе день начинается! – вздохнул Чепоров.
– И мы туда? – спросил стажер.
– Нет, Сашок, мы сейчас помчимся в Монино, будем брать Козыря. Слышал про такого?
– Слышал. А за что? Это он всех поубивал, что ли?
– Да нет. Просто они на него работали. Значит, разматывать клубок надо именно с него. Ясно?
– Ясно!
– Тогда давай, по коням!
Грозный Козырь оказался тщедушным, седым старичком, вид у него был нездоровый. На осторожный стук он открыл сразу, как будто в это ранее утро ждал гостей. Но, конечно, не таких.
– Тихо, Козырь! – Рутков с силой упер ему в подбородок ствол «ТТ». – Кто еще в доме?
– Ни-к-к-кого, – прохрипел тот. – Только Клавка…
– Хорошо, пойдем посмотрим…
Убедившись, что Козырь сказал правду, Рутков убрал оружие и посадил его на табуретку в углу.
– Где Весло? Шут где?
– Откуда я знаю? – насторожился хозяин. – Я их уже с месяц не видел. А что такое? У меня с ними никаких дел нет. Вот, хоть у Клавки спросите…
Дородная женщина со шпильками во рту и неприбранными волосами кивнула.
– Разберемся! – бодро вскрикнул Рутков. – Саша, найди понятых! Сейчас посмотрим, что у нашего дружбана в заначке имеется…
– Какие у меня заначки? – уныло пробубнил Козырь.
– А вот мы и посмотрим!
Мебели и вещей в домике было немного, поэтому обыск прошел быстро. Слова хозяина вроде бы подтверждались. Но, открыв напоследок платяной шкаф, капитан вынул газетный сверток, развернул, присвистнул:
– Ничего себе! Ты что, Козырь, на работу устроился? И где это у нас десять тысяч зарабатывают? На полярной станции? А это что?! О! Это твой рабочий инструмент! Понятых попрошу подойти поближе…
Разворошив несколько простынь, капитан Рутков осторожно извлек из-под них «наган».
Козырь обреченно махнул рукой.
* * *
В обкоме был обычный рабочий день. С утра третий секретарь Терехов провел совещание, посвященное исполнению директивы ЦК КПСС по осуждению валютчиков – Грохотова и иже с ним. Это была линия Отдела пропаганды и агитации, Бузякин отчитался довольно толково: проведено сто сорок собраний трудовых коллективов, в центральные газеты направлено десять коллективных писем с требованием расстрелять преступников, а судей, вынесших ранее им мягкие приговоры, исключить из партии и снять с работы.
– Таково единодушное мнение советских тружеников! – закончил завотделом, и пять его подчиненных в унисон кивали головами.
Вроде все правильно, придраться не к чему, но добрых слов для докладчика у секретаря не находилось.
– А вы хоть понимаете, что такое «расстрелять»? – язвительно спросил Архип Кузьмич. В отличие от своего молодого, не знающего практической остроты революционной борьбы подчиненного, он-то это хорошо понимал, ибо видел, как брызгают мозги из размозженного пулей затылка.
– Что? – переспросил Бузякин. И шесть пар преданных глаз с непониманием обратились к Терехову. Непонимание было искренним. Указание спущено сверху, оно исполнено, зачем еще что-то понимать?
Архип Кузьмич махнул рукой.
– Ладно, ничего. Все свободны.
Деликатно заскрипели отодвигаемые стулья. Через пару минут кабинет опустел. И почти сразу прозвонил телефон, один из шести – белый, без номеронабирателя. Прямая связь с Первым. Это было событие. Грозное событие. Как гром среди ясного неба. Обычно звонила его секретарша, Карелия Ивановна.
Хотя Первый не мог его видеть, Архип Кузьмич вскочил и только потом осторожно снял трубку.
– Здравствуйте, Валерий Иванович, – с придыханием произнес он.
– Зайдите ко мне! – сухо приказал Первый и отключился.
К грому добавилась молния, которая угодила прямо в Архипа Кузьмича. Тон Первого и то, что он не поздоровался, являлись грозными признаками. Что, что могло случиться? Неужели из-за потерь собранного зерна? Или из-за этих проклятых валютчиков? Или…
Мучаясь в догадках, Терехов зашел в огромный кабинет главного партийного руководителя области. Тот был мрачнее тучи.
– Вот, почитайте! – Валерий Иванович брезгливо бросил на край стола машинописный лист с фиолетовым штампом регистрации.
Подрагивающей рукой Архип Кузьмич взял зловещую бумажку, поднес к глазам.
«…Злоупотребляя положением партийного руководителя, А. Терехов организовал публикацию самовосхваляющей статьи, основанной на вымысле и подтасовках…»
Архипу Кузьмичу стало дурно.
Какая наглая ложь! Он ведь ничего не организовывал! И ничего не подтасовывал… Это каждому ясно! Надо только объяснить все Валерию Ивановичу… Но язык не поворачивался, он загипнотизированно смотрел на неряшливый текст с неровными буквами и грязными нашлепками в буквах «о», «р» и «с».
– Ва… Валерий Иванович, это клевета, – наконец вымолвил он, но Первый не слушал. Он поднял еще несколько скрепленных листков, потряс ими в воздухе, хлестко шлепнул о полированную столешницу.
– Нет, не клевета! – загремел он. – Письмо пришло в органы, и они все проверили!
Первый секретарь наклонился вперед, налегая грудью на стол. Его ноздри раздувались от ярости.
– Вы объявили Светлану Дорохову настоящей труженицей, которой все обязаны верить. Так?
– Ну… Гм… Она неплохо работает, – с трудом выговорил Архип Кузьмич. В горле пересохло.
– Двенадцать административных протоколов за торговлю браконьерской рыбой и черной икрой! Это «неплохая работа»? – зловеще прошипел Первый.
У Терехова потемнело в глазах.
– А в те времена, о которых она так подробно рассказала, ей было знаете сколько? Шесть лет! Как на этом фоне выглядит правдоподобность ваших подвигов?!
– Пс…с…
– А ее брат – ваш соратник и борец за права трудового народа, это Петр Дорохов, известный преступник, налетчик и убийца, застреленный чекистами!
Первый, не сдержавшись, ударил кулаком по столу.
– Хорошую компанию ты подобрал себе для музея!
– Пс…с…
– А остальные? Вот показания старожилов. – Первый пролистнул солидную стопку бумаг, прочел с выражением: «Они хотя и действовали от имени советской власти, но на самом деле были самыми настоящими разбойниками, что хотели, то и творили… У кого лодку заберут, у кого лошадь… Кого хотели – убивали! Их боялись и ненавидели…»
«Выгонят! И не будет никакой должности. Ни бани, ни склада – ничего, – крутились в окаменевшей голове Терехова тяжелые чугунные мысли. – Как бы из партии не турнули… Тогда и персональной пенсии не видать, как своих ушей…»
«…Пострадали от них многие, Скобликов, например, уловы у рыбаков отбирал, да так и пропал. По весне нашли в затоне, с петлей на шее, всего побитого раками и рыбой. Тогда из города милиция понаехала, кого-то арестовали, а Фролку схоронили как героя…»
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |