Ким закусила губу, чтобы не выдать, как полосонуло ее это вырвавшееся «черт!». В этом случайно
сорвавшемся ругательстве было столько муки, что стало понятно, каких невероятных усилий
требуется этому мужчине, чтобы оставаться спокойным и отрешенным. Ким понимала, что он, как
и всякий отец на его месте страдает, но его внешнее спокойствие успокаивало ее и не давало
поводов для беспокойства. Теперь же она понимала, что это только видимость, а там глубоко,
там... что там? Хотелось понять.
Жаль, что ваша жена не смогла быть рядом с вами в этот тяжелый миг!-тихо сказала она. Маркус
молчал, а потом так же тихо сказал:
Я почти счастлив, что ее здесь нет, я даже завидую ей! Не представляю, что будет, когда она
узнает.
Ким посмотрела на него. Ей стало неловко и радостно от того, что он ответил ей без всякой иронии
и насмешки. Сейчас ей открылся настоящий Маркус Беркет и он не вызывал у нее отвращения.
Я думаю, вам хочется остаться наедине. Вы позвоните мне, как сможете начать работу.-сказала
Ким, когда они въехали во двор роскошного особняка на Белгрейв-сквер.
Мисс Войт я не настолько тактичен, чтобы терпеть вас, если мне захочется побыть одному! Мы
начнем работу прямо сейчас!- тоном, не терпящим возражений, сказал он и тут же тихо добавил,
будто самому себе. – Иначе один я точно свихнусь.
Ким лишь кивнула и вышла из машины, которая остановилась возле парадного входа. Ей не
удалось разглядеть окружающую обстановку, так как она ели поспевала за торопливыми шагами
Маркуса, но все же она заметила, что здесь нет вычурности и довольно уютно. Сразу видно, что
дом обустраивала женская, любящая рука. Когда они вошли в кабинет, Ким по достоинству
оценила шикарное убранство этой мужской обители. Стены были приятного молочного цвета,
обитые кое-где для контраста темно-коричневыми, деревянными панелями, панорамное окно на
всю стену, дубовая мебель, обшитые кожей диван и стулья. Не смотря на строгость, кабинет тоже
был уютным.
Располагайтесь!- Маркус небрежно махнул в сторону кожаного дивана напротив окна. Сам он
быстро скинул куртку и с тяжелым вздохом упал в кресло, закинув ноги на стол. Ким тоже
откинулась на спинку дивана, она очень устала от внутреннего напряжения, которое до сих пор не
отпускало ее, хотя после его маленькой откровенности ей стало легче. Маркус хоть и вводил ее в
ступор своей резкой и прямолинейной манерой разговора, но все же теперь она не остерегалась
его так, как несколько часов, да даже минут назад. Что-то поменялось в их отношениях,
незначительно, но чувствительно. Ким остро чувствовала эту грань и перемену.
У меня с собой ничего нет, даже не знаю как работать.- пробормотала девушка, вспомнив про
технические моменты.
Не думаю, что смогу сегодня говорить на тему развода и тюремного заключения!-огорошил он ее
этим прямолинейным заявлением. Когда редактор просил ее даже не намекать на данные темы,
имелось в виду, что надо как раз именно к ним подвести Беркета так, чтобы он не был возмущен и
недоволен. Сказать легче, чем сделать. После встречи в Цюрихе Ким считала эту задачу
невыполнимой, а теперь же просто пребывала в шоке от проницательности или умудренности
Маркуса.
Хотя конечно, можно было попробовать. Говорят – клин клином вышибает, может быть и так!-
задумчиво произнес он ухмыльнувшись. Ким поняла, о чем он говорит и вновь почувствовала, что
будто приблизилась к нему еще на один дюйм. Не каждый мужчина может внешне сохранять
абсолютное хладнокровие, но при этом говорить открыто о своих чувствах. Обычно все наоборот.
Это поражало. Ким не знала, как реагировать на откровенность этого человека, она боялась, что
когда он придет в себя, то просто не захочет больше ее видеть, как это обычно бывает. Хотя в
Маркусе Беркете не было ничего обычного, поэтому не стоило применять к нему привычные
нормы и правила. Именно это и притягивало, и она тянулась.
Вы очень проницательны мистер Беркет! Тогда почему же вы согласились?-усмехнулась она.
Надо быть идиотом, чтобы думать иначе. Жизнь научила меня смотреть на ситуацию трезво, да и
на людей тоже. Мир материален, каждый зарабатывает, как может. Раньше я многих осуждал,
презирал. Женщины моего круга были вообще для меня обычными шл*хами, одноразовым
продуктом.
Ким с изумлением смотрела на него, наверно, ее изумление отразилось, так как он притворился
смущенным, при этом глаза заблестели лукавым блеском, что тут же придало его лицу
мальчишескую дерзость. Ким почувствовала смятение и радость, видеть безжизненное, потухшее
лицо было страшно.
Молодость! –пояснил он. Ким кивнула.-Так вот, а сейчас же я жалею всех этих людей и женщин,
их просто перемолола социальная машина, изуродовала, подсовывая идеалы, развращая через
телевиденье, моду, интернет...Поэтому, я был бы дураком, если бы обижался на обычное желание
зарабатывать на том, что люди любят больше всего. Вы как журналист должны это знать лучше
всех.
Ким не дышала, она с упоением слушала этого мужчину. Как не странно ей нравились его
размышления и взгляд на такие жизненные вещи, на людей. Это был взгляд изнутри.
Я ведь еще совсем зеленая! –выпуталась она, ей было неловко. Казалось, она не дотягивает до
того уровня. Мало не столько знаний, сколько жизненного опыта и какого –то здравого цинизма.
Это еще знали в древнем Риме. Народ хочет зрелищ и крови. Начало моей семейной жизни
удовлетворяет это желание на все сто. –невесело улыбнулся Маркус, впервые за все время. –Но
сейчас мне бы не хотелось об этом. Да, я собственно и не знаю, о чем бы мне хотелось поговорить.
Просто какой-то порыв....
Он встал и налил два бокала бренди, не спрашивая, пьет ли она его или нет. Но Ким не обратила
внимание на эту вольность, просто приняла бокал и одним махом выпила его содержимое. Ей
очень хотелось снять напряжение. Маркус же задумчиво смотрел на противоположную стену,
бокал немного дрожал в его руке, Ким тоже посмотрела в том направлении и замерла. На полке
стояла фотография Мэтта, мальчик был сфотографирован совсем недавно. Он был в футбольной
форме и держал в руках кубок, счастливая улыбка озаряла лицо ребенка. У Ким внутри все
похолодело и болезненно сжалось. Если ей так, то какого ему?!
Он такой счастливый!-сдавлено произнесла Ким, чтобы хоть как -то разрядить обстановку.
Да!-тяжело вздохнул Маркус и выпил бренди. –Когда я был в его возрасте, счастье мне только
снилось.
Лицо его помрачнело, а губы сжались. Ким напряженно наблюдала за этой резкой сменой эмоций
на лице Маркуса.
Мать отдала меня на футбол сразу после смерти отца. Мне нравилось тренироваться, нравился
бешеный азарт, но я стал тем, кем я есть, не потому что мне он нравился, а именно в тот момент,
когда мне перестало это нравиться. Нас в семье было трое, мать пахала на двух работах, денег
катастрофически не хватало. Все, что было накоплено, ушло на лечение отца. Я всегда ненавидел
средний класс людей, знаете почему?
Почему же?
По мне это гоголевские мертвые души. Они как бы между тем и другим и в то же время не то и не
другое. Как бы вам проще сказать- бедные они стремятся к богатству, а богатые пытаются его
удержать. Средний класс же это такое болото, которое не чувствует ни нужды, ни стремления.
Дети среднего класса особенно гадливы. Я никогда не имел друзей, ни потому что я такой
особенный или обособленный. Нет! –Маркус горько усмехнулся. –Просто никто не хотел иметь в
друзьях «бедолагу и оборванца Беркета», как часто меня называли. Ну, знаете, все носили на
тренировку кеды Найк, Адидас, у всех была форма с их именами и новенькие щитки. А мне мать
покупала дешевенькие кеды, вместо формы я носил обычные шорты и футболку. А щитки были
главным предметом для глумления. Они были мне великоватые и вечно сползали, из-за чего я
часто отвлекался и то пропускал мячи, то еще что-то. Команда у этих ребят была сплоченная, а
потому мне часто доставалось в случае проигрыша, поэтому домой я часто ели приползал.
Ким сглотнула подступившие слезы. Маркус заметил и поморщился.
Я рассказываю вам это не для того, чтобы давить на жалость!
Ким замотала головой.
Я не испытываю жалости, хотя нет! Я жалею вас, когда вы были ребенком и счастлива, что вам
удалось добиться таких высот, и вы утерли нос всем этим зверенышам.
А знаете в чем смысл мисс Войт? –это был риторический вопрос, поэтому Ким ничего не ответила,
а лишь внимательно посмотрела в черные глаза этого мужчины, представляя его маленьким
забитым мальчуганом в стареньких кедах и больших щитках на худеньких ногах. Почему-то она не
могла этого себе представить. Но именно теперь ей стало ясно от куда в нем жестокость. Не зря же
говорят, будто детская память – самая сильная, и всю жизнь человек будет вести себя именно так,
как был научен в детские годы.
Смысл в том мисс Войт, что не было бы этих зверенышей и их глумления, ничего бы из меня не
получилось, я был бы посредственностью. Они же всколыхнули во мне такое желание доказать что
я лучший, что порой, мне казалось, если ничего не получится, то лучше удавиться. Но к чему я все
это, а к тому, что недавно я стал свидетелем того, как мой сын измывался точно также над одним
мальчонкой. В ту минуту я просто озверел, я не мог поверить, что воспитал нечто подобное тому,
что всегда презирал. Я был так разочарован, прежде всего, в себе, что где-то упустил и не заметил
эти уродские замашки. Последнее, что я помню о сыне это именно то, как я его отчитываю.-голос
Маркуса сорвался, мужчина отвернулся, а Ким замерла. Безграничное горе, горечь, обреченность
и безысходность прорвались, и девушка не могла сдержать слез. Она зажимала рот кулаком,
чтобы он не услышал ее всхлипы. Но Маркус продолжал.
А сейчас его нет! И честное слово плевать, плевать, кем бы он стал, каким бы человеком вырос,
лишь бы только жил!
Ким не знала, что сказать. Да и она понимала, что ему не нужны ее слова утешения. Он просто
хотел выговориться, просто хотел, чтобы его услышали. И она слушала, чувствуя, как какое-то
чувство не подвластное ей расползается внутри нее по отношению к этому мужчине. Но в той
бури, что горела у нее в груди, сложно было понять, что это. Понимание ли, сожаление,
сострадание или что?
Она встала с дивана и подошла к напряженному мужчине, он стоял к ней спиной, а потом резко
обернулся. Глаза его блестели, Ким смотрела в них, не отрываясь, а по ее щекам текли слезы,
словно ее слезы- это его непролитые, она плакала вместо него. Маркус протянул ей салфетку и
тихо прошептал, обдавая ее запахом бренди:
Не пишите об этом!
Даже если напишу, мне никто не поверит!- так же тихо ответила она, чтобы хоть как-то
подбодрить его и себя. У нее получилось, его губы разжались и сложились в подобии улыбки.
Спасибо! Я позвоню вам Ким, когда мы сможем вновь встретиться!
После он быстро вышел из кабинета. Ким только сейчас обнаружила, что все это время не дышала,
а потому звучно вдохнула. Он назвал ее по имени, и возникло такое ощущение, словно
перевернулась вся ее жизнь. Такого она еще не испытывала, и это очень пугало, до ужаса и
паники. В кабинет вошла высокая женщина и сказала:
Мистер Беркет сказал, что вы уезжаете. –женщина окинула ее недовольным и оценивающим
взглядом. Ким вызывающе приподняла бровь, это только Маркус Беркет вводил ее в состояние
коматоза, но у остальных этот номер не пройдет. Женщина стушевалась и поспешила проводить
гостью. –Вас ждет шофер мистера Беркета, он вас отвезет.
Передайте мистеру Беркету, что я очень благодарна.
Хорошо! –буркнула Кэтрин, ей не нравилась эта разноглазая девица.
Кэтрин чувствовала, что она еще не раз здесь появится. Неизвестно, что сейчас будет между
хозяевами, смерть ребенка- горе, которое может дать такую страшную трещину, что унесет с собой
весь свет прежней жизни, всю радость и всю любовь, которая их соединяла: ведь сын и был
воплощением и осуществлением этой любви. А эта девушка еще под руку подвернется их
вспыльчивому хозяину и... все! Ой, не к добру! По глазам ее видела Кэтрин, что горят они
возбужденно и с какой-то надеждой. Не к добру все это, не к добру!
» Глава 5
"Вернуть прошу на час назад
Всего на час, что сложного такого?
Я отменю поездку в ад
Верни его, верни живого
Кого прошу,о чём молюсь?
У времени отсрочек не бывает
Схожу с ума, людей боюсь
Душа разбитая, страдает
Как матери принять судьбу?
Как дальше жить ей, при такой потере
И кто ответит почему?
Она живёт, когда мертва на самом деле?"
стихотворение от Глафирка.
Она не знала, сколько времени лежит и смотрит в одну точку. Она не могла точно сказать, в какой
момент поняла, что очнулась. Вокруг суетились врачи и медсестры, но ей было все равно. Хотя в
ее голове происходило нечто подобное. Сознание, словно золотоискатель, суетливо копалось
своими торопливыми ручонками в памяти, пытаясь отыскать тот самый клад, который поможет
понять, что происходит. Но он все время ускользал. Казалось еще чуть-чуть и вот она разгадка, но
память, как легковерная кокетка всего лишь дразнила, а потом со смехом махала ручкой.
Ослабленная и раздраженная, Анна все же не сдавалась. Проще конечно было спросить у этих
людей, что мельтешили вокруг нее, создавая в глазах рябь, но она боялась. Чего? Наверное, боли.
Ане казалось, что если она произнесет хотя бы звук, то физический дискомфорт, который
заставлял морщиться, превратиться в мучительную лавину. Все это было на уровне неосознанных
рефлексов, и сейчас у Анны не было сил идти против них, поэтому она продолжала лихорадочно
вспоминать. Писк приборов и мелькание людей в белых халатах раздражали и возрождали ужас
былого, тело покрывалось холодным потом, а пульс учащался от ужасающих образов и чувства,
что подобное уже с ней происходило. Но даже кошмарное дежа вю отступало перед каким-то
неосознанным страхом, рожденным той тайной, что хранила в себе предательница или же
спасительница память, как спустя пару мгновений поняла Аня, потому что мозг намертво вцепился
в картинку, которая всплыла где-то в уголке ее затуманенного сознания. Картинка завертелась,
закрутилась и как снежный ком начала нарастать, снося на своем пути все, захлестывая, вызывая
удушье и первобытный ужас. Панику внутри усиливали голоса врачей. С каждым мгновением Ане
становилось все хуже и хуже, она уже ничего не слышала, кроме звона в ушах и
душераздирающего крика Мегги, перед глазами был лишь летящий на огромной скорости
грузовик. Физическая боль уступила место отчаянию. Аня металась, стонала, а главное, она искала.
Она ловила воздух руками, пытаясь нащупать хрупкое тело своего малыша, но ничего не было, она
зажмурилась, чтобы прогнать наваждение, но тогда страх сильнее накатывал, ибо она не знала,
где сейчас ее муж и сын. Кто-то схватил ее за руки, кожи коснулся холодный кончик иглы, тело
начало расслабляться, а сознание туманиться, но сквозь надвигающуюся пелену, Аня все же
услышала тихий успокаивающий голос:
Миссис Беркет, успокойтесь,скоро ваш муж будет здесь.
Аня почувствовала, как волны облегчения и покоя накатывают на нее, потому что Маркус жив,
значит, и Мэтти тоже. Она была в этом уверенна. Почему-то это казалось логичным. С этими
мыслями она провалилась в спасительную темноту.
Когда Анна открыла глаза, все расплывалось перед взором, но склоненное над ней лицо было
невозможно не узнать. Она попыталась протянуть руку, но та тут же упала обратно.
Маркус?-прохрипела она еле слышно.
Я здесь милая!-услышала она дрожащий голос в ответ. В нем было столько страха и волнения, что
они передались и ей. Аня сжала крепкую руку и попыталась улыбнуться.
Как ты родной?-все так же свистящим шепотом спросила она, все еще боясь говорить громче.
Взор постепенно становился яснее, и Анна с ужасом вглядывалась в посеревшее лицо мужа, его
глаза были красные, впавшие щеки покрыты многодневной щетиной.
Жив! –как-то обреченно вздохнул он.
Аня взволнованно дернулась к нему, живот скрутило, словно ее изнутри коснулась чья-то холодная
и костлявая рука, вызывая ощущения мерзости и ужаса. Она тут же опустила руки на живот и
вздрогнула, он оказался непривычно впавшим и...пустым. Боже! Аня судорожно вздохнула, но
Маркус не позволил скользким мыслям завладеть ею.
У нас дочь, Эни. Я назвал ее Дианой.-он вновь вымученно улыбнулся, Аня подумала, что наверно,
он просто устал. Она же второй раз за этот день облегченно вздохнула и прижала руку любимого к
щеке. Ей вдруг стало так спокойно, что захотелось спать.
Как Мэтти? Надеюсь ничего серьезного? Главное, что он жив, а все остальное это ерунда!-
уверенно сказала она, но удивленно замерла, когда почувствовала, как напряглась рука мужа. Аня
взглянула на него и задрожала, он, словно на что-то решался.
Что-то с Мэгги, Маркус?-предположила Аня, иное просто не могло прийти в голову. Но когда
Маркус посмотрел на нее, его глаза блестели, и в них был приговор, в них была ее смерть. Аня
открыла рот, пытаясь что-то сказать, но тут же схватилась за горло.
Эни...я.. –его голос прервался, он сглотнул, а она замерла в ужасе. Ее начало колотить, все
расплывалось перед глазами, дыхание сбилось, она начала задыхаться. –Он... у него не было..
Замолчи!-сдавленно прошептала она. Боже, Боже! Нет! Она не принимала, она даже не хочет
предполагать, такого просто не могло случиться. Глаза метались в поисках спасения, мир с каждой
секундой мерк, меркла жизнь. Боль вскрывала, сердце разрывалось. Ужас парализовывал и
расползался по крови.
Эни любимая, послушай!-доносилось до нее, но она уже не слышала, она пыталась отгородиться,
она зажала уши ладонями и замотала головой, боль пронзила искалеченное тело, но она была
ничем в сравнении с тем адом, что разгорался в душе, которая заходилась от надрыва, от
свербящей и скручивающей агонии.
Нет!-твердо сказала она. Аня отчаянно посмотрела на Маркуса, а потом дернулась, схватила его
руку прижала к губам, ее трясло от бессилия и слабости. –Пожалуйста, умоляю... умоляю тебя,
Маркус, скажи...скажи, что ты просто пошутил, просто пошутил, просто...скажи! Умоляю, я же.. я
же, Боже, просто скажи, прошу, не трави мне душу! Не надо..нет! Я же не смогу...
Он молчал, его трясло, как и ее. Она смотрела на него и молилась, что это кошмарный сон, что это
все от наркоза. Иначе не может быть! Господь не допустит, нет! Она не чувствовала, как ее вновь
уложили, она не слышала голоса, что ей шептали слова утешения, она проваливалась в темноту. И
эта тьма была спасением, ее прибежищем. Каждый день она просыпалась, чтобы замкнуться,
чтобы завернуться в кокон, обороняться от реальности, которая была хуже смерти. Ее тело
заживало, набиралось сил, но душа слабела с каждой минутой, растворяясь во времени, которое
было тем противником, что осаждало ее оборону. Она просыпалась, чтобы гореть лишь одним
желанием –уснуть вновь. Она не знала, зачем встает, зачем ест и пьет. К ней приходили
родственники, но она не замечала, она просто отворачивалась к окну, смотрела на мерно
качающиеся от ветра деревья и отключалась от происходящего, как отключают слуховой аппарат,
и она не слушала, что ей говорят. Но с каждым днем она все яснее ощущала приближение бури,
приближение конца, когда все краны будут сорваны и ее погребет под собой то, что нарывает в
ней, просачивается как предатель сквозь щели ее хрупкой самозащиты.
Люди были для нее особенно опасны, потому что их взгляды были пропитаны чувствами, слова
болью и утешением, которые она отрицала. Ее незачем жалеть, у нее все хорошо, все хорошо! Но
больше всего она боялась посещений Маркуса, потому что его слова жалили, как укусы, его глаза
били наотмашь, а нежность и забота рвали душу. Вот и сейчас она еле держалась, чтобы не
попросить его уйти, но она боялась что-то сказать, боялась разрушить тот барьер, что возвела
вокруг себя, поэтому отвернувшись к окну, она сжимала до боли подоконник. Но спустя пару
мгновений почувствовала горячее дыхание на своей щеке и жар мужского тела. Аня застыла, как
статуя, паника захлестывала.
Эни, девочка моя, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Умоляю. Мне так тяжело без тебя родная,
нам без тебя тяжело. Нашей малышке нужна мама, милая, очень нужна! Я знаю Эни, знаю, как
тебе больно, любимая, но прошу тебя, не держи в себе! -его голос был тих, но он оглушал сильнее
крика. Его руки сжимали ее с каждым словом все крепче, Аня напрягалась все сильнее, слова били
по ней, но она сопротивлялась. Она сгибалась под гнетом этих слов, но не ломалась, не сдавала
позиций, ей было не до смысла, ей просто нужно было продержаться, она не хотела понимать
значение, не могла. Это не было трусостью, это был просто инстинкт самосохранения. Если она
поймет, если примет, то ничего не останется для нее в этой жизни. Но и Маркус не сдавался, он
словно чувствовал, какая борьба идет внутри нее и он наседал, осаждал и не давал спуску. И
сейчас она ненавидела его за это. Аня развернулась и оттолкнула его от себя. Он изумленно
уставился на нее, потому что это было первое за месяц проявление активности и вообще какого–
то чувства у Анны. Глаза его загорелись, и он заговорил с еще большим упорством.
Просто поговори со мной, мы же всегда все друг другу рассказывали, помнишь?! Мы же семья в
конце концов! Ты мне нужна, Эни, очень нужна...-его губы задрожали, он с силой их сжал и
двинулся к ней. Аня отскочила, она как загнанный в угол зверь металась в отчаянии.
Пожалуйста, уйди! Уйди...
Эни..
Умоляю, я не могу, не могу, прошу! Дай мне время. Я не хочу...Просто уйди... пожалуйста, хоть раз
сделай, как я прошу!-Аня лихорадочно шептала еще что-то, закрывая уши. Маркус обнял ее и стал
укачивать, она не сопротивлялась, просто сжималась в его объятиях и не смела шелохнуться.
Я уйду, Эни. Уйду, если ты так хочешь! –он шумно втянул воздух, поцеловал ее в макушку и
устало прошептал –Я все для тебя сделаю, ты же знаешь!
Она знала. Он ушел, как и обещал. Она же облегченно вздохнула, будто казнь отсрочили на
неопределенный срок. Но срок был определен давно и тем человеком, от которого Аня этого
никогда не ждала.
Меган вошла в палату и увидела невестку в обычном положении - вот уже месяц Аня сидела на
подоконнике и смотрела невидящим взглядом в окно. Картина была пугающей и в то же время
такой до боли сжимающей душу, но сегодня Мегги не была настроена на понимание и сочувствие,
сегодня она была, прежде всего, матерью. Матерью, которая смотрела, как ее сын с каждым днем
все упорнее бьется о глухую стену в бессилии, как он разрывается между заботой о
новорожденной дочери и замкнувшейся в себе жене. Если днем он забывался в работе, ребенке и
Анне, то ночь была предназначена горю и тревогам, это Мегги видела по красным глазам, по
измученному виду. Сын постоянно засыпал рядом с Дианой днем, когда оставался дома, что делал
в последнее время часто. Чем глубже Анна уходила в себя, тем больше времени Маркус проводил
с девочкой, а в последние дни он вообще не отходил от нее, словно пытался компенсировать
малышке отсутствие матери. Мегги и Маргарита приехали на Белгрейв –сквер, чтобы помогать
Маркусу с дочерью и Анной сразу после похорон, но он практически со всем справлялся сам.
Мегги никогда не думала, что увидит сына возящегося днем и ночью с грудным ребенком,
меняющим ему памперсы, поющим колыбельные песенки и несущим всякий милый бред для
своей малышки. Подобные картины умиляли, а также вызывали волну бесконтрольной злости у
Мегги. Они все переживали смерть Мэтти, все болело внутри от невыносимой утраты, но они, а
главное, Маркус находил в себе силы жить дальше. Так почему же этого не может сделать и Анна?!
Сейчас Маркусу как никогда нужна ее поддержка, Диане нужна мать, а она способна лишь жалеть
себя и это тогда, когда ради ее жизни Маркус пошел против закона, против себя, позволив
коснуться сына,чтобы провести эту кощунственную операцию! Весь месяц с Анной работали
специалисты, с ней разговаривали и Маргарита и Белла, и Маркус, но все напрасно, она словно
никого не слышала. Мэгги не ездила, она боялась, что не выдержит и она не выдержала, когда
увидела сына после очередной поездки в больницу. В лице не осталось ничего живого, он был
похож на ходящего мертвеца, только сейчас Мэгги заметила, как некогда красивый и статный
парень, превратился в измученного, избитого жизнью мужчину. Ее так резануло это открытие,
сердце сжалось, а в душе разгорелась злость. Почему, черт возьми, Анне позволено страдать, а
ему положено тащить все на своих плечах. Ах, ну да! Он же мужчина. Да только женщине
предписано быть его помощницей, а не обузой. Почему эта девчонка вечная жертва, а ее сын
должен взвалить все на себя и за все быть в ответе? Хватит, довольно! Пощечины всегда приводят
человека в чувство и если для того, чтобы помочь сыну, ей придется надавать Анне этих пощечин,
значит, она это сделает!
Анна смотрела на уплывающее за горизонт солнце, пытаясь отгонять от себя ненужные сравнения,
думать не хотелось ни о чем. Ей сказали, что на днях ее выпишут и это пугало ее так, что хотелось
спрятаться. Она не хотела перемен и тех чувств, что они за собой повлекут, но ее никто не
спрашивал и как оказалось давно. Ее уединение было нарушено, резким голосом Мэгги:
Здравствуй, Анна!
Анна лишь кивнула, в окне она увидела решительное лицо свекрови, которая не смутилась таким
холодным приемом, а, напротив, будто вдохновилась и спокойно спросила:
Так и будешь сидеть, и жалеть себя?
Аня вздрогнула, но Мэгги продолжала, как ни в чем не бывало.
Сколько ты собираешься прятаться от реальности, Анна? Сколько будешь делать вид, что ничего
не произошло и не происходит?-голос становился все громче. Аня попыталась зажать уши, но
Мэгги проворно подскочила к ней и схватила ее руки, не позволяя ей этого сделать.
Слушай меня! Ты будешь меня слушать, Анна, потому что я смотреть не могу, как из-за тебя
страдает мой сын, ему и без этого хватает.
Анна начала вырываться, но Мэгги не сдавалась:
Хватит, Анна, довольно!
Нет!- всхлипнула Аня, со всей силы оттолкнув от себя свекровь.
Да, черт возьми, ты будешь слушать! Ему тоже тяжело, но он почему-то не может себе позволить
целыми днями ныть! Мэтт умер и его не вернешь, но как бы не было больно, ты должна помнить,
что у тебя есть муж и дочь.
Аня побледнела, ее словно пнули в живот. Впервые эти слова были сказаны вслух. Впервые боль
материализовалась в слова, которых она так боялась. Аня задыхалась, хваталась за крупицы своей
крепости, но она рассыпалась, как карточный домик, под напором безжалостной правды, под
утратой, что врывалась в душу, обжигая все нутро до мяса, до костей. Сердце заныло, так заныло
от безысходности, которая накрывала с головой, что хотелось волком выть вместе с ним. Аня
заметалась по палате, пытаясь подавить эмоции, спрятаться, зарыться с головой, но Мэгги была
безжалостна.
Он умер, Анна!
Нет, нет! Мой мальчик жив!-истерично замотала она головой, заламывая руки, и взглядом умоляя
свекровь замолчать, но та была неумолима.
Прекрати, Анна! Мы все потеряли не меньше тебя! Возьми себя в руки, ты нужна Маркусу, ты
нужна Диане!
Я не могу.
Можешь!
Нет!
Да, черт возьми! Ты возьмешь себя в руки! Ты хоть знаешь, что пришлось сделать Маркусу, чтобы
ты выжила, ты знаешь, на что он пошел, чем пожертвовал?!- закричала свекровь, хватая ее за
плечи. Аня замерла, что-то оборвалось внутри, она содрогнулась, потому что последние слова
повергали в пучину кошмара, предчувствие страшило, но Анна прохрипела:
Что это значит?
Мэгги замолчала, отпустила ее и отошла. Анну же трясло от боли, от ощущения реальности,
которая давила непосильным грузом, камнем на шее тянула в болото острой боли и отчаяния. Да
только теперь от этого уже не спрятаться, да и что-то вдруг проснувшееся в ней, хотело все
оборвать, а для этого нужно знать все, все до мельчащих подробностей.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |