Вот несколько стихотворений отца, написанных на 82-м году жизни.
Побелки и ковка
Меж горизонтом и неба верхом Идут,
как караван в пустыне, Твареобразные побелки, В единую скопляясь линию. Проплыл и мой так век осколков Между рожденьем и концовкой... Пусть вижу в них овец и ВОЛКОВ, Но все они единой ковки.
Июль 1992.
* * *
Жить трудно весьма, Коли помнит душа, Как в прошлом была она не одинокой!.. Так, видно, цветок, Кем-то сорванный впрок, Не может забыть, что он рос рядом с елкой...
21 июля 1992. Терапия души творческим самовыражением
Через посредство слова
Живем мы, как живем.
Оно дает нам много,
Коль в нем себя куем
Иль все, что окружает
Ту вечную стезю,
Которая нас к краю
Ведет на rendez-vous
С последним вздохом жизни
Во тьме глухонемой,
С последним взглядом в кризис,
Что встанет пред душой.
6 августа 1992.
Самоутешение
Коробка уже не годится... О чем же тогда говорить?! Терпи, друг, покуда на лицах Не слишком усмешечен вид, Когда на тебя они смотрят... Таков ведь предел для всего, Что духом живет, кособоча, Шатаясь... и дряхло зело.
7 августа 1992.
То, что осталось
Когда уж нету сил
Пчелы труп удалить,
Что умерла у газовой горелки, —
Куда уж тратить пыл
Свой век лихой корить?!
Молчи и наблюдай
движенье стрелки!..
Август 1992.
* * *
Закован я,
точно преступник,
В букеты судорог, прострелы...
О, помоги мне, Бог-заступник,
Спастись от этих каруселей!..
Неужто это — в наказанье
За то, что в жизни не был ранен
На фронте и в гражданских битвах,
Искал красоты в душах, скитах Искусства, классик монолитах, Не обещал собой кредитов Тем, что для ада были сшиты?! Прости, Господь, за этот ропот! Чего не произносит шепот Души, тем более — поэта, Когда уж песня его спета, Но он остался вне пространства В эпохе рецидива рабства.
7 августа 1992.
Окно
Семья цветов, что на окне, Пейзаж, что за окном, — Жизнь освежают мне в душе, Мечтам дают прокорм.
Какие могут быть мечты, Казалось, у конца? Но это так, — они, как сны, Снуют возле крыльца.
Мечты о том, как без меня Страна войдет в баланс, Закончатся тяготы дня, Возникнет Ренессанс...
Как станет вдосталь хорошо Тем, с кем я лодку греб, Как буду зреть я то добро, Что дал всесильный Бог.
Я ж в измерении другом Спокойно все внесу в свой том.
Октябрь 1992.
Профилактика
Надо все время быть занятым Чем-нибудь — только тогда Ум твой не станет беспамятным, Сможет глаголы спрягать.
Коли на миг остановишься — Можешь сорваться с пути И уж тогда не сподобишься Больше склонять свои дни.
9 октября 1992. Забвение, или с подоконника 8-го этажа
Давно уж нету
на деревьях листьев,
И мрачно зрит на это небосклон.
И вдруг вспорхнул
на подоконник чистый
Березовый листок. Откуда он?
Сухой, изящный, слегка пожелтелый...
Лежит он, словно просится под кисть — Зарисовать дабы его —
за его смелость,
За то, забрался что на эдакую высь!..
Я не художник, кистью не владею
И, улыбнувшись, тихо высказал ему:
«Ты — молодчина —
мил мне до предела!
В своей тетради днесь похороню
Тебя вот с этим, брат,
стихотвореньем...
Лежите оба, чувствуйте забвенье!..»
Ноябрь 1992.
3.25. Патография и Терапия творческим самовыражением (1999)* ,24)
* Сообщение на V Консторумских чтениях (17 декабря 1999 г.) в Москве (Независимая психиатрическая ассоциация России). |
Патографию (греч. pathos— болезнь, grapho— писать) как область научного исследования понимают в разных планах: культурологическом, психоаналитическом, клинико-диагностическом, экзистенциальном, политическом и даже конкретно. Например, в американском «Психиатрическом словаре» Роберта Кемпбелла термин «патография» раскрывается как просто «описание болезни». Ниже понятие «патография психоаналитическая» толкуется как использование биографии для расширения психоаналитического познания-исследования преимущественно больного человека (Campbell, 1991, р. 450). И больше ничего там о патографии нет. В.М. Блейхер и И.В. Крук в «Толковом словаре психиатрических терминов» (1995, с. 386) в духе классической клинической традиции полагают, что патография есть «изучение творчества писателей, поэтов, художников, мыслителей с целью оценки личности автора как психического больного». Будучи также клиницистом, во-первых, уточнил-расширил бы это определение, заменив «психического больного» на «человека с душевным страданием». Во-вторых, как психиатр-психотерапевт, помогающий уже много лет пациентам клинической терапией творчеством, считаю возможным высветить в этом определении еще и клинико-психотера-певтическую грань. Наполненное сложными переживаниями творчество, убежден, всегда есть лечение от этих тягостных переживаний. Только благодаря творчеству (то есть оживлению своего духовно-индивидуального в творчестве) человек, переживающий в страдании безысходную душевную разлаженность, способен почувствовать себя более собою и,
11*
Г"""""1Глава 3
значит, обрести вдохновение, свой светлый смысл-опору в жизни. Таким образом, возможно и клинико-психотерапевтическое понимание патографии. Патография, по-моему, есть область клинической психотерапии, исследующая процесс лечения незаурядным творчеством, то есть изучающая лечебное творчество одаренных людей, творчество, сообразное душевным, духовным особенностям творца. Для меня важно, что клинико-психотерапевтическая патография изучает не просто творчество душевнобольных и пограничных пациентов вообще, а именно творчество одаренных, известных людей, о которых остались воспоминания, их переписка и т. п., если они уже ушли из жизни. Почему так? Потому что в Терапии творческим самовыражением учиться лечебному творчеству следует у одаренных творцов, даже если ты сам, как тебе кажется, не одарен. Существо Терапии творческим самовыражением состоит в изучении пациентами под руководством психотерапевта элементов психиатрии, характерологии в процессе разнообразного творчества (дабы скорее и надежнее нащупать свой, свойственный твоей природе, болезни, стиль целебного самовыражения, свой смысл). Пациенты стремятся к этому в лечебной группе творческого самовыражения и в домашних занятиях, отталкиваясь от творчества знаменитых. С ними роднит их пусть не талант, но какой-то определенный рисунок души (шизоидный, циклоидный, психастенический, полифонический и т. д.), какая-то особая структура тревоги, депрессии, навязчивостей, то есть то, что более или менее явственно проступает в творческом произведении. Известно, что и великие художники в своей юношеской творческой незрелости невольно подражали созвучным их душе учителям. Именно созвучным, дабы скорее отыскать свою, уже неповторимую при этом созвучии дорогу. Исследователь психологии творчества Г.М. Цыпин убедительно размышляет о «подражании» как о естественном «методе творческой работы», хотя художники, как известно, нередко страшатся быть на кого-то похожими в своем творчестве (Цыпин, 1988, с. 162—167). Если профессионалы-художники учатся творчеству через подражание созвучному себе мастеру, то для пациентов в Терапии творческим самовыражением тем более естественно это делать. Вот для чего необходимо нам с нашими пациентами совместное неисчерпаемое исследование творчества глубоко и сложно переживающих творцов, которые практически все душевно нездоровы и от недуга своего стихийно лечатся творчеством. Пусть же шизоидный пациент уже не стихийно, а методично поучится, например, у Рериха (если он ему близок) аутистическому творческому самовыражению, циклоидный пациент попробует поначалу подражать, например, Пушкину или Ренуару (или другому более близкому циклоидному художнику), эпилептоидный — дефензивно-авторитарному Шишкину, Айвазовскому, психастенический — психастеническому Чехову и т. д. Все это помогает направить собственные творческие силы именно по своей природной дороге и обнаружить (при схожести, созвучии с подобными тебе) свою неповторимость, «бессознательную неточность» при копировании, как называл это Морис Равель (Цыпин, 1988, с. 164).
Таким образом, патография в клинико-психотерапевти-ческом понимании практически неотделима от Терапии творческим самовыражением. А Терапия творческим самовыражением может работать и со здоровыми как педагогически-воспитательная система.
Несколько слов об одаренности пациентов. Среди пациентов психотерапевтической амбулатории немало не творческих в художественном и научном отношении. Но пациенты, которым показана Терапия творческим самовыражением, то есть пациенты с довольно сложным тягостным переживанием своей неполноценности (тревожно-дефензив-ные расстройства), смею уверить, почти все отличаются творческими способностями как заложенным в них внутренним природным лекарством от своего страдания.
И последнее. Недавно мне позвонил один редактор радиопередач и попросил по-психиатрически рассказать радиослушателям о Германе Гессе. А то, дескать, некоторые так ему поклоняются, не зная, что он ведь был болен, и это у него в романах по-больному все так закручено, чему ж поклоняться. Я, конечно, отказался от такого участия в передаче, потому что для меня подлинное творчество, хотя и есть самолечение от болезненного расстройства, само по себе уже не является патологией. Хотя сложный, глубокий творческий процесс всегда есть лечение душевного страдания, само творческое произведение, если оно отвечает своему названию, то есть неповторимо светится Добром-созиданием, не есть что-то болезненное, здесь рассыпаются рамки здоровья и нездоровья.
3.26. ЭЮИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ
И ТЕРАПИЯ ТВОРЧЕСКИМ САМОВЫРАЖЕНИЕМ (2003)*,3,)
* Выступление на секции экзистенциальной психотерапии на Международном конгрессе «Психотерапия Европы — Психотерапия Азии» 26 мая 2002 г. |
Ирмгард Бонштедт-Вильке и Ульрих Рюгер из Геттинге-на в современном «Базисном руководстве по психотерапии»
(Хайл-Эверс А., Хайгл Ф., Отт Ю., Рюгер У., 2001) в главе «Терапия искусством и творческим самовыражением» рассматривают сегодняшнюю «терапию творческим самовыражением» в психотерапевтическом мире не как конкретный самостоятельный метод (или группу методов), а как «одну из альтернативных терапевтических форм», которая применяется в клинической психотерапии «главным образом, в рамках общего лечебного плана с учетом психоаналитической концепции» (с. 538).
Терапия творческим самовыражением как мой авторский метод есть конкретный, самостоятельный отечественный психотерапевтический метод со своей системой показаний и противопоказаний, существенно помогающий больным и здоровым людям с более или менее выраженным переживанием своей неполноценности (дефензивностью). Это метод клинической (и в мироощущенческом смысле) терапии духовной культурой (Бурно М.Е., 2000), а не экзистенциальной (экзистенциально-гуманистической) психотерапии, не арт-терапии, не терапии творчеством в психоаналитическом или экзистенциальном преломлении. Существо дела в том, что в моем методе креативный психотерапевтический «механизм», так же составляющий его основу, как и в перечисленных выше психологических психотерапевтических подходах, преломлен не психологически (в широком смысле), а естественно-научно, одухотворенно-материалистически, природно-клинически. Что это значит? Это значит, что де-фензивные люди с помощью психотерапевта для углубленного целительного творческого самовыражения изучают природу своей дефензивности, свои природные душевные свойства, переживания — в сравнении с душевными свойствами, переживаниями других людей, изучают элементы психиатрии, характерологии, естествознания, психотерапии.
Сегодня для того, чтобы объемно, изнутри, структурно рассмотреть какой-либо психотерапевтический метод, необходимо выяснить, в духе какого философского мироощущения (или вообще отсутствия философии, например, в сугубо технической психотерапии) реализуется тот или иной психотерапевтический «механизм», ведущий для данного метода: рационально-когнитивный, групповой, креативный ИТ. д.
Ведущий психотерапевтический «механизм»-пережива-ние и в экзистенциальной психотерапии, и в религиозной психотерапии, и в арт-терапии, и в моем методе — креативный, творчество. Творчество есть оживление, светлое углубление индивидуальности, вдохновенная встреча с истинным собою для кого-то другого, других, встреча, наполненная Смыслом и Любовью. Поэтому творчество и выносит страдающую душу из тревожно-депрессивной каши. С этим, по-видимому, согласятся и экзистенциальные психотерапевты, называя это состояние творческого вдохновения по-разному: «Личностный рост», «Самоактуализация», «Свобода», «Смысл» и т. д. Но для экзистенциальных психотерапевтов, как и для всех психологически-ориентированных психотерапевтов, творческое вдохновение есть все же иное, неземное (в широком смысле) измерение души. Для одухотворенного же клинициста-материалиста творческое вдохновение при всей своей уникальности есть духовное свечение тела конкретного человека, живущего среди других людей в природе и культуре. Свечение, не существующее само по себе, несущее в себе рисунок характера, клинику — т. е. общие свойства с картиной вдохновения людей подобного природного склада души (аутистические, психастенические, полифонические свойства и т. д.). Эти душевные, духовные свойства нематериальны, но несут в себе следы материального происхождения и выразительно отвечают свойствам телесным, т. е. своей биологической основе-источнику. Для одухотворенного же психолога-идеалиста творческое вдохновение изначально духовно, оно есть свет, искра Небесной Любви, Высшего Разума, Смысла, Истины. Римантас Кочюнас из Вильнюса на конференции по экзистенциальной психотерапии (Москва, 14 декабря 2001 г.) в своем докладе «Экзистенциальная терапия — отдельная школа или возможная грань любой психотерапии» пояснил, что «за экзистенциальной терапией кроется не тематика (размышления-переживания о смысле, ответственности, нравственности, одиночестве, любви, смерти и т. д. — М.Б.), а экзистенциальный взгляд на жизнь клиента, его трудности». Экзистенциальный взгляд, как он видится мне из работ экзистенциальных философов и психотерапевтов, начинается убеждением в том, что смысл, ответственность, нравственность, одиночество и другие духовные сущности (феномены, экзистенциалы), как и экзистенция (духовное существование) вообще, уникально-изначальны по отношению к материи, природе. Олег Валерьевич Лукьянов из Томска на той же конференции в своем докладе «Экзистенциальный опыт в психотерапевтическом образовании» отметил, что «все оформленное, зафиксированное в виде опыта не является экзистенциальным (экзистенциальным опытом, опытом встречи), но именно экзистенциальный опыт находится в центре таблицы наук для консультанта». «Современное образование не сообщает экзистенциального опыта, поскольку построено в извест-
ных границах». Подробнее об этом в книге под редакцией О.В. Лукьянова (2001). Александр Иванович Горьковой из сибирского Пытьяха 2 мая 2000 г. в своей мастерской, в которой я был участником, сказал: «Если не будет тепла, любви, этого мира, который не от мира сего, то ничего не будет». Понятно, все эти одухотворенные размышления-переживания лежат в иной плоскости, нежели живой интерес к природе характера, типам характера, клинической картине и практическое сердечно-земное стремление помочь человеку, исходя из всего этого.
Терапия творческим самовыражением, в том числе атмосферой вдохновения в психотерапевтической гостиной, также может способствовать возникновению экзистенциальных или религиозных переживаний у тех, кто к ним расположен природой своей. Недавно в моей мастерской женщина-врач в состоянии вдохновения сказала: «Я чувствую сейчас, что светлые переживания, которыми здесь наполнилась, недоступны какому-либо измерению, описанию и останутся навсегда». Однако Терапия творческим самовыражением прежде всего служит тем, кто природой своей мало способен или не способен обрести экзистенциальный или религиозный опыт. Нередко это человек с хронически больной душой или тяжелым патологическим характером или это дефензивные здоровые реалисты. Такой человек в свойственном ему творческом вдохновении, как он это сам переживает, понимает, не способен выйти из своей природы: из бесконечного ощущения и изучения своего природного характера, из своих хронических тревожно-депрессивных расстройств. Так сказать, не способен перешагнуть через свои порою болящие земные границы в область изначального, чистого, радостного Духа. Но жизнь его в этом свойственном ему творческом вдохновении также обретает, благодаря нашим занятиям, более или менее светлый смысл в новых, потеплевших, одухотворенно прояснившихся отношениях с людьми, природой, культурой. «Вот кто я такой по природе своей, которую изучаю,— говорит он себе. — Вот что мне близко, дорого в людях, природе, культуре, сообразно моему характеру, моей сложной хронической депрессивности, а вот то, что для меня не так важно. Вот что у меня не получается. Зато это получается у меня лучше, чем другое, и лучше, чем у многих других. Вот как я по-своему, сообразно природе своей, изменениям в ней (например, возрастным), переживаю свои кризисы. Вот к чему я должен быть готов в своей жизни. Вот как примерно буду поступать в определенных обстоятельствах и вот как буду умирать, если не мгновенно. Вот, наконец, в чем смысл моей жизни. Вот кого поземному люблю, кому по-земному сочувствую. Вот откуда я иду, куда, как и зачем. Да, я аутистический (или психастенический, полифонический и т. д.) природой своего характера, но это все мои природные свойства, общие с некоторыми другими созвучными мне людьми (при всей неповторимости каждого из нас) — в том числе с известными писателями, художниками, учеными. То есть мои стойкие душевные свойства есть мои природные ориентиры, то общее, что одновременно несет в себе и бескрайнюю уникальность. Остаюсь неповторимым психастеническим (аути-стическим, полифоническим и т. д.) самим собою со стремлением бесконечно изучать природу моего духа, как я это чувствую. И это есть мое земное, реалистически-содержательное творческое вдохновение, мой земной поиск идентичности». Когда московский психотерапевт Павел Валерьевич Волков, известный своими живыми работами о характерологических сложностях, тонкостях, рассказывает на наших конференциях по Терапии творческим самовыражением о том, как в психотерапевтической работе с пациентами с ним иногда «случается» (слово О.В. Лукьянова, 2001, с. 16) экзистенциальный опыт, то в этом экзистенциальном переживании уже нет не только времени, но и земных характеров, изучением которых Павел Валерьевич захвачен (Волков П.В., 2000). А человек, тяжело, хронически страдающий шизофренией и выживающий в Терапии творческим самовыражением, рассказывает: «Когда знаешь свои характерологические радикалы и наблюдаешь воочию, как толпятся они в моей полифонической душе-характере, видишь-чувствуешь, на какой радикал сегодня лучше опереться, аутистический или авторитарный, постигаешь, как великие, у которых с тобою так много общего в рисунке страданий, в характере, лечились творчеством, постигаешь свои собственные природные душевные ценности, — то есть смысл выживать».
Самое существо Терапии творческим самовыражением как лечение, смягчение творчеством своих болезненных расстройств или здоровых душевных трудностей, по-моему, чуждо экзистенциальной психотерапии: если творчество изначально духовно, то не может оно быть лечением в медицинском смысле, не может исходить как самозащита из патологического процесса. Ролло Мэй, например, упрекая Адлера за его «компенсационную теорию творчества», настаивает на том, что творчество — «признак полного эмоционального здоровья», «проявление самореализации нормальных людей» (Мэй Р., 2001, с. 33). А в Терапии творческим
самовыражением нередко приходится слышать: «Спасибо тебе, моя болезнь!»
С годами все увереннее могу сказать, кто выйдет из Терапии творческим самовыражением на экзистенциальную или религиозную дорогу, кто обойдет стороной мой метод, сразу же почувствовав в нем не свое, чужое, а кто останется в Терапии творческим самовыражением на всю жизнь. Точно так же и в книгах, написанных известными, глубокими психотерапевтами, я все яснее различаю стиль-душу экзистенциальных, психоаналитических, клинических авторов, чувствуя в основе стиля определенную природу характера, предрасполагающую к определенному психотерапевтическому, философскому мироощущению.
Что же роднит Экзистенциальную психотерапию с Терапией творческим самовыражением? В сущности, я уже сказал об этом. Целительное творческое вдохновение — вот главная грань нашего созвучия. Пусть это вдохновение имеет здесь и там свою особенную мироощущенческую картину, но здесь и там в нем светится Любовь и Смысл. Оттого мы, сколько могу судить, и читаем с охотой работы друг друга, встречая множество перекличек (хотя и в разном преломлении), обогащаясь, углубляясь встречей с иным подходом, отчетливее воспринимая себя через созвучное, но и, в известной мере противоположное тебе. И за духовные грани нашего созвучия мы, надеюсь, благодарны друг другу.
3.27. Письмо Лены из города N и ответ на это письмо (2003),36)
Здравствуйте, Марк Евгеньевич!
Высылаю Вам письмо, которое я читала во время встречи в Москве. Конечно, в письме все о 35 прожитых годах не расскажешь, все очень вкратце
Я не замужем и не была. Детей нет. В семье была поздним и единственным ребенком (родилась, когда маме было 36 лет; тогда же мама и замуж вышла; может, пойду по ее стопам? кто знает?) Всю жизнь прожила в родительском доме с мамой, папой и бабушкой (бабушка умерла 4 года назад). Кроме 5 с половиной лет, когда жила в Москве и училась в МИФИ.
В детстве была эрудиткой, очень любила читать, читаю с 3 лет. А вот общаться с девочками-соседками ужасно не любила, и никогда «своей» в компаниях не была. И сейчас от этого страдаю. Каких трудов стоило родителям оторвать меня от книжки и отправить «погулять с девочками»! Мальчиков же у нас на улице не было как класса. 3—5 девочек — и все.
Примерно в 5—6 лет в мою счастливую детскую головушку откуда-то стали закрадываться подозрения, что со мной что-то не в порядке, что я дура, ненормальная, не такая, как все, и т. д. В 8 лет они превратились в уверенность. Это произошло в пионерском лагере, когда я лежала в большой спальне во время тихого часа, и вдруг поймала себя на том, что соседки по отряду мне настолько чужие, что я не понимаю, о чем они разговаривают, а если я заговорю, меня тоже не поймут. То есть слова, конечно, понятны, а вот общая цель и смысл разговора... И что у меня в голове мысли текут совершенно в другом направлении. А значит — не таком, как надо, и я дура! Это один из тех моментов, которые врезались мне в память на всю жизнь.
В том же пионерлагере я привила себе чувство никчемности и трусости. Это произошло, когда вожатая мазала всех чем-то от комариных укусов, и они визжали от боли, а я одна испугалась, слышала их визги, и не стала мазаться.
В общем, сформировался сценарий по Эрику Берну: «Я — Плохая». И до сих пор вытравляю его из себя по капле, как Чехов раба, и конца-краю не видно!
Естественно, рядом со мной не оказалось психолога, или просто понимающего человека, чтобы все это скорректировать вовремя. И мои комплексы продолжали развиваться.
В школе я быстро стала отличницей, училась отлично все 10 лет и получила золотую медаль. До 3 класса меня все в классе любили, остальные годы, можно сказать, травили. Началось все абсолютно без всякого повода и без моей вины. Обо мне говорили, что я противопоставляю себя классу, хотя у меня такого и в мыслях не было. Это все не без помощи родителей. Они учили меня не давать сдачи, а жаловаться им, потом они шли в школу разбираться, то есть произносили речи о том, какие все плохие и какая хорошая Леночка. Я их не обвиняю, конечно, они хотели для меня как лучше. Учителя меня любили (хотя некоторые считали, что мне будет трудно в жизни так и получилось). Насколько я любила учиться, настолько же сильно не любила общаться с одноклассниками. В сфере общения все время чувствовала свою полнейшую беспомощность. Пыталась что-то с этим сделать, но ничего не получалось. Каждый год ездила в пионерлагеря, но так ни разу и не вошла в коллектив, все время молчала (или читала) и была на отшибе. Искренне не понимала смысла, например, мазания мальчиков зубной пастой по ночам. Очень мучилась.
И вообще-то, вплоть до окончания школы, больше верила не людям, а книгам, газетам и пропаганде. Они предлагали более устраивающий меня мир. Так хотелось жить мирно, к-.-" 'Л1 Глава 3
без агрессии, среди спокойных культурных людей (в моем возрасте — детей), стремящихся к знаниям. А реальные коллективы живут, увы, по животным законам джунглей. Кстати, читала у этологов, что детские коллективы — одни из тех, где больше всего животной иерархии. Я старалась этого не видеть и уходила в мир иллюзий.
Неизвестно, о чем мечтал реальный среднестатистический школьник, в частности, в наше время. А я мечтала— о школах с большим количеством техники и наглядных пособий; об учениках, чинно прогуливающихся во время перемен и на 100% думающих об Учебе. И перед всеми — прекрасное будущее, как в фильмах про «счастливое детство». Светлые города с просторными площадями.
В нашей школе был спецкласс по математике (с 9 по 10 класс). Туда и пошла. В 9 классе, казалось, обрела наконец-то нормальный коллектив, о котором мечтала. Одноклассники — спокойные, доброжелательные, любят учиться. Одним словом, рай. А чего мне в этом раю не хватало — домысливала, по старой привычке.
А после 10 класса поехали в колхоз.
Оттуда я должна была уехать раньше, чтобы ехать с родителями на свадьбу. И вот родители приехали за мной, а расставаться с любимым классом так не хотелось, и я осталась. Возвращаюсь назад и будто обухом по голове. Чего только ни пришлось услышать от некоторых одноклассниц при молчаливой поддержке остальных! Слово «дура» — еще самое мягкое. Оказывается, никто меня не любил, все только ждали, когда я уеду. Пыталась попросить понимания и поддержки, не все только брезгливо отворачивались. Остаток смены провела будто в трансе. Все не выдержала и вернулась домой на 3 дня раньше. Потом всю ночь писала письмо Владимиру Леви. Ответа, естественно, не получила. 10-й класс прожила, как в аду.
К окончанию школы с выбором профессии не определилась, да и настроение 10-го класса не способствовало этому. Нравились все предметы, кроме начальной военной подготовки. Пошла по проторенному пути: класс — математический, готовит к поступлению в МГУ и другие лучшие технические вузы страны, значит, надо идти туда. А еще приняла «судьбоносное» решение: раз не дается общение с людьми, надо идти в технический вуз общаться с машинами. По крайней мере, вреда от меня будет меньше. В 9— 10 классе нас учили основам программирования, да и учитель был интересный. Так и выбрала профессию программиста (тем более, тогда это было все еще немного в диковинку).
Вообще говоря, уже к старшим классам чувствовала некоторое преобладание гуманитарных способностей. По соседству была еще школа со спецклассом по русскому языку и литературе, и расстояние было, как до нашей школы. Учителя и родители советовали идти туда, но я не пошла. Частично из чувства противоречия, а в основном — боялась нового коллектива. Свои не любят, так это хоть знакомое зло. Долго еще сожалела об этом.
Кстати, недавно разговаривала с выпускником этой самой школы. Он говорил, что преподавали там плохо, и из его выпуска никто не выбрал гуманитарную стезю. Так что — что ни делается, все к лучшему?
Конечно же, с таким характером, постоянным мучительным чувством отверженности и идиллическими мечтами в духе 4-го сна Веры Павловны не было и речи об установлении отношений с мальчиками. В 9 классе влюбилась, но совершенно односторонне, счастливой была другая девочка, социально нормальная. А в ужасном 10 классе было уже не до этого.
Приехала в Москву, не определившись, куда поступать. МИФИ выбрала, что называется, пальцем в небо. Вернее — в здание. Для справки: здание абсолютно серое и невыразительное. Наверное, самое плюгавое среди московских вузов.
Поступила сразу — в школе нас хорошо подготовили. На этом закончилась моя пора успехов умственно-профессиональных — и так и не пришла пора успехов в общении.
Из института не выгнали, хотя как-то раз зав. кафедрой сказал, что лучше бы мне набраться мужества и уйти. Не набралась.
Неуспехи мои начались с того, что набирали группу по аэробике, и я не прошла. Или раньше 1 сентября был ритуал переступания символического порога. Я переступила левой ногой. Лучше бы я так и не узнала, что это плохая примета. И сейчас я все социально-значимые для меня пороги, на работе, например, стараюсь переступать только правой! А главную же причину я всегда понимала и чувствовала: институт — не школа, здесь надо добывать знания самостоятельно (и сражаться за место под солнцем, увы!). Я же привыкла к ежедневному получению заданий и заботливой ведущей руке.
Помню, еще в младших классах читала в журнале «Юность», в «Зеленом портфеле», рассказ об образцовом ученике, который даже локти клал на парту под необходимым углом, как требовал учитель. Вырос ученик, окончил институт, поступил на работу. Естественно, начальником, так как учился отлично. Пришел в первый день. Что делать?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |