Врач для клинической эмоционально-стрессовой психотерапии должен быть, во-первых, клиницистом, тонко чувствующим и понимающим, кому что предложить и как направлять пациента в соответствии с его болезненными расстройствами, как вывести его на дорогу стойкого целебного эмоционально-стрессового подъема. Во-вторых, врач должен творчески выражать собственную индивидуальность какими-то способами, подавая тем самым пример пациентам, побуждая их к такого рода работе, подобно тому, как педагог В.А. Сухомлинский (1979) и учителя его знаменитой школы сами писали художественные миниатюры о живой природе, побуждая к творчеству школьников.
Вовсе не обязательно, чтобы эмоционально-стрессовая психотерапия в широком смысле была всегда радостной для пациента. Это ведь, в сущности, терапия самой жизнью — ее радостями, но и заботами, даже страхами, если это служит здоровью. Например, синтонная больная алкоголизмом с сохранившейся еще тревожной сердечностью к своему ребенку живет трезво под страхом лишения материнства, если сорвется. Или больная истерией, остро испугавшись в психотерапевтической беседе с врачом, что муж уйдет от нее, обнаруживает, что паралича ног уже нет.
Сейчас важно клинически разрабатывать и классифицировать конкретные эмоционально-стрессовые методики, понимая одновременно, что большая клиническая эмоционально-стрессовая психотерапия в глубине своей самобытно-интуитивна, как и всякая «не-ученическая» клиническая психотерапия.
ЗЛО. Психологическая защита и лечение творчеством (1979)* 29)
Психологическая защита есть душевная грань, душевная освещенность цельного психосоматического защитно-приспособительного «механизма». Защитно-приспособительная душевная работа звучит и в здоровом, и в больном. По причине отсутствия абсолютного природного совершенства, она не бывает мудро-спасительной во всех отношениях, подобно тому, как спасающие от интоксикации рвота и понос могут привести к смерти от обезвоживания. В этом смысле В.Е. Рожнов (1977) замечает, что психологическая защита наркомана может примирять его с позором и бедствиями его существования.
Сегодня, как и в гиппократовские времена, врачевать — значит исследовать самозащитные механизмы организма, по возможности помогая им, совершенствуя их. Индивидуальные особенности психологической защиты данного человека выступают в его личностных свойствах, в структуре невротического или психотического состояния, в его гипнотической картине, в особенностях творческой работы. Сознание и бессознательное светятся здесь друг в друге, и пациенту надобно как можно подробнее понять, осознать тягостные своей неясностью душевные трудности, чтобы иметь опору в приобретенном смысле.
* Доклад на 3-м Международном симпозиуме социалистических стран по психотерапии (Ленинград, октябрь 1979 г.). |
Остановимся здесь на таком защитно-психологическом моменте, как стремление (нередко неосознанное) к целебному психологическому творчеству у психастенических и психастеноподобных пациентов. С годами (накопленный материал превышает две сотни случаев) возникает отчетливое впечатление, что почти каждый психастеник, психастенопо-добный шизоид или больной шизофренией с психастенопо-добной картиной своими тревожными размышлениями-сомнениями, тоскливо-аналитическим самопогружением, болезненно-нравственными исканиями тянутся к психологическому творчеству, впоследствии смягчающему их душевное напряжение. Тяготение к творчеству, часто робкое, возможно деликатно выяснить в беседе, ободрить пациента в этом отношении и клинико-психотерапевтически направлять именно к изображению, анализу своих собственных переживаний в дневнике, в рассказе, в эссе, в стихотворении, в краткой записи в записной книжке. Работая с пациентами такого рода, убеждаемся в их недюжинных способностях по части психологического изображения своих интересных и многим здоровым людям душевных переживаний. Когда пациенты эти берутся за другие формы творчества (фотография, слайды, поиски природных предметов на тему «природа и фантазия», наблюдения за животными и насекомыми), то и здесь всюду заметно звучит либо мотив аналитически-психастенической нравственной доброты с оттенком тревожной просветленности, либо мотив тоже психологической, но уже шизоидной или шизофренически-сенситивной философичности. Глубокий лечебный смысл видится здесь не в том, чтобы отвлекать пациента от его самокопания, а в том, чтобы творчески усиливать психастенические (пси-хастеноподобные) аналитические переживания и тем ка-тарсически смягчать. Склонность к анализу своей тревоги, напряженности защитно-приспособительна сама по себе, поскольку размышляющий, анализирующий человек находит истинную душевную опору хотя бы в частично осознанной в поисках смысла определенности своего страдания. Подобная терапия творчеством есть лишь момент сложного психотерапевтического вмешательства по отношению к этой группе пациентов. В индивидуальных беседах и в коллективных систематических встречах (в уютной комнате с чаем, свечами, музыкой, чтением своих вещей вслух, экраном для слайдов) важно, думается, сообразовывать психотерапевтические воздействия с клиническими структурами. Так, не следует настойчиво рекомендовать психастенику занятия живописью, не следует искать эстетизма в его творческих работах, а от шизоида, больного шизофренией часто не стоит требовать усиления реалистических мотивов в живописи, поэзии, не упрекать, например, за «формалистическую», похожую на сложный летательный механизм стрекозу на слайде. Важнейшим остается найти в творчестве себя, творить свои переживания, поднимать свои творческие защитные душевные силы. И когда психастеник, в отличие от больного шизофренией, нередко высказывает неудовлетворенность творчеством без признания, а лишь только с лечебной целью, следует подчеркнуть ему, что даже только один маленький напечатанный в газете или журнале рассказ (реальная возможность этого никогда не исключена) — это уже тропинка к людям сегодняшнего дня и далекого будущего, поскольку рассказ, без преувеличения, веками хранится в библиотеках мира. Что же касается художественной фотографии, то она может храниться или висеть в рамке в доме близких ее автору людей и их потомков практически также веками. Часто в амбулаторной работе с указанными пациентами творчество становится опорой в жизни, смыслом общения с людьми, природой, смыслом путешествий. Встречаемся даже с намеренными попытками пациентов целебно-творчески (стихотворением, фотографией, живописью) исследовать острую, «душераздирающую» свою тоскливость.
Загруженность душевными переживаниями в духе психологического, философски-психологического произведения рассматриваем как часто неосознанные поиски душевной опоры, стремление аналитически выбраться из болота тягостной неопределенности, усиливающей тревогу. Это, в сущности, намеки, которыми природа, психологическая защита подсказывает пациенту и его психотерапевту пути облегчения подробным душевным, художественно-научным самоизучением и творческим участием, в конце концов, в общей жизни людей.
3.11. эмоционально-стрессовая психотерапия (размышление о методе и клинико-психотерапевтический случай) (1981) 31)
Определение направления (метода), его клиницизм и место среди других психотерапевтических методов
Эмоционально-стрессовая психотерапия В.Е. Рожнова (1979, 1980) — это не отдельная методика, а психотерапевтический подход, клиническое психотерапевтическое направление (наряду с суггестивным, рациональным направлениями и т.д.), практически претворяющееся в целой группе конкретных эмоционально-стрессовых приемов, методик. Существо этого нового в смысле научной своей сформулированное™ и обоснованности направления состоит в том, что врач различными эмоциональными способами (конкретными эмоционально-стрессовыми методиками, будоражащими, поднимающими душу, просветляющими творчеством, музыкой и т. д.) приводит пациента быстро или медленно-постепенно в состояние целебного, благотворного эмоционального стресса определенной силы.
Подчеркивая выше термин «клиническое», оставляю его только за теми психотерапевтическими воздействиями, которые сообразуются достаточно подробно с клиническими (в том числе личностными) особенностями пациента, отправляясь от них. Поэтому не говорю здесь о неклиническом психоаналитическом внедрении во всякую личность с позиции той или иной психоаналитически-мифологической ориентации, подобно религии выхватывающей из клиники лишь содержание тех симптомов, переживаний, которые возможно символически трактовать как чисто психологическую причину болезни. Это важно подчеркнуть, поскольку, например, такой конкретной метод, как терапия творчеством, психоанализ считает само собой разумеющимся психоаналитическим моментом, ибо вся психоаналитическая работа — творчество не только врача, но и пациента, символически-художественно переживающего в своих сновидениях и фантазиях происки бессознательного. Но психоаналитик понимает, например, живопись своего пациента не клинически, а символически-сказочно, в плане своей психоаналитической системы (единой для всех больных). Он не ведет пациента клинически к тому, чтобы тот в процессе определенного, согласующегося с клиникой творчества раскрепостил свои защитно-приспособительные природные силы в эмоциональном стрессе. Подобно психоаналитику (в духе определенной оторванной от клиники, психологизирующей душевную жизнь схемы), поступает любой неклинический арттерапевт (лечащий искусством), думается, достаточно серьезно помогая лишь там, где действует стихийно-клинически.
Задачи к способы эмоционально-стрессовой психотерапии важно понимать широко.
Задачи— в соответствии с клиническими обстоятельствами — разнообразны: от задачи вызвать у больного, страдающего алкоголизмом, неприязнь к спиртному, к прошлой алкогольной жути, в которой чуть не погиб, задачи зажечь и в этом человеке (с учетом сохранившихся ресурсов личности и опираясь на способности, характерологические свойства) стойкое желание построить дачу для себя и близких, чтоб жить летом среди природы, ловить с сыном удочками рыбу и т. п., до задачи воспитать в болезненно-робком пессимистически-тревожном пациенте (психастенике или психастенопо-добном шизофренике) светлое миросозерцание, способность находить самоутверждение в общественно ценном творческом самовыражении, в радостной помощи нуждающимся в ней, в общении с созвучными ему людьми и произведениями искусства. Все задачи эмоционально-стрессовой психотерапии имеют, однако, общую основу — вызвать благотворное эмоционально-стрессовое напряжение. И не только радостное, светлое. Это может быть благотворный страх трезво живущего алкоголика «сорваться» и потерять семью, весьма острая тревога истерической пациентки потерять любимого человека из-за своих истерических рвот и т. д.
Сяособб/эмоционально-стрессовой психотерапии, т. е. то, чем практически следует пытаться приводить больных в целебное эмоционально-стрессовое состояние, также разнообразны и сообразуются с клиническими особенностями пациента. Это и лечебные эмоционально обличающие беседы, например, с некоторыми больными истерией и алкоголизмом, и терапия общением с природой, терапия искусством, творчеством, и всякое другое в основе своей эмоциональное воздействие. Тут следует клинически прислушиваться к подспудным и порой робким желаниям пациента, сигнализирующим об особенностях его внутренней самозащиты. Так, одна наша одинокая сорокалетняя субдепрессивно-ранимая пациентка С. не чувствовала помощи ни от попыток общения с живой природой, ни от попыток художественного творчества, но сама потянулась, испытывая глубинное восхищение человеческой добротой, проникнутая идеей бескорыстной любви, ухаживать на общественных началах за тяжелыми одинокими больными.
Некоторые из этих эмоционально-стрессовых способов сложились уже в конкретные эмоционально-стрессовые методики, о которых расскажу ниже. Важно, однако, прежде чем приступить к применению конкретных методик, войти с пациентом в достаточно глубокий, по-умному эмоциональный контакт, вызвать его доверие, расположение, что уже само по себе есть эмоционально-стрессовое воздействие, подготавливающее, открывающее дорогу специальным методикам. Войти в подобный контакт с пациентом способен лишь врач сердечный и искренне стремящийся помочь своим пациентам, воспринимающий больного прежде всего как человеческую личность, как мир в человеке, а не как просто человеческое существо на столе для психотерапевтической операции.
Впоследствии мы можем в отдельных случаях разрешить себе лечебно «отругать» пациента, но только при наличии серьезных эмоциональных с ним отношений. Многое в установлении эмоционального психотерапевтического контакта происходит интуитивно, но не без клинического опыта в глубине интуиции. Только уже потом, бывает, можешь объяснить, почему так сказал или сделал.
Однако на интуицию можно полагаться лишь тогда, когда имеешь достаточный клинико-психотерапевтический опыт и не сомневаешься в своей внутренней, нравственной ответственности за пациента. Помогают созданию необходимого эмоционального контакта и работа с пациентом без медицинского халата, и уютная обстановка психотерапевтического кабинета, и известное сближение с пациентами за чашкой чая при небольшом свете настольной лампы или при красивых свечах и с мягким музыкальным фоном. Хорошо также рассказать пациентам искренне, хотя и в известных границах, о собственных каких-то трудностях, даже доверить отдельным пациентам что-то свое личное. Помогает делу дружеская переписка с пациентом, очень важно бывает подарить пациенту переписанное своей рукой какое-то стихотворение, имеющее особое значение, уже не говоря о собственных творческих произведениях, в том числе художественных фотографиях, которые можно посылать вместе с письмом. Даже специально подобранная почтовая марка может иметь здесь эмоционально-стрессовое значение. Проявления человеческой, как будто бы не врачебной заботы о пациенте, искреннего внимания, интереса к его жизни, письмам, фотографиям, рисункам тут бесценны. Не раз приходилось убеждаться в том, что подаренная, хотя и никогда не использованная возможность позвонить врачу в случае острой нужды по домашнему телефону вызывала сильное доверие к врачу и ощущение защищенности. Все это в общении с больным должно происходить не только душевно-искренне, но и достаточно тонко, деликатно, неназойливо, дабы не насторожить, не оттолкнуть пациента. Таким образом, существо эмоционального контакта с пациентом состоит в том, что, выказывая интерес к его душевной, личностной особенности, мы открываем ему и свою индивидуальность.
Существо, структура эмоционально-стрессовой психотерапии становятся яснее при сравнении этого направления (метода) с другими устоявшимися методами в клинической психотерапии.
I. Лечение внушением (суггестивная психотерапия). Существо метода — введение в пациента определенных мыслей, желаний, настроений, неприязни (например, к спиртному — до тошноты, рвоты). Введение это осуществля-
ется для пациента механически, машинально, т. е. без критического сопротивления пациента тому, что ему внушают (Бурно М., 1974). Здесь для нас важно то, что внушение может не сопровождаться отчетливым эмоционально-стрессовым напряжением, может осуществляться в сравнительном душевном покое, в гипнотическом состоянии или в наркопсихотерапевтической оглушенности. Хотя, конечно же, вызванное врачом эмоционально-стрессовое состояние усиливает внушаемость, как это происходит в известной методике коллективной эмоционально-стрессовой гипнотерапии больных алкоголизмом В.Е. Рожнова (1975).
Хотя в гипноз погружаем пациента обычно внушением, гипнотическое состояние само по себе, без специальных формул внушения, может работать основательно психотерапевтически-специфическим способом, раскрепощая по-своему природную защиту организма. Поэтому правильнее называть это направление (первое и в смысле научного оформления в истории психотерапии), как нередко и делают: «Внушение и гипноз».
II. Лечение разъяснением и убеждением (рациональная психотерапия). Существо ее — в объяснении, сообщении и доказательстве пациенту того, чего он не знает или не понимает и вследствие этого страдает. Понятно, что в этой обоюдологической работе пациент должен обостренно-критически воспринимать разъяснения и доказательства врача. Эмоционально-стрессовое воздействие может примешиваться и в рациональную психотерапию. Эмоциональная наполненность, захлестнутость, как известно, снижает критичность ума, мешает логичности, но в то же время именно благодаря увлеченности, например, в горячем споре, и возникают свежие мысли, доводы, облекаясь в эмоциональноживую и тем более убедительную форму.
III. Тренировочная психотерапия (психическая саморегуляция) и условно-рефлекторная (поведенческая) психотерапия. Существо этого лечения состоит в том, что пациент под руководством врача, тренируясь, учится, например, лечебному самовнушению в бодрствующем состоянии или в состоянии, подобном гипнозу, в которое сам себя погружает. Так, пациент тренируется легче переносить, смягчать свои тревожные состояния, пребывая в искусственной, например, «адреналиновой» тревоге, или все дальше и сложнее (с пересадками) ездить в транспорте при фобиях и т. д. Когда в специальных занятиях аутогенной тренировкой и тем более в психотерапевтических приемах «зен», пациент испытывает внутренний душевный подъем, красочные просветления и т. п., — это уже серьезное включение эмоционально-стрессовых моментов в тренировочную психотерапию. Так, преподователь нашей кафедры (кафедра психотерапии ЦИУВ) В.Е. Смирнов (1979) в занятиях аутогенной тренировкой с больными эпилепсией предлагает им вызывать у себя «ряд конкретно-чувственных представлений, образов, преимущественно обонятельных (например, сладковатую горечь полыни в открытой степи, приторный аромат цветущего в поле мака, резкое благоухание белых ландышей в тени деревьев и т. д.)».
IV. Коллективная психотерапия. Существо ее в том, что пациенты лечебно помогают друг другу под руководством врача. Здесь эмоционально-стрессовые моменты могут особенно ярко проникать в ткань основного метода. Например, преподователь нашей кафедры И.С. Павлов (1975) в процессе коллективной психотерапии алкоголиков красочно предлагает-помогает больным представить себе два парка: первый с бесплатным рестораном, винными ларьками, а второй с «роскошным бором, танцевальными верандами», но без спиртного. При этом просит больных искренне ответить, куда бы кто охотней пошел до начала лечения. Пациенты оживляются самой «проблемой выбора», интересуются, нельзя ли сперва в первый, а потом во второй, краснеют, улыбаются, понимая явственно, а иногда и с острой неприязнью чувствуя ненормальность своей прежней жизни.
V. Игровая психотерапия. Ее существом является важнейшее свойство всякой игры — одновременное чувство условности и реальности происходящего, примененное психотерапевтически, помогающее освобождаться от некоторых душевных расстройств. Игровая психотерапия в силу творческого, театрально-художественного воображения и действия пациентов насыщена эмоционально-стрессовыми моментами, но имеет свою основную структуру и задачу — тренироваться, учиться легче, менее болезненно жить среди людей, театрально-искусственно вживаясь в разные роли, исполняя их. Если в игре пациент учится быть другим, то в истинной эмоционально-стрессовой психотерапии он учится быть прежде всего самим собой, раскрепощая для этого с помощью врача свои скрытые эмоциональные резервы.
VI. Активирующая психотерапия СИ. Консторума (1935, 1962). Существо ее — всячески активировать больного, действуя «на психику, в конечном счете, через моторику», т. е. побуждать пациента к активной деятельности, которая, в свою очередь, влияет на сознание. Достаточно прочитать, как предлагает СИ. Консторум, «беспощадно стимулировать» «погрязших в себе» психастеников, требуя
от них «перманентного аврала», толкая их в художественные музеи и на футбольные состязания, «чтобы вывести их на простор жизни», как убеждаемся в эмоционально-стрессовой насыщенности этой психотерапии, идущей, однако, от активного движения, деятельности.
VII. Аналитико-катарсическая психотерапия. Это клинический (в отличие от психоанализа) лечебный анализ душевного состояния пациента с достаточно тонким вскрытием неосознанных душевных напряжений и соответственным катарсическим отреагированием, смягчением в обретенной определенности (Рожнов, Бурно М., 1976). Легко представить себе, как и эта сложная работа может быть проникнута эмоционально-стрессовыми воздействиями.
VIII-m клиническим психотерапевтическим методом-направлением является эмоционально-стрессовая психотерапия. Ее элементы, как было показано, могут вплетаться в любые другие клинические психотерапевтические направления (методы), как и сами они, бывает, одновременно переплетаются между собой в какой-нибудь конкретной живой и цельной психотерапевтической работе с пациентом. Но, как и другие психотерапевтические методы, эмоционально-стрессовая психотерапия работает нередко и в сравнительно чистом виде своими эмоционально-стрессовыми приемами и методиками.
Для клинического психотерапевта вопрос о том, какой метод вообще выше, лучше, сильнее, не имеет смысла. Только от клиники, от состояния, особенностей данного пациента зависит, какие психотерапевтические приемы следует применить. Но метод эмоционально-стрессовой психотерапии научно складывается позднее других методов, а именно в наши дни. Это объясняется нашим сложным временем повышенной эмоциональной напряженности в людях, связанной с известными моментами научно-технической революции (Бассин, Рожнов, Рожнова, 1979). Этот метод разрабатывается на нашей кафедре.
Краткая история метода
Всякий психотерапевтический метод, прежде чем научно оформиться, существует стихийно в жизни людей, основываясь на поверьях, сказочных, мифологических объяснениях или попросту на житейском опыте. Стихийное целебное эмоционально-стрессовое воздействие, смешенное с внушением, гипнозом, разъяснением, тренировкой и в своем относительно чистом виде выступает в шаманстве, в религиозных терапевтических эффектах вообще, включая сюда йогу, дзен-буддизм, заговоры. С древних времен известно лечение музыкой, шумными плясками и весельем вокруг раненых и больных. В Древнем Риме Соран (II в. н. э.) советует лечить душевнобольных «занятными рассказами и новостями», «театральными представлениями, способными рассеять печаль, разогнать нелепые страхи». Соран, кстати, уже основательно размышляет о дифференцированном лечебном применении музыки (Каннабих, 1929, с. 49-50).
Авиценна (XI в.), рекомендуя при лечении меланхолии вместе с физическими лечебными средствами музыку и «пение певиц», считает, что в тех случаях, когда ничто не помогает, больного следует наказывать, бить по голове и по лицу, «после чего он приходит в себя, ибо это — превосходное лечение» (Авиценна, 1979, с. 136, 138).
Германский психиатр Рейль, по выражению Ю.В. Кан-набиха, «один из энергичнейших борцов за улучшение участи душевнобольных», в начале XIX века смело исследовал эмоциональное психотерапевтическое воздействие, предлагая пугать больного в темноте «внезапным прикосновением вывороченной наизнанку шубы, проведением по его лицу кистью руки скелета, воздействием на его слух подлинного кошачьего концерта», а также «волнующими мелодрамами», в «особом художественном психиатрическом театре» (Каннабих, 1929, с. 228-229).
Известная германская идеалистическая школа психиков (Гейнрот, Иделер, Бенеке, первая половина XIX в.), была искренне убеждена в том, что душевнобольной — человек с порочно гипертрофированными страстями, способный вести себя правильно вследствие абсолютной свободы человеческой воли, и потому его следует исправлять наказывая. Практически эти убеждения выразились в использовании, например, таких «исправительных» механических приспособлений, как вращательная машина, полое колесо (начинало вращаться, когда помещенный туда человек становился неспокойным). Душевнобольных прижигали каленым железом, измучивали рвотой, внезапно погружали в холодную воду и т. п. Все это понималось, как лечебные попытки «психическими ударами» «разорвать извращенные представления» (Каннабих, 1929, с. 233—255). В процессе этой нечеловечески грубой психиатрии, растаптывающей личность больного, тем не менее некоторые больные поправлялись. Происходило это, несомненно, вследствие этих «психических ударов», иногда порождавших (как ясно теперь) лечебно-благотворный эмоциональный стресс. В зловещей промозглости этой психиатрической реакционности, таким образом, усматриваем стихийные крупицы эмоционально-стрессовой психотерапии. И когда в 20-х годах XX века, уже
8*
через много лет после полной победы соматической психиатрической школы Гризингера над психиками, в эпоху воззрений Крепелина, Корсакова и первых классиков научной психотерапии, швейцарский психиатр Клези неожиданно бросал кататоника в бассейн, прерывая таким образом его ступор, смягчая аутизм, делая больного доступнее и тем самым возвращая несколько к реальной жизни (Консторум, 1935,1962), то этот прием (также эмоционально-стрессовый по своей сути) уже не вызывает у нас того человеческого протеста, воспринимаясь как настоящее, человечное лечение без всякого наказания.
Наконец, в созданной В.Е. Рожновым более 20 лет назад и упоминавшейся выше методике коллективной эмоционально-стрессовой гипнотерапии больных алкоголизмом, когда врач заражает пациентов собственной искренней взволнованностью за их судьбу, вызывает у них тяжелую, до рвоты, неприязнь к спиртному, к прежней болезненно-пьяной жизни, уже совершенно ясно подчеркивается, что это должна быть «обстановка спасения утопающего», когда больной искренне готов помучиться ради будущей трезвой, настоящей жизни (Рожнов, 1975).
Однако эмоционально-стрессовая психотерапия далеко не исчерпывается целебным эмоционально-стрессовым воздействием высокого накала. Она выражается и в том, что врач всячески открывает в пациентах эмоционально-стрессовую увлеченность жизнью. Для нас важно, что такой глубокий клинический психотерапевт, как СИ. Консторум, считает основоположниками отечественной психотерапии Бехтерева и Яроцкого (Консторум, 1962, с. 28).
Терапевт А.И. Яроцкий в знаменитой книге «Идеализм как физиологический фактор» (1908), понимая под идеализмом «известное душевное состояние-стремление к идеалу», охваченность идеалами, впервые в сущности так материалистически подробно и выразительно показывает лечебно-благотворное действие этого душевного состояния на патологические процессы в широком смысле, на старческое увядание и советует всем людям жить в поднимающей сопротивляемость организма охваченности идеалами, овладеть этим «духовным вооружением», например, научившись эстетически наслаждаться природой, искусством или следуя живому образу какого-то человека. Позднее (1913) автор пишет, что «нравственный импульс... заставляет человека действовать в направлении общей пользы» и ведет его «к наибольшему расцвету и полноте душевной жизни» (Яроцкий, 1913). Это важнейший момент в эмоционально-стрессовой психотерапии (сегодня принцип Яроцкого иначе не назовешь), так как в конечном счете в высших своих формах эмоционально-стрессовая психотерапия поднимает пациента к общественно-полезным заботам-делам (будь то писание книги, изготовление художественных фотографий, в том числе для знакомых и близких, вдохновенное руководство кулинарным кружком).
СИ. Консторум полагает, что А.И. Яроцкий «наметил тот именно психотерапевтический принцип, названный им «аретотерапия»*, который должен явиться отправной точкой наших исканий в этой области». СИ. Консторум подкрепляет это свое положение заключительными словами статьи Ю.В. Каннабиха «Психотерапия» в первом издании БМЭ: «Следует также обратить внимание на занятие искусствами, т. е. на творческий труд (курсив Каннабиха), значение которого как фактора полезных психофизиологических перемен еще не изучено в полной мере. Но многое заставляет думать, что именно этот род деятельности, заключенный в определенные границы, способен дать наиболее сильные психотерапевтические рефлексы (курсив наш — С.К.)» (Консторум, 1962, с. 89).
В середине XX века всемирно известным сделалось учение канадского патофизиолога Ганса Селье о стрессе — «общем адаптационном синдроме» (совокупности защитно-неспецифических, природно-лечебных реакций организма, порождаемых различными физическими и психическими воздействиями-стрессорами). В недавно вышедшей книге (Селье, 1979) Селье подчеркивает, что стресса как раскрепощения организмической защиты «не следует избегать», свобода от стресса — смерть. Если это не вредоносный стресс (дистресс), то можно использовать его, наслаждаясь им, здоровея от него. Профессор В.Е. Рожнов, заведующий нашей кафедрой (кафедра психотерапии ЦИУВ), еще в 50-х годах применил эмоциональный стресс** в методике коллективной эмоционально-стрессовой гипнотерапии больных алкоголизмом. В структуре этой методики уже ясно звучит зачаток концепции эмоционально-стрессовой психотерапии В.Е. Рожнова: для лечения больных продуманно, обоснованно используется вызванное психотерапевтически защитно-благотворное душевно-телесное напряжение, т. е. эмоциональный стресс в понимании Селье.
* От arete— доблесть (греч.). ** Стресс, вызванный эмоциональными стрессорами. |
Практически, как мы видели, врачи поступали подобным эмоционально-стрессовым образом и вне рамок этой новой психотерапевтической концепции. СИ. Консторум, в сущности, эмоционально-стрессово помогал больной истерией своей известной будоражащей «атакой» (Консторум, 1962, с. 139). Когда В.Е. Смирнов, заметив у слабоумного эпилептика интерес к географии, приносит ему карту, соответствующие книги, журналы, психотерапевтически выслушивает увлеченные рассказы пациента о столицах, о протяженности рек, о высоте гор, наблюдая явное улучшение состояния с урежением припадков (Смирнов, 1979, с. 479), — это также, без сомнения, эмоционально-стрессовое воздействие.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |