Гродзенская дыяцэзія Рымска-каталіцкага Касцёла Pэcпyблiка Беларусь 2011 1 страница

СЕЙЧАС ВАЖЕН ТОЛЬКО ОН

Истории обращений

Гродзенская дыяцэзія Рымска-каталіцкага Касцёла Pэcпyблiка Беларусь 2011

«Сейчас важен только Он» - это истории людей, которые на определённом этапе жизнен­ного пути встретили Бога. Некоторые из этих людей - известные личности, но мало кто знает об их духовном преображении.

Что такое обращение? Бл. Тереза Калькуттская говорила: «Люди полагают, что обращение - это внезапное происшествие, но это не так. Даже Всемогущий Бог не может принудить к этому человека. Даже Иисус, хоть и был Богом, не мог обращать человеческих сердец, если сами люди того не хотели». Обращение не может произой­ти без участия человека.

;

Истории обращений, описанные в этой книге, близки современному человеку. В них видно, как те люди искали ответы на вопросы, терзавшие их души, и в итоге встретили Бога. С тех пор для них стал важен только Он.

Г

Поль Клодель

Удивительная снисходительность Бога

Того, что для одних людей является многолетним и трудным путём медленного роста самосознания, постепенного выбо­ра, побед и поражений, некоторые, подобно святому апостолу Павлу, достигают мгновенно. При этом они получают так мно­го света и благодати, что в их душе происходит полный вну­тренний переворот.

К таким людям относится Поль Клодель. В своём свидетель­стве «Моё обращение» он описывает, как нашёл Бога (вернее - как позволил Богу найти его, потому что в истории обращения главная роль всегда принадлежит Богу).

Клодель сделал блестящую литературную и дипломатиче­скую карьеру. Он был вице-консулом в Америке (в Нью-Йорке и Бостоне), консулом в Китае и Японии, затем получил долж­ность посла Франции в США, потом - дипломатический пост в Брюсселе. Он достиг материального достатка, стал многодет­ным отцом, на протяжении всей своей жизни писал поэмы и театральные сочинения, в большинстве своём основанные на библейских сюжетах. Французская литературная критика на­звала его «французским Шекспиром».

Поль Клодель рассказывает, что семья, в которой он вырос, была равнодушна к религии. Будучи подростком, он принял первое Причастие, и это событие стало вершиной и окончани­ем его религиозной жизни.

Когда Поль Клодель начал учиться в лицее Людовика Велико­го, он окончательно потерял веру, потому что ему казалось, что

она несовместима с философией множественности миров. В то время сильное воздействие на него оказала книга Ренана «Жизнь Иисуса». Она дала ему новые аргументы против религии и при­мела к убеждению, что настало время нового поколения.

Поль Клодель вспоминает печальные годы конца XIX века, эпоху расцвета натуралистической литературы. «Никогда ра­нее ярмо материи не тяготило таким жёстким бременем. Всё, что пользовалось успехом в искусстве, науке, литературе, в основе своей было антирелигиозным. Все якобы великие люди той эпохи отличались в первую очередь враждебным отноше­нием к Церкви.

Я полностью и беспрекословно принимал монизм и механи­цизм и верил, что всё на свете подчинено законам природы, весь мир опутан жёсткой цепью причинно-следственных свя­зей, в которых наука вскоре окончательно разберётся.

Мне всё казалось весьма печальным и скучным. Что касается кантовского понимания, которое внушал нам профессор фило­софии, признаюсь, я никогда не мог его переварить. 1$ общем, и вёл ненормальную жизнь и постепенно погружало! в отчая­ние. Смерть дедушки, который на моих глазах долгие месяцы страдал раком желудка, наполнила меня ужасом, и мысль о смерти с тех пор не покидала меня ни на минуту. Религия стала для меня чем-то совершенно чуждым. Впрочем, я не имел о ней никакого представления».

Проблеск правды и надежды принесло Клоделю знакомство с произведениями великого поэта Артюра Рембо. Клодель читал «Озарения», «Одно лето в аду». Эти книги восхитили его и подорвали его материалистическое мировоззрение. Но, не смотря на это, Поль Клодель продолжал пребывать в отчаянии и унынии.

Так выглядел восемнадцатилетний юноша, вошедший

декабря 1886 года в Собор Парижской Богоматери, чтоб посмотреть на рождественское богослужение. Вошёл атеистом, а вышел с пением «Magnificat» и радостью ребёнка, который только что нашёл отца и мать.

Поль Клодель так об этом рассказывает: «В то время я на­чинал писать и с бескрайним дилетантизмом думал, что в ка­толическом богослужении найду подходящий импульс и мате­риал для каких-нибудь никчемных декадентских сочинений. В таком настроении, пробираясь через толпу, я без особого удо­вольствия участвовал в торжественной Мессе. После обеда, не найдя лучшего занятия, я пошёл на Вечерню. Юноши кафе­дрального хора и семинаристы в белых комжах как раз пели - как я потом узнал - “Magnificat”. Я стал в толпе около второй колонны у входа на хоры, справа от ризницы.

Именно тогда произошло событие, которое определило всю мою жизнь. Моё сердце в одно мгновение было сражено, и я УВЕРОВАЛ. Я уверовал с такой силой убеждения, с таким по­рывом всего моего естества, с такой глубокой уверенностью, с такой очевидностью, не допускающей и тени сомнения, что с тех пор никакие книги, никакие доводы, никакие происше­ствия бурной жизни не смогли пошатнуть мою веру или хотя бы повредить ей. Вдруг мной овладело душераздирающее чув­ство невинности, извечной принадлежности к Божьим детям. Невыразимое переживание! Когда я пытаюсь уже который раз воссоздать секунды, наступившие непосредственно после этого непостижимого момента, то собираю лишь обрывки мыслей, которые тогда образовывали единое сияние, оружие в Божьих руках, чтобы сразить и открыть наконец сердце несчастного от­чаявшегося юноши: “Как же счастливы те, кто верит! - А если это правда? - Это правда! Бог существует, Он там. Это Некто такой же реальный, как я. Он личность. - Он любит меня, Он зовёт меня”.

Из глаз моих хлынули слёзы, а трогательная рождественская песнь “Adeste” ещё больше усиливала моё волнение. Столь сла­достное волнение, хоть и смешанное с испугом, почти ужасом, потому что мои философские убеждения остались нетронуты­ми. Бог их просто-напросто проигнорировал. Я не знал, что можно в них изменить, католическая религия и дальше каза­лась мне сущим нагромождением бессмысленных преданий;

священники и верующие по-прежнему были мне противны, и это чувство перерастало в ненависть и почти в отвращение. Здание моих взглядов и знаний не пошатнулось, я не видел на нём ни одной царапины. Оказалось, что это я из него вышел. М не открылся Некто неизвестный и грозный, с ужасающими требованиями ко мне как к юноше и художнику, и я не знал, как примирить Его с окружающим меня миром. Я был как че­ловек, с которого заживо содрали кожу и затем перенесли в новое тело, в неизвестный мир. Это единственное сравнение, которое приходит мне на ум, когда я пытаюсь передать то со­стояние глубокого душевного разлада. Самым ужасным для моих взглядов и увлечений была именно истина, именно с ней, желая того или нет, я должен был смириться».

В тот памятный день Поль Клодель вернулся из Собора Па­рижской Богоматери по мокрым улицам, которые казались ему иными, удивительными. Дома он взял в руки Библию, ко­торую когда-то подарила его сестре подруга. Он стал чи тать её и впервые услышал в своём сердце сладостный и настойчивый голос. Историю Иисуса Поль Клодель знал только из книг Ре­нана, в которых ничего не было сказано о том, что Иисус Сын Божий.

Поль Клодель вспоминает: «Каждое слово, каждый стих с достоинством и простотой доказывали ложность бесстыдных утверждений вероотступника и снимали пелену с моих глаз. Истинно - признавал я вместе с сотником - истинно Иисус есть Сын Божий. Меня, Павла, сразила благодать. Он пообе­щал мне Свою любовь. Но, если я не хочу идти за Ним, у меня нет иного выхода, кроме вечного осуждения. Ах, мне не нужно было объяснять, что такое ад, я убедился на своём опыте, что значит “пребывание” в нём! Мне хватило нескольких часов, чтобы понять, что ад находится везде, где нет Иисуса. Что зна­чит для меня весь мир по сравнению с этим настойчивым Го­стем, Который вошёл в мой дом? Так говорил во мне “новый” человек, но “старый” упирался изо всех сил и ни за что не хотел отречься от своей прежней жизни».

Поль Клодель признаётся, что больше всего на пути обра­щения ему мешал страх перед людским мнением: «При одной только мысли, что я должен буду признаться в своём обраще­нии, должен буду сказать родителям, что хочу поститься по пятницам, и провозглашу себя одним из этих католиков, кото­рых так яростно высмеивают, я обливался холодным потом».

Вскоре Клодель начал с большим интересом изучать хри­стианство. Он вспоминает, что, хоть ещё и не практиковал церковной жизни, он уже принимал в ней участие. Клодель почувствовал большое душевное облегчение, начал выходить из отчаяния, в него наконец вошла жизнь. На пути познания христианства ему очень помогли книги, потому что, как он вспоминает, в то время он не был знаком ни с одним священ­ником и у него не было ни одного друга-католика. Из книг ему больше всего помогли «Мысли» Паскаля, «Размышления о Евангелии» Боссюэ и другие книги этого автора, поэзия Данте, повести бл. Анны-Екатерины Эммерих, «Метафизика» Ари­стотеля. Но самой важной книгой, его школьным учебником была Церковь. Каждое воскресенье Поль Клодель ходил в Со­бор Парижской Богоматери и в течение недели старался захо­дить туда как можно чаще.

Он пишет об этом: «Я не мог насмотреться на зрелище Мес­сы, каждое движение священника глубоко вонзалось в мой разум и сердце. Богослужения и День поминовения усопших, рождественские богослужения, обряды Страстной недели, чу­десный гимн “Exsultet”, рядом с которым самые головокружи­тельные строки Пиндара и Софокла казались мне тусклыми, - всё это наполняло меня почтением, радостью, благодарностью, сокрушением и восхищением. Как же я завидовал верующим, приступающим к Святому Причастию! Мне же едва хватало смелости проскользнуть среди верующих, чтобы поцеловать терновый венец в великопостную пятницу».

Шли годы, положение Клоделя становилось невыносимым. Он молился тайно, ему не хватало смелости признаться в своей вере. Однако со временем трудности проходили, менялось его положение, а Божьи требования, наоборот, усиливались.

На третий год своих поисков Поль Клодель прочитал со­чинения Бодлера, изданные после его смерти, и увидел, что самый близкий ему французский поэт, обретший веру в по­следние годы своей жизни, боролся с теми же трудностями, что и он сам. Поэтому Клодель наконец собрал всё своё муже­ство и приступил к исповеди в своём приходском храме Сен- Медар. Он вспоминает это событие так: «Минуты ожидания священника относятся, наверное, к самым тяжёлым минутам моей жизни. Священник, почтенный старец, не особо проник­ся моей историей, которая казалась мне такой интересной. Он говорил мне о “воспоминаниях моего первого Причастия” (к моему огромному раздражению) и велел мне перед отпущени­ем грехов рассказать о своём обращении семье,' с чем теперь я полностью согласен. Я вышел из исповедальни униженный и разгневанный. Вернулся я только через год, когда уже оконча­тельно был загнан в угол и доведён до предела».

В том же храме Сен-Медар Поль Клодель встретил молодого и милосердного священника, который примирил его с Богом. Позже Поль Клодель познакомился с отцом Вийомом, кото­рый впоследствии стал его духовником.

Второй раз в жизни Поль Клодель принял Святое Причастие в день Рождества, 25 декабря 1890 года, в Соборе Парижской Богоматери.

_ Великий писатель и великий католик умер в 1955 году. За два года до смерти он написал в «Дневнике» такие слова: «Это правда, прекрасно бросить всё ради Бога, как св. Франциск, и одним махом раз и навсегда освободиться от всех земных за­бот. Но разве не прекрасно принять мир таким, какой он есть, не отрекаясь ни от каких мирских обязанностей: семьи, про­фессии и прочего - и какого прочего! - так, чтобы ни на мину­ту не покидало чувство Бога, мысль о Нём, чтобы быть верным в сердце до конца на протяжении семидесяти лет?»

Адольф Ретте

От угрюмого атеизма к чистой радости

Ретте был журналистом, писателем и утончённым поэтом, хо­рошо известным во Франции в первом десятилетии XX века. Он писал о себе: «Я был воспитан без веры, вырос в распавшей­ся семье и, едва достигнув совершеннолетия, стал убеждённым атеистом, воинствующим материалистом. Я присоединился к врагам религии и принимал участие во всех их отвратитель­ных деяниях. После восемнадцати лет я вступил в период рас­пущенности и безумств, которые сегодня наводят на меня ужас и которые я отвергаю всем сердцем».

Ретте описывает, как ездил по всей Франции, сея ненависть к католической вере, осыпая богохульствами Христа, Которого с пренебрежением называл «Галилеянином». По однажды он усомнился в своих взглядах, и произошло это во время одного из многочисленных антирелигиозных собраний, которое про­ходило в Фонтенбло, в небольшом зале, находившемся во дво­рике рядом с популярным в городе кафе. Ретте объявил слу­шателям, что пробил час избавления от старых предрассудков, высмеял саму идею существования Бога, а затем во имя разума и науки провозгласил, что наконец воссияла эра абсолютного счастья под знаменем полной свободы, совершенного равен­ства и непоколебимого братства.

Но когда конференция под общие аплодисменты закончи­лась, к Ретте подошёл какой-то мужчина (он был садовником) с тремя своими друзьями и попросил его продолжить дискус­сию в личном разговоре. С обезоруживающей искренностью

садовник сказал Ретте наедине: «Видите ли, мы хорошо знаем, что Бога нет, это понятно само по себе. Но если мир не был со­творён, то мы хотели бы знать, каким образом всё возникло. Наука должна (подчёркиваю, должна!) об этом знать, а вы объ­ясните нам, что она говорит на эту тему».

Адольф Ретте записал в своём дневнике: «Это требование сбило меня с толку. Что я должен ответить? Передо мной стоя­ли четверо мужчин, готовых слушать, с надеждой смотревших на меня, в ожидании, что я объясню им догматы научного ве­роисповедания. Меня смущал их внимательный взгляд. Меня охватили глубокие угрызения совести. Может, мне сказать им, что добропорядочные учёные не хотят рассматривать пробле­му начала мира? Или мне сказать им, что некоторые ограни­чиваются формулированием смутных гипотез, а шарлатаны материализма бросают в мир, будто снаряды, категорические, но не особо веские и не слишком убедительные утверждения? С другой же стороны, вопрос о возникновении мира образовы­вал тёмную дыру на горизонте моей гордыни. Я всегда избегал этого вопроса, когда он появлялся в моём сознании. Несколько минут я молчал, а потом сказал: “Наука не может объяснить, каким образом возник мир”».

Ретте заметил разочарование на лицах тех мужчин. Тогда он попробовал выйти из затруднительного положения с помо­щью туманных высказываний Ламарка и Дарвина, но расста­лись они друг другом сильно разочарованные. Адольф Ретте остался один, решив упорядочить свою материалистическую теорию. Это было его первое поражение на поле атеизма.

Шли месяцы. В жизни писателя минуты искреннего размыш­ления сменялись аморальным сожительством с женщиной, обольстившей его. Он пишет об этом так: «Я ходил на долгие прогулки по лесам около Фонтенбло и искал покоя, которого не мог найти. Даже если бы и 1улял очень долго, я всё равно должен был вернуться домой. А там меня ждала “женщина с чёрными глазами”, и я снова начинал печальную жизнь, пол- ную страсти и ссор. Когда я пробовал убежать, то позорил себя с ещё менее пристойными женщинами, чем моя подруга.

Но всё же этот день наконец настал! Я помню его, будто это было вчера. Это был один из первых дней июня 1905 года. На протяжении недели я жил в наивысшей степени беспорядочно. II то утро я, раздражённый и полный глубокого отвращения к себе, пошёл в лес. Я взял с собой “Божественную комедию” и читал, наверное, в десятый раз, первые песни “Чистилища”».

Читая насыщенные верой и просветлённые христианской надеждой стихи Данте Алигьери, Ретте вдруг почувствовал со­мнение: «Может, высмеиваемая мною католическая религия всё-таки права, утверждая, что грешник, кающийся и радостно принимающий покаяние за свои грехи, становится благодаря этому достойным неба? Если в этой поэзии Данте, кроме заме­чательной фантасмагории, есть что-то ещё, то я могу очистить­ся от своих отвратительных грехов и быть спасённым! Но на самом ли деле Бог существует?»

Как только в глубине души прозвучал этот вопрос, Ретте на­чал диалог с каким-то голосом, который он слышал в себе и который ему говорил: «Успокойся, бедный мечтатель! Ты же не позволишь опутать себя этими глупостями?! Всё это лишь литературный вымысел. Ты хорошо знаешь, что католицизм, по сути дела, — старая сказка, и ты будешь глупцом, если пере­станешь его высмеивать».

Писатель удивлён, но в душе отвечает: «Несомненно, не­сомненно! Но всё же минуту назад я пережил нечто необыч­ное...» Он поднял том «Божественной комедии», который вы­скользнул у него из рук, повторяя: «А если существует? А если Бог существует?»

Вернувшись домой, Ретте был так погружён в свои мысли, что удивил женщину, с которой тогда жил. После обеда писате­ля навестил друг, литератор, с которым Ретте часто встречался.!)тот человек признался ему в религиозных мучениях, которые он испытывал в своей душе с искушением (он это так назвал!) вернуться в Католическую Церковь. Адольф Ретте должен был

обрадоваться такому стечению обстоятельств, но вместо этого он извергнул из себя целую литанию богохульств, снабжая её серией идиотских аргументов в защиту атеизма и развратной жизни. В конце он процитировал одно из своих самых непри­стойных эротических сочинений.

Друзья прощаются. Оставшись один, Ретте начинает писать статью против Церкви для одного журнала, известного ярым антиклерикализмом. Наконец наступает вечер, и Ретте с бес­покойным сердцем ложится в постель. Он не может уснуть. Промучившись несколько часов, он встаёт, идёт босиком в ка­бинет, берёт отвратительную статью, которую написал, рвёт её и бросает в мусорное ведро. «Вдруг я почувствовал, как вели­кий покой и радость наполнили моё сердце. Я спокойно уснул. Агнец Божий, Ты смиловался надо мной и бодрствовал у моего изголовья!»

Наступил период долгого внутреннего поиска истины, по­пыток объяснить главные жизненные вопросы.

Однажды, когда Адольф Ретте по обыкновению прогуливал­ся по лесу Фонтенбло, в его душе рассеялись тучи и он смог уви­деть путь истины. Он это описывает так: «С тех пор, как люди начали задавать себе вопрос “зачем мы живём на этом свете?”, сотни религий и столько же философских течений пытались дать на него ответ. Однако эти ответы постоянно менялись, приспосабливаясь к окружающей среде, обстоятельствам, моде и, прежде всего, к капризам человеческого разума. Фи­лософские течения и учёные пытались объяснить вселенную, но не достигли устойчивых результатов: гипотезе, ещё вчера признававшейся истинной, сегодня приходит на смену другая, которую завтра вытеснит очередное предположение. Среди этой постоянной изменчивости только Католическая Церковь остаётся неизменной. Её догматы были приняты во время её основания, содержание же всех их происходит из Евангелия. Всё это невозможно объяснить по-человечески: у этой прочно­сти, этой сплочённости должна быть нечеловеческая причина, потому что человечество, предоставленное самому себе, может лишь подвергаться изменчивости. Поэтому в темноте сияет один светоч - Католическая Церковь! Если же Католическая Церковь утверждает, что она основана по Божьему открове­нию, то, исходя из этого, Бог существует».

Едва Ретте сказал эти слова, как почувствовал покой, осво­бождение, успокоение духа. В такую минуту он должен был по­бежать к какому-нибудь священнику и открыть ему душу, но он опасался, стыдился, боялся посмотреть правде в глаза... и отложил эту мысль. Гордыня - худший советчик человека.

В марте 1906 года он переехал из-под Фонтенбло в Париж, забрав с собой все свои проблемы.

Он снова начал посещать модные салоны столицы, всегда оказываясь в центре всеобщего внимания. Однако потом его сразу же охватывало глубокое недовольство, он чувствовал себя настолько пустым, настолько печальным, что единствен­ным выходом ему казалось самоубийство. Эта страшная мысль охватывала его много раз, толкая к краю пропасти отчаяния. Он был очень близок к совершению безумного поступка.

Также он позвал к себе в Париж «женщину с чёрными глаза­ми» (так он назвал её в своих записках). Они жили в постоян­ных ссорах, которые всегда заканчивались омерзительным развратом.

Ретте пишет об этом: «Сколько же я тогда провёл унылых часов, кружа по Парижу в муках и сомнениях! На меня всё на­водило тоску: картины в Лувре, куда я ходил время от времени, чтение газет, разговоры с друзьями и даже поэзия. Я начинал писать несколько строф, но не заканчивал их, рвал бумагу и задумывался: “Какой смысл всего этого?” Я ни о чём не мог ду­мать, только о Боге».

Однажды Ретте решил зайти в Собор Парижской Богоматери. Храм был почти пуст, лишь несколько женщин молились перед фигурой Девы Марии. Ретте воскликнул: «И я хотел бы сделать то же, что и они!» - но какая-то таинственная сила вытолкнула его наружу. Он сумел задержаться на пороге храма, повернуться и, склонившись в сторону алтаря, сказать: «Боже мой,

помилуй меня! Хоть я всего лишь ничтожный грешник, по­моги мне!» Эта молитва очень напоминает молитву мытаря, молящегося в храме. Она показывает большие душевные муки человека, стоящего на пути обращения.

В сентябре 1906 года Ретте уезжает из Парижа. Он селится в окрестностях Нарбонны. Там в его душе происходит ожесто­чённая борьба между грешником, который не хочет умирать, и верующим, который хочет в нём родиться. Однажды во время посещения небольшого санктуария в Корнебише возле Нар­бонны Ретте посмотрел на образ Божьей Матери и так стал Её просить: «Что-то заставило меня прийти к Тебе - и вот я здесь. Ты, которой я раньше никогда не призывал; Ты, к которой ве­рующие, находясь в беде, возносят взор, попроси своего Сына, чтобы Он подсказал мне, что я должен сделать».

Потом он сел на скалу, обхватил руками голову и повторил: «Что я должен сделать? Что я должен сделать?» И тогда в серд­це он услышал нежный голос: «Поищи священника. Освобо­дись от тяжести, которая тебя угнетает, и смело войди в Като­лическую Церковь».

В этом месте своего захватывающего дневника Ретте объясняет голоса, которые он часто упоминает в рассказе о своём обраще­нии. Он поясняет, что здесь идёт речь о внутренних голосах, ко­торые отражают борьбу, происходящую в душе, когда наступа­ет настоящее обращение. Это борьба между нечистым духом и Богом, Который стучится в дверь человеческой свободы, чтобы побудить её открыться освобождающей силе прощения Отца.

Объяснив это, Ретте описывает окончательный, решающий шаг к спасению. Однако совершению этого шага мешала не­чистая связь с «женщиной с чёрными глазами».

К этому времени она увидела, что с мужчиной, над которым она властвовала все эти годы с помощью соблазнительных уловок, происходит что-то странное. Она боролась, желая вер­нуть его, но в итоге убедилась, что уже потеряла свою былую соблазнительную силу, и первая решила окончательно с ним расстаться. Адольф Ретте рассказывает об этом с удивлением,

потому что знает, что это был дар Бога, действие благодати, что эти узы были разорваны свыше.

Он тут же вернулся в Париж и по совету Франциска Копие (известного поэта, писателя и ревностного католика) отпра­вился к набожному и образованному священнику, викарию Сен-Сюплис.

Прежде чем войти, он колеблется, к нему возвращается страх, его снова охватывает стыд, он хочет убежать... но стучит­ся в дверь и слышит доброжелательный голос, приглашающий ого войти. Его приветствует пожилой священник, глаза кото­рого сияют ярким блеском, а лицо озарено нежной улыбкой.

Ретте начинает разговор, прерываемый плачем, молчанием, всхлипыванием. Священник слушает его, подбадривает, говорит о празднике прощения, о радости Бога из-за возвращения за­блудшего сына, показывает новые горизонты света и надежды.

В какой-то момент священник говорит Адольфу Ретте, как будто уже всё было улажено: «А теперь сделаем красивое крест­ное знамение!» Ретте опускает голову и шепчет: «Отец, я ещё ни разу не перекрестился. Я не знаю, как это нужно делать!»

Священник учит его, многократно повторяя крестное знаме­ние, а потом... отправляет его домой, советуя Ретте хорошо вы­спаться: «Видно, что вы измучены после стольких бессонных ночей. Мы встретимся завтра в это же время».

Ретте возвращается домой, чувствуя, что его душа освобо­дилась от тяжести. Прежде чем уснуть, он восклицает: «Мать моего Бога, всего себя вверяю Тебе и отдаю в Твои руки свою душу. Покажи её своему Сыну». Он повторяет крестное знаме­ние и погружается в спокойный сон, которого у него давно не было. Когда приходит Бог - приходит покой.

С той минуты его жизнь стала гимном радости. После при­нятия первого Святого Причастия он воскликнул: «Почему в ЭТОТ торжественный час покоя и невинности время не может остановиться?

На следующий день после Святого Причастия я чувствовал себя как в светлом сне. Все мои мысли возносились к Богу, мне казалось, что каждая вещь выглядела празднично. Я смотрел на мир буквально новыми глазами».

Христос неустанно делает большие чудеса, когда сердце сми­ренно открывает Ему дверь свободы.

Ретте чувствовал, что самоубийство - единственный путь освободиться от ада, вторгнувшегося в его душу... пока не встретил Иисуса. Встретив Его, он увидел иной жизненный путь, ведущий к совершенно другим целям. Это путь веры, пре­ображающейся в песнь жизни и в бесконечную радость.

Жак Феш

«Через пять часов я увижу Иисуса...»

Жак Феш родился в 1930 году в Париже в семье богатого банки­ра. С детства Жак жил в достатке. Когда он был ещё ребёнком, его родители развелись. Его отец, Жорж, не особо им интере­совался, как и двумя его сёстрами. Мать в то же время выпол­няла любое желание своего сына. Жак болезненно переживал развод родителей. Из-за этого он стал очень впечатлительным, робким, сосредоточенным на себе, замкнутым. Он не умел улыбаться, в нём была уничтожена радость жизни. В одном из писем он признался: «Я давно знал, что плохо кончу. Я очень ясно предчувствовал, что в тот день, когда буду предоставлен самому себе, не смогу поступать порядочно. И я был беспокой­ным, выбитым из равновесия и глубоко несчастным».

Жак учился в престижной гимназии, в которой преподавали священники, но из-за плохой учёбы не сдал выпускных экза­менов. После ухода из школы он был призван в армию. Когда Жак вернулся с военной службы, отец устроил его на хорошо оплачиваемую должность в банке. У Жака было немного обя­занностей, но монотонная работа быстро ему наскучила, и он уволился. Свободно пользуясь родительскими деньгами, Жак не спешил искать новую работу. Большую часть времени он за­нимался греблей, конной ездой и вождением спортивных ав­томобилей.

В двадцать один год Жак заключил гражданский брак с Пье ретт, дочерью соседа, которая была беременна от Жака. Через месяц у них родилась дочь, Вероника. Родители Жака, крайние

антисемиты, не скрывали своего негодования: хоть Пьеретт и была католичкой, её отец был евреем, а Жак начал работать в его фирме. Поэтому Март предложила своему сыну миллион франков, если он уйдёт от жены. Жак, лишённый моральных принципов, ушёл от Пьеретт и взял деньги своей матери.

Бывшие супруги остались друзьями, но это не мешало Жаку встречаться с другими женщинами. От одной из них у него родил­ся сын, заботу о котором он переложил на плечи государства.

Жак быстро растранжирил миллион своей матери: на поло­вину этой суммы купил себе спортивный автомобиль, а осталь­ные деньги вместе с друзьями потратил на карты и вечеринки.

Жак любил красивые вещи, искусство, музыку, пение. Его увлекала литература, история, география, астрономия, бота­ника, а прежде всего минералогия. Жак отчаянно искал сча­стья, но никак не мог его найти. Вскоре он начал мечтать о том, чтобы уехать. Он мечтал о совершенно простой жизни, вдали от цивилизации, от угнетающих общественных правил. Жак захотел стать владельцем яхты и уехать на Галапагосские острова в Тихом океане.

Для реализации этого плана ему нужно было 2,2 миллиона франков. Когда родители отказались профинансирован, этот замысел, Жаку в голову пришла роковая идея: ограбить ме­няльную контору.

Вместе с одним приятелем 25 февраля 1954 года Жак при­шёл в контору Александра Зильберштейна, торговца валютой, с которым Жак заранее договорился обменять 2,2 миллиона франков на золото. Когда сын конторщика ушёл за золотом, спрятанным в сейфе, Феш достал револьвер и потребовал де­нег. Его приятель убежал.

Напрасно Зильберштейн пытался договориться с преступни­ком. Феш дважды ударил его рукояткой револьвера по голове, забрал 300 тысяч франков и скрылся. Однако Зильберштейн быстро пришёл в себя и вызвал полицию.

За преступником сразу же была организована погоня. Пытаясь запутать полицию, Жак проскользнул в одно здание. Через

минуту он вышел оттуда с невинным лицом, которое, всё же, никого не обмануло. Уловка не удалась. «Это он!» - крикнул кто-то из преследователей.

Вперёд вышел Жан Верне, тридцатипятилетний полицей­ский. Он достал револьвер и приказал преступнику поднять руки. Но тот выхватил оружие и трижды выстрелил. Верне, вдовец, воспитывающий четырёхлетнюю дочь, упал замертво с пулей в сердце. Взбешённая толпа кинулась за убийцей. Жак убегал, не переставая стрелять. Прежде чем его догнали и по­валили на землю, он ранил ещё одного человека.

Во время следствия Жак вёл себя дерзко и совершенно не раскаивался в содеянном. Он лишь надменно заявил, что жа­леет только о том, что не взял с собой автомат.

Дата добавления: 2015-08-27