На пути в Осло

Ковёр моих воспоминаний о путешествии по дорогам сбывающихся в яви скандинавских саг даёт уже первые разрывы, с момента возвращения в Россию прошла неделя. И всякие новости местных полей и рек, хорошие и не очень - делают предательские дырки в этом ковре воспоминаний, и вплетают туда совсем не нужные нити. А я сижу и вынимаю их, как старая мамзель Мари, которая вяжет гардины в своей комнатке...

Вообще, наверное, не к месту я припомнил её, она - кривое зеркало: то есть тоже вот так вот сидела за вышиванием, и старалась сохранить своё длящееся состояние тупого и пустого покоя, вынимая из белой и ровной ткани для очередной сочиняемой ею невзрачной скатерти разные случайные, бог весть какими ветрами занесённые туда чужие и цветные нити, намекающие на подлинную и глубокую жизнь. Больше всего, как пишет о ней Сельма Легерлёф, мамзель Мари боялась влюбиться!

Моё же рукоделье - мой ковёр - напротив, ковёр живых чувств, попыток прорваться в жизнь! А нити, которые приходится теперь вынимать из него, и дыры, которые приходится латать - приходят ко мне из каждодневного, затянутого пеленой долженствований и сдобренного ещё нашими новостями, не переживания, но пережёвывания одного дня за вторым днём, и дня за днём, дня за днём... дней за днями, слипающимися в целые годы.

И уже кажется не большой ковёр у меня, а маленькое вязанье, или там вышивка гладью. Маленькое моё. Заплатка на мешковине с картохой. Что если нам всем уготована судьба этой самой мамзель Мари из шведской саги? Ну, что ж, тогда ещё не всё потеряно! Ведь однажды она влюбилась в молодого органиста!

Три дня назад я судорожно зашивал мою маленькую сумку для коротких поездок, ткань порвалась около самой молнии. Я, на самом деле, очень редко держу иголку в руках, мало поводов да и руки-крюки, поэтому "зашивал" громко сказано - наметывал крупными стежками разного размера неровный пунктир вдоль линии разрыва. В принципе, можно ехать. Нужно проводить в детский театральный лагерь под Челнами мою подругу, пожилую сербскую актрису. Едва отойдя от Скандинавских впечатлений - снова в автобус и в дорогу! А на обратном уже пути, когда привычно я ехал домой один, в Казань, стараясь ни во что не вникать, случайно услышал ребёнка, с сидения позади меня, малыш лет трёх...

- Папа! А куда мы едем?

- В Казань!

- А там тепло да? И много воды? Там трава? Мы будем плавать?

И так хотелось ответить ему: "Да, там тепло и трава! И много воды!"...

- Там мория? (малыш не мог ещё точно выговорить это слово совсем верно)

- Нет! На море мы поедем в следующем году!

Неожиданно одна дыра на моём старом волшебном ковре затянулась, и я вспомнил, как совсем недавно въезжал в гномью страну Морию из легендариума Джона Рональда Руэла Толкина... в страну чёрных скал и серых карликовых лам - Норвегию! Кроме шуток, в один из дней по пути на фьорды мы наткнулись здесь на целую ламовую ферму! И один юный лама заглядывает сейчас в дырку моего ковра!

В мои дневники я как-то вписал нечаянное воспоминание Игната Солженицына, сына нашего Исаевича. Он был с гастролями в Китае, стране, которая, как известно, несмотря на всю свою протяжённость официально живёт в одном часовом поясе по Пекинскому времени. Как-то этот Игнат решил вычислить разницу и спросил: "А когда на Тибете восходит солнце?" Ему ответили с философской невозмутимостью и абсолютно точно: "Утром!"

Но в дырку моего ковра, а точнее - в объектив фотокамеры заглядывал вовсе не тибетский лама, а любопытное серое животное, милое, но симпатичное. Норвежская карликовая лама. Может, и не норвежская по имени, но я-то встретил её именно здесь! Я же не биолог, мне простительно не знать всех по первым именам!

- Папа! А куда мы едем?

- В Казань!

- А там много воды? Мы там поплаваем, да? Я хочу плавать!

- Смотри! Вон мы проезжаем реку! Это - река Вятка!

- Каятка? Где Каятка?

Когда вечером на закате мы впервые огибали окрестности Осло... О, что это был за закат! Эта фиолетовая вода, струны мачт прибрежных яхт, а эти сиреневые горы... Разве хоть один фотоаппарат в мире мог бы для меня сохранить этот закат? Вместе со всем этим волнующим воздухом, и этой сиренью? Профессионалы-фотографы, небось бы взялись за эту задачу, а мне-то с моей пустяшной мыльницей, да ещё через стекло автобуса - разве можно на что-то надеяться? Рука, напряжённо делавшая холостые щелчки по кнопке - в бессилии упала на колено. Ладно, Бог с ним! В отель и молчок! Спать!

- Папочка! Ты - как яблочко! И я тебя скушаю!

Я обернулся. На сидении позади - улыбался маленький лама...

Осло

Сижу вот и выдумываю своё путешествие! А чем ещё заниматься в последние деньки отпуска? На самом деле, всё конечно же было совсем не так, и если вы думаете, что я во время поездок весь такой вдохновенный писатель, который всему восторгается и ходит с непременным блокнотиком - то вы ошибаетесь! Хотя, я думаю, что вы совсем ничего обо мне не думаете, это я слишком много думаю о себе, так, что и самого слово "думаю" становится слишком много, как и такого легко разоблачаемого писательского кокетства - литературщины, длинных и глупых витиеватых фраз с подмигиваниями, которые никому не нужны. Вот примерно таких, как я только что попытался изобразить.

Во время путешествий - я скучный молчун и не умею даже расслабиться и порадоваться толком тому, что вижу, скорее, я как старый леший - собираю в мешок старые лесные коряги (а имя "айрат" переводят как "лесной народ" либо "изумление", поэтому я давно величаю себя "изумлённый леший", собираю эти старые коряги, засохший мох и одному мне ведомые грибы в старенький мешочек - авось пригодится! Записываю мало, больше запоминаю. Общаюсь тоже мало. Дежурно и нелепо. И почти ничего не могу рассказать моим соседям по автобусу либо парому либо отелю. Зато сейчас, придя домой, раскрыв свой мешочек - я разбираю свои воспоминания, и здесь, в одиночестве и после всего - могу, наконец, тихо порадоваться всему, что мне удалось пережить. Заново пройти свои дороги. Припомнить каждую веточку. И если бы не потребность писать, и не такие выдумки человечества - как компьютер и интернет, ну и ещё некоторое мое кокетство и литературное тщеславие (см. выше!.. и ниже, когда я когда-нибудь буду говорить об Андерсене), то никогда бы вы не узнали содержимого моего мешка!

Так толкинский выдуманный лесной мудрец Радагост Карий скрывался от людей и эльфов в таинственных чащобах леса, собирая в лесу одному ему ведомые целебные и магические травки... в Дании - книжку Толкина издали с рисунками королевы. Маргрета II объявила, что она никакой не политик, она - художник! Именно она иллюстрировала Толкина! И именно в Копенгагене впервые за время своего путешествия я вспомнил о нём, а в записках - вот уже второй или третий раз его вспоминаю!

Литература! Вот и не знаю теперь, пишу ли о том, что было, или о том, что происходит прямо сейчас! Одно можно сказать точно: на четвёртый день своего путешествия я уже въезжал в Осло. Для меня, как для типичного туриста - автобусного экскурсанта - предлагался давно проторенный многими маршрут. Но один раз я всё же сбежал! Об этом после...

Привезли нас, по началу - и вас туда же привезут! - в парк скульптора Вигеланда! Учившегося у Родена, но так толком и не познакомившегося с мэтром. Типичный угрюмый норвег-отшельник Густав Вигеланд. Парк - сотни голых людей, не только телами, но чувствами и эмоциями наружу, не об этом ли вся моя поездка? О борьбе со страстями, а иногда - борьбе за страсти! Ты и не знаешь толком на чьей ты стороне! Отпустить вожжи чувств или взнуздать их? Норвегия - страна голых людей. Страна обнажённого нерва... Мы долго скрывались по своим горам и альковам в пещерах гор и по берегам фьордов, и вот мы все - здесь! Мы в парке этого полусумасшедшего отшельника-угрюмца. Здесь все - дети, юноши, девушки, старики и старухи, матери и мужья, деды и младенцы, даже эмбрионы! Все - обнажены! Все разговаривают гримасами и телами! Одет - угрюмец-скульптор. Автопортрет в полный рост в фартуке и с инструментами ваятеля!

Здесь уже, на родине, узнал, то настоящая фамилия Густава не Вигеланд, а Торсен! Примерещилось, что обязательно должен быть с такой фамилией какой-нибудь мощный лыжник-марафонец. Поискал в интернете - есть один лыжник: Осмунд Торсен, и лыжник и сноубордист- экстремал. По горам и вершинам катит. На фотках - борода заплетается с горным снегом в викинговую косицу... Подходящий Торсен! Если продолжить дальше играть в слова - можно вспомнить торсиду - так бразильскую сборную по футболу называют. Происхождение слова и значение его тоже показались мне весьма сродными скульптору Густаву. Вот что вычитал: Образовано слово от португальского глагола «torcer», который в соответствии с утвержденным Бразильской академией словесности «Малым бразильским словарем португальского языка» означает: «вывихнуть», «скручивать», «сгибать», «крутить», «портить», «развращать», «запутывать», «заставлять кого-либо менять направление или курс», «отказываться от задуманного», «подчинять» … ну и по спортивному болеть, конечно.

И вот - скульптор Густав делает над нами свои вывихи, скручивает, сгибает и крутит...

Отвлечёмся, закончим историю "торсиды", точнее слямзим цитатку из книжки Игоря Фесуненко: " Однажды какой-то из спортивных репортеров подметил и описал в своей заметке девушку, которая «нервно скручивала перчатки, переживая происходящее на футбольном поле. И в одной из следующих своих заметок с футбольного матча, он снова вспомнил эту девушку, которая принималась «torcer», то-есть «нервно крутить» свои перчатки. Это выражение понравилось, его подхватили другие писаки, оно стало кочевать из газеты в газету, и в конце-концов, благодаря извечной любви бразильцев к крылатым выражениям, к лихим оборотам, к поэтическим метафорам, прижилось. Отсюда и появилось собирательное значение болельщиков как «торсиды». Со временем оно стало общеупотребительным в Бразилии, а потом и в десятках других стран, в том числе и в России".

Крути нас, взвихряй, о Густав! Все мы в паре твоём! Обнажены тела наши и наши эмоции! И вот стоим мы. Вечные и голые. Не приукрашенные, такие, как есть - полноватые и худые, старые и юные и терпкие, среди нас: кричащий младенец, символизирующий саму Норвегию - молодое королевство, окончательно получившее независимость лишь в 1905 году.

Несколько сотен лет - под Данией, а потом ещё сто - под Швецией. Всё такие же угрюмые, горные, резкие, угловатые, потомки викингов и троллей - приходим сюда, чтобы снять с себя всё. Чтобы обнажиться! Но доставит ли вам радость наше обнажение? Наша борьба с пороками? Наша победа и наше поражение. Наше человечество! Не эротика, но мистерия живут в этом парке! Главном парке норвегов! Впрочем, многочисленные туристы и летние пикники современных ословчан, всяческие посиделки и праздники, которые они тоже любят устраивать именно в этом парке - постепенно сшибают весь этот грозный пафос. А некоторые памятники - вовсе стали мэмами, например, россияне очень любят скульптуру двух отвернувшихся друг от друга стариков - их называют у нас: "Лев Николаевич и Фёдор Михалович поссорились и не разговаривают друг с другом"...

Перед театром в Осло - другая пара не разговаривавших друг с другом писателей, уже взаправду не разговаривавших, а когда-то бывших близкими друзьями: Генрика Ибсена и Бьёрнстьерне Бьёрнсона, нобелевского лауреата! Интроверт Ибсен однажды изобразил общественника Бьёрнсона в своей комедии "Союз молодёжи", ну и поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Никифорыч Бьёрнсон - до кучи - ещё и с Эдвардом Григом, за то, что тут музыку писал для ибсеновского "Пер Гюнта", а ещё друг называется! Потом, правда, с Григом помирился. А с Ибсеном - стоят они теперь на двоих перед входом в театр: Иван Никифорыч - гордо так, подбоченясь, победителем, нобелевским лауреатом, а Иван Иванович Ибсен - типичным норвежским угрюмцем, голова приопущена, руки за спиной держит. Памятники эти поставили ещё при жизни Ибсена и Бьёрнсона. Генрик, проходя мимо своего, непременно снимал шляпу.

А в театре и сейчас "Пер Гюнт" идёт, только осовремененный, на афишке - дяденьки в пиджаках. Да и три сестры чеховские - красивые беловолосые, небось, не норвежки даже, а шведки из какой-нибудь поп-рок-группы, какой-нибудь маленькой "Аббы". Такие афишки!

А вообще - после обязательных достопримечательностей - парка и крепости - Осло оказывается вполне обычным, даже будничным городом средней руки, даже не миллионником, всего здесь около 500-600 тысяч жителей, из них процентов 30 -приезжие. Примерно с наш Ижевск. Серые коттеджи, а вот, в самом центре - буро-коричневая пятиэтажка-полуциркуль, рядом - такого же цвета ратуша, почти что в духе соц.реализма: монументальная гигантская двухлапая тумба с часами, глазеющими на пасмурное море. Оторванная рука-фонтан датского короля Христиана - "здесь будет город заложён, руку даю на отсечение!" Христиан этот перестроил заново Осло после пожара и переименовал древний город в устье реки Ло в Христианию. Норвегия тогда была глухой датской провинцией. Ну, руку-то свою король не дал, конечно, а фонтан такой формы поставили уже в недавнее время, когда и город-столица снова стал зваться Осло... Есть ли там до сих пор эта неведомая река Ло - я не узнавал. Море видел. Сиреневые горы. Это ещё до подъезда в самый Осло, накануне, на закате. А поутру - пасмурное небо, какой-то 10-этажный паром навроде нашего, старая крепость, и двухлапая бурая тумба с глазом-циферблатом, пялящимся на море и усталые корабли... Так одноглазый троль-великан из своей пещеры скучно глядит под дождь на спокойные воды фьордов. Давно нет уже в пещере ни одной овцы. Когда-то, обманув его далёкого пращура, двоюродного деда по матушке косматого тролля Полифема - увёл Одиссей из пещеры в горе всех овец, ослепив прежде их несчастного хозяина. И взвыл Полифем, призывая отца, греческого бога морей Посейдона, и непривычно взбеленились тогда обычно тихие воды древних фьордов! С тех пор утекло много воды. В пещере живёт новый тролль. И нет ни одной овцы. И он смотрит под дождь на море этакой двухлапой тумбой, ратушей города Осло, выполненной в духе почти что социалистического реализма. Ну, на то он и тролль.

И тут я сбежал! Одиссеем в костюме овцы - сбежал из нашей туристической отары, направляемой герлыгой опытного чабана-гида! Да не оскорбят никого подобные сравнения, просто к слову пришлись метафоры, предательский соблазн заставил их поставить! Ну, в остальные-то дни - я и сам был вполне послушным ведомым, тут вот только сбежал. Всего один раз. Не мог не сбежать, ибо выяснил, что в эти же дни в Осло в музее Эдварда Мунка, проходит их большая совместная выставка - Эдварда и Ван Гога! Моего Винсента Ван Гога, о котором я написал две поэмы, и которого полюбил, как брата, и теперь люблю встречать приветы от него в разных городах и весях! О Мунке я тоже писал, в одном из прежних путевых циклов, и сейчас уже - не напишу лучше. Если кому надо - попросите меня и я вышлю письмом тот прежний текст. Но, конечно, при любви к Мунку, более я всё же шёл на встречу с Винсентом, хотя оказалось и их картины и их биографии прекрасно корреспондируют! Эта выставка - совместный проект двух музеев: мунковского в Осло и винсентовского в Амстердаме, в сентябре она переедет в Голландию. Мне пока не удалось побывать в Амстердаме, только во Франции был, на могиле братьев Винсента и Тео, а большая часть тех картин, которые фигурировали в поэмах моих - находятся именно в Амстердаме, и вот - они приехали сюда, в Осло, на встречу со мной! Тут и знаменитые из ранних - "едоки картофеля", и "Sorrow" (скорбь), арлейская ночь, рыбацкие шхуны на Сен-Мари де ля Мэр, портрет-метафора в виде стула Ван Гога...

Тут настигло меня и моё "Уединённое" мои "Опавшие листья". Так называл свои хаотичные записки Василий Василич Розанов. Так бы назвал я мой побег на выставку Ван Гога и Мунка. запрет на фотографии жёсткий. Пробовал сфотографировать не картину, а стенд с сопоставленными хронологически датами из биографий двух художников, подбежал лысый охранник и потребовал стереть снимок.

Что ж, заблудшей овце время возвращаться в своё стадо...Приехав в центр города, вдруг натолкнулся на целый маленький парад. Торжественная смена караула! Вообще - во всех странах, кроме Финляндии, мы попадали на эту смену караула, но в Норвегии самая торжественная! Помню полупустую площадь Копенгагена с небольшими стайкам и туристов. Караул - маленький, человек шесть, тихо марширует от одной караульни к другой. На солдатиках нахлобучены медвежьи высокие шапки, наподобие британских, но пониже. Шапки неудобные, на улице жаркий день, поглядывают на туристов искоса - в роли микии-маусов им не очень-то уютно, но нужно выдержать эту процедуру до конца! Совсем по трое, не караулом, но караульчиком ходят меняться в Стокгольме. У этих - не шапки, но каски, с копьёвым остриём на верхушечке. Пока старшой поднялся по лестнице менять кого-то - двое в старинных формах и клювом на каске - опустили ружья и не то, что смирно, а очень даже вольно треплются не обращая внимание на туристов, как два деревенских шведских хуторянина, обсуждающих позавчерашнюю ярмарку. Офицер спустился. Ружьё на пле-чо! Идём менять следующих!

В Норвегии всё не так! Издалека по бульвару шествует процессия! Впереди трое конников - девушки-полицеские! Далее - целый отряд! В руках у многих - барабаны, у некоторых - штандарты и горны! Играют по команде. Идут долгим маршем. Бульвар останавливается поглазеть. Люди с уличных кафешек поворачивают головы. Туристы и мальчишки - бегут за отрядом! Туда, на холм, к королевскому дворцу!

Вот оно, впервые - намёк на какое-то особое положение, статус короны. Других намёков не так много! Норвеги очень дорожат своим равноправием, равенством всех. До сих пор в ходу анекдотец про норвежского короля, который ехал на трамвае кататься на лыжах. А молодой кондуктор его не узнал и потребовал деньги за проезд! Люди зашишикали, парень осёкся, а их величество:

- Нет уж! Теперь я заплачу, а вы возьмёте у меня деньги, иначе я выйду на остановке, и завтра во всех газетах будет известие, про то, как короля выгнали из автобуса за безбилетный проезд!

Такой вот аристократизм европейских монархов. Я помню, как в Казани открывали как-то новый трамвайный маршрут. Первыми сели мэр и чиновники. Кондукторша в праздничном фартуке, шутки ради что ли, решила спросить за проезд. Ну не зря же её поставили-то! Чиновники только рассмеялись в ответ и мирно продолжили поездку, так и не заплатив. (не поленился, нашёл ссылку: http://prokazan.ru/news/view/9992). Ну, что ж, мы не Европа! У нас свой путь!

Это равенство, равноправие и забота о правах, принятые в Норвегии - иногда проходят странные, порою страшные проверки жизнью. В России многих возмущают маленький приговор и комфортные условия отбывания заключения известного шизоидного маньяка-убийцы, недавно даже ставшего студентом университета Осло. "Дело Брейвика" - величайшая трагедия современой Норвегии, но оно же - и проверка на прочность их ценностей, представлений о справедливости и адекватном наказании.

Что мы хотим от тюрем, помещая туда преступников? Во-первых, изолировать их, хотя бы на время, от общества, во вторых - по возможности, исправить, чтобы выйдя - они уже не представляли опасности для сограждан. Как достичь этого исправления? Исправляют ли наши российские тюрьмы? Должны ли мы, во имя исправления совершивших преступления, уважать их права и личность даже в тюрьме? Норвежцы отвечают положительно. В Норвегии также нет пожизненного заключения. У нас дискуссия общественная ещё далека даже от постановки этой темы. Мы ещё смертную казнь обсуждаем, а вот Чехов Антон Павлович, в "Острове Сахалин" возмущался и пожизненными сроками.

Вот что точно он писал: "В нашем русском законодательстве, сравнительно гуманном, высшие наказания, и уголовные и исправительные, почти все пожизненны. Каторжные работы непременно сопряжены с поселением навсегда; ссылка на поселение страшна именно своею пожизненностью; приговоренный к арестантским ротам, по отбытии наказания, если общество не соглашается принять его в свою среду, ссылается в Сибирь; лишение прав почти во всех случаях носит пожизненный характер и т. д. Таким образом, все высшие карательные меры не дают преступнику вечного успокоения в могиле, именно того, что могло бы мирить мое чувство со смертною казнью, а с другой стороны, пожизненность, сознание, что надежда на лучшее невозможна, что во мне гражданин умер навеки и что никакие мои личные усилия не воскресят его во мне, позволяют думать, что смертная казнь в Европе и у нас не отменена, а только облечена в другую, менее отвратительную для человеческого чувства форму. Европа слишком долго привыкала к смертной казни, чтобы отказаться от нее без долгих и утомительных проволочек. Я глубоко убежден, что через 50 - 100 лет на пожизненность наших наказаний будут смотреть с тем же недоумением и чувством неловкости, с каким мы теперь смотрим на рвание ноздрей или лишение пальца на левой руке. И я глубоко убежден также, что, как бы искренно и ясно мы ни сознавали устарелость и предрассудочность таких отживающих явлений, как пожизненность наказаний, мы совершенно не в силах помочь беде".

Сейчас эти чеховские мысли кажутся наивными, но вот Норвегия осуществила их, воплотила в жизнь в своей стране. И теперь этот нелюдь, мерзавец Брейвик - провоцирует страну на отказ от такого своего завоевания: "смотрите, я убил, а мне хорошо", и всё в нас вопиёт, когда мы думаем о применении таких условий именно к нему, но для норвежцев приоритет равенства всех и уважения прав личности делается всё же фундаментальнее, и они терпят ухмылки подонка.

Свистит, свистит ветер в парке Густава Вигеланда... человечество борется со своими пороками, то потакая им, то вцепляясь в безумной схватке в липкое, чешуйчатое тело змея.

Я смотрю на караульный парад, шествующий по бульвару на холм королевского дворца, любуюсь красивой формой, барабанами и горнами, и вдруг замечаю нечто поучительное! Ведь здесь - совсем другой караул, не такой как у нас! Ну вспомните наш идеал: "все равны, как на подбор, с ними дядька Черномор"! Равны - то есть одинаковы, высокий, статные юноши! Здесь же совсем другое! Бьющая в глаза разница! Тут и белые, и чернокожие, и высокие юноши, и девушка на две головы ниже остальных! Все маршируют! И все равны, несмотря на всю разницу! Вот - статный юноша, которого можно и в богатыри к Черномору, а вот приземистый полноватый юноша-негр, марширует чуть-чуть неуклюже, выпуская вперёд бедро при каждом новом шаге, но идёт он - рядом со всеми, и все тут рядом, все - идут строем, во имя чести норвежской короны!

Не приукрашенные, такие, как есть - полноватые и худые, старые и юные... вечные голые люди в парке Густава Вигеланда. И все мы - просто люди.

Ночь. Питер

В Питере жизнь в центре, в исторической части - отличается от жизни на окраинах, где уже, в типичных для любого крупного российского города спальных районах, знаменитые питерские парадные постепенно превращаются в обычные подъезды. И вид из окна ночью - какой-нибудь советский мёртвый столб с лампой и ветка дерева. Хрущовский минимализм, сожравший "ночьулицуфонарьаптеку".

Я ночевал, бывало, и в таких квартирах, и по питерской привычке выглядывал и там в ночное окно - но лишь пустота была ответом взору моему.

- Что ты там видишь, дружок?

- Жилой массив.

Питерская ночь на чемоданах, недоуют, ожидание скорого наводнения - которого теперь уже, может, и не будет такой силы, как раньше бывало, но ожидание это осталось, кажется, у горожан на генетическом уровне, чемоданы собраны... Вот ты, вот комната... Не выходи из комнаты, не совершай ошибку... но через некоторое время - не выдержал, и по Хармсу: Из дома вышел человек. И исчез. Вот эта комната - временное и последнее пристанище. И вся питерская ночь - такая для меня. Временное последнее пристанище и огромное окно. Только в спальных районах - окно оказывалось совсем обычное, и питерская ночь если и приходила ко мне в те разы, то не с улицы, а прямо возникая посреди комнат и кухонь, если поселенцы таких квартир, несмотря на то, что занесло их сюда, в типовые спальные районы и многоэтажки, всё же успевали ещё раньше как-то пропитаться питерским духом, или тем, что мне казалось таковым, а на самом деле - было обычной расхристанностью недоустроенных людей...

И один раз так - ночевал у растаманов, один из которых был моим другом ещё до того, как отрастил свои первые дреды и переехал в Питер. Из мебели помню притащенный из рощи пенёк и ещё трубку для курения гашиша... А второй раз - ночевал у актёра. В тот день он вернулся в полночь. Мы разговаривали на кухне. Света не было. Он открывал холодильник, и маленькая лампочка из глубины белой камеры светила нам, неяркий свет падал на его предплечье с вытатуированной девушкой. И это была питерская ночь. Хотя и в спальном районе...

В исторической же части всё случается само собой. Потому что там, зачастую, ты находишься в комнате с высоченными потолками и большим окном. Дом часто 19 века. Или бывший доходный дом. Система коридорная. И есть чердак. И выход на крышу. Дом снаружи - часто красивый. А изнутри - невероятный, с переплетением комнат, квартир и проходов. В таких ночевал часто. Просижывал на общей кухне по полночи с неведомыми соседями, а часа в два или три шумной ватагой шли запускать китайский воздушный фонарь. Но и тогда - мог ли я до конца расслабится? Слиться с этим? Или был лишь писателем, сродни этнографам, вышедшим на фольклорную экспедицию? Кажется, не все из появившихся у меня в тот день знакомых поверили в мою искренность... Было похожее чувство однажды: в Казани давно брал интервью у первых казанских хиппанов, что-то спрашивал про 70-80-е годы. Дошло до воспоминаний о том, как их прорабатывали в КГБ.

- О чём они тогда с вами говорили?

- Ну там спрашивали, вопросы разные.

- Какие?

- Да такие... ну вот примерно, как ты сейчас.

Вот ведь как вышло! Должен рассказывать про Копенгаген, а начал про Питер, бывает так... последний питерский адрес, куда меня пригласили в этот раз, чтобы я пришёл и прочитал стихи, друзья, позвавшие меня, сопроводили пояснением в СМСке: "Дом такой-то. Северный модерн". И я сворачивал в переулок искать не просто дом, а северный модерн!

С Питера начиналась и заканчивалась нынешняя моя поездка в Скандинавию. В Питере я ночевал целых две ночи. Оба раза - в исторической части, обе квартирки в 5 минутах от Невского. В старых домах. С высокими потолками и большими окнами. Ночью Питер (центр города) живёт часов до 3-4 утра. Часам к семи заваливается уже спать часов до двух пополудни. Я приехал в Питер без пяти двенадцать, меня должны были встретить трое. Не пришёл никто! Не успели, проспали, задержались или что-то там! Потом - все нашли меня!

Весь день мы гуляли, а в районе 23.00 я пришёл на квартиру. Ел макароны, запивая чаем. И в час и в два ночи я подходил к окнам и смотрел... то на парочки, выходящие из бара тут же внизу, под аркой, на компании, какие-то выяснения отношений, потом от скуки - в окна соседей того же самого дома, изогнутого в кольцо, однажды какой-то парень заметил меня и начал делать какие-то знаки, было полтретьего ночи, то ли утра... и каждый вечер в час назначенный она выходила на огромных каблуках, слегка поправляя юбку. И добавим ещё луну для романтики. Или нет, луну уберём, хватит одних звёзд на небе.

На обратном пути мы въезжали в Россию вечером. Под дождь. Не было на таможне ни одной ласточки. Было утомительное ожидание, когда же откроют калитку, пропустят нас по одному, чтобы поставить в паспорт последний за эту поездку штампик... Помню в 2002, когда второй раз в жизни въезжал в Финляндию - случайно выяснил, что таможенник наш тоже стихи пишет, подарил ему тогда свою книжку. Где он сейчас? Работает ли до сих пор?

Почему - когда въезжаешь: солнце, ласточки и таможенники-поэты, а выезжаешь - дождь, долго не открывают калитку, медленная очередь и пустота? Зачем я себе так это наколдовал?

Вместо скандинавских гор - в автобусных окнах теперь наши леса приграничные. Хорошие. Остальное - не всегда. Туалетных стоянок до Питера не будет, ибо вместо полноценных туалетных залов с несколькими кабинками, как в Европе, здесь - максимум по одному утлому скворечнику. А перед мусоркой - сакраментальная надпись, гласящая, что "вывоз-то мусора платный! Поэтому, если вы хотите воспользоваться услугами нашей мусорки - то купите что-нибудь в нашем универмаге!"

Потом - началась пробка. Ну, впрочем, такая, не очень долгая... смотрю по сторонам. Плакаты: "Что-то там - гордость России". Не помню, что именно. Неожиданно, сам не понимаю почему, меня вдруг коробит. Пытаюсь представить: "Фьорды - гордость Норвегии", "Сибелиус - гордость Финляндии". И почему-то не очень представляю. Вдруг примерещилось ненужное бахвальство какое-то в этом. Что-то, видимо, обострилось у меня после Европы, раньше я об этом так не думал и не коробился, а сейчас, мне кажется, лучше бы написали: "Приезжайте к нам на Ладогу, она прекрасна", а не так что: "Вот, смотрите, это Ладога! Она лучшая в мире, и она - наша!"

То, что поистине прекрасно, что становится достоянием - должно быть всехным богатством, все должны иметь по возможности равный доступ к прекрасному, природе или искусству! Думал об этом под дождь, въезжая в Питер. А потом - катил по брусчатке и мостовым свой чемоданчик до другой уже квартиры, но тоже недалеко от Невского. Там живёт мой тот самый актёр, переехал со спальных районов, иногда он шутейно примеряет на себя корону. Колпак шута короля Лира! Выглядывает в окно: "Ну, как там мой народ?" Пары целуются. А минут через 15 - открытая машина, компания, шампанское, девушка бросается кому-то на шею... Когда я был в этой квартире первый раз, товарищ мой показал мне одно окно дома напротив: "А вот оттуда у нас регулярно старушки падают! Это же хармсовский дом! Из дома вышел человек!"

Рано утром проснулся, выглянул в окно. Снова пара, только геи. Ну и им надо когда-нибудь целоваться, хотя бы когда Питер спит. А вдалеке на самом перекрёстке заметил бодро идущего человека уж больно похожего на поэта Митю, с которым я мог бы встретиться в этот приезд, но не получилось состыковаться, хотел закричать ему, но Митя был уже далеко и сворачивал, видно, на работу отправился... Ми-и-и-тя... Из дома вышел человек... И с той поры исчез. Улетел. Но он обязательно, обязательно вернётся... Как милый Карлсон, который живёт на крыше.

Часы на городской башне бьют два часа. Шутейный король выходит на свой пост. Самый важный пост на своей такой крохотной планете. Но маленький принц недоумевал: его планета такая малюсенькая, чем же правит этот король?

А их величество свесил ноги с подоконника и закричал на всю улицу: "Ну, как ты? Мой народ!"

В это время я ел борщ в доме а-ля северный модерн и уже отыскивал в книжке первый отрывок из поэмы, который собирался прочесть...

- Всё хорошо, ваше величество! Сегодня у нас всё будет хорошо!

- Ну, то-то же!

Копенгаген

Как зовут короля? В Дании, начиная века с 15-го всё просто, либо король - Христиан, либо - Фредерик, всего два сменяющих друг друга имени у монарших особ... Какая же у них фамилия? Уж не Буэндиа ли переселились ли сюда всей семьёй из тёплой Колумбии в северные широты Дании? И все Аурелиано стали в одночасье Христианами, а Хосе Аркадио - Фредериками! А название романа осталось прежним - "Сто лет одиночества"... Пожалуй, и автор романа, писатель Габриэль Гарсиа Маркес остался прежним, остался самим собой. Не в кого ему превращаться, ведь не в Андерсена же.

Маленькая статуэтка мальчика, сидящего, крепко обхватив колени. Памятник одиночеству в шведском Стокгольме, либо памятник Нильсу, который уже давно никуда не летит... нет, мы останемся верны полёту! На выступающий поребрик я кладу, предварительно расправив и разгладив, шведскую купюру в 20 крон, хотел её сохранить, но денег мало, придётся её потратить, так хоть сфоткаю. На одной стороне улыбается мне пожилая дама с мудрым и ласковым лицом - Сельма Лагерлёф. Переворачиваю деньгу - и вот он, Нильс! Верхом на гусе - отправляется в полёт!

О, полёт мой! Обозреваю веси и страны с птичьей высоты, совмещаю в единой картинке -старенький джаз в парке Хельсинки, танцующих шведку и японца и спокойное стокгольмское море у них за спиной, горные водопады, ниспадающие до вересковых вод тихих норвежских фьордов, каналы Копенгагена...

Копенгаген - это каналы. Название города не зря переводится "Купецкая гавань"! Гавани, то есть пристани и каналы Копенгагена - действительно "купецкие", торговые, шумные, полные жизни, после умиротворения и спокойствия Стокгольма, рыбацкой суровости и хэмингуэевского одиночества Осло, Копенгагенские каналы - сама жизнь! Пестрота, разномастье и шум! Разноцветные игрушечные домики, концерты певиц в уличных ресторанах даже днём, аплодисменты, лодки, очереди на посадку, компашки по двое -по трое. Рестораны, среди посетителей которых находится всегда один два человека, которые отойдут на метр-два и в воду! Железные лестницы есть - доплавав, купальщики поднимаются снова на набережную, обсохнут, и можно снова выпить пиво и посидеть за столиком. Здесь не видно больших пляжей, но много мест вдоль каменных набережных, где есть спуски к воде и можно вот так нырнуть... У оконечности канала - стайка велосипедных повозок с красивыми молодыми парнями-рикшами. Копенгаген называют северным Парижем.

О чем это я плакал? Я забыл... Ах, вот... неожиданно почувствовал, что сейчас разрыдаюсь в автобусе, где-то посередине фильма "Любовь и голуби", поставленного гидом для отдыха туристов. И где-то посредине - комок подкатил к горлу. А точный момент - не помню. И ведь главное смотрел мильон раз и не плакал. А тут - что-то такое накатило. Но взял себя в руки. Не заплакал. Только всхлипнул.

С каждого своего путешествия - Ганс Христиан Андерсен привозил путевые очерки. Я тоже. А ещё - он иногда заходил в бордели и беседовал с проститутками. У нас - нет борделей. Проститутки - есть. Но это всё не то. И ещё Ганс Христиан много чего боялся и поэтому слыл чудаком. Я тоже много чего боюсь, но боюсь даже признаться в этом. Поэтому я - нормальный человек. В Копенгагене закрыли музей Андерсена. Пётр Вайль, когда был жив, в своём документальном фильме о столице Дании - сокрушался об этом. Тогда, вместо музея писателя - он пошёл в музей эротики. Теперь и этот музей закрыли! Значит, можно сказать: "Копенгаген - город, в котором закрыли музей Андерсена и музей эротики".

И вообще - как это? Так запросто можно закрыть музей! В Казани интеллигенты закрытие любого музея назвали бы, наверно, трагедией и огромной потерей, правда, их бы вряд ли стали слушать, если бы хотели что-то закрыть. Но обычно это бывает не так, что "вот, мы закрываем музей!" а набор каких-то случайных бытовых обстоятельств, потом - как бы ремонт, а после запустение... и то ли выйдем из ремонта, то ли нет. Как случилось с казанским музеем Шарифа Камала, хотя кое-какие шансы на реанимацию там всё-таки есть.

Всё же, где теперь искать Андерсеновский Копенгаген? Тем более, если у тебя всего несколько часов, а ты не успел до того справиться в Интернете и наметить маршрут? Ну, понятно, все идут к его памятнику с натёртыми до блеска коленями, да ещё к русалке. Американские журналисты провозгласили её символом Копенгагена. Все им и поверили. На подходе - попался мне рекламный автомобильчик-тележка, на борту - она. Сфотографирована. И подпись: "Сувениры. Самые лучшие русалки для вас".

Где же искать этот город Андерсена, когда ты уже нашёл шумную купеческую гавань, и всё такое разноцветное и шумное... Достаточно отойти от канала и самой шумной улицы. Достаточно посмотреть наверх. На крыши. Есть города куполов. Копенгаген - город шпилей и красного кирпича. О, если бы Карлсон жил на копенгагенских крышах - ему было бы куда вас поводить! Ещё они любят спирали и завитки. Знаменитый шпиль на здании биржи - три дракона со сплетённым хвостами. А вдалеке - ещё спираль: шпиль одной из церквей. И вот, если подняться на крышу и, держась за эту вытянутую в острый шпиль косу драконьих хвостов, оттуда взглянуть вниз на воду - то пожалуй, в тёмном отражении ясного копенгагенского неба и узришь город Андерсена. Зеркало Копенгагена. Его потусторонний двойник. Город красного кирпича, драконов, высоких башен, спиралей и шпилей...

А если потом потрясти головой, сбить эту поволоку с глаз, то снова взору предстанет весёлый европейский город, северный Париж, а на одном из зданий, примыкающих к краснокирпичным ратушам - на крыше большущая надпись "Макдональдс". Перед ратушей и внутри в эти дни - фестиваль моды. Сделали открытую сцену. В преддверии вечерних показов симпатичные журналистки модных телеканалов записывают на камеру свои стэнд-апы. Живой город! И кругом велосипеды! Велосипедное движение в Копенгагене не уступает автомобильному! Помню, впервые оказавшись в Финляндии в 1998 году - я очень удивился велосипедным дорожкам и даже отдельным светофорам для велосипедистов. Прошло каких-то 15 лет, и вот уже первые робкие дорожки начали делать в Казани! Но сейчас в Копенгагене - на светофоре стоит 10-15 машин, а вместе с ними штук 30 великов! У здания парламента - велосипедов больше, чем машин. Депутаты так и приезжают!

В завитках и спиралях датских Христианов и Фридериков - сейчас наступил временный перерыв: У Дании - королева! Маргрета II, та самая, которая художница и сценограф и иллюстрировала Толкина. Дворцовая площадь была бы вовсе пустынной, если бы не туристы, местных там нет. А чуть правее - кусочек России. Православный храм. Ещё правее, во внутреннем дворике за решётчатыми воротами, в глубине у серой стены среди клумб с цветами - прячется памятничек русской императрице Марии Фёдоровне, урождённой датской принцессе Догмаре. Матери Николая II, пережившей сына... Тихо. Птицы шелохаются и тенькают среди веток кустов. Сто лет одиночества.

Лучше всего одиночество переживалось мне в другом датском городе - Хельсингёре, или, что привычнее русскому уху: Эльсиноре. Там и замок Гамлета есть. Вокруг него парк. А дальше - выход к морю. На побережье - чёрные валуны. И вот - пробираешься к ним. Садишься на самый большой чёрный камень. Слева и справа - искусственно наброшенные стога сена (скорее - холм, может, и камни, а сено-солома лишь на верхушке как драпировка). Надпись - "не лежать". Какая-то немолодая пара лет по 45 плюёт на это. Они на самой вершине холма-стога. Они сидят на белой скатерти на пушистом сене. Он разливает красное вино в два бокала... "Смотри, дорогая, вот оно - море! Закат! Камни! Маленькая лодка парусная, и мы с тобою! Всё, как я и обещал!" Она прижимается к нему нежно... Нет! Мне не надо этого видеть! У меня - другое кино. Моё одиночество! Отворачиваюсь. Перевожу взгляд на берег, чёрные-чёрные валуны. Я - Гамлет-Смоктуновский. Чёрные валуны и тихое море... Медленно поворачиваю голову от моря к берегу. Древний Замок Эльсинора! Возвышенно!.. Небо!.. Ya! Ya! Good! Какой-то датский парень выставил одобрительно большой палец передо мной, чуть не похлопал по плечу! Молодая компания - парни в шортах, девушки в бикини идут на пляж, закрывая от меня-гамлета замок! Смеются! В руках - пиво! Тьфу ты! Видно, кина не будет! А я только в роль вошёл!

Последняя попытка. От берега по валунам иду назад. Между черных закоптелых высоких камней на тоненьких стебельках - васильки!

Через 15 минут в замке должен начаться спектакль проходящего в эти дни в Эльсиноре Шекспировского фестиваля, но нам не светит! Нас ждёт паромчик, который должен вернуть нас в Швецию. По пути из автобуса глядим на здание вокзала, перед ним - скульптуры Гамлета и Офелии. Гид рассказывает: "Как-то возила группу детей из Тюмени, кажется, дети богатых нефтяников... вот в Осло, где всё дорого, предупредила их: здесь ничего не покупайте! Так через час девочки возвращаются - все обвешанные брендовыми сумками! А когда мы были здесь и вот также проезжали, я говорю, мол, вот: Гамлет, Офелия! И тут с задних рядов парень басом: "А кто из них кто?"

Сплетенье рук, сплетенье ног, судьбы сплетенье...

Завитки переплетённых драконьих хвостов на крыше копенгагенской биржи имеют, как говорят, символическое значение. В Дании, как нигде из прежде виденных мною столиц, сильны скандинавские настроения: идея о скандинавском единстве, даже возможном "Скандинавском союзе", который может в чем-то себя противопоставить Евросоюзу. Три хвоста - это Норвегия, Швеция, Дания! Ну, датскому королевству-то хорошо об этом мечтать, вспоминать знаменитую Кальмарскую унию, по которой и Швеция и Норвегия на долгое время вошли в его состав. А вот другие драконы много лет пытались вытащить свои хвосты, расшатать и расплести тугую косицу.

К слову сказать, пляж в Копенгагене всё-таки есть. Я знаю это наверное, потому что ещё в Казани читал анонс, что на копенгагенском пляже где-то идёт чемпионат песчаных скульптур. Тема этого года - вымершие динозавры... Представляю в уме троих. С переплетёнными хвостами...

Я покинул уже шумную улицу, от фонтана журавлей и музея рекордов Гиннеса, мимо памятника рыцарю с занесённым над головой топориком, до моста и дальше... Я прошёл и здание биржи с тремя драконами с переплетёнными мостами, пропустил стайку велосипедистов на светофоре, вышел к каналу на широком месте, где купеческая теснота и пестрота перешла уже в раздолье и ширину... куда иду я? Куда несут меня ноги мои?

Взглянул на карту и неожиданно догадался - иду в сторону Христиании. Снова это название! Только на этот раз имеется в виду не прежнее имечко норвежского Осло. Копенгагенская Христиания - это вольная коммуна вольных людей. Я много слышал о ней. В середине 1970-ых местные хиппи самовольно заняли заброшенные военные склады, и провозгласили свободную территорию, государство в государстве - Христианию! Дания подумала-подумала и согласилась: "Ладно, пусть это будет социальный эксперимент!" Как живут здесь? Не платят налоги, до недавнего времени даже за электричество не платили! Место творчества удовольствия и радости! Место городских сумасшедших и хиппи, которым никто не мешает здесь быть самими собой!

Метров за триста до Христиании над подъездом какой-то многоэтажки над аптекой - меня встречает голова единорога! Иди, мол, дружок! Вот она, твоя Христиания! И мотнул рогом влево.

И вдруг до меня доходит, я начинаю понимать, что это за земля! Недаром же я читал "Сагу о Йесте Берлинге"! Конечно, я попал в Экебю! Родину и приют 12 великолепных кавалеров! А за ещё одного, неведомого, 13-го - они каждый год пьют под Рождество! И как-то раз на место этого 13-го пришёл сам нечистый и заключил с ними годовой договор, с чего всё и началось! И один из кавалеров - бывший пастор, отставленный за пьянство прекрасный и смелый пропащий поэт Йеста Берлинг! Он - душа кавалеров! И все они - такие же случайные, оторвавшиеся от своих отечеств и судеб - люди ветра и потока. Бывшие полководцы, мужья, музыканты, взвихренные «torcer» и занесённые сюда, будто семена, разбросанные по всей земле ровными и хлёсткими движеньями руки сеятеля с рисунка Ван Гога...

У них есть свой кодекс, у этих кавалеров. Они - рыцари чувств и страстей. Рыцари ветра и потока. Получив от чёрта в подарок на год городок Экебю, со всеми его богатствами, кузницами и заводами, они сами добавляют к сделке такое условие: "Если мы за это время свершим нечто недостойное кавалеров, свершим нечто разумное, либо нечто полезное, либо нечто, свойственнное женщинам, забирай нас всех, когда кончится срок, всех двенадцать, и отдавай заводы кому хочешь!

Нечистый потирает в восторге руки.

- Но если мы всё же поведем себя как истинные кавалеры, - продолжает Йеста, - то ты никогда больше не посмеешь заключать какой-либо контракт касательно Экебю и никакой платы за этот год ни от нас, ни от майорши ты не получишь!"

Они знают о чём говорить, весельчаки-кавалеры. Проходят месяцы и рассказчица саги Сельма с сожалением признаёт: "В руках беспечных кавалеров Экебю всё равно, что зола на ветру. У них на уме лишь танцы да веселье. Ни на что другое они не годятся, эти недоумки!"

Я брожу по Христиании. Везде значки "no foto". Базарчик - футболки "да здравствует Христиания", ямайские береты. И травка. Много. Всякая. Весь воздух пропах. Увы, я не курю! И скоро понимаю - совсем мне здесь не нравится, не кавалер я! Иногда, о ужас! Совершаю нечто разумное и даже полезное. Встречаются мне старики в замызганных плащах и шляпах, бабулька, обвешанная гирляндами из цветов. Лица добрые. Знакомится не хочу. А вдруг и впрямь нечистый имеет к этому городку и его жителям отношение? Не знаю... ещё смотрю немного на выкрашенные в ядовито-яркие цвета деревянные бараки, картинки на заборах, памятники из хлама. Жалею, что нет шляпы - мог бы ходить и кланяться. Но здесь почувствовал, что моя собственная сага - подходит к концу. Что проверка, которую наметил своим чувствам и рассудку оканчивается именно в этом месте. Время прийти в себя.

Детский вагончик стокгольмского музея Астрид Линдгрен - ещё движется по ночному волшебному небу, но уже пошёл на спуск... он заходит на всё новые и новые спирали - вот сама Астрид, в школе имевшая прозвище "наша Сельма Лагерлёф", а став девушкой, вынужденная на время оставить в приюте своего первенца, и оттого в её детских книжках столько детского одиночества, от малыша, узнавшего Карлсона, до смелой Пеппи... скрипят колёса вагончика, вот, на новом кругу - то ли люди, то ли тролли - чета норвежцев Григов. Маленькие и прекрасные. Эдвард - всего 152 сантиметра, его жена Нина - кажется, и того меньше, а их вилла так и называется - Тролльхауген: жилище троллей. Хозяин дома - старина Эдвард Григ имел проблемы с лёгкими, и поэтому для фотографии - держится за борта своего плаща, скрывая неправильные пропорции тела. Проехали Данию, и вот уже Швецию, Норвегию... идёт вагончик... Финляндия, взъерошенный композитор Ян Сибелиус с несуществующей финской марки. Постепенно духи Скандинавии оставляют меня. Назад - въезжаю почти нормальным человеком. Гремят колёсики чемоданчика. Королевский шут открывает страннику свою каморку. Включает гирлянды. Макароны греются на плите. Ночь. Фонари. Из окна выпала старушка. Грустный шут подходит к окну и шепчет:

- Ну! Как ты мой народ?

- Всё хорошо, ваше величество! - отвечаю я из глубины комнаты. - Всё просто прекрасно! Макароны у тебя - гениальные!

Дата добавления: 2015-11-04