Наряду с культурно-историческим и социально-психологическим подходами в нач. 20 в. формируется психоаналитическая концепция М., в которой содержание мифологических представлений интерпретируется как результат воспроизведения вытесненных в бессознательное неприемлемых для субъекта мыслей, сексуальных влечений. Согласно З. Фрейду, в основе устойчивых, часто повторяющихся мифологических сюжетов лежит эдипов комплекс (т.е. эмоциональные отношения между матерью, отцом и детьми), который порождает чувство вины у победивших сексуальных конкурентов, приводит к обожествлению образа умерщвленного отца и формированию элементарных норм морали. Поскольку содержание бессознательного может проявить себя лишь косвенным образом — в сновидениях, оговорках, забываниях и т.д., то типичные мифологические сюжеты, образы и символы должны совпадать с символикой и сценариями сновидений. Фрейд, в частности, ссылался на сравнительные исследования О. Ранком М. о рождении героя, где центральную роль играет бросание в воду и спасение из воды. Ранк открыл, что это — изображение рождения, которое практически полностью совпадает с аналогичными сценариями сновидений.
Однако, как показал британский антрополог Б. Малиновский, эдипов комплекс и чувство вины не могли возникнуть в матриархальном обществе, где ребенок воспитывался братом матери. Поэтому эта гипотеза Фрейда не может служить универсальным ключом к пониманию истоков М. (и человеческой культуры вообще). Малиновский, в свою очередь, предложил рассматривать М. в неразрывном единстве с ритуалом и древней магией: в силу особенностей архаического мышления М. одновременно выступает здесь и как ритуал, и как его вербальная репрезентация. Соответственно и ритуал может быть интерпретирован как «единство слова и дела», М. и действия. В первобытных коллективах М. выполняет важную функцию регулятора социального поведения, он устанавливает связь между прошлым и настоящим, гармонизирует отношения внутри общества и т.д.
Психоаналитическая концепция М. получила дальнейшее развитие в работах К. Юнга. Он, в частности, предположил, что наряду с индивидуальным бессознательным существует также и более глубинный (идентичный у всех людей) пласт человеческой психики, который он назвал «коллективным бессознательным». Содержащиеся здесь «архетипы» (напр., мифологические образы круга, креста, квадрата, числа четыре и т.д.), по его убеждению, сами по себе непредставимы, пусты и чисто формальны, в них нет ничего, кроме возможности представления, которая дана априори. Содержание М. сводится к «архетипам», которые как «присутствующая форма», как часть наследственной структуры психологического бытия отражают генетическую и генно-культурную предрасположенность людей к образованию соответствующих мифологических образов и символики сновидений.
Под влиянием психоаналитических теорий бессознательного, а также структурной лингвистики — наиболее математизированной в сер. 20 в. гуманитарной дисциплины — в 1950-х гг. сформировалась структуралистская концепция М., которая рассматривала его как особым образом структурно упорядоченную форму архаического мышления. К. Леви-Строс впервые высказал и тщательно обосновал ставшую впоследствии классической мысль о том, что М. как ментальный феномен обладает бессознательной структурой, а различия касаются лишь материала образов, которыми он оперирует. Анализ Леви-Строса (как и ряда исследователей до него) показал, что архаическое мышление довольно активно и свободно манипулирует весьма обширным набором оппозиций, противопоставлений, исходным материалом которых обычно выступают конкретные образы животных, растений, предметов, небесных светил и др. природных объектов, а также общие свойства (категории), признаки, форма и т.д. Эти оппозиции, а их корни уходят в древнюю магию, располагаются на различных уровнях сознания и взаимодействуют между собой. Дихотомия сакрального и профанного (божественного и земного) — наиболее универсальная, она пронизывала все сферы мировосприятия древнего человека и определенным образом структурировала все прочие полярные противопоставления, менее универсальные, — напр., космические («правое — левое», «высшее — низшее», «ночь — день», «жизнь — смерть»), этические («добро — зло»), этнические («мы — чужеземцы»), мифологические («близнецы — антагонисты») и т.д. Поясняя бессознательную диалектику М., Леви-Строс, в частности, отмечал, что М. обычно оперирует противопоставлениями и стремится к их постепенному снятию — медиации. Цель М. состоит в том, чтобы представить логическую модель для разрешения некоего противоречия, что невозможно, если противоречие реально. Это приводит лишь к порождению в его структуре бесконечного числа слоев: М. будет развиваться как бы по спирали, пока не истощится породивший его интеллектуальный импульс. Пытаясь разрешить исходное противоречие (напр., между «верхом» и «низом»), М. заменяет его более узкой оппозицией (в данном случае «земля — вода»), а затем еще более узкой и т.д. Противоречие, однако, остается неразрешенным, и поэтому задача М. в конце концов сводится к доказательству верности обоих членов оппозиции. Т.е., если, напр., А отождествляется с сугубо негативной функцией, а В — с позитивной, то в процессе медиации В оказывается способным принимать на себя и негативную функцию. Т.о., согласно Леви-Стросу, прогрессирующая медиация постепенно ведет к замене более отдаленных и абстрактных полюсов более близкими и конкретными, пока, наконец, не будет найден символический медиатор, семантические ресурсы которого позволят совместить противоположности, что, собственно, и отвечает цели М. — снять исходное противоречие. Среди прочих направлений в исследовании М. следует отметить концепцию неокантианца Э. Кассирера, рассматривавшего М. как «символическую форму», а также работы М. Элиаде, в которых было проанализировано характерное для М. восприятие времени и пространства. В последние десятилетия 20 в. получили все более широкое распространение и признание эволюционно-эпистемологический и тесно связанный с ним когнитивный подход к М. Здесь М. интерпретируется как представленный в вербальной форме феномен архаического, преимущественно пространственно-образного мышления. Эти подходы не только позволяют объяснить структурные особенности М. (напр., наличие здесь оппозиций, обладающих важным символическим значением, присущую М. бессознательную диалектику разрешения противоречий и т.д.) как результат правополушарных мыслительных стратегий, но и проливают дополнительный свет на когнитивные механизмы мифотворчества, на их связь с верой в сверхъестественное. С позиции этих подходов получают объяснение многие данные, касающиеся М., полученные др. направлениями, в частности тот факт, что в силу присущей архаическому мышлению магии слова содержание М. воспроизводит ритуалы и магический «опыт» первобытных народов. Однако необходимо учитывать, что мир М. явно не ограничен лишь этими узкими рамками. В качестве источников весьма разнообразных мифологических символов, образов и сюжетов, по-видимому, выступали не только архетипы бессознательного, обнаруживавшиеся в результате применения специальной психотехники, которой весьма эффективно владели жрецы, колдуны и шаманы первобытных обществ, но также и сюжеты сновидений. Характерное для архаического, преимущественно образного мышления абсолютное доверие к показаниям органов чувств, скорее всего, распространялось и на сюжеты, воспринимаемые «наблюдателем» в состоянии сна. Поэтому древний человек верил в реальное существование фигурирующих в сновидениях иллюзорных персонажей, событий, сценариев точно так же, как он верил в реальное существование объектов и событий окружающей среды. Т.о., наши древнейшие предки первоначально были избавлены от необходимости как-то дифференцировать естественное и сверхъестественное — мир сновидений (как и мир М.) вполне мог представляться им таким же естественным, как и внешний мир, который могли населять «невидимые» в состоянии бодрствования «души» умерших родственников, вождей, животных и т.п., наделенные глубоким сакральным смыслом.
Фрейд З. Тотем и табу. М.; Пг., 1923; Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994; Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995; Меркулов И.Л. Когнитивная эволюция. М., 1999.
И.П. Меркулов
МИФ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ (от. греч. mythos — слово, предание, сказание) — древнейшее сказание, являющееся художественным повествованием о важнейших природных и социальных явлениях и служащее в древнем обществе средством объяснения и понимания мира. Устойчивость и повторяемость воспроизведения мифов в искусстве, выступающих в качестве формообразующих универсалий творчества, обнаруживается как на уровне образно-тематического строя произведения (содержание), так и на уровне способов художественного мышления (форма). Большинство исследователей, изучавших исторические корни мифов (Дж. Фрэзер, К. Юнг, К. Леви-Строс, Н. Фрай, Ф.И. Буслаев, А.А. Веселовский, В.Я. Пропп, Е.М. Мелетинский), пришли к заключению: продукты фантазии людей разных культур обнаруживают общие черты. В разных этносах, никогда не соприкасавшихся друг с другом, в инд., западноевропейских, рус. и латиноамериканских и т.д. мифах и сказках обнаруживаются сходные механизмы образования устойчивых символов и сюжетов, сходные типы конфликтов и повествований, лежащие в основе художественных сказаний. Существующие подходы к изучению способов бытия в истории культуры мифологического сознания как особого поэтического «диффузного мышления» чрезвычайно разнообразны и сложны, им посвящен большой массив специальной литературы.
Одним из важных источников, обеспечивающих устойчивую символику мифа как достаточно автономной формы культуры, служит его природная связь с осмыслением природного мира (явление «символического метафоризма»). Символика, которой наделяется природный мир, оказывается аналогичной в разных этнических общностях. К примеру, тучи — всегда символ врага, чуждых сил, и напротив, все, связанное с солярными образами (с солнцем), олицетворяет положительные силы. Обобщая весь массив образного и композиционного строя, стихийно создающегося народным коллективным фантазированием, можно прийти к выводу, что в мифе природа мыслится в человеческих понятиях, а человечество — в природных терминах. Это явление и получило название психологического параллелизма, или антропоцентризма. «Тощий хребет крадется», «равнина стелется уютно» — примеры наделения природного ландшафта человеческими эмоционально-эстетическими характеристиками.
На основе изучения памятников народного творчества можно составить словарь сюжетного и, шире, символического языка мировой литературы. Преследуя задачу овладения миром, стремясь подчинить мир себе, осмыслить его, сделать его понятным, человек создает художественное сказание об этом мире в форме рассказа о его происхождении.
Анализ структуры мифа обнаруживает в нем множество символов и аллегорий, которые олицетворяют разные соотношения сознательного и бессознательного, что в итоге приводит к установлению нового равновесия в трактовке мира и гармонической развязке. Образы победы над змием, драконом, брака с принцессой, которая прежде была недосягаема, образы «злой ведьмы» и т.д. могут быть осмыслены как символы или даже аллегории примирения со своим душевным миром через разные ступени взаимодействия сознательного и бессознательного.
Важно отметить, что мифы древних обществ — это мифы, созданные естественным образом, жизненно важные, постоянно воспроизводимые; однако собственно мифотворчество не исчерпывается этой исторической стадией. Интенсивное развитие мифотворчества обнаруживается и в 18, и в 19, и в 20 вв. Уже Возрождение не столько ж и л о в мифе, сколько использовало его; антич. мифология включалась в сложный сплав с христианством, магией, рыцарской легендой и в итоге обрела качество «исторической принудительности».
Истоки современного мифотворчества восходят к романтикам. Они одними из первых заинтересовались художественным потенциалом мифа, его богатыми возможностями как «нелогичной логики», синкретизмом и дискутировали по этому поводу с просветителями. Романтики фактически впервые попытались рассмотреть стихийное народное творчество, включая и мифологию, как проявление высшей художественности, отмеченной свежестью и непосредственностью восприятия. Миф понимался ими не как нелепый вымысел, плод незрелого ума, а как проявление высшей мудрости, выражение способности древнего человека к цельносинкретическому, незамутненному односторонним аналитическим мышлением восприятию и художественному моделированию мира.
В 20 в. используется не только понятие мифа, но и понятие мифологемы. Последняя понимается как мотив мифа, его фрагмент или часть, получающая воспроизведение в поздних фольклорных и литературных произведениях. Мифологема, подобно мифу, расценивается как носитель важного, общечеловеческого содержания. Т.о., можно сказать, что миф присутствует в искусстве в разных своих ипостасях. С одной стороны, как исторический обусловленный естественный источник художественного творчества, давший ему изначальный толчок, а с другой — как некий трансисторический генератор литературы, наделяющий искусство определенными мифоцентрическими рамками.
Потебня А.А. Слово и миф. М., 1989; Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1995; Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М., 1995; Барт Р. Мифологии. М., 1996; Мифы в искусстве. М., 1996; Хюбне К. Истина мифа. М., 1996.
О.А. Кривцун
МИФОЛОГИЯ (от греч. mythos — предание, сказание и logos — слово, понятие, учение) — способ осмысления мира на ранних стадиях человеческой истории, фантастические повествования о его сотворении, о деяниях богов и героев. В М. Космос предстает как единое целое, образованное взаимодействием и взаимопревращениями живого и мертвого, сознательного и стихийного, человека и окружающей среды. Это достигалось путем переноса на природу связей и зависимостей, характерных для первобытного общества, т.е. путем ее одушевления. Мифологический образ мира синкретичен: в нем отсутствует четкое разделение субъекта и объекта, предмета и знака, причины и следствия; процедуры логического обобщения и доказательства подменяются метафорическим сопоставлением по аналогии, внешнему сходству, сближением разнородных явлений на основе сходного эмоционально-чувственного восприятия. Тем самым происходит как бы снятие напряженности в отношениях природного хаоса и целенаправленной человеческой деятельности, достигается определенная предсказуемость результатов последней, что закрепляется образованием все более сложных ритуалов, обрядов, стереотипов коллективного поведения. Как архаический способ понимания мира, М. постепенно уступала место научным, достоверным представлениям о природной и общественной действительности, подчиненным критериям рационалистически-философского знания.
В истории проявилась и др. тенденция: М. составила материнское лоно, отправную точку для формирования ранних форм религии, а именно т.н. язычества. М. и религию объединяют многие общие черты — признание иного мира, бога или богов, чудес и знамений, непостижимых человеческому разуму и т.п. Вместе с тем постепенно выявлялись и существенные различия между ними, все отчетливее выделявшие само качество религиозности, так или иначе отличающееся от свойств фантастичности, сказочности, метафоричности. Религия предполагает не просто веру в сверхъестественный («небесный», «горний») мир, но и в его решающее влияние на судьбы мира земного. Поэтому в ней практикуется особая технология целенаправленного воздействия на потусторонние силы — то, что называется культом.
М. обнаруживает типологическое сходство с ранними формами религии — магией, фетишизмом, анимизмом, тотемизмом. Языческие боги также не стоят над природой, они действуют внутри равновесного Космоса как олицетворения многочисленных природных и социальных стихий, обеспечивая раз и навсегда установленный порядок мироздания. Постепенно они все более персонифицируются, получают четкие сферы подвластной им природной и социальной действительности; среда их обитания поднимается к небу; происходит размежевание мифологических и религиозных персонажей доминирующего впоследствии теизма: все более жесткое противопоставление тела и духа, плоти и души, священного и профанного, земного и небесного. Многоликий антич. пантеон составил исходную основу для развитых форм религии (прежде всего теизма), все более обособляющихся от мифологии и ориентирующихся на последнюю реальность — стоящего над миром трансцендентного всемогущего Бога.
Суть этого процесса, совершавшегося в рамках общинно-родовой формации, охарактеризована А.Ф. Лосевым: «Миф не есть религиозный символ, потому что религия есть вера в сверхчувственный мир и жизнь согласно этой вере, включая определенного рода мораль, быт, магию, обряды и таинства, и вообще культ. Миф же ничего сверхчувственного в себе не содержит, не требует никакой веры... С точки зрения первобытного человека, еще не дошедшего до разделения веры и знания... речь здесь должна идти не о вере, но о полном отождествлении человека с окружающей его средой, то есть природой и обществом. Не будучи магической операцией, миф тем более не включает в себя никакой обрядности. Магическая операция есть буквальная или субстанциональная реализация мифа... Магия, обряд, религия и миф представляют собой принципиально различные явления, которые не только развиваются часто вполне самостоятельно, но даже и враждуют между собой» (Мифология // Философская энциклопедия. М., 1964. Т. 3).
Немаловажно и др. различие. По мере усложнения и расслоения общества выделяется особый социальный слой профессиональных деятелей (шаманы, колдуны, жрецы, духовенство, священнослужители, равно как и особые социальные ин-ты, прежде всего церковные), претендующих на роль распределителей всемогущей сверхъестественной энергии. Религиозные ин-ты срастаются с властными государственными структурами, что создает возможность узкие корпоративные интересы отдельных классов и социальных групп выдавать за «общенародные», «национальные» интересы. «Религиозная организация и люди, ее представляющие, в какой-то степени начинают занимать место семьи, племени и roc-ва. Они связывают человека вместо того, чтобы оставить его свободным, и человек начинает поклоняться не Богу, но группе, которая претендует на то, чтобы говорить от его имени. Это случилось во всех религиях» (Фромм Э. Психоанализ и религия // Сумерки богов. М., 1989).
Было бы упрощением свести М. к совокупности наивных и занимательных сказок, постепенно уступающих место научно трезвому взгляду на мир. Это самоценная, завершенная форма сознания, неотъемлемый культурный генофонд народа, санкционирующий и воспроизводящий традиционные для данного сообщества нормы поведения и духовные ценности.
Хотя религия как более жесткая, деспотическая по структуре и организации форма сознания и подавила М., окончательно порвать с ней она не может; многие религиозные, в т.ч. и теистические, представления по-прежнему толкуются в рамках мифологических образов, традиционных для данного региона. Отсюда древняя проблема «демифологизации» религии, в наше время драматично поставленная Р. Бультманом.
М. — не только хранительница коллективной народной памяти, но и постоянно воспроизводимый способ осмысления событий, представляющихся чудесными и непознаваемыми. Не случайно мифологические конструкции оживают и наполняются предельно современным содержанием в творчестве выдающихся писателей (М. Булгаков, Х.Л. Борхес, Г. Гессе, Дж. Джойс, Т. Манн, Г.Г. Маркес, А. де Сент-Экзюпери), стремящихся постичь тайны человеческого существования, недоступные холодному разуму.
Вся повседневная жизнь современного человека наполнена многочисленными мифами, постоянно культивируемыми массмедиа, не говоря уже о том, что мифотворчество охотно используется профессиональными идеологами для манипуляции массовым сознанием. Достаточно сослаться на официальную М. нацистской Германии. Больше того, именно сегодня, когда участились конфликты и войны на религиозно-этнической почве, М. стала существенным компонентом массовой культуры, повелительным мотивом деятельности миллионов и миллионов людей. На такую опасность обожествления власти, использования антиисторических сказаний, мифов, религиозных представлений указывали поколения гуманистов, скептиков, свободомыслящих, атеистов, отстаивавших идеалы веротерпимости и принцип свободы совести.
Токарев С.А. Что такое мифология? // Вопросы религии и атеизма [1] 10. М., 1962; Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу. М., 1972; Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976; Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М., 1987; Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М., 1991; Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М., 1994; Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996.
Л.Н. Митрохин
МИХАЙЛОВСКИЙ (псевдонимы — Гроньяр, Посторонний, Профан и др.) Николай Константинович (1842— 1904) — рус. публицист, литературный критик, социолог. Учился в Петербургском ин-те горных инженеров; с 1868 — ведущий сотрудник, а затем соредактор жур. «Отечественные записки», фактически являвшегося рупором легального народничества; с нач. 1890-х гг. до конца жизни — соредактор жур. «Русское богатство», идейного выразителя оформившегося в легальном народничестве либерального направления; в кон. 1870-х гг. М. поддерживал контакты с народовольцами, в конце жизни — с эсерами.
В сфере философии М. преимущественно популяризатор. Главным в его антропоцентрической филос. концепции было антиметафизическое убеждение в несостоятельности любых, будь то материалистических или идеалистических, учений о безусловной сущности, лежащей за пределами опыта и наблюдения. Центром Вселенной и мерой вещей является человек. К проблеме познания сущности мира М. безразличен. В духе антропоцентризма он доказывает, что нет абсолютной истины, но есть только истина для человека, что критерий истины следует искать в удовлетворении познавательных потребностей человеческой природы. В сфере социологии общефилософским установкам М. соответствует т.н. субъективный метод, противостоящий прежде всего объективизму «органической теории» Г. Спенсера, социал-дарвинизму, а также пассивно-созерцательным мотивам в философии истории Г.В. Плеханова. Критику последнего неправомерно распространял на весь марксизм.
Полн. собр. соч. СПб., 1906—1914. Т. 1—8, 10; Последние соч. СПб., 1905. Т. 1-2.
Бердяев Н.А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. СПб., 1901; Колосов Е.Е. Очерки мировоззрения Н.К. Михайловского. СПб., 1912.
МНЕНИЕ — одно из важнейших проявлений общественного и индивидуального сознания, совокупность связанных между собой суждений, заключающих в себе скрытое или явное отношение, оценку к.-л. явлений, процессов, событий и фактов действительности. Выполняет контрольно-консультативную функцию (определяет позицию, выносит решение по тем или иным проблемам), регулирует поведение индивидов, социальных групп и ин-тов общества. В узком смысле М. — мысль, соображение, предлагаемое бездостаточного основания, не проверенное, не подтвержденное необходимой аргументацией. М. нередко противопоставляется знанию: «Там, где заканчивается знание, начинается мнение».
Традиция сопоставления М. и знания в истории философии утверждается у элеатов и в платонизме. Так, Парменид указывает три возможных способа и процесса постижения бытия: 1) путь мышления, обращенного на вечные истины и неизменное бытие, 2) путь чувственного восприятия, направленного на изменчивый мир становления, 3) путь достойных похвалы М., обнаруживающих в меняющемся мире порядок, закономерности и оказывающихся началом восхождения к высшим истинам.
Платон связывает познание истины с припоминанием идей-сущностей, с умозрением, а М. отождествляет с верованиями, чувственным наблюдением, с житейским, повседневным опытом. М. амбивалентно и парадоксально, поскольку рождается в повседневности, обыденности, где пересекаются, взаимодействуют и сосуществуют истина и заблуждение, типическое и уникальное, социальное и индивидуальное, временное и вечное. М. считается темным, неясным знанием, которое следует пересмотреть, отбросив видимости и заблуждения. Общепринятые М. предстают как сфера предрассудков, которая удерживает разум в плену, ставит ему пределы. Именно поэтому во многих диалогах Платона Сократ призывает, отказавшись от расхожих М., познать себя. Критическое отношение, ирония заставляют человека отдать себе отчет в мере достоверности повседневного, опытного, непосредственного знания, пересмотреть с т.зр. разума и высокой нравственности устоявшиеся М., подтолкнуть душу к рождению истины.
Согласно Аристотелю, знание может быть дискурсивным или непосредственно интуитивным. Точное знание (эпистеме) исходит из необходимых посылок, а М. (докса) носит вероятностный характер. Вместе с тем даже точное знание опирается на общепринятые М., признаваемые большинством мудрецов, поэтому в школе Аристотеля складывается традиция тщательно подбирать и систематизировать М. предшественников по различным предметам (напр., «Физические мнения» Теофаста).
Возникая в условиях неопределенности познавательной ситуации, М. предполагает выбор и оценку, поскольку оно тесно связано с верой, с определенной мировоззренческой позицией и психологической установкой. М. может быть адекватным действительности или иллюзорным.
Принято выделять индивидуальное (частное) и общественное, коллективное М. Индивидуальное М. исходит из интересов и потребностей личности, выражает ее неповторимое своеобразие, хотя может совпадать с общественным М. и иметь важное всеобщее значение. Общественное М. действует во всех сферах жизни общества, утверждая нормы общественных отношений, отражает определенную коллективную позицию, является важнейшим механизмом социального взаимодействия, поэтому может быть как единодушным, однородным, так и плюралистическим, содержащим различные, не совпадающие друг с другом т.зр. Такое М. формируется не столько стихийно, сколько под целенаправленным воздействием различных социальных ин-тов, с помощью средств массовой информации. Активность и значение общественного М. определяется социальными условиями, уровнем развития культуры, демократических ин-тов и свобод.
МНОГОЗНАЧНАЯ ЛОГИКА — совокупность логических систем, опирающихся на многозначности принцип. В классической двузначной логике выражения при интерпретации принимают только два значения — «истинно» и «ложно», в М.л. рассматриваются и др. значения, напр. «неопределенно», «возможно», «бессмысленно» и т.п. В зависимости от множества истинностных значений различают конечнозначные и бесконечнозначные логики.
Проблема содержательно ясной интерпретации многозначных систем — наиболее сложная и спорная в М.л.
Об этом выразительно говорит, в частности, обилие интерпретаций, предложенных для самой старой из этих систем — трехзначной логики Я. Лукасе-вича. В соответствии с одной из ее интерпретаций высказывания должны делиться не просто на истинные и ложные, а на истинные, ложные и парадоксальные. Значение «парадоксально» приписывается высказываниям типа «Данное утверждение является ложным», т.е. тем высказываниям, из допущения истинности которых вытекает их ложность, а из допущения ложности — истинность.
Промежуточное значение истолковывалось и как бессмысленное. К бессмысленным относятся высказывания типа «Наполеон — наибольшее натуральное число». Это значение истолковывалось и как «неизвестно» или «неопределенно». Неопределенное высказывание — это высказывание, относительно которого в силу к.-л. (возможно, меняющихся от случая к случаю) оснований нельзя сказать, что оно истинно или ложно. К неопределенным могут относиться, в частности, высказывания, истинностное значение которых является разным в разные моменты времени («Идет дождь»), высказывания с различного рода переменными и т.д.
Эти примеры показывают, что одна и та же многозначная система может иметь разные интерпретации, причем «неестественность» некоторых из них вовсе не означает, что столь же «неестественной» будет и каждая иная интерпретация.
М.л. не отрицает двузначную логику. Напротив, первая позволяет более ясно понять основные идеи, лежащие в основе второй, и является в определенном смысле ее обобщением. В большинстве М.л. отсутствуют отдельные законы двузначной логики. В принципе, можно построить М.л., в которой не имеет места любой, заранее заданный закон двузначной логики. С др. стороны, М.л. таковы, что их законами являются утверждения, не имеющие аналогов в классической логике.
Эти факты не препятствуют, однако, рассмотрению М.л. как своеобразного обобщения двузначной логики. Некоторые утверждения, являющиеся логическими законами при допущении двух значений истинности, перестают быть законами при введении некоторых дополнительных значений. Но в этом случае законами М.л. не оказываются и отрицания соответствующих двузначных законов. Напр., в интуиционистской логике не имеют места не только законы исключенного третьего и приведения к абсурду, но и отрицания этих законов.
Ни двузначность, ни многозначность не являются прирожденными свойствами человеческого мышления. Решение одних проблем может быть получено в рамках двузначной логики, рассуждение о других может оказаться более успешным, если опирается на тот или иной вариант М.л. Вопрос же о том, какой является формальная логика как особая наука с т.зр. числа допускаемых значений истинности, не имеет смысла. Логика никогда не исчерпывалась и тем более не исчерпывается сейчас одной-единственной логической системой. Вопрос о числе допускаемых значений истинности может возникнуть только при построении отдельных логических систем и при решении отдельных логических проблем. Логика же как совокупность всего огромного числа существующих конкретных логических систем, очевидно, не является ни двузначной, ни многозначной.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |