Вдали от обезумевшей толпы 16 страница

Косцы уже собирались передохнуть в заманчивой тени дерева, стоявшего у плетня, когда Когген заметил небольшую фигурку в синей куртке с медными пуговицами: ктото бежал к ним по полю.

- Кто бы это был? - спросил он.

- Дай бог, чтобы ничего не приключилось с хозяйкой, - вздохнула Мэриен, которая вместе с другими женщинами вязала овес в снопы (так было заведено на этой ферме). - Только нынче утром случилось недоброе. Пошла это я отпирать дверь, да и вырони из рук ключ, а он и разломись надвое на каменном полу. Сломать ключ - дурная примета!.. А хозяйки-то все нет как нет!..

- Да это Каин Болл, - заметил Габриэль, он оттачивал косу и на минуту прервал работу.

По договору он не был обязан помогать при уборке урожая, но месяц жатвы - горячая пора для фермера, вдобавок поля принадлежали Батшебе, и он работал вместе с другими.

- Видишь, как вырядился! - заметил Мэтью Мун. - Эти дни он пропадал из дому, потому как у него сделалась ногтоеда на пальце; вот он и говорит: работать, мол, не могу, выходит, у меня праздник!

- Везет же человеку, здорово везет! - сказал Джозеф Пурграс, распрямляя спину. Как некоторые его товарищи, он любил в знойный день передохнуть минутку под самым незначительным предлогом, а появление Каина Болла среди недели в праздничной одежде было немаловажным событием. - Как-то разболелась у меня нога, вот я и прочитал "Путь паломника", а Марк Кларк выдолбил все четыре правила, когда у него был здоровый волдырь.

- А вот мой папаша так нарочно вывихнул себе руку, чтобы приволокнуться за девушкой, - важно изрек Джан Когген, утирая лицо рукавом рубахи и сдвигая шляпу на затылок.

Тем временем Кэйни приблизился к группе жнецов, и они увидели, что он держит в одной руке здоровенный ломоть хлеба с ветчиной, откусывая на бегу, а другая рука обмотана бинтом. Подбежав к ним, он отчаянно раскашлялся, и его рот округлился, как отверстие колокольчика.

- Ах, Кэйни, - наставительно сказал Габриэль, - сколько раз я тебе говорил, что нельзя жевать, когда бежишь во весь дух. Когда-нибудь ты здорово подавишься, непременно подавишься, Каин Болл!

- Кха-кха-кха! - отозвался Каин. - Крошка попала не в то горло. Только и всего, мистер Оук. А я ездил в Бат, потому как у меня ногтоеда на большом пальце. Да! А что я видел-то! Кха-кха!

Стоило Каину упомянуть про Бат, как работники побросали косы и вилы и обступили его. К сожалению, попавшая куда не следовало крошка не придала подпаску красноречия, а тут еще новая помеха - он принялся чихать, да так бурно, что от сотрясения выскочили из кармана большие часы и стали мотаться перед ним на цепочке как маятник.

- Да, - продолжал он, глядя в сторону Бата, куда уносились его мысли. Наконец-то я повидал свет... Да... Видел и нашу хозяйку... Апчхи!

- Несносный малый! - воскликнул Габриэль. - Вечно у тебя какие-то неполадки в горле, - никак от тебя толку не добьешься!

- Апчхи! Прошу прощения, мистер Оук, видите ли, я ненароком проглотил комара - вот и расчихался.

- Так тебе и надобно! У тебя вечно рот разинут, негодник ты этакий!

- Ишь, какая напасть - комар влетел в рот! - посочувствовал Мэтью Мун.

- Значит, в Бате ты видел... - подсказал Габриэль.

- Видел нашу хозяйку, - продолжал подпасок, - она с солдатом гуляла. Шли они рядышком да все ближе придвигались друг к дружке. А потом пошли под ручку, ну совсем как влюбленная парочка. Апчхи!.. Как влюбленная парочка... Чхи-чхи!.. Влюбленная парочка... - Тут он потерял нить рассказа и совсем задохнулся; потом стал растерянно водить глазами по полю, собираясь с мыслями. - Ну, да, видел я нашу хозяйку с солдатом... Апчхи!

- Да провались ты! - вырвалось у Габриэля.

- Так уж со мной всегда бывает, не взыщите, мистер Оук, - сказал Каин Болл, с упреком глядя на Габриэля мокрыми от слез глазами.

- Пусть выпьет сидра, это смягчит ему глотку, - предложил Джан Когген. Он вынул из кармана флягу с сидром, вытащил пробку и приставил горлышко к губам Каина. Между тем Джозеф Пурграс с тревогой размышлял о том, что Каин Болл может насмерть задохнуться от кашля, тогда они так и не узнают, что дальше-то происходило в Бате.

- Что до меня, то я, как соберусь что-нибудь делать, всякий раз говорю: "Помоги, господи", - со смиренным видом изрек Джозеф. - И тебе советую, Каин Болл, это очень помогает и наверняка спасет, а то ты, не приведи бог, можешь и насмерть задохнуться.

Когген щедрой рукой вливал сидр в широко раскрытый рот Каина. Жидкость, стекая по стенкам фляги, заливалась ему за воротник, и то, что он проглатывал, попадало опять-таки не в то горло; малый опять раскашлялся и расчихался, брызги фонтаном полетели на обступивших его жнецов и на мгновение повисли в горячем воздухе, как облачко пара.

- Что за дурацкий чох! И где только тебя воспитывали, щенок ты этакий! - проворчал Когген, пряча свою флягу.

- Сидр ударил мне в нос! - завопил Кэйни, как только к нему вернулся дар речи. - Затек мне за шею, и попал на больной палец, и на мои блестящие пуговицы, и на парадную куртку!

- Вот уж некстати напал на беднягу кашель! - посетовал Мэтью Мун. - Не терпится услыхать новости! Похлопайте-ка его по спине, пастух!

- Это у меня от природы, - вздохнул Каин. - Магушка сказывала, я еще мальчонкой, как расчувствуюсь, никак, бывало, не уймусь.

- Верно, верно, - поддержал его Джозеф Пурграс. - В семье Боллов все такие чувствительные. Я знавал деда парнишки - суматошный был человек, а уж такой скромный, до тонкости обходительный. Чуть что, бывало, зальется краской. Ну, совсем как я, а разве я в этом виноват?

- Полноте, мистер Пурграс! - возразил Когген. - Это доказывает благородство души.

- Хе-хе! Не люблю, когда люди меня хвалят, страсть не люблю! - со смиренным видом пробормотал Джозеф Пурграс. - Но сказать по правде, у каждого от рождения свой дар. А вот я так предпочитаю скрывать свои скромные дары. Но, пожалуй, возвышенная натура все-таки приметна в человеке. Когда рождался я на свет, создатель, может, и не поскупился на дары... Но молчок, Джозеф, молчок! Такой уж я скрытный, люди добрые, - прямо на диво! Да и к чему похвалы!.. А у меня есть Нагорная проповедь, а при ней святцы, и там немало имен смиренных мужей...

- Дед Каина был уж такая умная голова, - заметил Мэтью Мун. - Он выдумал новую яблоню, она и по сей день зовется по его имени "ранняя болл". Вы знаете этот сорт, Джан? К ранету прививают Тома Пута, а потом скороспелку. Правда, любил он посидеть в трактире с женщиной, на которую не имел законных прав. А уж был умен, что и говорить, умен.

- Ну, выкладывай, Каин, - нетерпеливо сказал Габриэль, - что же ты видел?

- Я видел, как наша хозяйка входила под руку с солдатом в какой-то парк. Там стояли скамейки и росли кусты и цветы, - продолжал Кэйни уверенным тоном, смутно чувствуя, что его слова волнуют Габриэля. - И думается мне, тот солдат был сержант Трой. И просидели они там с полчаса, а то и больше, и толковали о чем-то чувствительном, и она вдруг как расплачется, да горько-горько! А как вышли они из парка, глаза у нее так и сияли, а сама она была белая, как все равно лилия, и они глаз друг с дружки не сводили, и видать было, что они меж собой поладили;

Лицо Габриэля как будто осунулось.

- Ну, а еще что ты видел?

- Да всякую всячину!

- Белая, как лилия... А ты уверен, что это была она?

- Да.

- Ну, а еще что?

- Большущие стеклянные окна в магазинах, а на небе громадные дождевые тучи, а за городом высоченные деревья.

- Ах ты дубина! Чего еще наплетешь! - воскликнул Когген.

- Оставьте его в покое, - вмешался Джозеф Пурграс. - Малый хочет сказать, что в Бате небо и земля не больно-то отличаются от наших. Всем нам полезно послушать, как живут в чужих городах, дайте малому рассказать.

- А жители Бата, - продолжал Каин, - если и разводят огонь, то для потехи, потому как у них бьет из-под земли горячая вода, прямо кипяток!

- Сущая правда, - подтвердил Мэтью Мун. - Я слышал об этом и от других путешественников.

- Они ничего не пьют, кроме этой воды, - добавил Каин, - и она им уж так по вкусу, посмотрели бы вы, как они ее дуют!

- Обычай вроде как дикарский, но, думается мне, для жителей Бата это дело привычное, - ввернул Мэтью.

- А что, кушанья у них тоже из-под земли выскакивают? - спросил Когген, лукаво подмигнув.

- Нет. С едой в Бате плоховато, дело дрянь. Господь послал им питье, а еды не дал, и мне было прямо невтерпеж.

- А все-таки любопытное это место, - заметил Мун. - Верно, и народ там прелюбопытный.

- Так ты говоришь, мисс Эвердин прогуливалась с солдатом? - снова вмешался в разговор Габриэль.

- Да, и на ней было такое нарядное платье, шелковое, совсем золотое, все в черных кружевах и до того пышное, что, поставь его на землю, оно так бы и стояло само. Прямо загляденье! И волоса у нее были на диво причесаны! Ее золотое платье и его красный мундир так и сверкали на солнце, ух, какая красота! Их было видать даже на другом конце улицы!

- А дальше что? - пробормотал Габриэль.

- А дальше я зашел к сапожнику Гриффину - подбить подметки, а потом завернул к пирожнику Риггу и спросил себе на пенни самых дешевых и самых лучших черствых хлебцев, а они оказались зеленые от плесени, хотя и не все. Вот я шел по улице, жевал хлебцы и увидал часы, да такие большущие, прямо со сковороду...

- Но при чем же тут наша хозяйка?..

- Я доберусь и до нее, коли вы не будете ко мне приставать, мистер Оук! - взмолился Кэйни. - А ежели вы будете меня будоражить, я снова раскашляюсь, и тогда уж ничего от меня не добьетесь.

- Ладно, пускай себе сказывает на свой лад, - вставил Когген.

Габриэль с отчаяньем в сердце решил набраться терпения, а Кэйни продолжал.

- И там громадные дома и даже в будни на улицах народу тьма-тьмущая, больше, чем у нас в Уэзербери по время гулянья на троицын день. И побывал я в больших церквах и в капеллах. А уж как замечательно молится там пастор! Да! Станет на колени и сложит руки вот этак, а золотые перстни у него на руках так и сверкают, так и слепят глаза, - да, умеет он молиться, вот и заработал их! Ах, как хотелось бы мне жить в Бате!

- Разве наш пастор Сэрдли может купить себе такие перстни! - задумчиво проговорил Мэтью Мун. - А ведь таких людей, как он, поискать днем с огнем. Думается мне, у бедняги Сэрдли нету ни одного перстня, даже самого дешевенького оловянного, либо медного. А ведь как они бы его украшали в пасмурный вечер, когда он говорит с кафедры при восковых свечах! Но их ни в жизнь не будет у бедняги! Да, что и говорить, нет правды на свете!

- Может, ему вовсе не к лицу носить перстни, - буркнул Габриэль. - Ну, хватит об этом! Дальше, дальше, Кэйни!

- Да! Нынче модные пасторы носят усы и длинную бороду, - продолжал знаменитый путешественник. - Ну, совсем как Моисей либо Аарон, и нам, прихожанам, сдается, будто мы и есть сыны Израиля.

- Так оно и должно быть, - откликнулся Джозеф Пурграс.

- И теперь в нашей стране две веры - Высокая церковь и Высокая капелла. Ну, думаю, не ударю лицом в грязь; вот и стал я ходить утром в Высокую церковь, а по вечерам - в Высокую капеллу.

- Молодчина! Славный ты малый! - расчувствовался Джозеф Пурграс.

- В Высокой церкви поют молитвы, и там все так и сверкает, и стены расписаны всеми цветами радуги, а в Высокой капелле говорят проповеди, и только и увидишь, что серое сукно да голые стены. А между прочим... я больше не видал мисс Эвердин.

- Что ж ты раньше-то об этом не сказал! - с досадой воскликнул Габриэль.

- Ну, - сказал Мэтью Мун, - ей непоздоровится, ежели она спутается с этим молодчиком!

- Да она и не думает с ним путаться! - с негодованием возразил Габриэль.

- Ну, да ее не проведешь, - заметил Когген. - У нее в черноволосой головке-то хватает ума - не пойдет она на такое безумство!

- Он, знаете ли, не какой-нибудь там грубиян и неуч, все науки превзошел, - не совсем уверенно сказал Мэтью. - Только по своему сумасбродству пошел он в солдаты. А девушкам-то по вкусу этакие греховодники.

- Слушай, Кэйни Болл, - не унимался Габриэль, - можешь ты поклясться самой ужасной клятвой, что женщина, которую ты видел, была мисс Эвердин?

- Кэйни Болл, ведь ты не какой-нибудь сосунок, - изрек Джозеф замогильным голосом, каким говорил в торжественных случаях, - ты понимаешь, что значит дать клятву? Так и знай, это страшное свидетельство, ты ответишь за него своей кровью, и апостол Матфей говорит: "На чью голову падет клятва, тот будет раздавлен насмерть". Ну, можешь ты теперь перед всем честным народом поклясться, как тебя просит пастух?

- Ой, нет, мистер Оук! - воскликнул до смерти перепуганный Кэйни, растерянно глядя то на Джозефа, то на Габриэля. - Я готов сказать, что я сказал правду, но ни за что не скажу: "провалиться мне в тартарары, коли это неправда".

- Кэйни! Кэйни! Да разве так можно? - сурово оборвал его Джозеф. - От тебя требуют, чтобы ты дал священную клятву, а ты бранишься, как нечестивый Семей, сын Геры, который так и сыпал проклятьями! Стыдись, парень!

- Да я и не думаю браниться! Что это вы, Джозеф Пурграс, возводите на меня напраслину! Бедный я малый! - бормотал Кэйни, у которого уже слезы брызнули из глаз. - Могу только по всей правде сказать, что то были мисс Эвердин и сержант Трой, но коли вы заставляете меня сказать под клятвой ужасную правду, то, может, то были вовсе не они!

- Будет нам допытываться, - бросил Габриэль, вновь принимаясь за работу.

- Эх, Кэйни Болл, докатишься ты до сумы! - вздохнул Джозеф Пурграс.

Вновь заработали косами, и послышался шелест и шуршанье колосьев. Габриэль не пытался казаться веселым, но и не обнаруживал своего мрачного настроения. Однако Когген прекрасно понимал, что происходит у него в душе, и когда они отошли в сторонку, сказал:

- Не расстраивайтесь, Габриэль. Не все ли вам равно, чья она милая, коли она не для вас.

- Я тоже так думаю, - отозвался Габриэль.

ГЛАВА XXXIV

ОПЯТЬ ДОМА. ФИГЛЯР

В тот же самый день в сумерках Габриэль стоял у забора сада Коггена, опершись о калитку, и осматривал в последний раз все вокруг, перед тем как идти на отдых.

Какая-то повозка медленно тащилась по заросшему травой краю дороги. Оттуда доносились голоса двух женщин. Разговаривали они непринужденно, без всякой оглядки. Он тотчас же узнал голоса Батшебы и Лидди.

Повозка поравнялась с Габриэлем и проехала мимо него. Это была двуколка мисс Эвердин, и там сидели Лидди и ее хозяйка. Лидди расспрашивала свою спутницу о Бате, и та отвечала ей небрежно и рассеянно. Заметно было, что и Батшеба и лошадь очень устали.

Он вздохнул с облегчением, увидав, что она вернулась домой здравой и невредимой, все мрачные мысли отхлынули, и им овладела огромная радость. Неприятные известия были позабыты.

Долгое время он стоял у калитки. Наконец погасли последние отсветы вечерней зари, и на всем пространстве небес сгустился мрак. Зайцы, осмелев, принялись скакать по холмам. Габриэль, вероятно, простоял бы еще с полчаса, но вот он заметил темную фигуру, медленно направлявшуюся в его сторону.

- Добрый вечер, Габриэль, - сказал прохожий.

То был Болдвуд.

- Добрый вечер, сэр, - отозвался Габриэль.

Через мгновенье Болдвуд исчез в темноте, а Оук тут же вошел в дом и лег спать.

Болдвуд направлялся к особняку мисс Эвердин. Подойдя к парадному, он остановился. Окна гостиной были освещены и шторы спущены. В глубине комнаты он разглядел Батшебу. Сидя спиной к Болдвуду, она просматривала какие-то бумаги или письма. Он постучал в дверь и стал ждать. Все мускулы были у него напряжены и в висках стучало.

Болдвуд не выходил за пределы своего поместья после встречи с Батшебой на дороге, ведущей в Иелбери. Он проводил дни в безмолвии, в суровом уединении, размышляя о свойствах женской природы, приписывая всей половине рода человеческого особенности единственной женщины, с которой он столкнулся. Мало-помалу он смягчился, и им овладели добрые чувства, - это и привело его в тот вечер к Батшебе. Он решил извиниться перед ней, попросить у нее прощения, ему было немного стыдно за свою бурную выходку. Он только что узнал, что она вернулась, и думал, что она гостила у Лидди, не подозревая об ее вылазке в Бат.

Болдвуд попросил доложить о нем мисс Эвердин. Лидди как-то недоуменно посмотрела на него, но он не обратил внимания. Она удалилась, оставив его стоять у дверей; через минуту в комнате, где находилась Батшеба, были спущены шторы. Болдвуду это показалось дурным предзнаменованием. Лидди вернулась.

- Хозяйка не может вас принять, сэр, - сказала она.

Круто повернувшись, фермер вышел из сада. Она его не простила - ясно, как день! Он только что видел в гостиной девушку, любовь к которой принесла ему столько радости и страданий; он был желанным гостем в начале лета, но теперь она не допускала его к себе.

Болдвуд не спешил домой. Было больше десяти часов, когда, медленно шагая по нижней улице Уэзербери, он услышал стук колес рессорного фургона, въезжавшего в селение. Фургон циркулировал между селением и городом, находившимся к северу от него, и принадлежал одному жителю Уэзербери, перед его домом он и остановился. В свете фонаря, висевшего над дверью фургона, вспыхнул красный с золотом мундир.

- А! - сказал себе Болдвуд. - Опять явился обхаживать ее!

Трой вошел в дом извозчика, у которого он останавливался в прошлый раз, когда приезжал в свои родные места. Внезапно Болдвуд принял какое-то решение. Он устремился домой. Через десять минут он вернулся и направился к дому извозчика, по-видимому, собираясь вызвать Троя. Но когда он подходил, отворилась дверь и оттуда кто-то вышел.

- До свидания, - сказал этот человек, и Болдвуд узнал голос Троя. Он удивился: не успел приехать, а уже куда-то уходит! Однако он поспешил к сержанту. В руках у Троя, по-видимому, был ковровый саквояж, тот самый, с которым он и тогда приезжал. Казалось, он этим же вечером куда-то отправляется.

Трой обогнул холм и ускорил шаги. Болдвуд приблизился к нему.

- Сержант Трой?

- Да... Я сержант Трой.

- Как видно, вы только что откуда-то прибыли.

- Да, из Бата.

- Я Уильям Болдвуд.

- Вот как.

Это было сказано таким тоном, что у Болдвуда вся кровь закипела в жилах.

- Мне надо с вами поговорить, - произнес он.

- О чем?

- О той особе, что живет здесь поблизости, а также о женщине, которую вы обидели.

- Удивляюсь вашей дерзости, - отрезал Трой и зашагал дальше.

- Постойте, - и Болдвуд загородил ему дорогу, - можете сколько угодно удивляться, но вам придется иметь со мной объяснение.

В голосе Болдвуда звучала суровая решимость; Трой смерил глазами рослую фигуру фермера и увидел у него в руке толстую дубину. Он вспомнил, что уже одиннадцатый час. Волей-неволей приходилось быть вежливым с Болдвудом.

- Хорошо, я готов вас выслушать, - произнес он, ставя саквояж на землю, - только говорите потише, а то нас могут услыхать на ферме.

- Так вот, я многое знаю про вас, знаю, как любит вас Фанни Робин. Добавлю, что во всем селении, кроме меня и Габриэля Оука, это, по-видимому, никому не известно. Вы должны жениться на ней.

- В самом деле, должен. И право же, хотел бы, да никак не могу.

- Почему?

Трой собирался что-то выпалить, но прикусил язык.

- У меня нет для этого средств, - отвечал он.

Интонация его изменилась. Только что он говорил самым наглым и бесшабашным тоном. Теперь в его голосе звучали фальшивые нотки.

Но Болдвуд был слишком возбужден, чтобы различать интонации.

- Скажу напрямик, - продолжал он. - Я вовсе не намерен разглагольствовать о добродетели или о пороке, о женской чести или позоре, вообще оценивать ваше поведение. У меня есть к вам деловое предложение.

- Понимаю, - отозвался Трой. - Давайте-ка сядем здесь.

На другой стороне дороги у плетня лежало огромное бревно, и они уселись на него.

- Я был помолвлен с мисс Звердин, - сказал Болдвуд, - но вот приехали вы и...

- Вы не были помолвлены, - возразил Трой.

- Можно сказать, был.

- Не появись я, возможно, она и дала бы вам согласие.

- Черт возьми, наверняка бы дала!

- Значит, еще не дала!

- Не появись вы, она наверняка, да, наверняка уже была бы теперь моей невестой. Не повстречайся вы с ней, вы, вероятно, женились бы на Фанни. Мисс Эвердин вам не ровня, и нечего вам увиваться за ней, я знаю, вы задумали на ней жениться. Итак, я прошу вас об одном: оставьте ее в покое! Женитесь на Фанни. Я сделаю так, что это вас вполне устроит.

- Как же это так?

- Я вам как следует заплачу. Я положу известную сумму на ее имя и позабочусь о том, чтобы вы с ней не знали нужды. Скажу яснее: Батшеба только играет вами; я уже сказал, что вы слишком бедны для нее. Поэтому не теряйте времени даром, - вам все равно не сделать этой блестящей партии, так сделайте завтра же скромную и честную партию. Берите свой саквояж, немедленно, этой же ночью уходите из Уэзербери и берите с собой пятьдесят фунтов. Фанни тоже получит пятьдесят и приобретет все нужное к свадьбе, скажите только мне, где она живет; а еще пятьсот будет выплачено ей в день свадьбы.

Голос Болдвуда срывался, и чувствовалось, что почва колеблется у него под ногами и он сознает несостоятельность своей тактики и не слишком верит в успех. Это был далеко не прежний Болдвуд, степенный, уверенный в себе. Несколько месяцев назад ему показался бы ребяческой глупостью план, который он развивал сейчас. Влюбленный способен испытывать сильные чувства, недоступные человеку, у которого сердце свободно. Но у человека со свободным сердцем шире кругозор. Сильная привязанность суживает круг интересов, и хотя любовь обогащает человека переживаниями, она ограничивает его поле зрения. Это перешло все пределы у Болдвуда: не зная, что случилось с Фанни Робин и где она, не имея представления о том, какими средствами располагает Трой, он, не задумываясь, делал ему такое предложение.

- Мне больше нравится Фанни, - проговорил Трой, - и если мисс Эвердии, как вы меня уверяете, для меня недоступна, что ж, пожалуй, в моих интересах принять от вас деньги и жениться на Фанн. Но ведь она только служанка...

- Это не важно. Так вы принимаете мое предложение?

- Да.

- О! - радостно выдохнул Болдвуд. - Но скажите, Трой, если она вам больше нравится, то зачем вы затеяли эту игру и разбиваете мое счастье?

- Я больше люблю Фанни, - отвечал Трой, - но Батше... мисс Эвердин увлекла меня и на время вытеснила у меня из сердца Фанни. Теперь это прошло.

- Но разве могло ваше увлечение так быстро пройти и почему вы снова приехали сюда?

- На это есть серьезные причины. Так вы даете мне сразу пятьдесят фунтов?

- Ну да. Вот они - пятьдесят соверенов. - И Болдвуд протянул Трою небольшой сверток. Тот взял его.

- У вас уже все приготовлено заранее, - усмехнулся сержант, - вы, по-видимому, рассчитывали, что я приму деньги.

- Я думал, что вы можете их принять, - отвечал Болдвуд.

- Вы пока что получили от меня только обещание выполнить программу, а я уже получил пятьдесят фунтов!

- Я уже думал об этом, но я полагаю, вы человек чести, и я могу вам довериться. Разве это не предусмотрительность? Я предвидел, что вам не захочется потерять пятьсот фунтов, которые вас ожидают в будущем. Вдобавок вы нажили бы себе в моем лице злейшего врага, а теперь я стану вашим другом и готов вам всячески помогать.

- Тсс! Слушайте! - прошептал Трой.

Легкое постукивание каблучков донеслось с вершины холма, на который поднималась дорога.

- Клянусь, это она, - продолжал он. - Я должен пойти ей навстречу.

- Кто она?

- Батшеба.

- Батшеба, одна на улице в такой поздний час? - в изумлении воскликнул Болдвуд, вскакивая на ноги. - Почему же вы должны ее встречать?

- Она ожидала меня сегодня вечером, и теперь мне надо с ней переговорить, а потом мы распростимся навсегда, как я вам обещал.

- Зачем, собственно, вам с нею разговаривать?

- Это не повредит. А если я не приду, она станет бродить в темноте, разыскивая меня. Вы услышите все, что я ей скажу. И это поможет вам в ваших любовных делах, когда меня не будет здесь.

- Вы говорите насмешливым тоном.

- Ничуть. Имейте в виду, если она не будет знать, что со мною, она будет все время думать обо мне. Лучше уж мне сказать ей напрямик, что я решил отказаться от нее.

- Вы обещаете, что будете говорить только об этом? Я услышу все, что вы ей скажете?

- Каждое слово. А теперь сидите смирно, держите мой саквояж и мотайте на ус все, что услышите.

Легкие шаги раздавались все ближе, временами они замирали, словно девушка к чему-то прислушивалась. Трой просвистел два такта, мелодично, на манер флейты.

- Вот у вас уже до чего дошло, - горестно прошептал Болдвуд.

- Вы же обещали молчать, - остановил его Трой.

- И снова обещаю. Трой двинулся вперед.

- Фрэнк, дорогой, это ты? - раздался голос Батшебы.

- О, боже! - простонал Болдвуд,

- Да, - отвечал Трой.

- Как ты поздно! - ласково продолжала она. - Ты приехал в фургоне? Я ждала тебя и услыхала стук колес, когда он въезжал в селение. Но прошло много времени и я уже не надеялась увидеть тебя, Фрэнк.

- Я не мог не прийти, - отвечал Фрэнк. - Ты же знала, что я приду.

- Да, я, конечно, ожидала, что ты придешь, - весело откликнулась она. Знаешь, Фрэнк, к счастью, сегодня ночью у меня в доме ни души! Я спровадила всех, и никто на свете не узнает, что ты посетил обитель твоей дамы. Лидди попросила отпустить ее к дедушке, ей хотелось рассказать ему о поездке к сестре, и я позволила ей пробыть у него до завтра, - а к тому времени ты уже уйдешь.

- Великолепно! - воскликнул Трой. - Но мне надо захватить саквояж, ведь там мои ночные туфли, щетка и гребень. Беги домой, а я сейчас схожу за ним и через каких-нибудь десять минут буду у тебя в гостиной.

- Хорошо. - Она повернула назад и стала быстро подниматься на холм.

Во время этого диалога у Болдвуда нервно подергивались стиснутые губы и лоб покрылся липкой испариной. Но вот он ринулся навстречу Трою. Тот повернулся к нему и схватил саквояж.

- Что же, прикажете доложить Батшебе, что я пришел отказаться от нее и не могу жениться на ней? - насмешливо спросил он.

- Нет, нет. Подождите минутку... Мне надо еще кое-что вам сказать... еще кое-что, - проговорил Болдвуд хриплым шепотом.

- Теперь вы видите, - продолжал Трой, - в какой я попал переплет. Быть может, я дурной человек, у меня ветер в голове, и меня вечно подмывает выкинуть что-нибудь неподобающее. Но согласитесь, я не могу жениться сразу на обеих. И у меня есть основания выбрать Фанни. Во-первых, я ее больше люблю, а во-вторых, благодаря вам я сделаю выгодную партию.

В тот же миг Болдвуд кинулся на него и схватил его за горло. Трой чувствовал, как медленно сжимаются пальцы Болдвуда. Нападение было слишком неожиданно.

- Постойте, - прохрипел он. - Вы губите ту, которая вам так дорога.

- Что вы хотите сказать? - спросил фермер.

- Дайте же мне вздохнуть! - взмолился Трой.

Болдвуд разжал пальцы.

- Ей-богу, у меня руки чешутся прикончить вас!

- И погубить ее.

- Спасти ее.

- Ну, нет. Теперь я один могу ее спасти, если на ней женюсь.

Болдвуд застонал. Он нехотя отпустил горло солдата и отшвырнул его к изгороди.

- Дьявол! Как ты мучаешь меня! - крикнул он.

Трой отскочил, как мяч, от изгороди и хотел было броситься на фермера, но сдержался и проговорил беспечным тоном:

- Право же, не стоит нам меряться силами. Разве можно разрешать споры таким варварским способом! Я против насилия и потому скоро уйду из армии. Ну, а теперь, когда вы осведомлены, как обстоят у нас дела с Батшебой, пожалуй, не стоит меня убивать, - так ведь?

- Не стоит вас убивать, - машинально повторил Болдвуд, повесив голову.

- Лучше уж убейте себя.

- Куда лучше...

- Я рад, что вы это поняли.

- Женитесь на ней, Трой, и забудьте, что я вам только что говорил. Это ужасно для меня, но другого выхода нет: берите Батшебу! Я отказываюсь от нее! Как сильно она вас полюбила, если так безрассудно вам отдалась! О Батшеба, Батшеба! Несчастная вы женщина! Как жестоко вы обмануты!

- Но как же быть с Фанни?

- Батшеба вполне обеспечена, - и будет вам, Трой, прекрасною женою! И, право же, вам следует ради нее поторопиться со свадьбой!

- Но у нее властный характер, чтобы не сказать больше, она будет мной ввертеть, а с бедняжкой Фанни Робин я могу делать что хочу.

- Трой! - воскликнул с мольбою Болдвуд. - Я сделаю все, что угодно, для вас, только не бросайте ее, ради бога, не бросайте, Трой!

- Кого? Бедняжку Фанни?

- Нет! Батшебу Эвердин! Любите ее! Любите всем сердцем! Как вы не понимаете, что в ваших же интересах немедленно скрепить свои отношения с ней?

- А что нам еще скреплять, когда я и без того с ней связан?

Рука Болдвуда судорожно протянулась к Трою. Но он подавил в себе слепой порыв и весь поник, словно раздавленный горем.

Болдвуд продолжал:

- Но вам надо поторопиться со свадьбой! Так будет лучше для вас обоих. Вы любите друг друга и должны принять от меня помощь.

Дата добавления: 2015-11-04