Продолжение следует!

Александр Черняев

Парк на “Праса Република”. Под пальмами высотою в девятиэтажный дом неожиденно стоят коньками поджарые, боевого вида коты и тут же, меж ними пасутся невиданные, желто – серые зверьки, не то барсучки, не то лемуры! Местные на такое соседство внимание уже не обращают, я же застыл на долго, разинув рот.

Удивительная природа, “Марсианская” Не ближневосточная, не европейская, и уж конечно не канадская. Коричневые лианы свисают на авобусную остановку, нежно-душными вечерами догнивают на тртуарах, как Верещагинские черепа, недопитые кокосы. Привлекла трава, ультразеленая даже на разделительной полосе “Авениды Бейра Мар” на “Прайа Фламенго”, среди ежедневного миллиона машин. Потрогал рукой: - очень сильная и необыкновенно гладкая, как пластмассовая. Иногда, шуршание шин и гудки прорезает, вдруг, резкий, сиреноподобный звук неизвестной птицы: Йййииисссуу! (Созвучный португальскому “Isso!” – Точно!). Стоит какой – нибудь интересной мысли прийти в распаренную тридцатиградусной жарой голову, в ту же секунду птичка кричит: - Ййиссуууу!, - мол: - правильно думаешь! Меж вилл Санта Терезы, на забирающейся в крутогоры Руа Алмиранте Алешандрино, волна набежавшего трамвая осыпет прохожего дождиком белых медовых цветов. Похоже на черемуху, но не черемуха: - лепестки большие, с пол ладошки! В окно моей гостиницы торчат ветки Мангейры – мангового дерева. Туда часто прилетает маленькая проворная птичка с большим клювиком, малиново-зеленая, Бейжа-Флор (поцелуй цветок). Эта пичужка – символ Бразилии, о ней сложены десятки песен и стихов, ее даже печатают на десятиреаловой банкноте. Приятно, что хотя-бы одной птички название знаешь. Ночью за окном с арбузным треском падают в сад кокосы. Манго еще висит. Жду.

Трудно поверить, но улетев за двенадцать тысяч километров, очутился как-бы в хорошо забытом сне коммунистического детства! По дороге из аэропорта Галеон, с бетонных оград виадука, змеящегося между фавел и инустриальных развалин, взирают на приезжего серпастые – молоткастые граффити, вкривь и вкось надписи на столбах типа: “Коммунизм победит!” Парни и девчата не стесняясь разгуливают по городу в алых майках с портретом Эрнесто Че Геварры, за две недели в Рио уже пару раз видел краснознаменные демонстрации, где Ленин пополам с самбой. – Кто знает? Если коммунизм и победит в какой-либо отдельно взятой стране, то этой страной вполне может быть Бразилия! Мое сердце запело когда, уступив дорогу мотоциклисту на узкой улице, в ответ услышал: “Спасибо, товарищ”! Здесь запросто могут не стесняясь подойти и “стрельнуть” даже не целую сигарету, а “бычок”, как в былые советские времена, а в ответ все то-же: “ Спасибо, амиго”, и, конечно, - широкая бразильская улыбка! Пару дней назад довелось выступать на открытой танцплощадке в историческом квартале Lapa, знаменитом в Рио своей многообразной культурной и музыкальной жизнью. Танцуют тысячи парней и девчонок ночь напролет – для басиста работа не из легких! В перерыве подходят дав парня: “Эй, амиго, басист, ты из России!? Серьезно? – Вот это, да! Счастливый человек. Родился при коммунизме! Расскажи нам о России!”

Если играешь музыку, остаться одному дольше чем на минуту невозможно. Подскакивают такие “птички”! И тут же начинают гладить чехол от баса, облизывать руки, и, если не успеешь уклониться вовремя, целуют взасос. Жаль что у “Комбинатора” не пятнадцать глаз и всего только один ч…н! Сорокалетняя на вид мулатка улыбается, глаза сияют, подходит и протягивает белоснежную майку - подарок (надо сказать что я по Рио специально лажу в драной майке чтобы не приставли и не “стреляли” Реалы), обнимает меня и говорит: “Байшиста (басист), я хочу тебе дарить любовь в эту ночь.” Я отвечаю: “Спасибо, Радость, я женатый”, - а сам думаю: “Какого пса я женатый?!” А у этой сороколетней тело как у восемнадцатилетней! – Дурак, отказался! Молодые девчонки вокруг кривляются, щебечут: - хватай любую, - жалко, что что надо сторожить драгоценный бас,-штуковину за полторы тысячи долларов в толпе добрых, но в общем-то голоштанных Кариок выпускать из рук нельзя ни на минуту. На сцене меняется солист. На этот раз – негр. Музыка реггей – музыка моего детства! Вставляю кабель, проверяю рукоятки, громкость – на полную! Иду играть. Четкие гитарные аккорды, острый, жесткий ритм. Слова песни Жильберто Жила о “mundo negro”, мире черных, о силе, самоопределении народа, о черной культуре, об освобождении от духовного рабства. Я ведь тоже – Черный, кличка у меня такая все детство была, мое это! Басовая линия у меня четкая, как океанская волна, поднимает, подхлестывает край танцующей толпы, передние уже ревут в экстазе! – Какая сила у баса! С помощью лишь немногих нот можно управлять эмоцией огромного количества людей! Неожиданно в круг врывается группа черных парней. Атлетического вида, гераклоподобные, бритые головы, агрессивне лица. Растолкав публику, устраивают бардак в центре. Это – парни из фавел, чернокожих бразильских “Секторов Газа”. Они опасны: - запросто могут стрельнуть из пистолета или “Коктейль Молотова” подбросить. Напуганный менеджер останавливает музыку и объясняет, что надо переждать, погасить разгоревшиеся страсти. – Да, действительно, Бразилия – это мир белых и мир черных, и, хотя расизма там меньше чем в любой другой стране, черные – бедные. “Todos os pobres sao pretos” (все бедные – черные): - слова из другой песни Жильберто Жила. Несколько мгновений идет борьба за микрофон. Черные хотят, чтобы черный певец продолжал. Менеджер ставит белого, но этот парень только шкурой белый, под шкурой – черная кровь. Это – Бразилия! Затягивают того е Жила, “Liberdade pra dentro da cabeca!” (свобода – внутрь головы)! Жила здесь любят и черные и белые. Недавно, новый президент “Лула” Сантуш назначил выдающегоса негритянского певца и композитора министром культуры. Вся страна поет песни министра культуры, - удивительно! Дестки девочек в передних рядах тут же начинают вертеть указательными пальчиками вокруг головок под ритм реггей, конфликт замят, черные и белые танцуют вместе. Изумительное зрелище! Такоо количества красавиц со свободой внутри головы (и внутри по-ниже), “Комбинатор” не видел нигде и никогда! Нижняя часть тела у бразильской женщины развита сильнее, как у более земной, пригодной к выполнению основной женской миссии, и к “деланью самбы”, которая тоже “делается” нижней частью тела. Любителям удушливых грудей семнадцатого размера Бразилию бы не рекомендовал, - грудь бразильской женщины по – детски мала и прекрасна, как черная роза, а какой аромат! На описание же только одной задницы мулатки – морены могут уйти долгие месяцы и сотни килограммов бумаги, а таких задниц на этой танцплощадке – тысяча!

На следующий день пошел туда же, но без баса. Все узнают: “Руссу, байшиста!” Я люблю танцевать. С детства получал по морде за самарских “морен” на танцах в “Загородном Парке”. Справа притерлась морена. Пара взглядов, и я, обхватывая ее за шею ору в ухо (потому что музыка тоже орет): “Beleza lindissima”! (красавица прекрасная)! Через минуту мы уже, рука в ручке, идем поупать пиво. Ее зовут Карла, разведенная, работает медсестрой, живет в общежитии на Praca Cruz Vermelho (Пл. Красного Креста). – Как все это, по – самарски, знакомо до боли! Думаю: “Вот и хорошо что медсестричка, а то я г…ны, как всегда, забыл”! (Медсестричка на танцах без г…нов – нереальность). Через пять минут мы уже почти… Тут же, в гуще танцующих, как, впрочем и многие пары вокруг. Вдаль унеслись бессонные ночи, горечь обид, ушедшая жена уменьшилась до размера точки на глобусе, обозначающей Атолл “Моророа” в Тихом Океане. Моя спутница самозабвенно танцует, я уже купил три пива. Пытаюсь поймать ее взгляд, который все время ускользает, ору ей в ухо: “Moca, olha nos meus olhos”! (девочка, смотри мне в глаза)! Она перестает танцевать и, с трудом поднимая взгляд, трагическим голосом говорит: “Preciso dinheiro” (мне нужны деньги). Обнимаю ее уже по братски и говорю: “Мне тоже, девочка, я – руский “байшиста”, бобов больше нету”! Она отвечает: “я пойду куплю пива”. И уже она потом покупала. Не было для меня ничего более трогательного в тот день. Гринго есть гринго, как ни черней кожа на Ипанеме, голубые глаза европейскую породу выдают. Для бразильских девчонок я – богатый иностранец за которого можно выти замуж и уехать в Европу, или просто хорошо провести время и походить по барам. Эта девчонка не смогла солгать, глаза простых людей не умеют лгать. Гораздо опаснее люди разбогатевшие и премудрые, с ними держи ухо востро!

На “Ипанему” попадаешь из центра на 572м автобусе сквозь чехарду бело-пенистых небоскребышей и небоскребчиков, детищ строительного бума 70х, продираясь пыльными вереницами улиц “Глории”, “Катече” и ”Жардим Ботанику”. Пока автобус торчит в двадцатиминутной пробке, нет ни ветерка, и задница, обливаясь потом, накрепко прилипает к кожаному сиденью. Интересные автобусы, светлые, вход сзади, через турникет. Улыбчатый кондуктор, “кобрадор”, собирает деньги. Долго ломал голову: - зачем внутри автобуса громоздкая конструкция, турникет? – Оказывается, чтобы считать пассажиров. Треть оборота железной рамы – один реал и тридцать сентаво (местных копеек). Рвусь взглядом за железобетонные восьмиэтажки – интегралы: “Где же океан”?! Автобус тормозит у супермаркета на углу “Vincente de Piraja”. Хватаю банку ледяной Гуараны, тяну за колечко, - сссььь! Ледяная Гуарана (бразильский лимонад) вышибает струи пота из всех пор тела. – “Боже, Милостивый, свершилось! Я на Ипанеме”! Через две улицы океан, он уже маячит за пальмами! Белые штаны – прочь! Вприпрыжку промахиваю пятидесятиметровую полосу раскаленного асфальта – Авениду Виэйра Соута, лента песка, не то Саратов, не то Красная Глинка, и волна, крылатая, косая, лазурный гребень пены накатывает мне в голову, переворачивает вверх тормашками и ударяет хребтиной о песок! “Влтавские” плавки сорваны. – “Елки моталки”! – себе думаю, прожевывая янтарные песчинки, недаром в знаменитой песне Жобима поется: - “Не спорь с волной!” Я и не спорил…. Потом лежу и дивлюсь на небо: “Чистота то какая! – Каких только конфигураций облаков самой причудливой формы и размера здесь не встретишь, как, впрочем, и скал”?! В углу правого глаза, за Леблоном, вырисовывается в мареве скала со срезанной верхушкой. Помню ее по туристическим фотокарточкам, которые уже замусолил и залил слезами за долгие серые годы приготовлений к поездке. – “Сбылась Мечта Идиота”! Сегодня плакать не буду, хотя очень хочется. – Вот она, моя земля любимая, обетованная, можно потрогать, прижаться телом, раствориться в ней со всеми своими “соплями” и европейскими “заморочками”! Возврата нет. Есть твоя жизнь до Бразилии, и после! – А это кто так сладко поет в правом ушке? – Это две кошечки – подружки растянулись неподалеку, о чем-то мило спорят, смеются, язык шуршаще-шелестящий, смешиваюшийся с шумом океанской пены, язык Королевства Грез! На нем сложены самые лучшие песни о любви на нем хочется мечтать и быть вечным влюбленным ребенком, мудрым на добро и зла не помнящим!

Бразильское население разделяется на две части: - одна обезъянится на турниках, другая, более интересная, торчит черными попками над песком. Тропическая нация – нация здорового тела. Не то чтобы каждый на улице выглядел как из сериала “Baywatch”, прилизанными педиками из фитнесс-салонов, просто, каждый парень в возрсте до 60ти как-будто из песни “Закаляйся как сталь!” На пляже ставится раскладной стульчик, Кариока приземляется на него горизонтально, таким образом, что попа на стульчике, а остальные части тела в воздухе. Руки скрещены на груди, глаза от солнца прищурены, и, пока я выкуриваю свою сигарету, он недвижим. Зато потом – как йог! На “Прайа ду Арпоадор”, малюсеньком “Пляже Гарпунщика”, что между Ипанемой и Копакабаной, все понатыкано турниками и разнообразными брусьями и скамеечками для качания брюшного пресса. Там целыми днями гнездятся любители мышечных удовольствий, причем, могут прийти туда с гитарами и в перерывах показывать друг другу аккорды новой песни Джавана. Музыканты из группы, приехавшие за мной на машине, вытаскиват меня, непроспавшегося, из отеля и везут, - куда бы вы думали? – На турник! Пришлось поневоле приобщаться потихоньку. Хочешь быть Бразилейро – должен быть “фит”, хотя и нелегко было сломать себя, до этого считавшего что из всех двороых спортивных искусств для нас важнейшим является домино. Со временем освоился в своей округе, нашел турнички поблизости, на детской плошадке, и самого теперь за уши не оттянешь! Для многих Кариок дорогие спорт-комплексы с умудренными фит-снарядами и установками для искусственного загара просто не по карману, также как и всяческие препараты с протеинами и витаминами, зато почти круглый год им светит самое сильное и ласковое солнышко в мире, и фантастический говяжий шашлык за 1 Реал 20 Сентаво все время продается на углу!

Всегда смеялся рассусоливаниям о еде. Богатые могут часами высмаковывать факты посещения одного предприятия общественного питания или другого, жеманно оставляя на столах рвотину объедков, увенчанную салфетками-промокашками, заляпанными кофейно-дессертной жижей. Бедные едят, если Бог пошлет, молча и быстро, и являются, как говорится, членами Общества Чистых Тарелок. В Бразилии подавляющее большинство как раз таких едоков. Их еда – простая и четкая, никаких диетических “соплей”. Королем Рио Де Жанейрской уличной еды выступает, как я уже сказал, отменный, и почти всегда сочнейший шашлык (Шухаску), который встречает тебя как друг, на каждом углу, запахом бесхиростным и сногсшибательным, как может пахнуть только мясо – основа человеческого питания. Шухаску варьируется в зависиости от видов мяса или птицы, и неизменно брызнет на белые штаны чистейшим огненным эликсиром. Перед тем как протянуть его вам, загорелый дядя, похожий на Жору из Одессы, по вашему хотению окунет его в “Молью” – помидорно-луковую водичку, или засыпет “Фарофой” – подобием сухарной муки. Второе и третье места на царственном гастро-небосклоне занимают Принц “Паштон” – эдакий чебуречек, хрустящий и пахучий, с сыром или мясным фаршем, и Барон “Гамбургон” – просто вкусный гамбургер, который подают в специальном полиэтиленовом пакетике, чтобы сок не капал, и, конечно, нельзя не упомянуть незабвенную Принессу “Сальсишу”, наисвежайшую, наинежнейшую запеченную колбасу в продолговатой булке, в которую вам в течение дсяти минут накладывают нескончаемые ингредиенты: - овощи, кукурузные зерна, пять видов горчичных майонезов, острый соус, и, наконец, венчают конструкцию парой маленьких яичек, какой птицы, я спросить стеснялся! Запивается все это свежевыдавленными соками Женипапы, Гуябы, Маракужи, Абакайши, Ларанжи, банального Банана, Манго, и еще десятка фруктов, европейцам менее знакомых. Если у человека есть пара долларов, - это радость, потому что можно обжираться почти целый день. О диете особо не думается: - свежий морской воздух и обезъяньи упражнения вышмбают начисто такие мысли. Скорее, другие мысли приходят в голову, когда видишь на асфальте лежащего бездомного мальчика ослабевшего от голода, у которого лишь малозаметное движение потухших глаз выдает признаки жизни, или когда ночью под пальмами тебя останавливает молодая полуобнаженная негритянка с кружащейся от голода головой, гладит по руке, и после отказа заниматься с ней сексом, проит хотя-бы купить ей один шухаску. – Господи Иисусе, Милостивый, Родной, накорми пожалуйста этих простых и чистых людей, они так тебя любят!

На “Largo da Carioca”- огромном открытом пространстве в шумном центре, где небоскребы, банки, и оффисы ведущих бразильских компаний, под боком у станции метро, вкруг, толпа. Гудит. Задние на ципочках, вытянув шеи, пытаются заглянуть в середину где что-то происходит. Засунул нос и я, на всякий случай придерживая карманы. Был шокирован: - там здоровенный детина “крутит-мутит” три пирожками засаленные карты, а женщина с острыми глазками в микрофон зазывает: - “Senhores e Senhoras, делайте ставки, время – деньги!” “Разводят” толпу и на площади у знаменитого вокзала “Central do Brasil”, известного по одноименному фильму, куде ежедневно прибывют десятки тысяч бедняков из внутренних районов страны в надежде найти работу. Зачастую мноие из них бывают тут же обобраны ворами всех мастей под безразлично-надменным прищуром обнаглевшей полиции, и пополняют армии бездомных бродяг на улицах, пляжах и площадях “Cidae Maravilhosa” (Изумительного Города). Здесь, на вокзале, пожалуй, более всего чувствуется какая это огромная страна, и какая бедная. Облупленные электрички ежеминутно выплевывают тысячи людей из “Зоны Оэсте” и “Нова Игуасу” – рабочих кварталлов Рио, растянувшихся на добрую сотню километров на запад от моря. Там нет разнеженных пляжей, сияющих отелей и шикарных ресторанов. Из окна электропоезда, жужжа петляющего меж облезлых холмов, за “колючкой” “полосы отчуждения” открываются пролетающие виды бетонных “джунглей”, где выбитые глазницы окон напичканные рваным тряпьем, и пыльные ряды бесконечных улиц с копошащимися в дерьме полуголыми черными телами детей. Иногда, если поезд, визжа на радиусе, не успевает уклониться от струи гнилостного ветра из сточных канав, вагон пронизывает нестерпимая, тошнотворная вонь смеси людских экскрементов и едких промышленных выбросов. Кариоки не унывают, затыкая носы начинают шутить. Привыкли уже! Лязгнув тормозами, поезд вздрагивает, натягивая облако пыли. Конечная….. Ржавый экскаватор нависает над зеленеющим провалом водохранилища, до горизонта – раздапистые опоры ЛЭП, разбитый бетон платформы обрывается в тернии. - Вот она, моя Бразилия! Все равно буду любить ее, родную, вместе со всем дерьмом, как любят и женщину, если по – настоящему!

Береговая линия Атлантики в районе Рио Де Жанейро испещрена десятками бухт и бухточек, гладь океана засеяна скалами и островками так, что действительно напоминает устье огромной реки, хотя никакой более или менее значительной реки здесь нет. Своим именем (Январская Река) Рио обязан ошибке португальского мореплавателя Кабрала, который, приплыв сюда в январе 1500 года, принял то, что сейчас называется “Бухта де Гуанабара”, за реку. Ошибка быстро вскрылась, но город переименовывать не стали. Вполне возможно, виною этому непобедимая тяга бразильцев к красоте, название-то красивое! Между уютненькой бухточкой “Ботафого” и модной “Копакабаной”, великанской подводнoй лодкой торчит в море полуостров “Урка” с “рубкой” знаменитой на весь мир “Сахарной Головы”. – Действительно: - чудо природы и туристическая достопримечательность! Меня же, как человека русского, разумеется, “Урка” привлекла в первую очередь своим ноториозным названием – (уж не отсюда ли бразильские матросы завезли словечко в Одессу в конце девятнадцатого века?) К встрече с “Уркой” готовился недели две, побаивался, напичканый леденящими душу рассказами туристов о свирепой Рио де Жанейрской преступности. Наконец, собрав мужество в кулак, намурлыкивая Высотского: “Ну вот, исчезла дрожь в руках…..” отпрвился. Несколько минут крался на полусогнутых - ничего особенного! Такой же район, как и все остальные в “Зоне Сул”. Аккуратненькие дома с зарешеченными окнами, пальмовые садики, мединститут, частокол яхтовых мачт. Прошел всю “Урку’ минут за пятнадцать, В конце – “Прайя Вермелья”, малюсенький желто-красный пляжик. Группа незадачливых рыбаков, устав от сетей, мирно тянет пиво с креветками, здесь же, на песке. Над головой, на высоте 200 метров сонно урчит канатная дорога. Странно сказать, но за два месяца в этом городе опасных урок я так и не встретил. Ходил по ночам, навьюченный по самые уши дорогостоящим музыкальным оборудованием, и – ничего! Зато, настоящим криминалом “шибало” с ночных телеэкранов в барах, когда показывали “успехи” американских войск в Ираке! Хотя, правды ради, нельзя не упомянуть несколько случаев местной преступности, произошедших за время моего двухмесячного пребывания. Тихая пятница. 22-00. Четырнадцатилетняя студенточка была смертельно ранена в перестрелке между полицией и бандой отчявшихся бедолаг наркоманов, которые безуспешно пытались ограбить билетную кассу станции метро “Cardeal Arcoverde” на Копакабане. Среди тихих бульваров Ларанжейрас - спального района, где проживает средний класс, была попалена утюгом бабушка в своей квартире на первом этаже. Те же наркоманы, вымогали деньги и фамильные драгоценности. У знакомых музыкантов украли… наркотики и флейту… Полиция штата Рио де Жанейро объявила преступности беспощадный бой. Почти каждую ночь десятки бронированных бело-голубых джипов “Полиции Милитар” врываются, под прикрытием тяжелого пулеметного огня, в одну из “фавел”, горных районов ультра-бедноты, гнилой коростой нависших над респетабельными кварталлами, и производят так называемые “зачистки”, результатом которых являются десятки убитых и раненых в месяц с обеих сторон, и несколько наркобаронов, отправленных за решетку. Первое время, когда нежной тропичской ночью в 3-15 просыпался от грохота ручных гранат и тяжелых пулеметов, доносящегося из окрестных оврагов, было не по себе! Потом привык, и, как настоящий Кариока, перестал обращать внимание. Воспаленные головы “котов” организованной преступности, загнанных в черный угол ежедневными полицейскими налетами, по примеру своих Палестинских “коллег”, выработали новую тактику, которую в нескольких словх можно определить так: Лучшая защита – это нападение! Поэтому теперь, в обмен на улучшение условий содержания братьев – уркаганов в тюрьмах штата, “Траффикантес” (торговцы наркотой) обещают перестать подбрасывать бомбы к дорогим отелям Копакабаны и жечь пригородные автобусы на “Linha Vermelha”. Правительство штата всерьез обеспокоено бардаком, так как страдает городская прибыль от туризма, и обратилось в федеральные органы за помощью, но пока существуют “фавелы”, напичканные миллионами нищих молодых парней, которым купить наркотики проще, чем еду, проблему не решить. Oднако, как я уже сказал, жертвами преступности становятся, в основном, богатые. Голому же Васе, все нипочем, и он “делает самбу”. Осмелюсь по этому поводу дать один совет возлюбленным друзьям моим собрающимся посетить Рио де Жанейро: - оставте свою спесь дома, и все будет в порядке! Стоит на минуту возомнить о себе, возгордиься о своем материальном достатке на фоне голодающего местного населения, и вам наверняка срежут бриллиантовый перстень вместе с пальцем, вырвут серьгу с мясом, прострелят печень, или просто ограбят. Не поможет “Policia Militar” если у человека в карме написано, что он – свин!

На эту тему, как и на другие жизненные темы, бразильцы любят пошутить, как народ веселый. На каждом втором автомобиле, припаркованном на тротуаре торчит стиккер: “Propriedede exclusiva de Jesus” (исключительная собственность Иисуса). Помогает не хуже противоугонного устройства! На другой половине машин, вместо “Не уверен – не обгоняй!” написано скромное: “У меня - медленная машина”. Шутят обо всем: над развороченной муниципальной канавой в “Фатиме” кто-то воздвиг табличку: “Здесь упала американская ракета “Томагавк””. На шумном мини рынке среди лоссин, синтетческих футбольных маек, плавок и жвачек продаются налепки с воистину, перлами народной мудрости: “Если твоя звезда не светит, не застилай другие звезды”, или “Красивая женщина – как арбуз. Невозможно лакомиться в одиночку”. Стены и заборы на полном серьезе исписаны, вместо похабщины, христианской мудростью: “Лишь Иисус изгоняет демонов из наших душ”, “Мир – внутри каждого, найди свой”, и многим подобным. Нельзя не упомянуть, что слово, которое чаще всего глядит на тебя со стен, бетонных мостов, фабричных труб и автобусных остановок, как и в России, из трех букв, но совсем не то, что вы думаете! На португальском это: “Paz”, Мир. И действительно: идешь по городу, смотришь в лица людей, слушаешь их речь и ощущаешь мир. Мир в том как люди двигаются, полулениво “свингуя” бедрами, в том, с какой торжественностью старый дедуля накладывает себе в тарелку “Batata frita”, мир в распластанной позе серой собаки, которая задремала в тени под микроавтобусом, и только язык – радиатор наружи. Такое чувство, что пинни ее – не разозлится, удивится только, но в том то и дело, что никто не пиннает! В Санта Терезе, где я живу, каждые пятнадцать минут – событие: из за угла, колоколя и сыпя искрами, выкатывается, жужжа и громыхая на колдобинах, местный трамвай – желтая конструкция без бортов образца 1898 года, обвешанная дурачащимися на полную Кариоками, похожая на каравеллу Колумба. Это здесь называется уменьшительно – ласкательно “Bondinho”. Когда то давно, открытие первой на латиноамериканском континенте электрической городской железной дороги было улучшением и символом прогресса. Сегодня эти разболтанные скрипучие “динозавры” служат символом ностальгии, обслуживают в основном жителей “Санта Терезы” и катают туристов. Правила проезда таковы: - если примостился на лавочку – плати 60 сентаво. Если денег нет, то можешь просто “зачалить” сбоку и болтаться около вагона минут двадцать, пока забираешся в петляющие улицы. Иногда вагон, ревя, набирает устрашающую скорость и нужно смотреть в оба, чтобы лодыжку не срезало зеркалом заднего вида какой нибудь неосторожно припаркованной машины. Если машина совсем уж бесстыдно припаркована, раскорячившись кормой на рельсах, никто не психует. Дюжие кондуктор с вагоновожатым просят пассажиров помочь, и невезучий автомобиль аккуратненько, враскачку, сдвигается в придорожную канаву. Бледнолицие американские туристы на скамеечках внутри вагона нервно теребят свои сумочки, зажатые с двух сторон неудержимой тропической энергией висящих по бокам Кариок. Бразильцы обезьянятся на поручнях, спрыгивают и запрыгивают на ходу, перелазят один через другого, при случае “делают самбу” на подножках. Если красивая проходит по улице, весь трамай начинает делать комментарии и отпускать шуточки типа “Гоштоза”! (желанная), “Ки бунда”! (Какая задница), - “Запрыгивай в вагон, мы тебя сейчас “поджарим””! Девчата не обижаются, наоборот, рады знакам внимания! На повороте у бара на “Esquina de Santa” (Санта Терезском “Углу”), где все друг другу как родные, пассажирки успевают перекрикнуться с подружками, пьющими пиво: - “Ои, Силвия, как твой новый е…рь, нашел уже работу?!” Веселье, крики, детский трезвон, помноженные на лязг и дребезг “Bondinho”, до сих пор в моих ушах напоминанием о том, что я был в земном раю!

На тревожные вопросы мамы (сын улетел на край света) ответил по телефону: Живу как у Христа за пазухой! И действительно: Redentor (Христос – Искупитель) в белом, с 700 метрового трамплина горы “Корковадо” гордо рулит крыльями города в прямом и переносном смысле, видимый отовсюду, как бы взлетающий в лазурную бесконечность тропичекого неба, постоянным напоминанием о вечном, о добре и зле нам, топчащим землю! В треоге и в беде, в зле и суете, или в радости и любви поднимаешь голову, где бы ты ни был, и видишь Его там. С ним спокойнее как-то. Он тебя держит, сшивает с небом, не дает по-свинячьи зарыться в тротуарную пыль, а ты Его держишь в сердце. Недели через три после приезда, в воскресенье, когда схлынул “мандраж” первых впечатлений, почувствовал что уже готов. Отправился к Нему пешком по восьмикилометровому серпантину горной дороги, пробитой в скалах ”Floresta da Tijuca”, чувствуя себя пилигримом, близким к цели. Вся моя жизнь в последние семь лет – дорога к Нему. Нащупывал ее в Иерусалиме, задевая своим “крестом” за тысячелетние стены и подворотни Старого Города, кормил сомов в Иордане, бродил в Палестинской пустыне, отколовшись от группы деловитых израильских туристов, и видел Его там, а потом уже не видел, и едва ли доживу до того дня, когда Он туда вернется, ведь Он приходит лишь туда, где его зовут, где Он в сердцах людей. А пока в высоких слоях Небесных, нам недоступных, зреют судьбы мира, рвущегося на всех парусах к Апокалипсису, Спаситель прилетел в чистое место на краю Южного Полушария отдохнуть от креста. Прилетел туда, где его любят, где Вера свежа как утренние лилии, и застыл. Седой, раскинув белоснежные руки, обнимая детей своих: “Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное!” (Матф. 18/3).

На “Корковадо”, гору “Горбун” можно лихо заехать на зубчатом фуникулере из “Cosme Velho”, но не хотелось в этот особенный день толкаться среди туристов, и я выбрал одиночество на пару часов и бетон узкой горной дороги, где с одной стороны влажные замшелые скалы, а с другой время от времени открываются разврстые пропасти, так что дух захватывает! Дорога прорублена в джунглях Национального Парка “Флорешта да Тижука” – самого большого лесного массива в мире в официальной городской черте. В сплетениях буйной растительности над головой бузят визгливые обезъяны, величиной не более обычной кошки, “подрезают” на ‘бреющем полете” великанские стрекозы, дотрагиваются тенью до лесистых утесов настоящие горные орлы. На пол-пути зашел в облако. Маленькое, отбилось от стаи, схоронилось отдышаться, зацепившись за скалу. Под плечом угрожающе трепетнула молния, но ухнула в скалы. “Поднажав” на предпоследнем серпантине, раcпихал локтями куски тумана и вышел, наконец, на Свет Божий. Из за спины вырвалась стайка желтых такси, увозящая к месту паломничества более состоятельных туристов. Наверху – конечная станция железной дороги, магазин сувениров, кафе и смотровая площадка. Туристические атрибуции довольно скромные, ненавязчивые, не мешают восприятию главного. Статуя спокойная, привыкла к всплескам людских эмоций, к вспышкам фотокамер, к поцелуйчикам “на фоне”. Вот, девчушка - школьница с мамой, по- Реденторовски раскинув руки, умостились в узком объективе камеры. Лица улыбчивые, но сосредоточенные: “Внимание! Сейчас вылетит птичка!” Очутившись там, отошел к краю смотровой площадки. Не знаю, плакать ли, смеяться? Упасть на колени постеснялся, лишь робко поцеловал край бетона. И бетон ожил, ожил внутри меня! Бетон, который накапливался, застывал годами в моем сердце, ожил и стал рушиться с грохотом в пропасти подсознания, и нет его уже! - Я – птица, по подобию небожителей, и можно не сдержвать крик радости! Крылья расправил и сделал победный круг до горизонта, над “Лагуной”, “Леблоном”, точками островов в океане. – “Excelcior, вперед и выше!” Антарктида из- под башмака блеснула гигантским ледовым зеркалом! - “Держите меня, руки – крылья, в первый раз все-таки!”.... Приземлившись, засел несколькими метрами ниже в кафе, унимая дрожь в ногах. За пивом подумалось о родных, друзьях. Жаль что радость бушующую не могу разделить тут же с ними. Один как перст. Один и Эверест! – Сколько нас прокуренными самарскими ночами упивалось мечтами хоть на карачках доползти до заветной цели?! Один я дополз, плацдарм захвачен. Теперь дело за “регулярной армией”. Моя же задача в том чтобы засвидетельствовать: “Eсть рассвет на краю земли, и можно раздвинуть горизонты! Слава Тебе, Господи Иисусе!”

По дороге домой – неожиданная встреча по теме! Хватанув пол-кило жареного мяса в кособокой хижине – шухаскерии, прилепившейся с боку дороги над фавелой (проголдался, бедняга), направился к дому. На углу в немецкой пивной (есть тут и такие) зацепил ухом родную русскую речь. Размеренная, взвешено каждое слово. Присел за соседний столик. Двое русских – количество уже уникальное здесь, на краю земли, судя пo разговору – священник и прихожанин. Удивил их до разинутых ртов, подсев со словами: “Бог Троицу любит!” Высоченный человек лет тридцати пяти, Отец Павел, настоятель местной церкви Св.Зинаиды, одной из трех в огромной Бразилии. Его собеседник Григорий – молодой прихожанин, бывший спортсмен из Омска, директор русской фирмы при посольстве на “Леблоне”. Русских здесь всего-то человек сто, многие живyт с времен мировой войны – так далеко буря забросила, кое-кому уже за семьдесят. Мы порядочно выпили водки, друг в друга влюбившись, и с Гришей повели великанского Батюшку Павла по косым спотыкающимся улицам “Санта Терезы” домой, в церковь. – Что за красавица эта церквушка! Скромная и элегантная, с луковичкой цвета самых ясных лазурных небес, плывет в облаках на повороте горной “Rua Monte Alegre”, во дворе – сосновый стол и лавки приготовлены к Пасхе, которая в этом году 27 го апреля. Обычно на Пасху собирается вся немногочисленная русская община. Отца Павла уложили отпочивать в его покой – две скромные светелки. Там у него висят аккуратно рясы, есть даже компьютер. Хорошее место, видно, что божий человек живет, а за выпику людей корить негоже: - кто сам ни разу не пил, пусть первй бросит камень. Отец Павел принял священнический сан будучи неженатым, и по церковному закону жениться ему уже нельзя. Одиноко ему, такому здоровому парню, но долю свою выносит достойно. Прихожане его любят и ценят, хотя он в Рио де Жанейро всго лишь год, в этом я убедился, когда потом приходил на службы.

Заходил я и в бразильские церкви. Есть там одна на улице “Риашуэло”, близко к центру. Расположена в бывшем cкладском помещении, без изысков. Стена, выходящая на улицу, открытa настежь, так что во время службы доносятся гудки машин и шум тяжелых городских автобусов. Зато демократичность стопроцентная: - заходи, любой путник, и молись! Несколько случайных, как и я, забрело, кто – отдохнуть от жары, кто – просто поспать. Женщина с продуктовыми сумками прикорнула на скамеечке, наверное, после тяжелой работы, огромный негр в усталой позе выпростал натруженную руку в проход, двое пацанов, лет пятнадцати, перешептываются на задней парте – вот и все прихожане, не считая священника и двух девочек-подростков, которые приготовились петь. Я тоже взял молитвенник-песенник, чтобы по нотам следить за поющими. Мелодии изыканные, удивительно нежные, пожалуй, самые светлые из тех что когда либо слышал. Если удастся попасть в рай, хотел бы там петь эти мелодии, да и здесь уже – рай, в этой полусонной городской церкви с редкими посетителями, мерно раскачивающимися в ритме музыки, которая непредсказуемыми поворотами мелодии уводит сердце в далекое начало, почти забытое, когда мама пела: “… в уголок подушки носиком уткнись…” – Нельзя, братцы, нагло терять детство, прикрывясь серьезностью распухшей от страхов “Кабесы”, головы где бесы!… Потом побрел по улице “Риашуэло”, совсем уже сентиментальный и очищенный, напевая Рио Де Жанейрскую популярную: -“…fui chorando que a minha mocidade e perdida” (плакал что моя юность потеряна). – Да, видно, пора уже самому обзаводиться стайкой смуглых ангелочков, таких как эти, на другой стороне улицы! Сидят с мамой под пальмой и уплетают за обе щеки на тройх один “паштон”.

Сейчас вдруг понял: могу написать о чем угодно: о пальмах, обезьянах, о спичечной коробочке, втиснутой в асфальт неосторожным каблучком “морены”, на точеных ножках семенящей к автобусной остановке, о банальной мухе, которая испытывает мое “львиное терпение”, роясь в надбровной капле тропического пота, о вещах серьезных и совсем пустых, но как-то не получается написать о музыке, о том главном, ради чего я, собственно, и приехал. Видио, музыка,искусство акустическое, не любит чтобы ее мусолили карандашегрызы из газет и журналов. Это все равно, как если бы вам вместо поджаренного бифштекса прочитали о нем рецензию на пять страниц. – Ужасно! Поэтому я лишь возьму за смелость написать о людях самбы, о тех благословленных райским даром изливать на нас Божью Красоту.

ANTONIO COSTA. Белый, сорокалетний, подтянутый, с большими глазами, голодными до всего нового, с чуткими “локаторами” ушей, устремляющийся с неожиданной молодой прытью как на звуки самбы, так и за каждой новой юбкой, “батерриста”, человек-барабаны! Его всегда найдешь на “Лапе”, в богемном квартале Рио, то “разбалтывающим” новую морену, то сующим нос в одну из кучек местных музыкантов, обсуждающих все на свете, от Колтрейна до баб. Несклько раз неудачно женатый и, столько же раз удачно разведенный, он и живет тут же, в одном из доходных домов на “руа Жоаким Силва”, пропахших мочей и славными аурами гигантов самбы прошлого и настоящего. В коморке, три на четыре, из мебели – только самое необходимое: полосатый матрас, куда каждое утро после работы падает изможденный, один или с “дежурной” мореной, и начищенная до жемчужного блеска барабанная установка “Pearl”, которой зарабатывает на нехитрые радости жизни и на алименты мнгочисленным потомкам, разбросанным по необъятным просторам Бразильской Федеративной Республики. Играет весь широкий спектр современной музыки, начиная с бибопа и “Лед Зеппелин”, кончая вальсами и шориньо, но чащe всего – самбу. Вместо приветствия – “Теко-леко-теко-ч-катекрь-катекоч!”, любимая поговорочка: “Fica tranquillo” (Оставайся спокойным). (Это когда ему почти на голову падает гитарный усилитель, на соплях привинченный к забору незадачливыми экспериментаторами в области акустики, или когда после пятичасовой непрерывной “молотиловки” “сводит” мениском сорокалетнее колено). – “Fica tranquillo” – и, как ни в чем ни бывало, переходит на “бочку” левой ногой (играет лучше прежнего). Не дай Бог, менеджер увидит, что колено “сдало”, можно потерять работу. Конкуренция среди барабанщиков угрожающая! Работа – тяжелая: в течении шести часов меняются солисты, гитаристы и саксофонисты, ударник же почти всегда один! Тони - не “звезда”, но глядя на то, как “сияет” он из за своих “тарелок”, этого не скажешь. Человек удивительно легкий, несмотря на в общем-то собачью жизнь. Для меня – пример. Мы сдружились после одной из наших шестичасовых “побед” – проскакать целую ночь с восьмикилограмовым басом – тоже не шутка! Собираемся вместе за несколько часов до работы, пьем ледяной “Schincariol”,местное пиво с куочками льда. За несолько дней Тони “прочирикал” и выписал мне почти все бразильские ритмы, от простых до самых сложных, “разжевал” то, что ни в каких нотах не напишешь. Я его кормлю байками о Канаде и России. Тони знает мир. Несколько лет назад он проехал с гастролями пол Европы, в Швейцарии безумно влюбился во француженку, но за лучших женщин планеты почитает своих, рио де жанейрских. Я с ним согласен, но все же спрашиваю: “Почему?” – Отвечает одним словом: “Coracao!” (сердце). Это правда, у местных большое сердце, и у Тони тоже! Не умещается оно в жесткие рамки современного потребительского сознания, тесно и душно ему без самбы, которая, транспарентно, не только музыкальный стиль, но и образ жизни! – Вернусь в Рио, первым делом пойду пить пиво с моим другом Антонио Костой!

JORGE SALOMAO. В нашем отеле на “руа Монте Алегре” жиет поэт. Настоящий, с орлиным “римским” носом и “эйнштейновской” проседью, как после взрыва гранаты. Живет годами по изо дня в день заведенному порядку, как живут одинокие люди: утром неизменное “Café da manha” (утренний кофе) и недалекое путешествие в газетныный киоск не “Largo dos Guimaraes” за свежими новостями, а после полудня он уже сидит в холле, провоцируя вахтершу Шейлу на откровенную беседу, или, увидев меня из окна, идущего с пивом, зазывает голосом римских глашатаев: “Alex, meu amigo, vai subir? Eu tou morrendo da sede!!! (Алекс, мой друг, вы зайдете? Я умираю от жажды!!!) Жорже живет, как и полагается поэтам, не в комнате, а в колодце из книжных полок, проламывающихся от тысячи книг. Время от времени, книги с грохотом валятся на голову от громкой декламации и расхаживания кругами по скрипучим половицам. Родина Жорже Саломона, так же как и Жорже Амаду – Салвадор да Баия, город Терезы Батисты и Генералов Песчаных Карьеров, город, дающий человеку, рожденному в нем, неповторимый колорит, сравнимый, пожалуй, лишь с колоритом одессита: широкие манеры, патетический, насквозь просоленный морем стиль общения, непобедимый искрометный юмор и привычка брать жизненные невзгоды ”за рога”. В далекие семидесятые Соломон написал песенные тексты для певца и композитора Гонзагиньи, что принесло обоим всебразильскую известность и какие то средства (надо сказать, что в Бразилии словесная и музыкальная культура тесно связаны, тому примером знаменитый поэт-песенник Винисиус де Мораис, соавтор легендврного Жобима по многим песням, и Шико Буарке да Олланда – любимый певец народа шестидесятых, который также является автором многих поэтических книг и прозы). Жорже Саломон ставит мне диски Гонзагиньи: “Cлушай, слушай, вот сейчас… будет фраза”! Останавливает проигрыватель и декламирует: “Entendeu? – Que grande!” (- Понял, - Вот это сила!) Поэзия прекрасна просто на слух, даже если моего португальского не хватает, чтобы полностью ее оценить. Очень много образного, о природе и о море, часты репризы, что вообще характерно для латиноамериканской поэзии. Фонетика повторящихся фраз погружает тебя то в соленый шум океанской пены, то в душераздирающие крики тропических джунглей, то, вводя в транс монотонностью, в глубины собственного подсознания. Я рассказал Жорже о Самаре, подарил книгу о городе, которую уже много лет вожу с собой. Поэт, прочитав кириллицей написанное название Самары, воскликнул: “Камапа, Камапа, Терра Инкогнита!” Смеялись оба. Вечером пришла негритянка Суламита, (оказывается, поэт не так уж и одинок, как на првый взгляд кажется). Суламита – умная женщина, “Соломона” достойная, с гордостью выносит выкрутасы и патетику своего друга. Пошли вместе на “разведку” в соседний “Centro Cultural” – районный дом культуры, которые в этой “отсталой” стране повсюду. Субботними вечерами туда собирается почти все население богемной “Санта Терезы”. В зависимости от программы там могут быть поэтические чтения, концерты молодых исполнителей или артисты оригинального жанра. Люди приходят семьями, с детьми и “шухаско”, атмосфера - домашняя, свободная и непринужденная. Жорже Саломона все знают, подходят молодые поэты. Разговорился с ребятями. Был убит наповал когда один из них начал читать Маяковского и… Бурлюка в португальском переводе! Перевод отличный, достойный оригинала, португальский удивительно “идет” русской поэзии начала двадцатого века, как и сама поэзия Маяковского – футуристическому облику Рио де Жанейро! – Вот это да! В России уже умерло, а здесь еще живет! Перевод оказался Бориса Шнейдермана, который в семидесятые уехал в Бразилию и, влюбившись, остался. Перед отъездом заглянул к поэту попрощаться. Он вытаскивает из старинного чемодана желтую ленточку на которой написано: “На память от Сеньора ду Бонфим” – святого покровителя всех негров Салвадора да Баия, города где негритянское население составляет 80 процентов. Суламита говорит: “Повяжи на руку, ты ведь уже часть нас, Russo Preto (Русский Черный)!” Сейас сижу, пишу здесь, за двенадцать тысяч километров, а ленточка напоминанием о том что “Гадкий Утенок” нашел таки свою стаю лебедей!

FABIANA. Она вошла в мою жизнь из столба желтого фонарного света на углу “Rua Joaquim Silva”, тронула за руку. Я ее ждал долгие годы. Растрачивал сердце на других, тоже любимых, но не тех. С ними подчас было одиноко до степени, что даже букашке, откуда ни возмись прыгнувшей на простыню, говорил: “Здравствуй, спасибо, что прилетела навестить мое одиночество….” Аккуратная, в застиранной белой блузочке, глаза светятся, короткие черные завитки волос. Морена – Папагояба с кожей цвета смеси папайи и гуавы, на шлюху не похожа: не бывает у шлюх таких чистых глаз! – “Onde voce mora, criancinha? (- Где ты живешь, ребенок?)” – Улыбается: “Eu moro no Brasil (- Я живу в Бразилии)”. С этого момента все, что она мне сказала, я запомню на всю жизнь. Мы поели. Идти ей некуда, во всей огромной Бразилии человека никто не ждет. Меня тоже. Решил рискнуть репутацией и привести к себе в отель, не смог оставить ее в этой блузочке замерзать под дождем, закрыл от ветра майкой. Прижалась ко мне, как воробышек, сердце бьется сильно. Чувствую, что такого хорошего человека еще в своих руках не держал. Ей двадцать три года, папу не помнит, старая мама живет с сестрой на пляже “Barra da Tijuca”. Ночью жгут костры и ловят мелкой сеткой рыбу и “camarrao”- креветки, днем продают туристам. Этой холодной ночью я ей и папа, и мама, и брат. Может быть и муж. “Barra da Tijuca” далеко, за тридцать километров, ночью туда не добраться, да и опасно одной – могут обидеть. С нищими черными девчонками, как она, здесь не церемонятся. Мокрые, притащились в мой отель, на ципочках прокрались под ревнивым прицелом глаз ответственной вахтерши Шейлы, которая сама – Папагояба и, в общем-то, моя хорошая подруга. –“Не дуйся, Шейла, так вышло, послал мне Бог эту радость, не бросать же!” Забрались в кровать. Любили друг друга до потери пульса, как водится, с моренами. Если любить – то до конца, ненавидеть – тоже! Осталась со мной на много дней. Ночами металась во сне, как будто защищалась от кого-то. Успокаивал, гладил: “Tranquillo, девочка!” Понял тогда о ее жизни больше, чем она могла рассказать: - понял как это ужасно – спать на улице, в мире, полном насилия, в грязи и нищете, и как трудно при этом оставаться чистым, с глазами, светящимися верой. – Чего стоят после этого наши интеллигентские метания от Бога к демонам перед лицом такой силищи?! Фабиана говорит: “Sou pessoa vitoriosa” (Я -“головушка победная”), когда меня вышвыривают на холодную улицу из отеля, как собаку, и нечего жрать, – стискиваю зубы, улыбаюсь, и стараюсь никому не желать плохого”. На работу ее не берут – неграмотная. У нее мечта: - Быть матерью, любить и ждать своего мужа, который еи даст “Respeito”- уважение. “Respeito” – главная тема для черных во всем мире. Это – cамое важное из того, чего они не имеют, и за что нам, белым, должно быть стыдно. Зато имеют огромную силу духа, веру и острый интеллект, который позволяет им не молоть чепуху, а говорить по делу, взвешивая каждое слово. Еще Фабиана говорит: “Ты худой, Russo, тебе нужно есть мясо, мой муж должен быть сильным!” Мы пошли на “Esquina de Santa” и “порвали” гору “шухаско”. Дома она включила католическую радиостанцию и мы лежали и слушали долгие сонные молитвы, потом заплакала: “Ты тоже уедешь, Russo, не уезжай, прошу тебя!” Плакала целый день. Любил ее опять, но не помогло, ехать надо. В Европе ждет работа, в России мать с отцом и брат. Рассказал ей о семье, показал фотографии. Поцеловала всех, даже кошку Катю (вожу ее фотографию с собой уже много лет – часть семьи). Я знаю, что вернусь в Бразилию, записал полное имя девочки: Fabiana Patricia de Souza Ferreira, прошу дать мне какой-нибудь адрес, хотя бы дальних родственников, но – обычная история, как в сериале, - родственники потерялись на просторах огромной страны с двухсотмиллионным населением. Фабиана говорит: “Если любишь меня, то найдешь!” Я люблю. На прощание улыбнулась, станцевала самбу – уже не плачет, нежно погрозила мне пальчиком - “Nao me trai, Russo” (Не предавай меня), колыхнула юбочкой в полуобороте бедра и пошла по Авениде “Beira-Mar” в сторону “Castelo”. – “Nao vou te trair (не предам тебя), Фабиана, любовь не предают, если по – настоящему!” Остался один под пальмами на расплавленном асфальте тротуара, провожая ее взглядом, пока не скрылась за автобусной остановкой… - “Вот оно, твое счастье, уходит, ускользает, беги за ней, рвись, хватай, стискивай ее, родную, до боли в ногтях, вгрызайся в нее поцелуем единственным, как судьба!....” - “Fique tranquillo, moco! (Оставайся спокойным, парень!)”. Повернулся, идиот, и потопал на пляж. Знаю только: - Я в этот город вернусь и найду ее, чего-бы мне это ни стоило, Бог в помощь!

Здесь-то и начинается Самба: “Я, Мартино с “Vila Isabel” сейчас спою вам мою любимую пеенку: “O homem que e homem nao chora quando mulher va embora!” (настоящий мужик не плачет когда женщина ушла!); “No dia em que eu apareci no mundo juntou uma porcao de vagabundo da orgia” (в день, когда я появилась на свет, в меня вселилясь порция бродячей шлюхи); “Tristeza, por favor va embora!” (Тоска, пожалуйста, уходи!)… Для непосвященных, самба – бальный танец, известный по “застойным” телепрограммам, для Кариок же это - огромный пласт народной культуры, где музыка, поэзия и сама жизнь сливаются воедино, более того самба – это способ выживания в условиях беспощадного капитлизма! Невозможно представить Рио де Жанейро без самбы, так же как и наоборот! Музыкально, основа самбы это слабый, заглушенный удар басового барабана на первую долю и сильный, проламывающий внутренности, на вторую, в сочитании со “свинговым” паттерном “пандейро” - бубна с колокольчиками, и острым, “рваным” ритмом “кавакиньо” – маленькой четырехструнной гитарки. С точки зрения поэзии это могут быть романтическо-сентиментальные, иногда философские перлы, достойные издания отдельной книгой, или частушистые, искрящиеся народным юмором стишки, которые создатются тут же, по ходу, на глазах и при участии публики. Пиво разлито,“шухаско” розданы, население “Bairro” (квартала) сгрудилось вокруг столов с закусками прямо на улице! В центре – мотор праздника, “Banda”, четверо навсегда загоревших, матросского вида Кариок. Самба – тугая как плюющий брызг океанской пены, как “булочки” морены в танце, рваная до такой степени, что заводит твое тело лететь то в одну сторону, то в другую, следя за инерцией мяса, прилетающего в конечную точку чуть позже костей, и остановиться – невозможно! Местные не останавливаются ни на секунду. Это настоящее искусство – делать самбу на-полную и не расплескать пиво в стаканчике! Результат самбы самый удивительный: в организме происходит химическая реакция следствием которой является ощущение безумного счастья, и не только у тебя, но и у всех вокруг, так что хочется раскинуть руки и обнимать людей, забыв о том, что полчаса назад тебе думалось повеситься на ближней мангейре! Если белый человек говорит – говорит его интеллект, черный же человек говорит телом. Самба – удивительно красивый язык тела, поэтому, когда рассудок бессилен найти выход из трудного положения, включается тело и дает ответ. Полчаса самбы сменяются “Шориньо” – нежными “плакательными” песнями с причудливо-изысканной мелодией. Как правило, это песни о светлой и чистой любви, о страданиях покинутых, одиноких людей, но одно не укладывается в рамки европейского понимания: большинство этих грустнейших песен написано в мажорных тональностях, как если бы настоящей человечской трагедии не было места под знойными бразильскими небесами, либо в этом проявляется непобедимая сила народа, его оптимизм и несгибаемая воля к жизни. На одной из улиц “Vila Isabel” есть необычный памятник: - худой и длинный, вопросительным знаком выгнувшийся чернокожий в огромной широкополой шляпе разбрызгивает звуки из такого же, как и он сам, изогнутого саксофонища. Это – памятник Пишингинье, выдающемуся бразильскому композитору и саксофонисту. Современник Луиса Армстронга, он в тридцатые годы создал один из первых негритянских профессиональных инструментальных ансамблей, “Oito Batutas”, инструментально оформил и развил стиль “шориньо”, написав десятки замечательных мелодий, которые вошли потом в классику “MPB”- бразильской популярной музыки. Джексон ду “Пандейро”, Нелсон ду “Кавакиньо”, Паулиньо да “Виола”, Ноэль “Роза” де Оливейра – вот имена гениальных и самых любимых в народе композиторов самбы. Смотришь на фотографии этих людей и сам поневоле начинаешь улыбаться – настолько их лица светятся счастьем! Черные и белые, эти люди были преданы музыке настолько, что в своих сценических именах отождествили себя с музыкальными инструментами, и их музыка до сих пор звучит в барах Рио и просто на углах, в компаниях на скамейках и в парках, способная даже мертвого поднять из могилы! Всегда можно подойти в парке к группе парней и девчат с гитарами. Юный негр, будущий Паулиньо да “Виола”, копируя манеру “звезд”, прикрыв усталые веки, бьет ослепительной антарктической улыбкой из растянутого в пении рта. Через каждую фразу глубокомысленно открывает глаза, и, оторвав указательный палец от гитары, поднимает его в воздух и проговаривает: “Naturalmente!”, что сродни нашему “В Натуре!”. Девчонки от этого “мокнут”. В простой стране, не развращенной еще потребительством, умение хорошо играть и петь ценится женщинами не меньше чем обладание новой машиной. Но самая главная “звезда” на небосклоне “MPB”, Джаван! Этот красавец из северной провинции Алагоас тридцать лет назад приехал покорять Рио де Жанейро с гитарой под мышкой, и не только покорил сердце своего народа, но добился огромного успеха на мировой сцене, записавшись с такими “звездами” как Стив Уандер, “Манхэттн Трансфер”, Маркус Миллер, и с многими другими. – В чем же секрет успеха? – В необыкновенной чистоте голоса, его почти клерикаьной отрешенности от всего мирского в сочетании с композиторской гениальностью артиста, черпающей силы в бездонной кладези народной культуры. Если Джаван поет балладу – ощущаешь себя как в церкви, улетающим под своды, туда, где кончаются органные трубы. Если же это не баллада, то, как-правило, первосортный бразильский поп, который запросто даст “фору” североамериканскому аналогу, поэтому каждая пятая песенка на Рио де Жанейрских радиоволнах – Джаван. Что до меня, то я предпочитаю менее рафинированых ребят, таких как “Черный Кот”, Луиз “Melodia”, молодежного, непричесанного Lenine, или залихватских народных Martinho da Vila и Paulinho da Viola, но о вкусах не спорят.

Заглядываю в бар на “Жоаким Силва”, привлеченый звуком самбы. Прямо в голову выпархивает тугозадая морена-юла на пингвиньих ручках – крылышках в головокружительном эквилибре, десятки фигур внутри, вертикально и горизонтално, на столах, “отвязываются” под звуки “тройки” кавакиньо-сурдо-пандейро, наяривая ложками и шашлычными вилками по бутылкам, стаканам и головам, так что только треск стоит! – “Gente faz samba (народ делат самбу)!” Припев знаю даже я: “Canta, Canta, Minha gente, Deixa tristeza pra la! Сanta forte, Canta alto, e a vida vai melhorar”! (Пой, пой, мой народ, отодвинь тоску, пой сильнее, пой выше, и жизнь улучшится!) Глядя на это перекрестился и нырнул в гущу людей отплясывать, до летящих из глаз соплей! Слава тебе, Господи, моя жизнь прекрасна, и с каждым днем становится все лучше и лучше, так что невозможно перестать петь, и до сих пор, если в ресторане попадается в руки ложка или вилка, “приличные” едоки – в ужасе!

Что же было самым грустным, самым ужасным моментом моего удивительного бразильского путешествия? – Отьезд. В поседние дни, как назло, ночи теплее, над “Копакабаной” огромные, по-южному желтые звезды – драже. Друзья не хотят отпускать: “Руссо, давай порвем билет? – Оставайся, женим тебя на Папагуябе, через год будешь настоящий кариока”! Сейчас, по прошествии времени, когда прихлебался уже к Пражской сырости (и серости), с крамолой думаю о тех последних днях: “Дурак, не послал билетик пароходиком в “Parati”!” Спасает одно: четкое сознание того, что нет теперь для меня земли более родной, и, может быть, очень скоро самолет авиaкомпании “Varig” (почти Варяг) бухнет резиной о бетон посадочной полосы аэропорта “Антонио Карлос Жобим” и я снова проплыву эскалатором в “широкоэкранных” витринах, за которыми равнина пригородной “вечнозеленки” с пальмами – Brasil! Улетал долго, “Родина” не хотела отпускать. Мой обратный билет с открытой датой вылета – слабый аргумент чтобы влазить в переполненные самолеты, поэтому пришлось оставаться еще и еще. Товарищ, певец Андрэ Сантос, с удивительной для бразильца терпеливостью отвозил меня в аэропорт и привозил обратно в течении двух дней на своем стареньком “Фольксвагене”, и после каждой неудавшейся попытки мы шли в бар “Sobrenatural” с Суламитой отмечать мое “возвращение”.- Что за ночи это были! Хотелось разорваться, сделатся большим “мешком” и запихать в себя напоследок всю красоту этих чувственных ночей, прекрасного южного города, шуршащего в океане щупальцами золотых огней, светящиеся глаза моих новых друзей и подруг, лед пива, неон бара и отраженный окном овал на локте, задумчивого лица, моего, - в последний ли раз? Третью ночь провел уже на жестких стульях зала ожидания в аэропорту, свернувшись уютным “калачиком” на виду у неумолимой сеньоры – диспетчерши, по- кошачи доедая запасы соленого мяса, взятые в дорогу. Молчаливое психологическое давление не оказалось напрасным, меня все-таки пустили в самолет, но этому предшествовал еще долгий день прогулок с тележкой по огромному аэропорту, бетонные повороты и углы которого по-неволе с геометрической точностью изучил. В главном зале – гранитная мемориальная доска со стихами самого прославленного после Пеле гражданина Бразилии, навек влюбленного в Рио, Антонио Жобима, единственного поэта и композитора в мире, именем которого назван международный аэропорт: “Minha alma canta. Vejo Rio de Janeiro. Estou morrendo de saudade, Rio, teu mar, as praias sem fim... - Rio, voce foi feito pra mim!” (Моя душа поет, вижу Рио де Жанейро. Я умирал от тоски по тебе, Рио, твое море, бескончные пляжи… - Рио, ты создано для меня!) Подписываюсь под этим. Еще там есть, как и в каждом аэропорту, небольшая церквушка, просто комната № в одном из коридоров третьего этажа. Было воскресенье, и сердце сказало: Ндо пойти помолиться за то чтобы вернулся. На тридцати квадратных метрах скромного помещения люди – разные, многие сгрудились в коридоре. Типическая для Бразилии “Mixtura da raca” (смесь рас): здесь и прищуренные деловитые индейцы с Нордесте, и упакованные в белоснежное, с “рюшечками”, как смоль черные “Байаны”, и белый “средний класс” с детьми. Все вместе пели нежные молитвы, в такт раскачиваясь, как принято в бразильских церквях, и в конце, по католическому обычаю, шли жать друг другу руки и обниматься. Незнакоые люди обнимали друг друга перед тем, как тугие самолеты разнесут их по всем концам бесконечной Бразилии: “Минас Жерайс”, “Сан-Пауло”, “Куяба”, “Амазонас”, “Алагоас”, “Баия”, “Пернамбуку”, “Рио Гранде ду Сул”… Незнакомые люди, но здесь, в привокзальной церквушке – родные! Удивительно разные, но похожие – Brasileiro! Просто люди, двуногие, двуглазые, а сердце – одно на всех, если по настоящему! В 22-05 Рио де Жанейро рванулось назад и покатилось в иллюминаторе, мое сокровище, россыпями огней, бесконечное, до горизонта! Под крылом “Боинга” дрогнули в душной ночи бриллианты, и ушли в бок. Напоследок просияли тоненькие нити золота - “Ilha do Governador” и уступили место темным лесистым холмам, так что разглядеть что-либо было уже невозможно… - Meu Brasil, meu Amor (Моя Бразилия, Моя Любовь), я вернусь, я твой!

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ!

Дата добавления: 2015-10-28