Вскоре болтовня сошла на нет, а мысли стали приятно путаться и сплетаться в узоры. Эрике казалось, что она – полотно, демонстрирующее невидимый масляный боди-арт, что лопатки готовы выпустить широкие крылья, а тело вот-вот распадётся на миллионы атомов. Глаза сами собой начали закрываться, являя под веками калейдоскопную пестроту, ароматы смешивались, а телефон в забытой сумке продолжал тренькать с равными интервалами, словно цокая языком: «Ах, Эрика, Эрика…»
- Эрика… Эрика?
- А? Что? Пора на работу? – девушка открыла глаза, не сразу поняв, что находится далеко от дома в Нью-Йорке. И вообще уже поздний вечер, а не утро. - Прости, твоё таинство меня вырубило.
Она потянулась за футболкой, попутно обнаружив на себе тёплое одеяло, а на полу – мешок с недавними самолётиками. Мелли стояла возле дивана, отчего-то счастливая и смущённая. С домашним телефоном в руках.
- Ты что, сама всё убирала?
- Только здесь, кухню можем поделить, - хмыкнула девушка, - ну, как себя чувствуешь?
Эрика, одевшись, повела плечами.
- Как сгусток света или бабочка из кокона. Нет, серьёзно! По-моему, я теперь – твой вечный должник. Правда, грандиозно стало только телу…
- Мыслям сейчас тоже будет грандиозно, – с непроницаемым видом сказала Мелли и внезапно расхохоталась, - я, пока ты спала, принимала душ, выхожу – а тут такое! И не говори теперь, что сюрпризы невозможны, лучше сама послушай!
Не дав и слова вставить, она нажала кнопку автоответчика на телефоне, продолжая смеяться. Эрика отлично помнила, что звонков за минувший день не поступало и, однако же, соседка была права – за тот час или полтора, что потребовался на витание в калейдоскопе, аппарат записал одно новое сообщение:
- Добрый вечер, мистер Рубинштейн, - зазвучал в трубке приятный мужской голос, - меня зовут Дэниел Спаркс, я являюсь помощником Александра Гаррета, режиссёра и владельца театра Гордона. К сожалению, мистер Гаррет не может в настоящее время связаться с вами лично, но он заинтересован в постановке вашей пьесы и предлагает встретиться. Послезавтра вторник – вы могли бы подъехать в кафе-бар «Перекрёсток» в два часа? Если да, не отвечайте на сообщение, если нет – перезвоните мне по этому номеру, постараемся найти другую возможность. Удачи!
Глава 7. Спаркс (часть первая)
В маленьком салоне красоты на Линкольн стрит всегда была приятная атмосфера, хороший коллектив и оптимальные цены. Среди столов, кресел и зеркал порой случалось всякое: и забавные ситуации, и счастливые моменты, и досадные происшествия, изредка. Однако, такое негласное оживление, как сегодня, бывало только в определённых обстоятельствах.
Часы показывали примерно семь вечера. Парикмахерша, ловко подстригая немолодую темноволосую даму, время от времени меняла дислокацию, перескакивая с затылка на аккуратные пряди у лица и делая их ещё аккуратнее. Маникюрша, подпиливая ногти болтливой клиентке, раз за разом привставала с места, чтобы что-то отыскать в сумочке на верхней полке. Администратор, занятая еженедельным расписанием, так и норовила забросить увлекательный процесс и кокетливо разгладить воротник собственной блузки.
Всё это казалось приёмами исключительной хитрости. Взгляды трёх женщин притягивало кресло в углу, ибо там, в этом кресле, находился предмет общего внимания, ради которого можно было послать к чёрту атмосферу коллектива. Вытянув километровые ноги вперёд, под миниатюрный стеклянный столик, в углу сидел довольно примечательный молодой человек: взъерошенный, большеглазый и, в целом, красивый. Вот уже минут тридцать он с живейшим интересом листал что-то в своём планшете, не реагируя на окружающий мир. На столике перед ним стояла крохотная чашечка с остатками кофе и большая ваза с леденцами, из которой парень таскал конфетки целыми пригоршнями.
Дэниел Спаркс, чья мать сейчас меняла стрижку, ушёл в чтение с головой и пока не выныривал. Салонному трио только и оставалось, что любоваться его невозможно худой фигурой, да богатыми мимическими экзерсисами. Так оно зачастую и происходило.
Всего день назад Дэн вернулся из Амстердама, сканючив на поездку сразу два выходных и уложившись в кратчайшие сроки. Он вообще, по долгу службы, умел укладываться в самые короткие сроки, но «Голландская авантюра» превзошла любые ожидания. В родном театре Гордона как раз шли последние показы «Боевого коня»[18] - спектакля, вверенного Спарксу, и обогнавшего по масштабности даже знаменитую версию Вест-Энда. А Амстердам готовился к иностранной премьере «Лоренцаччо»[19] в рамках гастролей. Кто бы тут выдержал и не отпросился? Рвануть в ледянющие Нидерланды ради бельгийской постановки французской пьесы о древнем итальянце – да, это было вполне в духе Дэна, мечтавшего увидеть местные фишки светового оформления и сценографии. И наплевать, что ради них пришлось мёрзнуть, пару раз обращаться к французскому разговорнику и вообще спать на слишком короткой кровати в отеле. Зато фотографии, потихоньку сделанные во время спектакля, надежды оправдали!
Теперь же, листая голландские блоги любителей театра и коллег по цеху, Дэн с упоением читал рецензии на «Лоренцаччо», успев парочку откомментировать и неплохо пообщаться. Персоналу салона выпало молча переживать и дожидаться окончания стрижки Анжелы Спаркс – впрочем, администратор и тут подсуетилась. В последний раз поправив блузочный бант на мощной груди, женщина покинула стойку и решительно двинулась к молодому человеку.
- Ещё кофе, мистер Спаркс? Или, может, хотите чаю?
Маникюрша, которой клиентка и собственная неудачная позиция за столом порядком надоели, с досады отхватила гильотиной сразу половину ногтя у дамы. Последняя, придирчиво выбиравшая лак для покрытия, громко разбушевалась. Парикмахерша, пряча ухмылку, сделала вид, что откашливается. Дэн оторвался от планшета и совершенно счастливо уставился на администратора.
- Лучше кофе. Такой же чёрный и без сахара, - улыбнулся он, невинно хлопая ресницами. Этот коронный трюк всегда использовался для размягчения самых каменных женских сердец. Администратор, чьё сердце каменным вовсе не было, подхватила чашечку и удалилась, балдея, чтобы вернуться через несколько минут.
- Вот, как вы любите, - шепнула она, придавая своему декольте на блузке наиболее удачный ракурс. Маникюрша готова была взвыть, реанимируя клиентке ногти. Дэн, которого атласные банты волновали ещё меньше, чем погода в Амстердаме, поблагодарил со всей возможной непосредственностью, глядя при этом исключительно в глаза.
Он слишком хорошо знал о коварных женских уловках. Он знал, что на блюдце, возле чашечки, притаилась визитка с аккуратным «Это – мой новый номер телефона». А что, имелся и старый? Учитывая, сколько таких или подобных записочек доставалось время от времени молодому человеку, впору было строить карточный домик. Алекс однажды именно домик и предложил, чтобы как-то оправдать запас разноразмерных визиток. Дэну это показалось крайней мерой – полезные карточки он сохранял, переписывая номера к себе в телефон. Прочие лежали мёртвым грузом дома. Вот и теперь, спрятав визитку в нагрудный карман рубашки, дабы никого не обидеть, Спаркс вернулся к кофе и планшету. Администратор вздохнула с максимально возможной томностью; маникюрша, к счастью, ничего заметить не успела. Парикмахерша, лет на десять старше коллег, снисходительно улыбнулась – к Дэниелу она испытывала интерес более профессиональный, нежели личный, ибо частенько доводила до совершенства его градуированную чёлку.
Анжела Спаркс не впервые становилась свидетелем страстей, бурливших вокруг её сына. Наблюдая краем глаза за событиями в углу зала, женщина изо всех сил пыталась не выдать себя и не начать смеяться. Дэниел был умен, и острые углы женского внимания обходил с максимальной изящностью, пускай душа требовала развлечений, а само внимание, конечно, ему льстило.
Ещё полчаса спустя, когда стрижка и укладка были оформлены и оплачены, два постоянных клиента покинули салон. Держа левой рукой бело-синий мотоциклетный шлем, Дэн одарил напоследок женщин второй коронной улыбкой и скрылся, звякнув колокольчиком на двери.
- Подозреваю, там сейчас будет коллективное «Аааах!», - заметила сыну Анжела, встряхивая уложенными волосами, - видел, какая у тебя сегодня популярность?
- Хм? Ма, да разве это популярность? – удивился парень. - Популярность – это умножить один такой салон на десять и получить в итоге наш театр.
Они шли по Линкольн стрит в направлении ближайшей парковки, где был оставлен бело-синий двухместный Сузуки Дэна. Город готовился к окончанию очередного январского дня и новому вечеру – над Эйвери-маунтин быстро стемнело, полчища огней зажглись в витринах, окнах, автомобилях и рекламных стендах. Люди поднимали воротники и спешили, кто куда, - по делам, по домам, по личным интересам.
- Я так рад, что мы с тобой куда-нибудь смогли выбраться, пусть даже за простой причёской, - признался Дэниел, - тебе очень идёт. Если бы пациенты в хирургическом чаще обращали внимание на того, кто их лечит, уже давно бы глазки строили.
- Как не стыдно, сын! Я не в том возрасте и, знаешь, ли, давно не в том статусе, чтобы оценивать подобные штучки на работе!
Миссис Спаркс шутливо нахмурилась, но порозовевшие щёки моментально выдали её истинное настроение. Дэн рассмеялся вместе с матерью.
- А никто не призывает оценивать. И потом, если говорить о популярности – поверь, она у меня наследственная.
- Похоже, ты сегодня в ударе.
- Я? И не начинал ещё! – запротестовал Дэн, чуть не вмазавшись на ходу в фонарный столб. Анжела покачала головой и оттащила сына подальше от края тротуара – на безопасное беспрепятственное место.
- Пара минут – и шлем кому-то не понадобится. Как в театре дела, всё в порядке?
- Всё прекрасно, - с гордостью и удовольствием ответил Дэн, - «Боевой конь» отгремел и перешёл в разряд почти исторических событий. Джордан Моран планирует взяться за «Игру навылет»[20] Шаффера. У неё любовь к арт-хаусу и тонким диалогам, если возьмётся – вести мне спектакль. Не возьмётся – получу короткую передышку. Ну, а про Голландию я рассказывал.
- Да, фото отличные. Между прочим, передышка тебе и правда не повредит – ты какой-то бледный в последнее время, нет?
Миссис Спаркс повернулась к сыну, следя, чтобы тот вновь не увлекался столбами. Дэн принял умилённое выражение лица.
- Ма, я нормальный, на улице всё равно темно. И потом, нельзя устать от работы, которую обожаешь!
Сказав это, он по-киношному ловко поднырнул под здоровенную вазу, выносимую двумя мужчинами из антикварного магазина.
- Да, сын, чувствуется практика бывшего осветителя… А что Александр, болеет?
- Кашляет, однако пошёл на поправку, в общем-то. Всё норовит позвонить Джей-Джею и напугать того своим вульгарным басом. Увижу их обоих сегодня, мне как раз в театр возвращаться. А что в госпитале?
Последний вопрос в своей гибкой формулировке традиционно содержал более обстоятельное: «Как у тебя с работой, мам? И как там дела у папы, если только он в нужном настроении?» Младший Спаркс иногда говорил об отце, вовсе о нём не говоря – то ли дело было в привычке, то ли в некоем суеверном страхе. Наверняка Анжела не знала.
- Бывало и лучше, Дэнни, - вздохнула женщина, - пациент со сложными травмами попался, несчастный случай, насколько мне известно. Отцу предстоит провести сразу несколько операций, а это, сам понимаешь, не прибавляет бодрости духа.
- Но надежда у пациента есть, правильно?
- Она всегда есть, что бы ни случалось.
Дэниел, кивнув, слегка замедлил шаг, подстраиваясь под походку матери. Радужное настроение, окрылявшее в салоне, за чтением рецензий, несколько подпортили неприятности у родителей. Впрочем, они были неизбежным явлением, молодой человек привык, что госпиталь – такое место, где надежда порой отказывает и отворачивается, нужно смириться и философствовать. Привык – и всё равно воспринимал редкие скудные упоминания о чужих трагедиях как нечто более близкое, чем красочные эпизоды любого шоу о медицине. Наверное, работа в театре способствовала эмоциональному восприятию чего бы то ни было. Впрочем, устраивать матери стресс, при её и без того стрессовом ритме, Дэн бы ни за что не стал – для этого оба были слишком часто заняты и слишком редко встречались, особенно в последнее время.
Мать и сын как раз дошли до конца улицы, на другой стороне которой находилась парковка. Холодный ветер взбил тщательно уложенные тёмно-каштановые волосы Анжелы, и Дэн, не удержавшись, аккуратно поправил пряди. Женщина улыбнулась, приобнимая сына за талию. Оба пересекли дорогу, и в этот момент младший Спаркс заметил то, чего предпочёл бы не замечать. На стоянке, через несколько свободных мест от его мотоцикла, поджидал элегантный, будто лакированные туфли, чёрный Форд. Со знакомыми номерами…
Окружающий мир потемнел в углах и сжался до размеров парковочной территории. Дэн ещё замедлил шаг, чувствуя, как материнская рука обнимает сильнее. Почему сейчас? Изменились планы? Или что-то не так с операциями? А они только-только собирались напоследок поболтать вдвоём… Радужное настроение перестало быть радужным всего за секунду.
Вот, словно рассчитав тайм-код происходящего, дверца Форда открылась, и из машины вышел высокий мужчина в сером пальто. В свои пятьдесят семь он был изысканен и статен как чикагский гангстер: ухоженные лицо и борода с проседью, ухоженные руки и ногти. Начищенное обручальное кольцо со сложной огранкой и классический костюм сдержанной расцветки – в целом этого человека можно было назвать красивым, если бы не взгляд тёмных глаз. Взгляд был опутывающим и непроницаемым, как абсолютно чёрное тело[21] – свет перед ним съёживался и мерк.
Завидев идущую пару, мужчина помахал рукой и улыбнулся. Взгляд медленно потеплел на пару градусов.
- Ты здесь? Я полагала, сразу уедешь домой, - Анжела шагнула вперёд, удивлённо взирая на Форд и его хозяина. Леонард Спаркс обнял супругу, прицельно клюнув в уголок рта.
- С чего бы? Сделал крюк по городу и решил подождать, раз ты тут. Хорошо волосы выглядят, - довольно сказал мужчина, лучась редкими всполохами благодушия. Затем взгляд его переместился на сына.
Сердце громыхнуло в груди здоровенным парадным барабаном. Дэн знал этот взгляд и множество других, побочных – благодушных и не слишком. Давно и хорошо знал… Сейчас эффект охлаждения опять наползал на зрачки Леонарда Спаркса, напоминавшие те самые пресловутые чёрные тела из физики. Вероятно, мамино «бывало и лучше» означало «хуже просто некуда».
Он был не в духе.
- Здравствуй, папа, - сказал Дэн, которому живая многословность всегда отказывала при таких вот встречах. Часть его охотно бы сейчас удрала с парковки, наплевав даже на мотоцикл.
Леонард, не отпуская супругу, неторопливо прошёлся по разметке свободных мест. Или это супруга не отпускала его?
- Добрый вечер… Дэниел, - с официальной отчуждённостью проговорил мужчина, то ли намеренно, то ли случайно выделяя паузу. За ней сразу последовала новая – оценивающим взором он скользнул по отпрыску: чёрным джинсам, куртке с множеством молний и неизменному рюкзаку за спиной. Скользнул – и словно нашёл подтверждение собственному разочарованию и выводам. Два взгляда подряд: холодный, с лёгкой искоркой недоумения, а потом – утомлённо-безразличный, допускающий. Дэн подумал, что так обычно смотрят на бродяг, ночующих под мостом: вроде и видеть не хочется, но никуда не денешься, приходится мириться.
- Вы закончили? Мы можем ехать домой?
- Мы закончили и можем ехать, - согласно вмешалась Анжела, для которой подобные ситуации были не новы, - Дэнни, ты позвонишь? Или лучше мне?
- Как тебе удобнее, - сказал младший Спаркс, позволяя себя обнять и обнимая в ответ, - мобильник всегда при мне. Если захочешь – приглашу на репетицию.
- Непременно, дорогой. И спасибо большое за вечер.
«Имитацию вечера», - услужливо поправил внутренний голос. Дэн беззвучно рассмеялся, дав матери не только наобниматься, но и осторожно застегнуть верх «молнии» на его куртке. Леонард всё это время стоял неподалёку, молча выдерживая сцену и пряча руки в карманах пальто.
- Ну, до встречи. Успехов тебе в работе.
- Взаимно, - кивнул парень и перевёл взгляд на отца, - и да, пап… удачи с операциями.
Долго и ответственно терпевший, Леонард вышел на мгновение из молчаливого транса и вздрогнул. Тёмные глаза сердито полыхнули – этот его взгляд можно было сравнить с резким свистом бича в темноте. Развернувшись и по-прежнему ничего не говоря, мужчина пошёл к автомобилю. Секунду спустя Анжела, печально улыбнувшись сыну, двинулась за мужем. Дэн проводил глазами чёрную машину, рассеявшую своими лаковыми боками безответное напутствие отцу. Что бы он ни делал…
Окружающий мир, посветлев, расширился и снова стал собой – здоровенным шумным городом. Глубоко вздохнув несколько раз, Дэниел осознал вдруг, что руки, вцепившиеся в шлем и лямку рюкзака, дрожат. Они дрожали, видимо, с момента открытия дверцы Форда. Развернувшись, молодой человек пошёл к оставленному неподалёку мотоциклу. Что бы ни делалось, что бы ни говорилось - всё неизменно. Общая гамма папиных взглядом порицала, стыдила и в сверхскоростном ритме развивала чувство беззащитности. Уже добрых восемь лет развивала. Или всё началось намного раньше?
* * *
С детства, насколько Дэн себя помнил, его готовили к карьере медика. Это было предопределено судьбой, звёздами, традициями и самими родителями, кажется, задолго до покупки детской коляски. Да и разве могло сложиться иначе в семье, где руки держали скальпель виртуознее и увереннее, чем художник – свою кисть? Анжела Спаркс, опытный хирург с превосходной интуицией, не раз спасала, помогала и восстанавливала. У неё была железная репутация, доброе сердце и роскошные голубые глаза – всё вместе очаровывало людей, от коллег и благодарных пациентов до случайных знакомых. Окончив университет при госпитале Святой Марии, Анжела собиралась остаться преподавать, но почти сразу последовало предложение заняться практикой, выгодное и лестное. Подумав, что преподавание никуда не денется и дождётся её, женщина согласилась и сменила брючный костюм на сине-серую пижамку и маску.
Что касается Леонарда Спаркса – он был врачом в третьем поколении и чтил семейные устои. Превосходный нейрохирирург, едва ли не боготворимый в профессиональных кругах, мужчина разработал собственную методику проведения операций на спинном мозге и неоднократно становился героем восхваляющих статей – как медицинских, так и газетных. Несколько его научных работ студенты проглатывали с жадностью пираний и благоговейным трепетом. Для Леонарда слово «невозможно» как диагноз было бесполезным и малоприменимым: он старался делать так, чтобы «невозможно» звучало комплиментом успешному результату. Обладатель острого ума и сильной воли, мужчина напоминал свой собственный профиль: чеканный, жёсткий и бескомпромиссный.
Двое людей, увлечённых совместным делом, но максимально разных по натуре. Как именно они сошлись и почему решили создать семью – загадка.
Наследник, появившийся года через полтора, был единственным и желанным. Дэниел вобрал лучшее от обоих родителей: внешне это проявлялось в отцовском телосложении, помноженном на материнское обаяние. Внутренние же качества, трудноопределимые в детстве, крепли и ждали момента. А до тех пор мальчику надлежало быть послушным и дисциплинированным.
И да, мальчику надлежало стать врачом, никак иначе.
О своей участи Дэниел догадывался – мама и папа, как какие-нибудь звёзды, иной раз появлялись на телеэкране и в прессе; отцовский кабинет дома, в Гринплейс, напоминал музей с экспонатами и старыми книгами. Фамилии Кушинга[22], Денди[23] или, добавочно, Оливекруны[24] звучали в присутствии сына чаще, чем названия сказок на ночь. А родительские таблички с именами, цепляемые на халаты, он помнил как два стоп-кадра: фото, подпись и загадочное «Эм.Ди.»[25] под слоем пластика. Мать воспитывала отпрыска мягко и, в силу собственного характера, более гибко. Леонард же, казалось, поджидал тот день и час, когда из простого папы-наблюдателя можно и нужно превращаться в строгого отца-наставника.
Пока день Х не наступил, Дэниел играл, ездил в школу и ребёнком был беспроблемным. Может, порой излишне активничал… Или одаривался в избытке вниманием противоположного пола… Класса с третьего, когда сплошная масса детей начала смотреть по сторонам и делиться на «мальчиков» и «девочек», Дэн одним из первых получал записочки и пахнущие сладкими завтраками поцелуи в щёку. Отец хмурился на рассказы о «глупых поспешностях», а мать лишь улыбалась, вероятно, руководствуясь интуицией. Отметки радовали, поведение не выделялось из общего, а записочки… Ну что ж, подрастёт – будет иметь успех у женщин. Возможно, всё бы и дальше развивалось банально и продуманно, делая витки взросления, однако судьба вмешалась самым неожиданным образом.
Когда младшему Спарксу исполнилось десять, родители решили всей семьёй отправиться на отдых в Лондон – посмотреть достопримечательности, постоять на Меридиане[26], отметить первый юбилей наследника. Меридиан и архитектуру Дэн плохо помнил – везде было слишком необычно и ново, одно наслаивалось на другое, перекрывало третье, и вообще автомобили ездили не в ту сторону[27]. Зато он прекрасно помнил «Дядю Ваню», увиденного в Олд Вике…
День Х и папино «превращение» стремительно приближались.
Это было какой-то окрыляющей, волшебной картиной. Тим Стронг, в ту пору не седой и не располневший, находился на пике карьеры. Позади – только что сыгранный Фальстаф в «Генрихе IV», впереди – Биггли из «Как преуспеть в бизнесе…». Дэн, в виду малолетства пока не знакомый со всеми произведениями Шекспира и Бродвейским мюзиклом, не мог оценить эволюцию и отдельные нюансы актёрской игры. И вряд ли понимал сложность финансовых проблем у героев с труднопроизносимыми именами. На родине, в Эйвери-маунтин, мальчик прежде раз или два брался родителями на какие-то постановки, давно поблёкшие в детском сознании. Тем не менее, сейчас его сознание сработало как живая камера: и спустя годы он помнил клетчатый жилет и усталую походку Стронга, а так же кружева на платьях у женщин и сложные причёски. Люди, создававшие новый мир и новые истории… И ещё он отчего-то запомнил странный тонкий аромат со сцены, долетавший до середины партера.
Пыль и свобода. Так мог пахнуть только театр.
Юный Спаркс потянулся к искусству, не видя, что его уже тянут в другую сторону.
Вернувшись в Эйвери-маунтин, он записался в школьный театр и начал читать – всё, что только могли предложить старая школьная и выцветшая семейная библиотеки. Мисс Тейт, руководитель театрального кружка, приняла нового участника с распростёртыми объятиями – мальчиков в постановках сильно не хватало, хотя, конечно, вопрос о «Дяде Ване» женщину немного шокировал. «Начинать следует с чего-то более простого и менее зарубежного, а потом усложнять постепенно», - объяснила она. Дэниел готов был попробовать, однако, возраст требовал своё – жаждалось всё и сразу. И чем больше жаждал младший Спаркс, тем мрачнее становился старший.
Первый серьёзный разговор состоялся после первого же творческого вечера – детской сказки, в которой Дэниел имел несколько выходов, активно распыляя по сторонам «волшебную пыль» - крупные фольговые звёздочки. Родители присутствовали на спектакле, как и семьи прочих «актёров». Дэн старался так, словно, по меньшей мере, «Гамлета» читал – худенький и глазастый, он вскидывал голову, делал какие-то пассы руками и едва не запутался в длинном балахоне, выполнявшем роль старой мантии. Голос, не смотря на волнение, не дрожал – да не так много и слов там было. После представления, когда пришла пора сдавать «мантию» мисс Тейт, ученики и их родители встретились в общей зале, обнимаясь, раздавая и принимая похвалы. Чета Спарксов застала отпрыска в компании двух ещё не переодевшихся партнёрш по сцене – девочки, буквально отпихивая друг друга, изящно вытряхивали из волос Дэниела остатки звёздочек. При этом вокруг что-то такое звучало от чужих родителей о его фотогеничности и несомненном таланте. Сияя от внимания посторонних, юный дебютант повернулся к родителям.
- Мам, пап, я, кажется, хочу стать актёром!
Находись Анжела в зале одна, фраза была бы встречена улыбкой, благодарностью девчонкам и какой-нибудь шуткой. Находись она в зале одна – вечер бы продолжался, а волшебство роли пьянило бы сильнее, превращаясь в совместную игру матери и сына. Но Анжела, как известно, была на спектакле с мужем…
Леонард Спаркс, чей взор, казалось, мог за мгновение прожечь стену, яростно посмотрел на наследника и с шумом втянул воздух.
- Этого не будет, - железным тоном отрезал он, - а теперь изволь собираться!
День Х наступил. Превращение состоялось. Конфликту интересов, начавшемуся в школьной зале, суждено было растянуться на долгие восемнадцать лет…
* * *
Чем быстрее шло время, тем труднее приходилось Дэниелу. Он не покинул театральный кружок, не смотря на то, что серьёзный разговор, состоявшийся дома после премьеры, больше напоминал скандал. Мама пыталась успокоить папу, возражала и упрашивала, а папа, сорвав с себя маску тихого наблюдателя, категорично заявлял, что никаких театралов или, упаси Бог, киношников, в семье Спарксов не будет. Потом папа уже маме велел не вмешиваться и… как это? «Не потворствовать глупостям». Что такое «потворствовать», Дэн не знал, но в тот вечер он впервые обнаружил вторую сторону медали – его светлое детство рано или поздно должно было кончиться, определённых образом. Без его ведома. И Чехов тут не мог помочь.
Восемь лет до окончания школы – это представлялось долгим сроком. Сперва Дэн считал, что отец просто был не в духе на премьере – со всяким случается, да? Папа ещё одумается, увидит сыновний потенциал и благословит, надо только подождать. И он ждал. Почти в каждом сне неизменно появлялась сцена… Мисс Тейт ставила спектакль за спектаклем, как и обещала, усложняя репертуар. Одноклассницы, с тех пор, как Дэн превратился в звезду театра, дружно не давали ему прохода, множа записочки и поцелуйчики. Естественные науки, появившиеся в расписании, давались легко. Всё было замечательно, но…
Одумываться Леонард Спаркс не желал. Срывая с себя маску, он то ли перестарался и снял больше слоёв, чем нужно, то ли под маской изначально была не строгость, а тиранство. Прежнее отсутствие компромиссов обострилось – отец не только не забывал о «серьёзном разговоре», но и всячески давал понять, что от цели не отступится. Сын достойнейшим образом закончит школу, поступит в университет при госпитале и станет врачом. Он продолжит традиции и не подведёт свою семью! И если сейчас, в школе, ему хочется скакать по сцене и позорить себя – что ж, пускай. За каждый случай, спектакль и каждую репетицию, отрывающую от занятий, он, Дэниел, просидит над учебниками лишние пару часов. Потому что в университете ему всё равно не до ерунды будет. И потому что Леонард Спаркс никогда не бросает намеченного.
Вот тогда-то внутренние качества, дремавшие в раннем детстве, и начали проявляться. Дэн из чистого упрямства, хотя режим был изматывающий, пытался успевать везде. Он принял правила игры и тоже не отступал. Он уже давно знал, что актёрство – это не только компания девчонок, играющих с его волосами, что и в школьных масштабах там подстерегают трудности, забытые тексты, разные накладки, сбои, стрессы и кое чьи хмурые взгляды из зрительного зала. И всё равно не мог отказать себе в детском интересе, переросшем в юношеское стремление. Он надеялся однажды дорасти морально до клетчатых жилетов и усталой походки а-ля Олд Вик, не смотря на то, что здравый смысл подсказывал: папочка не благословит возню и подмостки, он скорее наследника через плечо перекинет и лично в университет оттащит. Тем более из восьми лет до окончания школы оставалось всего четыре…
Дома начинались конфликты. Они уже давно имели место – сначала тихие и смутные, воспринимаемые ребёнком как нечто абстрактное, затем всё более детальные. Конфликты родительских взглядов на воспитание и будущее сына. Мама, кажется, всерьёз подумывала, что театр младшему Спарксу интереснее. Или не всерьёз? Что-то такое она возражала… Дэниел чувствовал себя виноватым – в свои четырнадцать он недостойным поведением и непослушанием раскалывает семью и гадко себя ведёт. Мысли эти здорово подкреплял один несомненный талант у папы: Леонард либо сам в душе тяготел к искусству, либо это было приобретённым, но он научился смотреть на сына. Так, что у того буквально сердце переворачивалось и горло сжималось: укоряюще, осуждающе, раздражённо, гневно, как-то по-особому недовольно или вовсе яростно смотреть. Взглядов было множество, один другого тяжелее. Они то пронзали кинжалами, то передавливали тисками. Леонард Спаркс умел прессовать и властвовать без единого слова. В тех же случаях, когда слова были, хотелось уползти. Или убежать. Обратно, в театр.
В детстве, когда это явление ещё не набрало обороты, а скандалы не приобрели чётких контуров, Дэн со всей возможной непосредственностью задавался вопросом, почему мама не бросит папу, если считает, что с ним плохо. Может, им обоим действительно плохо, он просто пока не осознал? В конце концов, есть разводы, это не какое-то там испытание, а вроде получения свободы и независимости для женщины – в школе было много детей из неполных семей, к ним относились по-разному, но они всё-таки были. Кто-то стыдился, кто-то – гордился… Позднее, в подростковом возрасте, когда между чёрным и белым восприятие уловило множество оттенков, Дэн понял, что мама просто любит – в том и проблема. Она любит своего сына, печётся о его благе, но супруга она тоже любит. Как-то по-особенному, по-женски, как сыновья не понимают, хоть и пытаются. У них общее дело и общие воспоминания. Мужчин двое, а мама одна. Она не может разорваться и жить на два лагеря. Она одна – и делить её не получится.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |