О, этот Катурян и его проклятый брат… По ночам Дэн видел дурацкие сны, где путал выключатели на пульте, забывал систему ремарок в партитуре и запарывал несчастным актёрам весь спектакль. Приходилось успокаиваться, вникать, сомневаясь в себе и адекватности шефа и крепко ругая сделанный выбор. Сны потом исчезали, но душевный дискомфорт оставался. Молодой человек свёл к минимуму встречи с матерью, решив до дебюта никого не накручивать. Именно тогда стало ясно: некоторых людей надо понимать, не понимая – вроде Алекса, поражавшего своей императорской невозмутимостью. Режиссёр был в нём уверен, старик Спенсер был в нём уверен, Чарли, улетевший сниматься в Китай, был в нём уверен, а Анжела и вовсе каждый день звонила или писала сообщения. Самоедство продолжалось бы дальше, но настал день дебюта, наконец-то оборвавший моральные передряги. Потому что всё прошло идеально.
Дэн помнил, как проверял явку артистов и последние приготовления, помнил сказанное в микрофон «Всем службам занять свои места. Дамы и господа, мы начинаем спектакль». Это «дамы и господа», маленькое вариативное дополнение, передалось от Спенсера с его несовременным классическим подходом. А потом он сидел за пультом и контролировал трансляцию монитора… Всё было как-то смутно, странно, слепо. Наугад, по наитию, по ожившей вдруг интуиции. И волнение ушло, явив чувство правильности и уверенности. Он был на своём месте, и ему нравилось то, что он делал! Не ошибся, не спутал, не опозорился… Запоминание происходило обрывочно, мазками, но самое яркое – финал – он помнил предельно чётко: поклоны актёров, заливающий сцену свет и гром аплодисментов в ярко-алом зале.
Пройдёт ещё два года, появятся новые спектакли, новые режиссёры и множество дел. Не всё будет гладко и без заморочек. Но первый опыт станет самым восхитительным и бесценным, как первая найденная жемчужина: ни мамы, ни Чарли, ни Алекса рядом не было, никто посторонний не видел и не мог его видеть, однако это не мешало. Гордость за труппу, уважение к людям, помогавшим и позволившим учиться рядом с собой, благодарность абсурдисту МакДонаху – всё прыгало в груди вместе с сердцем. Это был его личный триумф.
Сняв гарнитуру, Дэн включил встроенный микрофон на пульте, не веря до конца, что экзамен сдан. Казалось, маленький мальчик забрался на вершину огромной горы, откуда узрел целый мир. Казалось, самодельные шифоновые крылья Ариэля вдруг стали настоящими и раскрылись за его спиной…
* * *
- …Воспоминания или подсознание? Эй, не могу определить, что за дебри тебя утянули.
Вульгарный бас, в котором чувствовались нотки привычного баритона, раздался вместе со щелчками пальцев. Алекс, читавший присланную Шериданом пьесу, грыз лечебные конфетки, морщился от мерзкого травяного вкуса, но в целом выглядел бодрым и посвежевшим. Дэн, сидя на диване, задумчиво гладил прикорнувшую рядом Октаву – при дорогом госте, по словам хозяина, доберманья тушка любила наглеть и своевольничать. И подставлять на почёсывание мягкие висячие уши. В активе помрежа был запас холодного пива, которое временно не полагалось режиссёру, указанные уши, а ещё остатки голландских рецензий, позволивших занять время.
- Наверное, дело в первом, - признался Дэн, выключая планшет, - немного увлёкся событиями прошлого… Что там с текстом?
Александр, изучавший работу в свободной прогулочной форме по гостиной, остановился возле пианино, щуря один глаз.
- Как ни странно, с текстом порядок – ошибок нет, и мотивы обоснованы. Даже более чем обоснованы. И характеры просматриваются…
- Тебя это напрягает?
Мужчина поднял крышку инструмента, наугад нажимая несколько клавиш и глядя в пьесу.
- Меня напрягает неизвестность автора. Рубин… и как-то там? Язык сломать можно. Мы бы не пропустили подобную фамилию, я уверен, а если пропустили, значит, раньше не встречали.
Не определившись, зачем открыл пианино, он вернул крышку на место. Дэн, вздохнув, снова потянулся к планшету, но включать не стал. Ситуация была предсказуема и вполне логична, за восемь лет совместной работы и дружбы помреж хорошо усвоил: драматурги бывают разными – уже профессионалами или пока только дебютантами. Они все с чего-то начинали или пытаются начать. Однако не все режиссёры в этом плане видят себя первооткрывателями. Тот же Алекс, например, несколько раз обжигался – давно, ещё до их знакомства. И явно вспомнил усвоенный урок.
Наверное, Шеридан зря старался с доставкой… Прикидывая, как бы поаккуратнее вылезти из собачьих объятий, Дэн потянулся в сторону, но в этот момент Октава сама вскочила с дивана. Гавкнув до звона в ушах, животное продефилировало к столу, где на краю лежала первая половина пьесы и, недолго думая, схватило бумаги в зубы.
- Что… Эй, что за произвол в доме?!
Алекс, делавший в своей половине карандашные пометки, обалдело воззрился на добермана. Октава же, гордо виляя хвостом, будто всё идет, как задумано, вернулась к дивану. Рукопись несчастного Рубинштейна (да, с третьей или четвёртой попытки фамилию удалось произнести), шлёпнулась возле ноги Дэна.
- Вот это номер, - главреж, присвистнув, сунул карандаш за ухо, - похоже, она требует независимого мнения эксперта?
- Не знаю, как насчёт эксперта, а в рассудительности ей не откажешь, - молодой человек благодарно потрепал собачью холку, - умница, Октава, хорошая девочка.
«Хорошая девочка», между тем, повторно гавкнув, устроилась около помрежа, не сводя с него хитрых карих глаз.
- Послушай, - начал Дэн, собирая листы по порядку, - что, если я прочитаю и…
- И тебе тоже понравится?
- Угу. Ты разрешишь тогда позвонить автору?
- В смысле? – удивился Алекс. - Почему ты станешь звонить, а не я?
Дэн фыркнул.
- Потому что твой рокерский хрип а-ля Боуи отпугнёт у человека творческий потенциал. Будь благоразумен, друг мой, выпей сироп от кашля и просто ответь, ты разрешишь позвонить?
Алекс, которому хотелось пива и спорить, сироп видел разве что в кошмарах. Сев на пианинный табурет, он повертел в руках листы.
- Ребёнок, я не гожусь в экспериментаторы, что бы ты там ни думал о моих способностях. И тем более не гожусь на роль путеводной звезды.
- Разве? А мне вот птичка нашептала иное, - повернувшись на диване, Дэн глянул на ряды снимков на стене – туда, где висело и его собственное фото времён «Человека-подушки», - когда-то именно ты стал путеводной звездой для парня в бедственном положении. Ты спас его, хотя другие спасти отказались, многому научил и открыл доступ к удивительнейшему из миров.
В глазах режиссёра дрогнула невидимая мембрана, обычно скрывавшая эмоции.
- К чему лирика? Ты ведь даже не знаешь, почему я тебе помог…
- Возможно, - согласился Дэн, - но я знаю, что у тебя доброе сердце, Алекс, мне достаточно верить и доверять. И я доверяю знакам, когда они говорят, что тебе суждено помогать людям.
Пауза.
- Десять страниц. Нет, если хочешь, пусть будет пять, а? Пять первых страниц – мне хватит, чтобы составить мнение. Раз твоя собака с ним считается, я говорю, что думаю, и мы решаем, стоит ли звонить и помогать. Идёт?
Конечно, это было неспортивно – давить на простуженного босса, особенно зимой. Особенно с использованием аргументов и личного положения в театре. Дэн, в принципе, мог отказаться – тем более, пока не приступил к чтению. Но развитая профессиональная интуиция, не раз выручавшая как за пультом, так и вне сцены, подсказывала – надо стоять на своём. Надо загнать в угол режиссёрский раздрай и победить в споре. Алекс, которого очередной приступ кашля вынудил пойти за сиропом, махнул рукой, давай добро. Дэн, хихикая, подмигнул собственному фото и занялся чтением. Он пока не знал, что время скоро остановится, а за первыми пятью страницами последуют ещё пять. И ещё… Он не знал, каким заворожённым будет выглядеть со стороны, читая рукопись незнакомого типа, а после выныривая из неё, когда друг вернётся. Что-то непритязательное, но манящее было в истории девушки, разлучённой с отцом. Что-то актуальное, подлинное и выдававшееся из диалогов, как трёхмерный рисунок. Дэн не успевал следить за сменой реакций, но пьеса интриговала.
И, разумеется, два часа спустя, шокировав Алекса своей поглощённостью, он не знал, к чему приведёт один телефонный звонок…
Примечание к части [31] Рама сцены, отделяющая её от зрительного зала.
[32] Американский драматург и прозаик.
[33] Сочетание противоположного по значению или вовсе не сочетаемого.
[34] Американская театральная премия.
[35],[36] Марлон Брандо и Джеймс Дин – Голливудские актёры, чьи чёрно-белые снимки на мотоциклах стали классикой и своего рода эталоном.
[37] Механическая конструкция, используемая для оборудования сценического освещения.
[38] Мартин МакДонах – британский драматург и сценарист, автор пьесы «Человек-подушка».
[39] Экземпляр пьесы, дополненный описанием и схемами технического оформления спектакля: нужных команд, перестановок, сигналов и пр.
[40] Главный герой «Человека-подушки».
Глава 9. Первое впечатление
- Это что? – спросила Эрика, прослушав запись. - Мне? Насчёт пьесы?
То ли остатки расслабленной отстранённости ещё не улетучились, то ли под вечер всё доходило с опозданием… Помотав головой, она забрала трубку и опять нажала клавишу. Голос неведомого Дэниела Спаркса вновь предложил встречу во вторник.
- Тебе-тебе, - ухмыльнулась Мелли, неотрывно следя за реакцией соседки и честно борясь с искушением радостно запрыгать, - телефонное сообщение. Из театра. И что я там говорила про гулянку?
Выправляя одной рукой примятые футболкой волосы, Эрика покосилась на диван и симметрично разложенные подушки в компании одеяла.
- Может, сплю ещё, и оно всё мне снится? Может, и ты мне снишься, Мелс?
- Ну, хочешь, проверим? – массажистка шутливо упёрла руки в бока. - У тебя как раз ноги голые, могу ущипнуть, чтобы доказать собственную реалистичность.
- Пожалуй, не стоит, - тактично отказалась мисс Рубинштейн, - у меня кожа нежная, она профессиональных щипков не выдержит. И вообще, займусь я уборкой.
Она попыталась встать с дивана, но Мелли резво удержала, усаживая обратно и садясь рядом.
- Эй, а как же гуляние? Не пойму, ты не рада, что ли? Речь ведь идёт о твоей пьесе – классный шанс и всё такое… Где энтузиазм?
Конечно, вопросы были заданы исключительно верные. Классный шанс, без сомнения… И всё же ситуация пьесой не ограничивалась. Эрика хотела напомнить, как начался вечер, и как подошёл к массажу, но Мелли и сама уже догадалась.
- Это из-за твоей семьи, да? Из-за того, что ты сегодня узнала? Прости, я не тактичнее стада бизонов…
- Перестань, оно не вчера произошло, и ты не виновата, - отмахнулась девушка, - я рада сообщению. Искренне рада, хотя поход в архив действительно слегка остудил должный энтузиазм.
Телефон был по-прежнему зажат в руках – на всякий случай она аккуратно положила трубку возле себя, думая, не прослушать ли сообщение в третий раз. Вот и наступила широко известная игра на контрастах… Настроение с нулевой отметки робко поднялось чуть выше и замерло в раздумьях.
- Ещё хочешь уехать из города?
- Хм? Не знаю, - сказала Эрика, путаясь в собственных чувствах, - теперь вроде есть повод остаться. Поведать миру историю Беатрис и её папы.
- Хороший повод, - Мелли легонько пихнула собеседницу плечом, - знаешь… ну, мне кажется, твой отец мог бы гордиться проделанной творческой работой. Успехами. Он, по сути, остался жить в пьесе. И теперь её собираются ставить…
- Звучит неплохо, спасибо. Я бы хотела, чтобы он гордился мной.
Поддержка дорогого стоила, активно подталкивая настроение, а заодно и честолюбие всё выше.
- Ты согласишься ехать в «Перекрёсток» послезавтра?
Эрика хмыкнула, осознавая забавную безвыходность положения.
- А как иначе? Поеду. Чтобы отказаться, нужно перезвонить этому Спарксу – и кем я представлюсь? Наш драматург был мужчиной – по крайней мере, согласно легенде. И вдруг режиссёр, когда откроется правда, ещё передумает?
- Чёрт, я не сообразила, - выдохнула Мелани, - слушай, ну Александр Гаррет всё равно должен тебя увидеть. Если ему действительно понравилась пьеса, и если он – не законченный шовинист, бояться нечего.
- Откуда уверенность? – Эрика с любопытством повернулась к соседке. - А вдруг он – старый, склочный и неуступчивый тип?
Мелли прыснула.
- Не поручусь насчёт склочности и неуступчивости, а лет ему не настолько много. Что-то такое, по крайней мере, я в журналах видела. Давай мы сначала приберёмся в кухне, а потом, если не передумаешь обратно, почитаем о твоём режиссёре в Интернете. Идёт?
- Идёт, - кивнула Эрика.
Настроение поднялось ещё немного, когда они, не смотря на позднее время, возвратились в кухню и со смехом принялись уничтожать остатки молочно-авокадного нашествия. Мелли, не берясь больше за щекотливые темы, орудовала около мойки и рассказывала о друзьях и выходном в славной компании. Эрика слушала и возилась с ноутбуком и проводами на столе. Была в её соседке и уже почти совсем подруге замечательная черта, позволявшая находить плюсы и радоваться за других – искренность. Светлое качество, вроде фильтра для любых человеческих недостатков. На фоне этой искренности аргумент об отце, возрождённом в пьесе, получался весомым и поистине ценным.
Ещё позже, когда помещение обрело приличный вид, а несчастные цветы в кадках получили передозировку коктейля, Мелли, горя энтузиазмом, притащила уже свой ноутбук. Сетуя на редкие посещения спектаклей, она, тем не менее, возлагала надежды на будущее, способное всё исправить. Эрика, одобряя такой подход, замечала, что спектакли и мир их создателей полны интересного – не обязательно знать наверняка, чтобы представить. Внимательные глаза неотрывно следили за крохотными песочными часами на экране компьютера. Александр Гаррет… Кто такой Александр Гаррет? Вроде бы девушка слышала это имя, но, к своему стыду, не могла вспомнить, где, когда и в каком контексте. Крутой режиссёр, владелец всего театра… Господи, сплошная занятость и вечная работа! Воображение тут же нарисовало маленького седого человечка, строгого, требовательного, в очках и с бородкой клинышком. Целую жизнь он посвящает служению искусству, привередливо указывает подчинённым на их ошибки, сухо и снисходительно хвалит любые достижения и в целом подавляет экстремальным авторитетом. Если выбирает пьесу – то вытачивает совершенство из реплик: выжимая и вытягивая, иногда выходя за рамки стандартов…
- Готово! Ну-ка, что у нас интересного?
Оклик Мелли прервал паническое описание старого мэтра. Вернувшись мыслями на землю, Эрика потянулась ближе и заглянула в Интернет-вкладку. И тут же поняла, что паника стремительно уступает шоку.
- Мелс… Это точно он?
- Вот написано, можешь почитать, посмотреть. Да ты не бойся, ноут заряжен и в ближайшие часов двенадцать никаких обломов.
Меньше всего сейчас мисс Рубинштейн волновали проценты зарядки. Приняв в руки гудевший тёплый девайс, она воззрилась на результаты поиска. С найденных в базе данных фотографий смотрел кто угодно, кроме маленького строгого старичка. Впрочем, бородка на лице действительно присутствовала.
- Жуть… На Стэтхэма[41] похож.
- Нет, я тебя обожаю, - прокомментировала Мелли, смеясь рядом, - тебя бы саму в какой-нибудь пьесе описывать, с такими-то сравнениями!
Эрика на ехидство не отреагировала, пребывая в замешательстве. Александр Гаррет едва ли справил полувековой юбилей – по крайней мере, не так она представляла себе пятидесятилетних мужчин. Его трудно было назвать красавцем. Его невозможно было назвать некрасивым. Черты лица друг другу не противоречили, а интересным образом сочетались. Неизвестно, как там обстояло с привередливостью и экстремальным авторитетом – из экстремального обращали на себя внимание, прежде всего, суровый подбородок и изысканно обритый череп, навеявшие ассоциации с Голливудским «перевозчиком». Похоже, мистер Гаррет обожал выглядеть сурово, вне зависимости от времени и условий съёмки. Хотя нет, на паре фотографий он улыбался – чуть прищурившись и наклонив голову, будто считывая собеседника невидимым внутренним компьютером.
Разные сайты содержали примерно одинаковые сведения: стандартный биографический комплект «родился в Эйвери-маунтин…», да списки театральных работ и полученных наград. И тех, и других имелось в достатке. Имелась бывшая жена. И много-много интервью. Эрика, пристроив ноутбук на колени, подумала, что неплохо бы детально узнать того, с кем, как выяснилось, через день уже встречаться надо.
Что ж, Александр Гаррет был требователен и по-своему придирчив, это складывалось из нескольких бесед с журналистами. Открытие сезона, отзыв о театральной неделе, постановка «Воспоминания о прошлом» Гарольда Пинтера и «Сна в летнюю ночь» Шекспира… Режиссёр совмещал не только управленческие дела со спектаклями, но и внетеатральную активность – он оказывал финансовую поддержку двум собачьим питомникам Эйвери-маунтин и явно балдел от мотоциклов. Это финальное Эрика узнала, набредя после интервью и статей на Твиттер Александра. Здесь мужчина любил прикалываться и острить в сообщениях, а на снимках улыбался гораздо чаще. Кажется, он умел быть разным и неплохо разбирался в своём хобби: тут и там попадались фото с байк-шоу в Стерджисе[42] и Дайтоне[43].
Мелли, присвистнув, заявила что-то о модности и моложавости, вместе взятых – наверное, экстремальность режиссёра впечатлила девушку. Или виноват был его пижонский белый костюм на какой-то церемонии. Церемоний, кстати, нашлось не меньше интервью – мелькали персоны разной степени известности, посвятившие жизнь кино и театру. Вперемежку с ними мелькали питомники и собаки, а так же личный доберман, гонявший по саду. Потом – опять мотоциклы. Со всем этим чередовались фотографии высокого парня, чьё гиперактивное лицо воплощало живую непосредственность. Если верить подписям, это и был Дэниел Спаркс, запечатлённый как отдельно, так и в компании Александра с труппой.
- По-моему, он излишне юн для помрежа, - задумчиво сказала Мелли, - могу ошибаться, конечно… А ты что думаешь?
Эрика пожала плечами, не думая пока ничего. Её больше волновали идеи режиссёра, нежели возраст его помощника. Идеи, ещё не озвученные. Позже, когда соседка ушла спать, оставив ноутбук в распоряжение девушки, чтение продолжилось и затянуло. Упоминание на форумах, любительские записи со спектаклей, пресс-конференции… Из всего изученного напрашивался один вывод – Александра Гаррета, не смотря на избыток брутальности и категоричные порой суждения, стоило уважать уже за то, что он всегда всё успевал. И ещё он явно был незаурядной личностью.
* * *
Вторник подошёл быстрее, чем хотелось. Эрика успела передумать много разного, прочитать – ещё больше и укрепиться во мнении, что встреча грядёт интересная. Но крайне волнительная! Выходя из добровольного подполья, девушка позволила себе сделать маникюр, занялась редакционно-кулинарными вопросами, а после переделала маникюр, ибо первый вариант через пару часов разонравился. Конечно, эмоции преобладали, как бы она не отрицала простой факт перед Мелли. Соседка, в очередной раз доказав свою незаменимость, посмотрела на утонувшие в бразильском пойле растения и смущённо почесала нос.
- Ты мандарины любишь? Сейчас вроде самый сезон, я лично обожаю их.
- Я – за любые цитрусовые, - отозвалась Эрика, - а к чему ты клонишь?
- Да мне неловко, что оставила тебя в выходной без развлечения, - пояснила Мелани, - предлагаю искупить свою вину и после театральных переговоров отметить успех чем-нибудь вкусненьким. Согласна?
Эрика мысленно пролистала рабочий архив в поисках мандариновых рецептов и кивнула.
- Если не пугают лишние калории, то согласна, ибо я помню, в основном сладости.
- У нас обеих по-своему нервная работа, - отмахнулась массажистка, - сладости и калории поощряются.
Всё это было здорово и, отчасти, волнение подавляло. В груди теснилось чувство специфического, не испытываемого прежде изумления. Её, Эрики, пьеса. Станет спектаклем. Уже через небольшой промежуток времени! И Роджерсы могли бы гордиться, доживи они до сегодняшнего дня. Жаль, не дожили и не познакомились… К изумлению примешалась грусть – надо было сообщить маме. По-прежнему надо было сообщить маме, да теперь не только о Джимми, но и об успехе. И Виктору написать. И оно, кажется, выходило в затасканной форме «хорошей и плохой новостей»… Помотав головой, Эрика решила сперва встретиться с режиссёром, а оформлять новости в слова потом. К счастью или к сожалению, один день ничего не менял…
Вторник выдался сухим, но ветреным. Эрика с большой натяжкой могла назвать себя бодрой, а за короткое утро передумала ещё больше, чем за предыдущий понедельник. Такие успехи в семь быстрых дней… А вдруг на этом – конец? Вдруг режиссёр действительно передумает или потребует вносить значительные исправления в текст? Вдруг присвоит себе авторство или выберет каких-нибудь неправильных актёров? Господи, точно, ведь должны быть актёры, которым на сцене произносить этот вздор… А вдруг им не понравится, и уже они откажутся?
«Почему так сложно? – мисс Рубинштейн потёрла виски, кольнувшие неприятной тяжестью. - И куда вообще меня несёт?»
Ответов на вопросы не было. Дурацкая паника напоминала давным-давно забытое ощущение при готовке первого омлета. Эрика тогда долго таращилась на яйцо и нож в руках, прикидывая, с какой стороны и под каким углом наносить контрольный удар. А вдруг не получится? А вдруг – вот кошмар! – осколки скорлупы попадут в желток? Разумеется, именно туда они и угодили – не столько из-за неопытности, сколько из-за страха юного кулинара – надолго отбив желание связываться с омлетами и их производными.
Сейчас то чувство вернулось, и Эрика поняла, что надо сопротивляться. Правда, владелец театра мало походил на желток на сковородке, но поведение с ним тоже требовало сноровки. И вообще, никто не говорил, что будут кусать и стыдить с первой секунды, для начала как минимум придётся объяснять, почему драматург сменил пол и оказался молодой девушкой.
Кафе-бар «Перекрёсток», если верить Мелли и карте, находилось на Олден стрит – довольно далеко, но по маршруту удобно. Вооружившись сумкой, зонтиком и косметичкой, Эрика успешно превратила паникёршу обратно в самодостаточную журналистку и без одной минуты два стояла по нужному адресу. Заведение не было излишне пафосным и выдающимся – никто не кинулся к ней с вопросами о выборе столика, что только обрадовало. Шмыгнув в небольшой холл, представленный закутком с двумя туалетами, девушка посмотрела на себя в зеркало. Волосы не растрепались, на носу ещё оставалась пудра, а белая рубашка сияла отутюженным воротничком. Наверное, в свет можно было выходить.
Мимо пробежала весёлая парочка, отлучившись по туалетным комнатам. Эрика чувствовала себя неадекватным разведчиком, выглядывая из-за угла. В зале было много людей, в том числе и возле бара. Пригладив в последний раз волосы, она шагнула под арку, разделявшую помещение. Александр сидел у окна, за третьим слева столиком. Спиной к выходу. Эрика не поняла, что узнала прежде – распечатку пьесы с характерным рисунком выстроенных в столбик диалогов, или бритый череп, который невозможно было спутать ни с одним другим. Кивнув на приветствие официанта, девушка процокала по гладким плиткам вперёд, подстраиваясь в ходьбе под биение пульса. Десять шагов… Пятнадцать…
- Добрый день, это вы ждёте мистера Рубинштейна?
Он поднял взгляд, и в этот момент сердце ёкнуло.
- Добрый день…
Александр оказался красивее, чем на многочисленных фото. Не то чтобы реальность ему льстила – скорее воздавала должное, вышибая недавний образ старичка. Эрика подумала, что именно таких людей художники отлавливают на улицах, желая нарисовать бесплатно, из чистого энтузиазма. А ещё подумала, что одеться, возможно, стоило менее официально – сам режиссёр был в спортивном свитере и джинсах.
- Вы от Рубинштейна? Он придёт, или что-то случилось?
Он поднялся из-за стола, враз обретя и стать, и широкие плечи, и слабый процент заинтересованности в хрипловатом голосе. Девушка проводила взглядом листы пьесы, улёгшиеся возле чашки кофе, и принялась снимать куртку.
- Кое-что случилось, мистер Гаррет. Давайте для начала нормально познакомимся, я – Эрика Рубинштейн.
Внешнее спокойствие режиссёра дрогнуло и едва заметно деформировалось. Основное удивление пришлось на глаза – Эрике никогда не доводилось наблюдать такого мгновенного потока реакций: изумление, шок, снова изумление, весёлое недоверие, двойной шок, на кратчайшую секунду – полная потеря идей, а затем – снова спокойствие.
- О… Да, понятно…, - обретя способность соображать, мужчина уставился на автора, затем – на пьесу и обратно, - что ж, давайте присядем, рад знакомству…
Наверное, он действительно был рад. И озадачен, естественно. Эрика не могла винить человека за тактичные попытки не таращиться на неё как на культурное явление. Заказав у подошедшего официанта двойной эспрессо и печенье, девушка поудобнее устроилась на стуле.
- Извините за случившийся обман, мистер Гаррет…
- Это не принципиально.
- Вот как? Вы не сердитесь?
- Нет. Я догадываюсь, почему вы могли представиться как «мистер Рубинштейн» и в целом идею одобряю. Стало быть, мой помощник звонил вам…
- Видимо, да.
Александр отпил остывающий кофе.
- Если честно, думал ещё, что вы постарше.
Эрика удивлённо изогнула бровь.
- Мне двадцать пять. Это как раз тот возраст, когда эмоциональная составляющая в тексте если и не обязательна, то желанна.
- То есть, вы считаете свою работу эмоциональной? Позвольте узнать, насколько?
Она помедлила секунду.
- Настолько, насколько возможно, когда большинство персонажей – женского пола, когда акцент сделан на семейных ценностях, а время действия отбрасывает на сто лет назад. Современность менее эмоциональна, вам не кажется?
Владелец театра улыбнулся.
- Это точка зрения женщины и начинающего автора. Я же, как мужчина и режиссёр, мог бы назвать с десяток современных пьес, чья эмоциональность опережает классическую. Или, по крайней мере, стоит с ней наравне. А теперь рассказывайте.
- Простите?
- Рассказывайте, - повторил он, дождавшись, когда официант вернётся с подносом, - представьте, что проводите питчинг[44], а-ля Голливуд. Хотя меня трудно заинтересовать больше, чем уже есть, но вы попробуйте.
Паника провернулась на пол-оборота. Эрика несмело высыпала сахар в кофе и оглядела тонкие чуть подгоревшие крекеры.
- И с чего следует начать?
- С начала, конечно, - хмыкнул Александр, - рассказывайте всё, что может относиться или не относиться к делу. Почему такая тема, что вы думаете о своих героях, как бы сами поступали на их месте. Что могло бы получиться, перекинь мы, к примеру, вашу ситуацию на сто лет вперёд, то есть, цитирую, «в менее эмоциональную современность». Ну же, давайте.
Девушка слегка напряглась, опешив от обилия вопросов и нестандартности подхода. Говорить о выборе темы и побудивших причинах не очень хотелось, но вариантов не было в принципе. Со стороны, наверное, личные мотивы автора выдавались в тексте сильно и заметно. Вздохнув, Эрика начала с наиболее трудного пункта. Крекеры, не смотря на подгорелую корочку, были в меру солёными и приятными, хорошо сочетаясь с кофе. Минуты через две стало тепло и спокойно, а речь набрала профессиональный журналистский темп. Частичное отображение в тексте самой себя, идеализирование лорда Батлера, достойного счастья. Сопереживание Беатрис и её подруге Присцилле, с которой дочь Бэзила воспитывалась и росла… Затем последовал черёд нескольких персонажей второго плана, имевших наибольшее значение в сюжете. Поглядывая временами на листы пьесы, тасуемые режиссёром, будто огромные карты, девушка говорила о первоначальной версии финала и нынешнем его состоянии.
Сам Александр в беседе вёл себя как хорошая порция виски со льдом – он казался обманчиво холодным и рассеянным, водя рукой над отдельными строчками на бумаге. И только взгляд – гораздо более эмоциональный, вбиравший множество нюансов – говорил, что мужчина успевает и слушать, и анализировать. Возможно, этим как раз отличались люди его профессии. Странно и неловко было Эрике – вроде она точно знала, что и зачем излагает, но почти сразу возникала мысль, что человек напротив заранее предвидит любые аргументы. Любые идеи, причины и мотивацию.
- Где вы учились, мисс Рубинштейн? – спросил, наконец, Александр, отрываясь от пьесы и возвращаясь к её автору. - Для человека, впервые связавшегося с миром театра, у вас хороший уровень. Здесь наверняка должно быть что-то литературное и основательное.
Эрика скромно улыбнулась.
- Спасибо. Если считать журналистику в Нью-Йоркском университете основательной – то да, у моего увлечения неплохой фундамент.
- Просто увлечения? – режиссёр лукаво сощурился. Пришлось отметить, что нет, всё не просто, но загадывать рано.
- Мистер Гаррет, я пока даже не начинающий драматург, и потом, не все продолжающие занимаются исключительно творчеством, правда? Возможно, в будущем, если повезёт, я напишу новую пьесу или историю о театре и работающих в нём людях – мне бы очень хотелось… Но сейчас не угадаешь.
- Терпение, мы ещё не обсуждали сумму роялти. А кстати, чем вы занимаетесь в обычной жизни, имея такие увлечения с таким «фундаментом»?
- Работаю в журнале – представляю раздел, посвящённый кулинарии.
- Что? – брови Александра, исполнив сложный этюд, взметнулись вверх. - Кулинария? Вы серьёзно?
Похоже, такого он никак не ожидал. Эрика на мгновение растерялась.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |