Через годы, через расстоянья.

Загадка

Спросите любого руководителя ансамбля в Одессе, есть ли у него хобби, и он ответит: - Конечно!

Моё хобби - комплектовать оркестр! Такое хобби было и у Изи Сокола, о котором в Одессе семидесятых годов среди музыкантов бытовала такая шутка: кто-то переделал слова песни казахского акына Джамбула и теперь это звучало так:

"Первый сокол - Ленин,

Второй сокол - Сталин,

Третий - Сокол Изя!"

Изя руководил эстрадным оркестром Клуба связи и успевал скомплектовать ансамбль, с которым играл на танцах в парке им. Шевченко. Однажды в этом ансамбле появился новый барабанщик. С первых же минут в оркестре поняли - это асс!

Такой виртуозной игры им ещё не доводилось слышать. Изя был на седьмом небе! Всё шло прекрасно и начальство парка поручило Изе провести концертное выступление в "ракушке".

До выступления осталась неделя.

Ансамбль был загружен танцевальными вечерами и тут Изя понял - что-то неладно с барабанщиком! После первого перерыва любого вечера он уже не мог играть. Он сидел, сгорбившись на своём круглом стульчике с закрытыми глазами, раскачивался во все стороны и не отвечал на вопросы...

От Валеры, - так звали барабанщика, - попахивало вином... Нельзя сказать, что одесские музыканты были трезвенниками все до единого, но тут был другой случай. Валера приходил на работу совершенно трезвым, без малейшего намёка на винный запах, и отыгрывал первое

отделение выше всяких похвал! Его руки в рукавах белоснежной рубашки, закатанных до локтей, порхали над барабанами легко, как мотыльки! Танцующие останавливались и, по окончании танца, награждали музыканта аплодисментами! Но во втором отделении Валера уже был "готов"!... Изя Сокол решил принять меры: он тщательнейшим образом, на глазах у всех оркестрантов, проверил и осмотрел все барабаны и чехлы от них! Всё напрасно! Ничего не было! А до ответственного концерта осталось 3 дня... Эти три дня Валера ночевал у Изи дома.

Изя не спускал с него глаз до самого выхода на сцену... И вот - концерт! В последний раз за кулисами Изя проверил всех оркестрантов, все чехлы от всех инструментов и даже заглянул в контрабас, хотя и понимал, что там бутылку не спрячешь!..

Первое отделение прошло, как всегда, блестяще! Уйдя на перерыв, Изя и другие оркестранты буквально держали Валеру за руки, не отпуская его ни на шаг... Вся беда в том, что барабанщик сидит позади всего оркестра. Рядом с ним стоит только контрабасист, а Изя, играя на трубе, вынужден смотреть в "зал". Таким образом, во время игры Валера оставался без контроля... Короче говоря, после исполнения третьего номера второго отделения программы, барабанщик уже был "готов"! Контрабасист, Изя и гитарист, загородив Валеру от публики, привязали его к стульчику, чтобы он не упал, и кое - как закончили концерт! Изя постарел на пару лет, но не сдался! После концерта, красный от злости, он приказал раздеть Валеру! И тут всё прояснилось!

Под концертным пиджаком и рубашкой, на спине Валеры была закреплена ремешками... резиновая грелка с длиным шлангом, конец которого едва торчал из-под воротника рубашки!

Во время игры Валера то и дело прикладывался к шлангу, высасывая из грелки очередной "стаканчик"!... После немой сцены за кулисами "ракушки" разразился такой хохот, что публика, не успевшая уйти, стала возвращаться обратно, думая, что концерт еще не окончен!

Не смеялся только Изя. Он с горчью думал, что придётся опять заниматься своим "хобби" - комплектовать оркестр... Валера больше нигде не играл: его не брал ни один оркестр и он работал грузчиком в мебельном магазине на Торговой, возле Нового базара...

Октябрь 2002, Бруклин, Нью-Йорк

Настройщик

Одесса,1953 год. Мне 16 лет и, после окончания семилетки, семейный совет решил пристроить меня в какое-нибудь ремесло. Пристроили с большим трудом учеником настройщика в музыкальную мастерскую на Советской Армии, 30. Это угол Дерибасовской. Название мастерской было такое длиннющее, что натощак его мог выговорить только зав. производством Михаил Давыдович Рихтерман. А называлась мастерская "Межоблмузремпрокат" и работали в ней такие мастера, каких уже нет и никогда больше не будет! Дефицит инструментов был такой, что мастера-виртуозы собирали из трёх разбитых инструментов один и продавали их, причём существовала очередь!

В мастерской работал целый клан Вересковских и вообще, как в каждом ремесле, "дело" передавалось по наследству, от отца — сыну, от деда — внуку! Моим учителем был старший из Вересковских, Константин Игнатьевич. Ему тогда было лет 65, и учил он меня очень строго, но неохотно. Я понимаю,что ему проще было сделать что-то самому, чем объяснять ученику, как это сделать... Я учился у всех мастеров понемногу и дело это мне нравилось.

Прошел год. Я сдал в мастерской экзамен и стал считаться "мастером по ремонту и настройке клавишных инструментов". К самостоятельной работе меня не допускали, до того самого злосчастного дня, который я не забуду никогда в жизни. В этот день

ни одного свободного мастера в городе не было. Обслуживая 4 области, мастера разрывались на части, чтобы успеть "дать план" и собрать очередное пианино на продажу!..

В этот день меня вызвал в кабинет Михаил Давыдович Рихтерман и, тряся огромным животом, сказал:

— Пришёл твой время! Мне некого послать на этот заказ. Когда-то же надо начинать! Иди!

И я пошел! На Петра Великого, 11. Дверь мне открыла женщина средних лет, с интеллигентным лицом и мягкими, плавными движениями. В глазах у неё было неприкрытое удивление, смешанное с недоверием. Я вошёл в комнату и растерялся! Такого обилия картин, фарфора и хрусталя в серванте я ещё не видел... Чёрный кабинетный "Блютнер" стоял открытый, будто дожидался меня.

И я начал!.. Разборка и чистка заняли около 20 минут и всё шло, как надо. Инструмент был хорошим и чувствовалось, что за ним сидит

профессионал. Я приступил к настройке и закончил её через 40 минут.

Хозяйка села к роялю и полилось вступление к первому концерту Чайковского. Через минуту она прервала игру и сказала,что ре-диез в 4-ой октаве звучит надтреснуто и с диссонансом в септаккорде! Ноги у меня стали ватными!.. Проклиная всё на свете, я перестроил

инструмент наново, но после проверки проклятый диссонанс не исчез! Видя моё состояние, хозяйка сказала, что "пусть уже будет так..."

Я бежал в мастерскую, ничего не видя вокруг. Я ничего не понимал...

В мастерской уже сидели несколько старых мастеров и мой учитель, cтарик Вересковский. Они уже всё знали! Оказывается — заказчицей моей была... Добродеева! Преподаватель консерватории по классу ф-но!!! Она позвонила по телефону в мастерскую и теперь решался вопрос — что со мной делать?! Старик Вересковский выслушал мой рассказ и залепил мне такую затрещину,что я отлетел метра на два! Потом сказал:

— Иди обратно и пусть хозяйка уберёт из серванта все хрустальные бокалы. Какой-то из них звучит в унисон и даёт грязь! Пошёл вон!

Я бежал обратно, не разбирая дороги! Женщина открыла мне дверь и в испуге посторонилась, крича мне в спину:

— Вы что-то забыли?

Я сказал:

— Да! Я забыл старую заповедь настройщика — проверить перед настройкой всё, что может в квартире звучать! Стёкла в рамах картин, хрусталь и прочее! Пожалуйста, уберите бокалы из серванта!

Она покраснела, но, ни слова не говоря, выполнила мою просьбу. И снова звучало вступление к концерту Чайковского... Диссонанса не было!!!

Поблагодарив меня, она извинилась за причинённые мне хлопоты, а я... я летел домой, как на крыльях, время от времени щупая в кармане первую, "золотую десятку", заработаную мной.

Я стал настройщиком!

Фокус

Я встретился с ним на набережной Брайтон-бич. Поговорили о том, о сём и как-то незаметно затронули любимую тему Мони. Коренной одессит, знавший всех футбольных болельщиков на Соборке, прекрасный инженер-механик, Моня любил вспоминать необычные истории,

происшедшие с людьми, которых знал близко. Таких историй у него было множество. На этот раз он мне рассказал о необыкновенном токаре.Вот его рассказ.Я привожу его без изменений, только немного сократив.

—Ты помнишь весоремонтный завод в Одессе? - спросил Моня.

Я сказал: - Конечно!

—Так вот, там в цехе приборов работал токарем Петя, на которого завком написал 13(!) ходатайств на увольнение за злостные прогулы. И 13 раз директор завода, Виталий Абрамович Окунь, красным карандашом перечеркивал ходатайства и возвращал их в завком... Он не мог и не хотел увольнять Петю! А всё дело в том,что найти такого токаря, как Петя, директор не надеялся. Глядя в лицо председателя завкома, красное от гнева и возмущения, Виталий Абрамович говорил все 13 раз:

—Воспитывайте!.. А мне он план даёт!

—Так он же работает 3 дня в неделю! - срывался на крик предзавкома.

—Но план даёт? - спрашивал директор, и сам себе отвечал: —Даёт!..

Доведёный до красного каления, предзавкома вылетал из кабинета директора, на ходу разрывая очередное ходатайство на мелкие клочки...Чувствуя в рассказе Мони какой-то подвох, я спросил его:

—Что же такое уникальное было в Пете?

—Что было? - ответил вопросом Моня и начал загибать пальцы:

—Во-первых: детали в цехе приборов точили с точностью до микронов, а Петя на каждой детали делал только один контрольный замер!

Делать хотя бы 2 замера Петя считал постыдным для себя!

Если деталь после одного замера имела отклонения, Петя просто выбрасывал её в брак...

Во-вторых: чтоб ты понял, что Петя уникально чувствовал станок, я расскажу тебе о фокусе, который, кроме Пети, никто из токарей завода повторить не мог! Я проработал на этом заводе много лет и не помню случая, чтобы кто-то...

—Ша! - прервал я Моню, - уже говори, что за фокус?!

—Представь себе, - сказал Моня, - что ближе к обеду по пролёту между станками крадётся, всё время озираясь, мужик в телогрейке. Он подходит к Пете и просит:

—Петь, покажи! Петя спрашивает: —Принёс?

Мужик молча вынимает из-под телогрейки пол-литра и даёт её Пете. Тот открывает бутылку, круговыми движениями раскручивает содержимое до образования воронки, затем быстро опрокидывает всю бутылку себе в рот и в несколько глотков опустошает её! Здорово? —Так это не фокус, это только его начало!

Освободив патрон станка от детали, Петя вставляет в него бутылку горлышком внутрь патрона, зажимает и... режет бутылку почти пополам! Потом на каждой части бутылки нарезает наружную и внутреннюю резьбу, свинчивает части в целую бутылку и произносит только одно слово:

—Наливай! Появляется вторая бутылка и её содержимое переливается в свинченную бутылку!... Почти всё, поскольку бутылка всё-таки стала меньше... И свинченная из двух кусков бутылка...НЕ ТЕЧЁТ!!!..

К моменту окончания фокуса в цехе не работает ни один станок... Восхищёная толпа рабочих (не только токарей!) аплодирует Пете.Он по-шутовски раскланивается и уходит на обеденный перерыв...

—Моня! А ты часом не сочинил этот фокус специально для меня? — спросил я.

—Чтоб я так снова увидел Одессу, если много раз не видел это сам! — оскорбился Моня. —И если бы я захотел такое сочинить, так у меня бы фантазии не хватило!..

И скажу тебе по секрету, что сам Виталий Абрамович Окунь принёс свои 2 бутылки, когда узнал о Петином фокусе! Так как ты думаешь, мог он такого токаря уволить?!

—Конечно, нет! Говорил председателю завкома: —Воспитывайте!...

Март 2003, Бруклин, Нью-Йорк

Хохмачи

Было уже около часа дня, когда занятия на курсах английского языка закончились. Покидая гостеприимный, но холодный подвал синагоги на 4 -ом Брайтон – Бич, я вышел на улицу и чуть не наткнулся на него. Моня не спеша шёл к набережной. Мы обнялись и я, как всегда, пошел с ним. Усаживаясь на скамейку, я заметил, что Моня чем-то озабочен. Я не успел его ни о чём спросить. Он сам пожаловался мне, что не может вспомнить, как звали парня, который жил на Болгарской и постоянно приносил цветы на могилу Пети Розенкера – знаменитого на всю Одессу пианиста.

Вместе мы, конечно, вспомнили его. Никто так не любил квартет Розенкера, как Адик Валит. Моня с облегчением вздохнул и сказал: - Спасибо! Ты таки поднял мне настроение. Теперь ты мне скажешь, за что мы будем с тобой вспоминать.

— Моня, - сказал я, - давай поговорим за музыкантов. Не за тех, кого знает уже весь мир, а за тех, кто работал просто музыкантами в кабаках Одессы, в её парках, санаториях и на танцплощадках. О ком редко писала пресса. Ты ещё помнишь таких музыкантов, Моня?

— Ха! – сказал Моня, - Или! Я сейчас расскажу тебе за музыкантов и ты поймёшь, какие среди них были хохмачи! Хотя бы тот же Адик! Слушай сюда! Адик Валит был барабанщик. Он днём где-то работал, а по вечерам играл свадьбы. В будние дни он был свободен и его часто можно было увидеть в разных ресторанах города. Особенно он любил Юбилейный, переименованный зачем-то в Братиславу. Однажды, июньским вечером, Адик поднялся на второй этаж и подошёл к оркестру. С ним поздоровались и кларнетист Жора, хитро подмигнув коллегам по музыкальному бизнесу, сказал:

— Адик, есть спор, что ты не прокопаешь траншею поперёк Карла Маркса?

— На сколько мажем?- спросил Адик, ничуть не изменившись в лице.

— На ящик водки - сказал Жора, нервно потирая руки

— Идёт! - сказал Адик и спокойно пожал Жоре руку.

Адик вышел из ресторана и зашёл в кафе «Алые паруса», где у знакомой буфетчицы купил бутылку водки. Бутылку он вынес, завернув её в газету. Он вернулся обратно к ресторану, но не стал заходить в него, а зашёл в подворотню того двора, что рядом с рестораном. Никто никогда не узнает, что Адик наплёл дворнику, но на улицу он вышел, одетый в оранжевую безрукавку дворника, имея при себе кирку и лопату.

И закипела работа! Адик с остервенением долбил киркой асфальт, не обращая никакого внимания на гудящие машины, которые его объезжали. Когда он работал уже посредине мостовой, появился милиционер. Молодой парень, видимо, только недавно приехавший из села и ставший милиционером из-за квартиры, он провожал глазами каждый взмах киркой, а при ударе - цокал языком. Он ещё не успел ничего спросить, как Адик, повернув к нему красное, мокрое от пота лицо, проорал ему возмущённо:

— Шо ты стоишь, как телеграфный столб?! Или тебе не сказали приказ Горсовета, за лопнутые трубы?! Шо ты мине смотришь под руки! Иди лучше заворачивай c Карла Маркса машины, чтоб ехали в объезд! Я же не успею закончить работу! Щас приедет бригада и мине из-за тебя голову оторвут!

Мент, растеряно посмотрев на Адика, бросился бегом на Греческую, по пути заворачивая встречный транспорт… К огромным витражным окнам второго этажа Юбилейного прилипли носами музыканты, официанты, и редкие в этот душный вечер посетители. Все уже знали за спор и хохот в зале стоял ещё тот! Адик докопал траншею, устало положил на плечо кирку и лопату и вошёл во двор около ресторана. Он вышел минут через 20 умытый и причёсанный.

Когда он вошёл в зал ресторана, его встретил громовой радостный туш!.. Около месяца Адик не приходил потом в Юбилейный, боясь, что его может опознать молодой мент… Жора честно отдал ящик водки…

— Моня, ты помнишь что-то ещё?- спросил я, и Моня, пожав плечами, сказал:

— Если я буду рассказывать тебе всё, так я сильно сомневаюсь, что мы встанем с этой скамейки завтра к вечеру… Но ещё пару хохм я тебе расскажу. Ты что-нибудь слыхал за «Ленинградский заплыв»? Если нет – так опять слушай.

Небольшой эстрадный коллектив, работавший в одесской филармонии, завершил гастрольную поездку по городам Сибири и по дороге остановился в Ленинграде. Денег в бригаде не было совсем. Не потому, что плохо работали, а потому, что много пили…Деньги были только у барабанщика, который всю поездку питался одними пирожками и чаем: копил на новые барабаны. Примерно за неделю до приезда в Ленинград девушки – танцовщицы узнали у бригадира маршрут поездки. В Ленинграде бригаду устроили в общежитии на улице Желябова, недалеко от Эстрадного театра Райкина. Музыканты уныло слонялись по улице, остывающей после жаркого летнего дня. И вдруг – бригадир с контрабасистом вышли из общежития и деловой походкой куда-то направились. Как потом оказалось - поехали на главпочтамт. Кто-то позвонил оттуда и сказал, что контрабасисту пришла посылка! Как только они ушли — к барабанщику пришёл трубач и с порога заявил: — Спорим, что я в концертном костюме переплываю Мойку на… контрабасе! Обалдевший барабанщик поспорил на 25 рублей, что нет — не переплывёшь! Одетый в концертные брюки с лампасами, в смокинг с «бабочкой», трубач взвалил на плечи расчехлённый контрабас и подошёл к Мойке. Закованная в гранит, речка была не шире 10-ти метров, но вода в ней была грязной и покрытой радужными пятнами масла…Трубач перевалил контрабас через ограду, перелез через неё сам и…улёгшись животом на инструмент, быстро стал грести по – собачьи! Все, кто был в это время на Желябова, отнеслись к происходящему с философским спокойствием! Кое – кто из прохожих даже говорил: — Ну, конечно это съёмка! Наскоро вытерев контрабас, трубач переоделся в сухую одежду, а концертный костюм танцовщицы отнесли в химчистку. За 5 рублей! На остальные деньги купили водки и закуску. Ты же помнишь - водка тогда стоила 3-62… В самый разгар попойки вернулись бригадир с контрабасистом. Большой посылочный ящик тут же открыли и … танцовщицы с визгом и хохотом выскочили из-за стола и заперлись в своей комнате… Лицо контрабасиста стало бурячкового цвета: в посылочном ящике лежало… его собственное грязное бельё… К полуночи его напоили до совершенно бессмысленной улыбки и он спокойно проспал до утра, лёжа рядом со стоящим в углу контрабасом… Утром бригада выехала в Одессу.

Вытирая слёзы, выступившие от смеха, я спросил:

— Моня, почему ты не называешь ни одного имени? Или просто не знаешь?

— Как это — не знаю! Конечно знаю! Но эти люди ещё есть и кое—кто даже в Нью – Йорке! Кто-то в Германии, а кто-то — в Израиле. Это же не так давно было - каких-то 20 – 25 лет назад…Ладно, на сегодня тебе хватит. А в следующий раз я тебе расскажу об одном новогоднем вечере.

Мы поднялись со скамейки и неторопливо пошли к Брайтон – Бич, договариваясь о следующей встрече. Все встречи с Моней для меня праздник…

10 мая 2005 г., Бруклин, Нью-Йорк

Алик

Я барахтался в паутине интернета второй час. Совершенно запутался в сайтах и уже собирался выключить компьютер, как вдруг... Знакомое сочетание слов остановило меня и я замер, боясь,что всё исчезнет с экрана монитора.

Два слова — Арик Беренсон — никуда не пропали. Я снова и снова перечитывал лаконичную справку, чувствуя, что начинаю раздражаться. Для раздражения были причины. В справке всё было переврано. Его настоящее имя было Арнольд, хотя все в Одессе звали его Алик. И в его фамилии не было буквы «н». Он был БЕРИСОН. Теперь всё становилось на место.

Арнольд Александрович Берисон родился 30 июля 1938 года. В семье, кроме него, была сестра Лора и младший брат Женя. Семья жила на Пироговской, 5. Алик учися со мной в одной школе,но мы учились в разных классах. Сдружила нас песня. Мы были в третьем классе, когда стали победителями районного смотра самодеятельности и готовились к городскому смотру. Мы с Аликом пели дуэтом. Чешскую песенку «Пастушок»:

Дуй, пастух, в дудочку на заре

От росы травушка в серебре,-

Я ранним-рано – с зорькою встану,

Отвяжу тёлушку во дворе.....

Петь нас учили на совесть.Я и сегодня смог бы повторить довольно непростую партию второго голоса. А тогда мы с Аликом репетировали у него дома на Пироговской.Квартира была на втором этаже, с балконом, выходящим на Пироговскую. Под балконом была сберкасса.Место людное, поэтому, когда мы закончили петь нашего «Пастушка» вдруг раздались аплодисменты!...На городском смотре мы стали лауреатами!.. В семье Алика музыку любили все. Отец совсем неплохо играл на аккордеоне, сестра училась играть на фортепиано, брат – на скрипке. Забегая вперёд, скажу, что Женя стал очень неплохим профессиональным скрипачом Прошли годы. Судьба свела нас снова, когда Алик был В Одессе уже знаменит. Он закончил по классу баяна музыкальное училище и работал руководителем ансамбля сперва в ресторане на старом Морвокзале, потом в небольшом, но очень уютном ресторанчике «Якорь» на 16-ой станции Большого Фонтана. Мне рассказывал Алик Инякин – гитарист из ансамбля Берисона, что столик в «Якоре» резервировали за 2 недели! Там, подальше от центра города, собирались «деловары», решали свои проблемы, проводили свои разборки бригады воров. А заодно слушали песни «за жизнь», «за Одессу» в исполнении Алика Берисона. У Алика был баритональный тенор, поставленный самой природой. Он прекрасно пел итальянскую лирику, песни из кинофильмов, цыганские песни, ну и блатные песни тоже. Хотя сам признавался мне, что поёт их больше ради денег.

Алик один из первых среди музыкантов купил себе мотоцикл. Он никогда не отказывал подвезти кого-нибудь, но это происходило только дважды: первый и он же последний раз! Второго такого лихача Одесса не знала,- разве только Уточкин? Как бы то ни было – дважды с Аликом никто не ездил. Алик один из первых стал заниматься бодибилдингом. Тогда это называлось Культуризмом. Среднего роста, с телом, как у Аполлона, с довольно красивым лицом, Алик производил впечатление на женщин и, как говорят в Одессе – таки имел успех!.. А потом Алик женился. Но первый брак оказался неудачным, хотя сына Алик очень любил. Алик один из первых стал записывать свои песни на кассеты и они разлетались мгновенно! Потом на какое-то время я потерял Алика из виду и наши пути сошлись, когда в Одессе было создано ООМА. Одесское Объединение музыкальных ансамблей. Организационное собрание проходило на 10-ой станции Фонтана. На этом собрании меня избрали предместкома и Алик подошёл меня поздравить. Он водил уже не мотоцикл, а «Жигули» и снова женился. На Любе Питкис. Она была очень красива и Алик был с нею счастлив. До 26 октября 1974года.

Они ехали с Любой по загородной трассе. Погода была неважной: моросил мелкий нудный дождик и Люба задремала, свернувшись калачиком на заднем сидении. Как перед машиной оказался летящий навстречу самосвал, Алик не заметил, но инстинктивно затормозил.Его машина пошла юзом и удар самосвала пришёлся на левую заднюю дверь...Он не помнил, как вылез из машины, как вынимали из машины Любу, его Любочку, которой больше не было!... В смерти Любы Алик винил себя. Его вызвали в суд, который должен был состояться 11декабря 1974года в Николаеве. А 7декабря Алик пришёл в ОМА на Толстого, 6 и зашёл ко мне в местком. Он сказал:

— Сева, ты же понимаешь, я сейчас не могу работать, займи мне денег.

— Какой разговор, Алик, сказал я.

― Тысячу тебе хватит? Вот, возьми.

— Вот хорошо, спасибо тебе, ― сказал Алик, — в субботу поеду на толчок.

— Алик, какой толчок?! Зачем тебе толчок?!

— Ты понимаешь, Сева, я должен Любе купить шубу, ей там так холодно!

С этими словами Алик вышел из комнаты, а я ещё минут десять сидел окаменевший... Потом, бросив все дела, помчался к Алику домой. Просил, чтобы за ним последили, чтоб на суд не ехал машиной, чтоб не оставляли его одного, чтоб... Он взял машину у кого-то и поехал по той же дороге. Примерно в том же месте он покончил с собой,намеренно разогнав машину и Резко затормозив. Это было 11 декабря 1974 года Ему было всего36 лет... Он похоронен на Еврейском кладбище, на первой аллее направо. Рядом С Любой, которую очень любил, с которой, ― хоть недолго, ― был счастлив!..

17 ноября 2006 года, Бруклин, Нью-Йорк

Через годы, через расстоянья...

Уважаемый читатель! Статья "Через годы, через расстоянья..." написана, как приглашение одесских музыкантов к разговору о развитии музыкальной жизни в Одессе. В понятие "Музыкальная жизнь" органично входит и ресторанная музыка, и проведение свадеб, юбилеев и других мероприятий. И все такие праздники сопровождались песней. Весёлой или грустной, лирической или трагической, шуточной или блатной. В развитии песенного творчества были спады и подъёмы, но оно никогда не стояло на месте.

Примером тому может считаться грандиозный концерт русской песни, состоявшийся в Париже 2 декабря 2007 года. Вёл концерт Ален Делон. На этом концерте впервые (для Парижа и для Одессы!) были исполнены 2 песни на музыку Константина Швуима. Стихи Ильи Резника. Желающим поближе познакомиться с этой темой можно здесь

Множество одесских музыкантов и певцов волей судьбы рассеяны по всему миру, но от этого они не перестали быть одесситами! И любой из них может сегодня сказать:

— Ви хочете песен? — ИХ есть у мене!

Всеволод Верник

Лёгкий весенний дождик нисколько не мешал нам с Моней предаваться воспоминаниям, уютно устроившись на диване в квартирке, которую Моня называл «полбедрумной». Это была крошечная студия, перегороженная на две части. Одна из них была гостиной другая – спальней.

— Моня, кто такие клезмеры? - спросил я.

— А ты кого имеешь в виду: Гарика, Петю или Сеню? – сказал Моня. — Я таки-да знал всех троих, но они уже не были клезмерами, хотя и носили Такую фамилию... Все трое были очень неплохими музыкантами, но – клезмерами – нет!

Моня поднялся с дивана и подошёл к книжному шкафу. Не глядя вынул книгу в темно-вишнёвом переплёте, где золотом было напечатано три слова: «КТО ЕСТЬ КТО» а на самом верху – ОДЕССА. Не раскрывая книгу, Моня сказал:

— Эту книгу написал Александр Каменный (он же Штейман Александр Эуардович) Тут собраны имена самых знаменитых и выдающихся деятелей Одессы, не только Музыкантов! Но даже если мы уделим каждому музыканту по 3 строчки, на это уйдет Не меньше суток! Такой подход может кого-то обидеть, но я, как Козьма Прутков, «не могу объять необъятного»! Итак – о клезмерах!

Так вот - испокон веку в общинах Германии и соседних с ней стран клезмерами называли еврейских народных музыкантов, которые играли на свадьбах, бар-мицвах, праздничных гуляниях, балах, ярмарках, и каждому такому событию соответствовал особый, отточенный годами и поколениями репертуар. Но во всем своем блеске искрометное искусство клезмеров проявилось в городах и местечках Польши, Бессарабии, Галиции, Украины, то есть именно там, откуда тысячи евреев переселились когда-то в Одессу и принесли с собой обычаи, нравы, быт, говор, одежду и музыку. И хоть большинство клезмеров не знали нотной грамоты и были, как говорят музыканты, добротными "слухачами", они передавали потомкам не только веселое свое занятие, но мелодии, а некоторые их них, случалось, становились профессиональными музыкантами.

Легендарным клезмером, имя которого сохранила для нас история, был Йосл Друкер, скрипач. О его игре ходили легенды. За полтысячи вёрст послушать Друкера, по прозвищу Стемпеню, приезжали не только простые евреи, но и молодые раввины.Затаив дыхание, они старались запомнить мелодии Стемпеню и частенько потом вставляли их в свои молитвы.Матери, у которых были дочери на выданьи, молили Всевышнего, чтобы иметь возможность пригласить на свадьбу Стемпеню. Друкер был клезмером чуть-ли не в восьмом поколении. Его имя сохранилось до наших дней потому, что Стемпеню стал героем первого романа Шолом Алейхема. Роман так и назывался - Стемпеню.

Сыном местечкового клезмера и сам поначалу клезмером, был легендарный Пейсах Столярский, который, окончив в Одессе музыкальное училище, открыл детскую музыкальную школу, создал уникальную, не утратившую ценность и сегодня, методику развития таланта у одаренных детей и стал, в частности, первым учителем гениального скрипача Давида Ойстраха.

У местечковых клезмеров Подольской губернии учился игре на скрипке Сендер Певзнер, который обосновался потом в Одессе и играл здесь в пивном подвальчике "Гамбринус" на углу Преображенской и Дерибасовской улиц. Обладая несомненным, я бы сказал, специфичным музыкальным дарованием, он, что называется, на лету схватывал мелодию и в усладу публики играл английские, грузинские, еврейские, русские, украинские песни да танцы. И послушать его скрипку специально приходили биндюжники Молдаванки, рабочие Пересыпи, портовые грузчики и иностранные матросы.

Довольно скоро известность Сашки-скрипача, как называли его постоянные посетители "Гамбринуса", переросла в популярность, о чем, кстати, первым написал знаток одесского "дна", литератор, журналист "Одесских новостей" и приятель Владимира Жаботинского Лазарь Осипович Кармен. Александр Иванович Куприн, охочий до пива и колоритных личностей, не просто познакомился с Сашкой, но подружился с ним, полюбил и описал в прекрасном, экранизированном, инсценированном, на многие языки переведенном рассказе "Гамбринус". И вся эта, что устная, что письменная слава ни на копейку не была преувеличена, но Сашка относился к ней если уж не совсем равнодушно, то, во всяком случае, спокойно.

— А знаешь, Моня, я теперь вспоминаю, что однажды, во время обеденного перерыва в музыкальной мастерской, где я учился настройке пианино, мой учитель, Константин Игнатьевич Вересковский (последний по времени аккомпаниатор Певзнера) рассказал, что в конце дня, когда «Гамбринус» был закрыт, Сашка выпивал последний бокал пива и задумчиво говорил - А между нашими клезмерами с Кричева, так я едва был бы... пиль!

И это совсем не было рисовкой, или кокетством. Это была трезвая, профессиональная оценка высочайшего мастерства клезмерских «Капелл» и каждого клезмера в отдельности. Специфика клезмерской капеллы была такой, что в ней не было двух одинаковых инструментов, что давало не только свободу в аккомпанементе, но и в импровизации. Видимо, импровизационный стиль клезмерской игры и понравился жителям Нового Орлеана, когда волны погромов, войн и эмиграции в странах Европы «посодействовали» знакомству негритянских ансамблей с клезмерами!

— Правильно, - сказал Моня, теперь понятно, почему Утёсов говорил, что джаз зародился в Одессе! Ошибка кроется в том, что Утёсов слышал только музыкантов Одессы!.. В начале 20-го века клезмерство получило передышку. После того, как в 1904 году предприниматели Готлиб и Розенблит открыли в Одессе первые стационарные, в отличие от прежних передвижных, иллюзионы, сиречь кинотеатры, они начали "завоевывать" город и особенно быстро - Молдаванку. А в каждом таком иллюзионе тогда обязательно был тапер. Некоторым читателям, которые помоложе, наверное, нужно уже пояснить смысл этой, сегодня совершенно архаичной, профессии. В эпоху же немого кинематографа во время сеанса тапер, расположившись в зале и поглядывая на экран, играл, чаще всего на фортепиано, фрагменты различных музыкальных произведений, стараясь, чтобы они более или менее соответствовали каждому эпизоду фильма: веселому, грустному, трагичному, драматичному, торжественному... Многие понаторевшие в своем деле таперы так искусно соединяли эти фрагменты, что получалась живая фонограмма! А мелодии были клезмерскими! Тапёрами были очень многие одесские музыканты, которыми сегодня гордится Одесса. А теперь чуть конкретнее.

САКСОНСКИЙ Лазарь Яковлевич

Род. 1897 в Одессе.

Пианист. Один из первых выпускников Одесской консерватории. С 15 лет — пианист в театрах и кино Одессы. С 1945 - концертмейстер Одесской филармонии и радио. Автор множества музыкальных произведений, в том числе Рапсодии на украинские темы, Белорусской и Казахской рапсодий, романсов. Был очень мудрым и уважаемым в Одессе человеком. 70 лет прожил с супругой, которую называл верной и единственной подругой жизни. Однажды диктор Одесского телевидения Нелли Харченко в одном из первых своих выступлений в роли ведущей, торжественно представив певицу, добавила: "У рояля..." и тут же услышала из-за кулис голос Саксонского: "Стул". Харченко мгновенно сориентировалась: "Партию фортепиано исполняет Лазарь Саксонский.

ЛИСТОВ Константин Яковлевич

Род. 1900 в Одессе.

Композитор. Автор опер, оперетт, симфонических сочинений и около 800 песен, среди которых - "Тачанка" (ел. Рудермана), "Гренада" (ел. Светлова), "Жди меня" (ел. Симонова), "Севастопольский вальс" и "В землянке" (ел. Суркова). Награжден орденом Красного Знамени и медалями. Народный артист РСФСР.

ОЙСТРАХ Давид Федорович

Род. 1908 в Одессе.

Скрипач. С 5 лет обучался у П.Столярского, под руководством которого окончил Одесскую консерваторию. Лауреат международных конкурсов. Ему посвятили свои произведения композиторы Прокофьев, Мясковский, Хачатурян, Шостакович, Кабалевский и другие. С 1958 Ойстрах возглавлял жюри по скрипке на Международном конкурсе им. П.Чайковского. Лауреат Сталинской и Ленинской премий. Награжден двумя орденами Ленина. Народный артист СССР.

АЛЬТМАН Анна Михайловна

Род. 1935 в Одессе.

Пианистка. Окончила Одесское музыкальное училище. Одна из ведущих концертмейстеров филармонии, сотрудничала с театром "Комедиум» неизменный участник капустников в одесском Доме Актёров. Живёт и работает в Израиле с 1991года.

ГОЛОЩАПОВ Николай Яковлевич

Род. в 1941.

Джазовый музыкант, дирижер. Окончил Одесскую консерваторию 25 лет руководил Народным эстрадным оркестром одесских таксистов «Зелёный огонёк» Руководитель эстрадного отдела музучилища (второго в УССР). Руководитель бигбенда одесского училища и консерватории.. Лауреат двух республиканских и многих международных джазовых фестивалей (Ленинград, Регенсбург) Художественный руководитель всех одесских джазовых фестивалей.

КУЗНЕЦОВ Юрий Анатольевич

Род. В 1953 в Одессе.

Пианист. Окончил школу им. П. Столярского и Одесскую консерваторию. Одно время преподавал в ней. Лауреат восьми Всесоюзных конкурсов и джазовых фестивалей. После выступления Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве, в 1985 году, музыкальные критики страны назвали Кузнецова "Открытием года". Играл с крупнейшими мастерами современного джаза: В. Чекасиным, Т. Найссо, П. Хором, Б. Верде и другими. Считается одним из серьезных джазовых музыкантов.

ТЕРЕНТЬЕВ С. В. – одессит, пианист. Выдающийся джазовый музыкант. Один из немногих, кто строит свой репертуар от классической музыки к джазовой. Великолепный импровизатор. Работал в основном, в европейских странах. Редкие встречи с ним – всегда событие для одесситов, ценителей истинного искусства!

— А теперь, Моня, позволь сделать небольшое отступление по данной теме: Сергей Терентьев уже несколько лет, как вернулся в Одессу из Испании, где работал пианистом в Испанском Королевском оркестре. Что-то не сложилось у него в Испании и он работает аккомпаниатором в одном из ночных клубов Одессы.

Пару лет назад на сайте Всемирного клуба одесситов промелькнуло сообщение о том, что в адрес начальника Облуправления культуры Одессы, каковым на то время был... КУЗНЕЦОВ Юрий Анатольевич, поступило открытое письмо Ректора Одесского Университета, в котором говорилось, что Сергей Терентьев – национальное достояние одесситов. Поэтому есть просьба: хотя бы раз в месяц выделять Терентьеву зал Филармонии для сольного концерта! Было ли это воплощено в жизнь, или только осталось гласом вопиющего в пустыне - мне неизвестно...

А теперь несколько слов о человеке, знакомство с которым оставило неизгладимый след в моей жизни. Говорить о нём сухим языком короткой справки я не смогу...

РАДИОЛЛО М. В.

Род. 1940г. Одессит. Музыковед и исследователь классической 6-тиструнной гитары. Выступал с лекциями-концертами «Технические возможности европейской гитары». Имел тесную переписку практически со всеми ведущими гитаристами мира, в том числе с Андре Сеговия и Марией -Луизой Анидо. Закончил Одесский водный институт, работал Зав. кафедрой одесского строительного института. Доцент.

Мы познакомились с Мишей Радиолло в 1962 году на организационном собрании жилищного кооператива и стали дружить семьями. Жили в одном доме, только в разных парадных. Семья Миши состояла из жены – Нины и сына Юры. Высокий, худой блондин, с волосами до плеч, длинными руками и пальцами, живущими каждый своею жизнью, с длинными ухоженными ногтями. Глаза у него были серыми и очень внимательными. Был молчалив и не улыбчив. Нина была маленькая, худенькая и энергичная. Миша называл её «Малышечка».. Когда я впервые зашёл в квартиру Миши, я был просто потрясён!

В двухкомнатной квартире почти не было мебели. Около балконной двери стоял огромный раздвижной стол, заваленный чертежами, книгами и нотами. Никаких ковров! На голых стенах висели в неизвестном мне порядке шесть коллекционных гитар, да в дальнем углу сиротливо стояла... американская арфа. Как я потом узнал, стоила она $40.000. В спальне – кровать для Нины и Миши и кроватка Юрика. И это - всё!! Миша постоянно работал либо на кафедре, либо в библиотеке им. Горького, где занимался исследованием старинной музыки, написанной ещё крюковыми нотами. Нина работала арфисткой в одесском оперном театре. Была занята немного, зато «Дом» был на ней. Жилось им туговато в материальном отношении. Нина всегда ругала Мишу, что отдаёт рубль почтальону, за то, что тот приносит почту прямо в руки, а не опускает в почтовый ящик.

Я однажды стал свидетелем получения почты, которую Миша ждал. Он почему–то побледнел, положил большой пакет на край стола и специальным костяным ножом вскрыл его. Вынул ноты, поставил на пульт. Бережно, как ребёнка, погладил и взял Гитару… И – всё!!! Мир вокруг перестал существовать!.. Не только для него, но и для меня тоже. Это было какое–то колдовство, ничего подобного я не только не слышал, но и представить себе не мог!.. Я не помню, как в тот раз оказался дома. Видимо, пятился до тех пор, пока не оказался за дверью…

А потом случилось ЭТО. И, как говорят в Одессе, случилось очень сильно. Было самое начало зимы. В Одессе сыро и промозгло. Около 12–ти ночи, закончив работу в ресторане «Киев», я подъехал к своей остановке и пошёл по переулку домой. Вот тут меня и перехватил Миша. Оказывается, специально ждал. Говорил напряженно, коротко и отрывисто. Я понял следующее: В Москву прилетела испанская гитаристка Мария–Луиза Анидо. Миша должен лететь в Москву, чтобы показать свои работы, и, конечно поиграть ей! На билет у него есть, а на всё остальное - нет… И о чём тут было говорить? Всё, что у меня было с собой и дома я вынес и отдал Мише. Утром он улетел. С сумкой, набитой нотами и гитарой в чехле…

На следующий день концерт испанской гитаристки начался с часовым опозданием, хотя и закончился успешно. А утром следующего дня состоялся разговор в Министерстве Культуры СССР. Госпожа Анидо авторитетно заявила, что официально приглашает «Сеньора Радиолло» в одну из своих гитарных академий, в связи с безусловным Талантом и нетрадиционным подходом к решению многих технических вопросов.

На всё время обучения Мария–Луиза готова бесплатно содержать не только сеньора Радиолло, но и его семью! Она не знала, что более ощутимую пощёчину Минкульту нанести невозможно! Конечно Мише отказали и он никуда не уехал… В конце 80-ых он умер. От сердечной недостаточности… Но до сих пор я вспоминаю превосходные дуэты гитара–арфа. И любимую Мишину пьесу «Воспоминание об Альгамбре» композитора Франсиско Таррега.

Мы помолчали и Моня, вздохнув, сказал: - А теперь давай поговорим о певцах, внесших свою весомую долю в славу музыкальной Одессы. Будем по возможности кратки. Не забираясь далеко в историю, мы назовём тех, кого знали, и знаем сегодня. Итак:

МУЛЕРМАН Вадим Давидович

родился в 1939 г. в Одессе.

Петь начал в детстве, когда учился в школе. В 1965 начал работать в Дагестане, затем - в Туле. Был замечен Ю. Саульским и приглашен в Москву. Первое время ночевал на Курском вокзале. В 1966 стал лауреатом Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Был одним из первых советских певцов, кто стал расхаживать на сцене с микрофоном, что вызвало недовольство членов жюри, назвавших его манеру исполнения "хулиганской". В 1971, по приказу председателя Гостелерадио СССР Лапина, "размагнитили" ТВ-записи эстрадных артистов-евреев. В их число входил и В. Мулерман.

В ЦК КПСС был составлен специальный список запрещенных деятелей культуры, где в первой "пятерке" вместе с Ростроповичем и Вишневской оказался и Мулерман. После этого он мог гастролировать не ближе Воркуты и Сыктывкара. С началом перестройки Мулерману было присвоено звание Народного артиста РСФСР. В 1990 он эмигрировал в США и сделал это так же решительно, как в свое время увел у Кобзона жену - певицу Веронику Круглову.

ОБОДЗИНСКИЙ Валерий Владимирович

Род. 1942 в Одессе.

Никогда не учился пению. Был кочегаром на пароходе, а затем массовиком-затейником на теплоходе "Адмирал Нахимов". Петь начал в Томской филармонии, затем в оркестре О. Лундстрема. Ворвался на эстрадный Олимп так стремительно, что буквально в считанные месяцы оставил за спиной Кобзона, Хиля, Мулермана и Гуляева. Был суперпопулярен - первая пластинка вышла тиражом 13 млн. экземпляров и мгновенно стала раритетом. С 1987 Ободзинский не поет. Причин несколько: неприятие его творчества официальными властями из-за отсутствия в репертуаре песен о комсомоле и строителях коммунизма и традиционная болезнь русских актеров. На сегодняшний день, в результате "деятельности" Председателя Гостелерадио СССР Лапина, в фондах ЦТ не осталось ни одной записи артиста, кроме выступления на новогоднем "Голубом огоньке" 1967 года. "Я считаю, что у нас не было эстрады, а как бы второй сорт оперы...". Это слова Валерия Ободзинского.

БОЙКО Анатолий Иванович

Род. в 1945.

После окончания Одесской консерватории - солист Одесского оперного театра. Лауреат конкурса им. Глинки и Международного конкурса им. Чайковского. Всегда работает с полной отдачей: за один спектакль, когда Бойко поет Фауста или Годунова, он теряет в весе до 5 кг. Прекрасный мастер резьбы по дереву. Многое в доме - украшения, даже мебель - сделано его руками. Народный артист УССР.

— Моня, я познакомился с Толиком Бойко в Одесском Доме офицеров, где наш квартет аккомпанировал ему на танцевальных вечерах. Толика официально отпускали из Ансамбля песни и пляски Одесского военного округа, где он проходил срочную службу и он пел в военной форме. А сына Толика я вижу каждый день. Он живёт со мной в одном доме... в Бруклине!

ШИРИНА Людмила Сергеевна

Род. в 1948.

Окончила Одесскую консерваторию. Солистка Одесского оперного театра. В юности увлекалась спортом, играет на нескольких музыкальных инструментах. Председатель Одесского отделения СТД. Обладательница Гран-при Международного конкурса вокалистов в Тулузе (Франция), где газеты назвали Ширину "русской Марией Каллас". Народная артистка УССР.

БОЕВА Татьяна Ивановна

Род. 1951 в Одессе.

Джазовая певица. На профессиональной сцене с 17 лет. Участница нескольких джазовых фестивалей. Работала в знаменитом оркестре О. Лундстрема, пела в ресторанах. На протяжении почти 30 лет по праву считается лучшей джазовой певицей Одессы. По мнению специалистов и почитателей ее таланта, при ином повороте судьбы, Боева могла бы стать звездой мировой величины.

От себя добавлю: Таня Боева - близкая подруга и учитель Ларисы Долиной. В каждый приезд Долиной в Одессу они встречаются и проводят вместе несколько часов. В 2004 году Мэр Одессы Эдуард Гурвиц предоставил, наконец, Татьяне Боевой однокомнатную квартиру и Таня переехала из своей полуподвальной комнаты в нормальные условия...

НЕЩЕРЕТНЫЙ В. С.

С 1957 года – солист Одесского театра оперы и балета, доцент Одесской консерватории Заслуженный артист УССР. Увлекался живописью.

К этой лаконичной до предела справке могу добавить, что во время учёбы в консерватории студенты Нещеретный и Губрий, слегка загримированные, пели дуэтом украинские народные песни, русские романсы и песни... в трамваях 18 маршрута. Тяга к музыке и пению у Вячеслава Семёновича наследственная. Его отец – Семён Платонович - был солистом Украинской государственной капеллы «Думка». Будучи доцентом консерватории, Вячеслав Семёнович принял все меры, чтобы его родная сестра Татьяна, в консерваторию не поступила. Считал, что у неё нет голоса. Жизнь доказала, что старший брат ошибался. Татьяна закончила университет, но всю жизнь, до сегодня поёт самые сложные оперные партии, романсы и песни, являясь солисткой оперной студии Клуба медработников.

— Знаешь, Моня, мы с тобой забыли назвать ещё двух великих музыкантов, без которых невозможно представить себе развитие музыки в Одессе.

— Если ты имеешь в виду Эмиля Гилельса, то я его не забыл. Просто его жизнь неразрывно связана с фамилией другого человека. А вот разговор об этом человеке нужно начинать с рассказа Исаака Бабеля «Любка «казак».

Всё началось с прочтения работы знатока старой Одессы Александра Розенбойма О героине одного из рассказов Бабеля «Любка Казак», раскручивая прихотливый клубок судеб, разных людей, живших на Молдаванке в своё время, он убедительно доказал, что Берта Михайловна была одной из внучек Любки Казак. Вот что пишет об этом Александр Розенбойм:

«Берта Михайловна Рейнгбальд училась в одесской консерватории у таких прославленных педагогов как Бронислава Иеронимовна Дронсейко-Миронович и Есфирь Александровна Чернецкая-Гешелин, блестяще окончила ее, преподавала там и совместно со знаменитым Петром Соломоновичем Столярским, у которого родные когда-то безрезультатно пытались обучать скрипичной игре Бабеля, создавала легендарную музыкальную школу. К сожалению, не сложилась личная жизнь, но счастьем материнства судьба одарила её, и педагогическая работа, по её словам, «давала много глубоких светлых переживаний, содержательно и полноценно заполняла жизнь». А в размышлении над тем давнишним вопросом, почему Одесса так исключительно плодовита оказалась на всяческие таланты, Берта Михайловна писала, что «южный город, экспансивный народ с повышенной эмоциональностью создают почву, где вырастают способные к искусству люди». Потому и не было у нее недостатка в учениках, один талантливее другого, и, наверное, не было среди них такого, кто на всю свою творческую и человеческую жизнь не сохранил бы к ней сыновней ли, дочерней любви и самой трепетной благодарности. Такие чувства на пустом месте не возникают, а если и возникают, то ненадолго. «Все эти годы я стремилась и продолжаю стремиться к тому, чтобы каждому помочь развиться максимально для него, принести в жертву всё для этой цели», — со всей откровенностью написала она, будучи уже педагогом с более чем двадцатилетним стажем, и после такого признания скромно добавила: «Мне кажется, что до сих пор мне удавалось этого достигнуть». Ученики блестяще оправдали её надежды и труды, от ушедшего потом в песенное творчество сына врача с Малой Арнаутской улицы Оскара Фельцмана, до рыженького мальчишки Самуила Гилельса с бабушкиной Молдаванки, который, приняв сценическое имя Эмиль, заставлял потом взрываться громовыми аплодисментами самые что ни на есть престижные концертные залы мира. Но перед этим она намучилась с ним так, как не мучилась, пожалуй, ни с одним из своих учеников, только были это сладостные муки творчества и дань той величайшей, никем, ничем и никогда не поколебленной ответственности перед едва раскрывшимся, доверившимся ей талантом, которую она исповедовала всю свою жизнь, следуя классическому правилу медиков «не навреди».

По откровенным словам Берты Михайловны, художественное развитие пришедшего к ней в одиннадцатилетнем возрасте Гилельса «не шло дальше примитива» и она, считая себя обязанной всенепременно сохранить его творческую индивидуальность, «постепенно углубляла и утончала его ощущение музыки». Слышавшим «живую» игру Гилельса или хотя бы в записи, теперь уже трудно поверить в то, что по приходу его к Рейнгбальд, «пальцы у него были дряблыми, не было силы удара». И она до самого окончания Гилельсом консерватории занималась с ним, как она потом напишет, «каждым пальцем, вырабатывая крепость, разнообразие удара, легкость». Годам где-то к 14-15, когда он связался не с самой пристойной мальчишеской компанией и перестал заниматься, Рейнгбальд заставила его брать ежедневные уроки, ежедневно же и жестко контролировала выполнение им домашнего задания, следила буквально за каждым его шагом, подбрасывала хорошие книги и требовала пересказа прочитанного, подбирала надежных товарищей… И только такие, прямо сказать, исключительные, меры, как она справедливо считала, «спасли талант Эмиля». А после того, как в 1933 году, будучи студентом всего лишь 2 курса консерватории, Гилельс одержал блистательную победу на первом Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей в Москве, и посыпались любезные приглашения и соблазнительные договоры, Берта Михайловна, бросив всех и всё, ездила вместе с ним исключительно для того, чтобы не прерывать занятия, по возможности сократить количество выступлений и поскорее увезти его обратно в Одессу, к систематической работе.

…Известность окружала Берту Михайловну, слава создателя одесской фортепианной школы всегда была рядом, и сверху, вернее, «с верхов», то и дело сыпались знаки внимания, уважения и признания заслуг. Звание профессора одесской государственной консерватории. Врученный ей в самом Кремле и самим «всесоюзным старостой» Калининым орден Трудового Красного Знамени, а в то время статус орденоносца был еще редок, почетен и полезен. Мандат депутата одесского областного Совета депутатов трудящихся. Подаренный ни больше, ни меньше, как правительством великолепный рояль знаменитой берлинской фирмы «К. Бехштейн», какой и в старое время за бешеные деньги продавался в Одессе исключительно в Торговом доме Рауша на Полицейской улице. Всё это, безо всякого сомнения, было более чем заслужено и, чего уж греха таить, приятно, как приятно вовремя сказанное доброе слово в награду за то, на что жизнь без расчета и раздумий кладется. Но, да простится мне сие, если кому-то покажется кощунственным утверждение о том, что лучше бы не было всех этих публично и громогласно декларированных почестей, которые потом только заострили обиду, нанесенную ей не где-нибудь, а в родном городе, и не когда-нибудь, а в годы войны, когда вселенского горя и без того хватало.

Война — это не только страшная беда, но и чаще всего всеобщая неразбериха. И получилось так, что при всей организованности эвакуации, коей от других городов Одесса отличилась с начала войны и до последнего дня её обороны, ни консерваторию, ни музыкальную школу Столярского почему-то не удосужились вывезти. Берте Михайловне, правда, совместно со Столярским, удалось «достучаться» до высоких местных властей, но в ответ услышала она лишь обвинение чуть ли ни в паникерстве, дескать, о какой эвакуации идет речь, если Одессу мы не собираемся сдавать и не сдадим ни в коем разе. И пришлось потом каждому выбираться из Одессы кто куда мог и у кого как получилось. Петр Соломонович Столярский оказался в Свердловске, Анетта Петровна Бычач, ассистент Берты Михайловны, — в Чкалове, бывшем и нынешнем Оренбурге, а сама она — в Ташкенте.

В Ташкент же, после тяжелой контузии прибыл с фронта бывший курсант Томского артиллерийского училища Алик Рубинштейн, сын Берты Михайловны…Один из друзей Рейнгбальд, выдающийся московский педагог - виолончелист профессор С.М.Козолупов, забрал к себе на обучение ее сына и вырастил настоящего виолончелиста, много лет проработавшего в Москве (ныне, увы, покойного). Алик работал в джазе Эдди Рознера, потом эмигрировал в США и тесно сотрудничал с Голливудом.

Но, как по-одесски звучит народная мудрость, таки-да, нет пророка в своем отечестве, ни профессора нет, ни депутата, ни орденоносца, ни корифея-педагога. Дом, где располагалась ее довоенная квартира, теперь занимал «Смерш», как сокращенно именовали «контору» с категоричным и грозным названием «смерть шпионам». И пришлось потому внучке мадам Любки с Молдаванки, имевшей когда-то в «раньшее время» три дома на Мельничной, не считая дома на Балковской, ночевать в милостиво разрешенном ей консерваторском классе. И обивала она пороги различных учреждений и кабинетов начальственных лиц, добралась даже до хорошо знавшего её по счастливым прежним временам председателя горисполкома и поначалу поверила вроде бы восторженному приему: «Ах, Берта Михайловна! Ах, о чем вы говорите! Вне всякой очереди! Незамедлительно! Только… потерпите ещё парочку дней в консерватории, пока вам подберут квартиру». А ей, измученной, после тифа и дальней дороги через всю воюющую страну, хотя бы комнату какую, где можно голову преклонить, рояль поставить и прописку получить, без которой никак нельзя было тогда ни хлебные карточки получить, ни на работу оформиться, что в консерваторию, что в школу покойного Столярского, куда она Москвой назначена была художественным руководителем. Растянулась эта обещанная «парочка дней» в полуторамесячные хождения по мукам, за каковое время былая уверенность растворилась в надежду, надежда сменилась недоумением, недоумение превратилось в обиду, а обида обернулась отчаянием. И в таком, никому не дай Бог желаемом состоянии, она отправилась, было, к знакомым, поднялась на высокий четвертый этаж, но не к ним зашла, а бросилась вниз к концу всех мучений, и нашли её на площадке первого. Это было 19 октября 1944 года, за две недели до её сорок седьмого дня рождения, а ведь могла еще долго жить и красиво работать. Но не дано было, вернее, не дали, убили, как сказал, узнав о трагедии, Дмитрий Шостакович, потому что для этого совсем не обязателен ни нож и ни пуля, достаточно жестоко обидеть, изощренно наплевать в душу и загнать в самый дальний и тесный угол жизни.

— Моня, неужели так могло быть?!! А как же пресса, Гилельс, наконец? Неужели все вокруг молчали? Лицо Мони пошло красными пятнами. Он посмотрел на меня и ответил: - Ни одно из двух газетных изданий того времени не нашло пяти сантиметров газетной площади для некролога! Более того! В музыкальном энциклопедическом словаре, выпуска 1959 года фамилии Рейнгбальд - нет! А теперь о Гилельсе...

…Ученики Берты Михайловны вознамерились, было, поставить памятник на её могиле, но, как оно часто бывает, чем больше людей собираются что-либо сделать совместно, тем трудней им договориться. Кончилось тем, что приехал Эмиль Гилельс и поставил изящный беломраморный памятник с лаконичной, лишенной сусальных кладбищенских сантиментов, надписью: «Дорогому учителю и другу».

Но всё это было уже много позже. А тогда, в октябре 1944-го, на трагедию в Одессе соболезнующими телеграммами отозвались коллеги, друзья, знакомые — порядочные люди разных профессий и национальностей: актер Михаил Астангов, историк Милица Нечкина, пианисты Генрих Нейгауз и Яков Флиер, композиторы Арам Хачатурян и Дмитрий Шостакович, академик Филатов, профессор Елена Гнесина, которая еще недавно так уговаривала Б.М. Рейнгбальд остаться в Москве преподавать в основанном ею Московском музыкально-педагогическом институте. Но весть о самоубийстве возвратившейся из эвакуации и оказавшейся бездомной профессора консерватории Рейнгбальд мгновенно разлетелась по городу к великому недовольству власть предержащих.

Осенью 1974 года, когда исполнялось тридцать лет со дня трагической гибели Берты Рейнгбальд, в Одессу специально приехал Эмиль Гилельс. Он хотел дать концерт в память своего учителя и вполне справедливо считал, что это непременно должно значиться на афишах. Однако именно это и явилось главным камнем преткновения. Дошло до решительного телефонного разговора с секретарем обкома партии, который в ответ на требование Гилельса, не задумываясь, заявил, что это невозможно. Великий музыкант, еле сдерживая эмоции, спокойно и вместе с тем твердо отрезал: «В таком случае концерта вообще не будет». Мнивший себя всесильным, функционер смекнул, что дело может обернуться громким скандалом и крушением его личной карьеры. Ведь Гилельс давно уже не был тем робким мальчиком с Молдаванки, каким он пришел когда-то к Берте Михайловне, а всемирно известным музыкантом, народным артистом СССР, лауреатом самой престижной по тем временам Ленинской и вдобавок еще Государственной премии, профессором Московской консерватории. Последовали какие-то «согласующие» переговоры с Москвой, после чего, наконец, в афишах было дозволено напечатать, что концерт играется «в память профессора Б. М. Рейнгбальд». 3 ноября Гилельс вышел на сцену филармонии с черной траурной повязкой на рукаве и необычайно проникновенно сыграл самые любимые произведения покойной Берты Рейнгбальд. Историографы подчеркивают, что в прессе не появилось ни одной рецензии на тот концерт, но Гилельса это, скорее всего, уже не волновало: несмотря ни на что, он вышел победителем из той, поначалу совершенно тупиковой ситуации, а победителям не нужны ласки побежденных!

Спустя пятилетие, в 1979-м, музыкант отметил сольным концертом в Одесском оперном театре полувековой юбилей своего первого в жизни сольного концерта. Это было последнее выступление маэстро в родном городе...

ГИЛЕЛЬС Эмиль Григорьевич

Род. 1916 в Одессе.

Пианист. Когда 16-летний Гилельс, которого в Одессе дразнили "Милька Рыжий", выступил на I Всесоюзном конкурсе исполнителей, зал был ошеломлен. Все поняли, что восходит музыкальная звезда первой величины. В юности любил поиграть в карты в компании творческих работников и очень часто проигрывался. Однажды спросил у своего друга Гриши Колтунова (в будущем - известного кинодраматурга): "Гриша, что делать, чтобы не проигрывать?". "Миля, играй не в карты, а на скрипке", - посоветовал Колтунов. Гилельс окончил Одесскую консерваторию. Обладатель I премии на конкурсе пианистов им. Э. Исае (Брюссель). Лауреат Сталинской и Ленинской премий, Герой Социалистического Труда. Награжден пятью орденами. Однажды после концерта в Кремле к Гилельсу подошел Сталин и сказал: "Ты - мое рыжее золото". Народный артист СССР.

12 сентября 1985 года Гилельс дал в Хельсинки концерт, ставший последним в его жизни. Спустя месяц, 14 октября, он скоропостижно скончался в Москве, не дожив пяти дней до своего 69-летия.

…Он родился и ушел в вечность в октябре — месяце, когда «пышное природы увяданье» покоряет своей нерукотворной красотой. Создаваемая им красота была рукотворна, правда, творить ее мог лишь истинный гений. Таковым и был Эмиль Гилельс — один из виднейших пианистов ХХ века. Один из достойных учеников Берты Михайловны Рейнгбальд – Гениального педагога и человека. Внучки легендарной Любки Казак...

Дождик над Бруклином давно закончился и тёмный небесный бархат был проколот мириадами звёзд. Вечерняя прохлада сопровождала меня до самого дома. Мне не было холодно – меня согревали сердца тех, кто был предметом Вашего внимания в статье, которую Вы, надеюсь, дочитали до конца. Спасибо Вам за это.

© Всеволод Верник.

Апрель 2008,

Бруклин, Нью-Йорк.

Дата добавления: 2015-10-28