|
Читайте также: |
– Но что…
– Там шахидка! Клянусь тебе! Вся обмотана тротилом, и взгляд ужасный. Ненормальный. Вообще!
Возбуждение Ангелины Петровны передалось и Аркаше. Он потянул ее за руку в холл.
– Где? Где она?
– Вон! – прошептала Ангелина Петровна, распахнув глаза и указывая взглядом в сторону девушки.
Она все еще стояла у зеркала. Только чуть-чуть развернулась. И уже не глядела в него.
– Вот эта? – тихо спросил Аркаша.
В это время к ней подошел молодой человек. Невысокий, лет двадцати. В почти такой же неряшливой одежде. Он улыбался. Она чмокнула его в щеку.
– Сама ты шахидка, – сказал Аркаша. Ангелина Петровна заглянула в глаза молодому человеку. Оглянулась вокруг.
– Да они тут все такие! – прошептала она.
– Ага. Все шахиды. Ложись! – мрачно проговорил Аркаша.
Ангелина Петровна слушала легкие, завораживающие звуки фортепьяно и хихикала.
Аркаша повернул к ней голову. «Эх ты…» – говорили его глаза.
«Я люблю тебя, – говорили ее. – Хи-хи».
– Даже конфеты не ешь? – спросила девушка с хвостом, разглядывая лежащую ничком на кровати Марусю. Маруся не отвечала.
– Пойдем на первый этаж? – предложила девушка, и хвост ее так раскрутился вокруг головы, словно она готовилась взлететь.
– Не, не пойду, – равнодушно ответила Маруся.
– Ну, пойдем, а то я одна боюсь.
– Не бойся.
– Тебе легко говорить – не бойся. А вдруг я опять бедрами буду крутить?
– Ну и что? Мужики заводятся?
– Мой Саша сказал, что я ему не из-за этого понравилась.
– Ого! – Маруся произнесла это без всякой интонации и повернулась к девушке с хвостом.
– Да! Он сказал, что ты даже больше бедрами крутишь, но у тебя это не так мило.
– Не так мило, значит?
– Ага. Не пойдешь?
– Не пойду.
– Понимаешь, он так сказал, и мне уже не интересно бедрами крутить. Я и не кручу.
Просто вдруг я увижу других мужчин – и все по новой.
– Ты сегодня завтракала?
– Нет. – Она поджала губы.
– Ну а что твой Саша?
Девушка сделала несколько кругов по комнате и в конце концов остановилась.
– Ладно. Не пойду. Мы вечером увидимся.
– Тоже правильно. А ты что, не будешь смотреть кино?
– Какое кино?! Сегодня же краска волос. Ужас. Как не хочется!
– Что не хочется? – не поняла Маруся. Она села на кровати, облокотившись на деревянную спинку.
– Корни подкрашивать. – Девушка дотронулась до головы, словно доказывая Марусе необходимость срочной подкраски.
Маруся оценила ее идеально высветленные волосы и пожала плечами.
– Парикмахер сюда придет? – спросила Маруся.
– Ну конечно! – удивилась вопросу девушка.
– Раз тебе не хочется, скажи, чтобы через пару дней приезжали, – простодушно предложила Маруся.
– Как это? – удивилась девушка еще больше. – Как я им это объясню? Ведь через пару дней корни уже будут черные!
– А здесь что, с черными корнями ходить нельзя? – усмехнулась Маруся.
– Нельзя, – строго ответила девушка и придирчиво осмотрела Марусину голову. – Ты, кстати, у них тоже уже наверняка в графике.
– Да? – Маруся встала и подошла к зеркалу. – А я, может, натуральные буду отращивать…
– Поговори об этом с доктором. – Посоветовала девушка с хвостом. – Слушай…
– Что?
– А у тебя с этим твоим мужиком было что-то?
– Это с каким?
– Ну, с этим… С похитителем?..
– Слушай! – Маруся снова запрыгнула на кровать. – Не было никакого похитителя! Поняла!
– Поняла! – Девушка послушно кивнула. И помолчала.
– А мой Саша раньше улететь боялся, – сказала она, доверчиво глядя Марусе в глаза.
– Куда? – спросила Маруся равнодушно.
– В космос, – объяснила девушка. – Он терял массу тела, понимаешь, и переставал действовать закон всемирного тяготения.
– Ужас.
– Смешно, да?
– Смешно?
– Конечно! Он и сам теперь понимает, что это бред. – Девушка рассмеялась. Хвост ударился о плечи. – Мы с ним так хохотали над этим! Ну, представляешь? Ты когда-нибудь слышала? В космос!
– Смешно. Правда.
– А почему ты не смеешься?
– Смеюсь. Про себя. Ну и что, он за тобой ухаживает?
Не знаю… – Она отвернулась. Маруся была уверена, что она покраснела. – Я научила его с землей здороваться. А после обеда мы вместе камни собирали.
– Камни?
– Ага. Небольшие.
– Зачем?
– Ну, так, он в кармане их носит. Для собственного спокойствия.
– Для веса?
– Для спокойствия. – Она подошла к двери, оглянулась.
– Ну, я пошла краситься. Ужасно не хочется. Но красота требует жертв.
Константин Сергеевич был, как всегда, великолепен. Даже без красного галстука.
Он разглядывал свои черные лакированные ботинки, словно искал на их гладкой поверхности собственное отражение.
– Поговорим? – спросил он Марусю.
Она пожала плечами.
– Это в твоих интересах тоже, – уточнил он.
– Ладно, – кивнула Маруся.
– Во-первых, твое имя Ольга.
– Допустим.
– Допустим? Или на самом деле?
– Да, меня зовут Ольга.
– У тебя была очень непростая жизнь, но все уже позади.
– Вы уверены?
– Уверен. И скоро мы уже будем готовы к тому, чтобы рассказать о тебе общественности.
– Кто мы?
– Люди, которые заинтересованы в твоей судьбе. Я в том числе. Ты не против моей кандидатуры?
– Вашей? Нет.
– Естественно, сразу появится милиция. Ты должна быть к этому готова. Ты расскажешь все, что может помочь им найти его. Но об этом мы поговорим отдельно. Хорошо?
– Да.
– Вместе с милицией, а скорее всего, даже раньше нее, появятся журналисты. И вот к этому мы должны очень хорошо подготовиться.
Маруся слушала, не кивая, не моргая, не шевелясь.
– Мы должны придумать легенду. Потому что никто никогда не рассказывает журналистам правду. Это глупо. Даже если правда интереснее, чем легенда, все равно нужно рассказывать легенду. Потому что легенда хороша тем, что в нее верят безоговорочно.
Константин Сергеевич прошелся по комнате, остановился около окна. Марусе пришлось повернуться в его сторону.
– Но, конечно, легенду нужно подкреплять некоторыми настоящими фактами. Два-три. Подробности. Мы с тобой обсудим это. Подробности о сексуальных притязаниях твоего насильника. Жесткие.
Маруся свернулась на кровати калачиком.
– Я понимаю, тебе не хочется вспоминать об этом… но придется. Мы вспомним об этом для того, чтобы пережить все заново и тогда уж забыть навсегда.
Он снова прошелся по комнате.
– Зато тебя ждет слава. Знаешь, это очень приятно. Я даже открою тебе секрет: по твоей жизни будет снят фильм, уже нашли режиссера. Но до этого будет написана книга.
Писатель скоро придет сюда, чтобы с тобой побеседовать. Еще у тебя будут стилист и имиджмейкер. Все самые лучшие.
– А моя мама? – спросила Маруся. – У меня есть мама?
– Конечно… Как только мы выработаем легенду и весь механизм запустится, ты сразу же с ней увидишься…
– Я… Сколько лет я там была?
– Восемь. Ты прекрасно знаешь сама.
– И… Я убежала?
– Да. Ты была в ужасном состоянии. Крайнее физическое истощение. Острый чувственный бред…
– Но я была жива…
– А мы тебя подлечили.
– И моя мама до сих пор…
«Какую-то Олю похитили восемь лет назад. И у нее есть мама. Бедная мама, которая жила с этим все эти ужасные восемь лет. Может быть, уже не надеялась? Надеялась, наверняка надеялась. Но я-то не Оля…»
– Не говорите ей, – попросила Маруся.
– Хорошо. Пока не будем. Ты отдыхай. Я еще зайду к тебе, и мы продолжим. – Он посмотрел на часы. – У тебя сейчас, по-моему, массаж?
Маруся кивнула.
Каково это – быть мамой, дочку которой похитили? И, судя по всему, изнасиловали еще маленькой? И морили голодом? И свели с ума?
Так говорила Марусина Первая Великая Любовь – «Ты сводишь меня с ума!».
А Марусина мать кричала: «Ты сведешь меня в могилу!»
Что думает обо мне мать? Что я загуляла где-то? Или волнуется? Пьет свое снотворное и не разговаривает с отцом. С подлым подставным отцом. Она всегда с ним не разговаривает, когда поссорится с Марусей. Она тогда вообще ни с кем не разговаривает.
Она еще кричит: «Вот когда у тебя будут свои дети, ты меня поймешь!»
Когда у меня будут свои дети…
Интересно, эта Оля в действительности существует?
Осенний пейзаж состоит из мокрой травы и белого неба. Чем меньше всего находится между ними, тем гармоничней пейзаж. Только воздух должен быть таким плотным, словно в него можно окунуться. Как в море. Или как в туман.
По одну сторону больничной дорожки туман был, а по другую – не было. Оля протягивала руку, и она растворялась. Потом доставала ее и ныряла в туман головой. Потом бросала в него шишки, а днем, когда туман рассеивался, находила это место по накиданным в одну кучу шишкам и удивлялась ясности и прозрачности воздуха.
Когда туман рассеивался и трава высыхала, Оля засыпала заново.
Ей нравилось спать на земле. Нравилось просыпаться и видеть верхушки сосен, упирающихся в небо. И слушать соловья. Наверное, соловья… И представлять себя диким животным, может быть, ланью. Которая живет в своем родном доме – лесу. И спокойна и счастлива.
Оля не знала, почему именно ланью. Она даже не была уверена, что знает, как она выглядит – лань. Но ей казалось, что быть ланью – это так романтично…
Она могла часами сидеть на скамейке и разглядывать больных, прогуливающихся по парку и разыскивающих в зарослях травы кустики земляники. Это у них Оля подсмотрела, как ее собирать.
Они ходили в одинаковых халатах и пижамах, застиранных настолько, что казались грязными.
Но только не больные того корпуса, который интересовал Олю.
Ни сидеть на лавочках, ни собирать землянику никто чужой там не мог. Охрана не разрешала.
Оля наблюдала за ними издалека.
Особенно хорошо просматривалась стоянка.
Именно на стоянке Оля решила сделать еще одну попытку заговорить с той женщиной.
Если она придет.
Оля наблюдала за многими посетителями четвертого корпуса. Ни с кем из них говорить не хотелось.
Или их окружала плотная стена из людей в специальной одежде.
Или глаза их настолько смотрели внутрь, что не увидели бы Олю, даже если бы она перегородила им дорогу. Они бы просто, не останавливаясь, прошли сквозь нее.
Или они выходили из корпуса и смотрели вокруг таким оценивающе хозяйским взглядом, каким смотрел Дедушка, когда только-только заходил в дом, что расценили бы Олю просто как непорядок. А «непорядок» – это то, с чем надо бороться.
Женщина в низко надвинутой на глаза кепке была особенная.
Бывают такие особенные глаза, что никакой козырек не сможет скрыть их сияния.
В этих глазах была любовь.
Больше всего на свете, всю ее жизнь Оле хотелось узнать, что такое любовь. Она писала это словно пальцем на стенах, она считала, сколько раз его произносит за целый день по радио, она спрашивала об этом Дедушку.
И вот здесь, в этом парке, увидев глаза незнакомой женщины, Оле вдруг показалось, что любовь где-то близко. Что она сможет хотя бы увидеть ее. Или даже понять.
Для того чтобы когда-нибудь потом, когда все плохое закончится, и она будет свободна и счастлива, и ей повезет, и она сможет испытать настоящую любовь, – чтобы она узнала ее. И не ошиблась. И уже никогда не потеряла.
Та женщина снова подъехала вечером. Когда Олина надежда уже готова была уснуть вместе с ней. Или угаснуть уже навсегда. Вернее, не угаснуть, а разорваться, лопнуть и разлететься на тысячи острых болезненных осколков.
Она открыла дверцу машины. Она не могла выйти. Оля стояла прямо перед ней.
– Здравствуйте, – сказала Оля и обязательно улыбнулась.
Женщина бросила на нее быстрый взгляд, низко опустила голову в красной кепке, кивнула.
– Выслушайте меня, пожалуйста, – попросила Оля, не переставая улыбаться.
– Хорошо, – согласилась женщина. – Можно мне выйти?
Оля взглянула в ее глаза, сделала шаг назад. Женщина стояла рядом с ней.
– Меня украли, когда я была еще очень маленькая. Я ходила в школу. И школа мне, по-моему, не нравилась. Я жила в маленькой комнате, в ней практически не было окна. Обо мне заботился Дедушка. Я не знаю, как его зовут на самом деле. Я называла его Дедушка. Он приносил мне еду и иногда ходил со мной гулять. Он давал мне учебники, но если я не делала уроки, он не очень сердился. Иногда он долго не приезжал, и тогда было очень плохо. Иногда я хотела умереть, иногда сбежать. Я сбежала тогда, когда уже чуть не умерла. Дедушки не было очень долго, у меня не было еды… Он прислал ко мне человека в форме, первый раз за все время. Я плохо помню… Он вынес меня на улицу… Сказал, что принесет воды. Я не знаю, откуда взялись силы. Я перелезла через забор. Бежала. Не знаю сколько. Упала. Люди в специальной одежде спросили меня, откуда я. Я им все рассказала. Они меня куда-то отвезли. Потом я оказалась в каком-то доме. Там был врач. Мне давали еду. Но не звонили маме. И все время расспрашивали. Я им все рассказывала. Потом они хотели привезти меня сюда. Но я опять убежала…
Оле было трудно говорить. Она задыхалась. Но говорила.
К ним не слышно подошел охранник.
– Все нормально? – спросил он у женщины. Та кивнула и ответила:
– Да, да. Спасибо.
Оля умоляюще заглянула ей в глаза.
– Помогите мне, пожалуйста. Сюда вместо меня привезли другую девочку. Я не знаю, здесь она или нет. Но я не верю тем людям. И тому доктору. А у той девочки мама есть. Им надо помочь. Вы поможете?
Женщина обняла Олю и крепко прижала ее к себе.
– Какой ужас, – сказала она и заглянула Оле в глаза, словно проверяя ее. – Бедная. Все, что ты рассказала, это… бедная девочка…
Оле было так хорошо и так тепло, что слезы сами собой полились у нее из глаз.
И эта женщина казалась такой родной. Как мама.
Она гладила Олю по голове, вытирала слезы. Оля боролась с ними, но ничего не получалось. Она так и стояла, уткнувшись в плечо женщине, которая знает про любовь, и улыбалась, и все равно плакала.
– Но… что я могу сделать?
– Ей надо бежать. Это просто. Вы ей поможете, и она убежит. Домой. К маме.
– Бежать? – Женщина недоуменно оглянулась: – А ты? Вся эта история… Ты ведь совсем одна?.. Боже, я так растеряна, я совершенно не представляю, что надо делать.
– У меня тоже есть мама. Я не пропаду. Вы знаете, я всех видела, кто в этой больнице. Все ходят гулять. А той девушки нет… Я боюсь. Ведь это все из-за меня.
Женщина молчала и тихонько поглаживала Олю по спине.
– Я, кажется, поняла кое-что, – сказала она.
Оля тоже притихла. Она даже перестала всхлипывать. И поэтому уже не было нужды улыбаться.
– Подожди меня здесь, – сказала женщина.
Оля кивнула.
– Только никуда не уходи. Обещаешь? – Женщина провела рукой по Олиному лицу.
– Обещаю.
Женщина еще раз дотронулась рукой до Оли и показала глазами на скамейку перед входом.
Подождала, пока Оля на нее сядет.
Улыбнулась охраннику.
Скрипуче закрыла за собой дверь в корпус.
Как обычно, раз в полгода, Ангелина Петровна совместно с завхозом проводила инвентаризацию.
– Полотенца вроде ничего еще. – Завхоз, молодой человек, недавний выпускник социологического факультета МГУ, держал в руках огромное белое полотенце и пристально разглядывал его.
– Нет, – не согласилась Ангелина Петровна. – Не свежие.
– Помните, у нас для спортивного клуба просили?
Ангелина Петровна кивнула. Ответила так, как будто перебирала костяшки на деревянных счетах.
– Полотенца в подшефный детский дом.
– Понял. Халаты? Банные.
– Старые уже?
– Ну, так. Я бы не сказал, но вам наверняка покажутся старые.
– Мы их в том году закупали?
– Так их стирают каждый день! Ангелина Петровна! Как в пятизвездной гостинице на Кипре!
– Так… халаты…
– Ну, пожалуйста… Пойдите навстречу!
Товарищ мой все-таки, ну тот, кто спортивный клуб открывает, первый его бизнес, все в кредит. Мы ему халаты за полцены продадим, он нам благодарен будет.
– Ну, не знаю… Вечно ты со своими предложениями…
– Ангелина Петровна! Пожалуйста!
В кармане не подлежащего инвентаризации отутюженного белого халатика Ангелины Петровны зазвонил телефон.
– Я слушаю.
– Ангелина! Ты на работе? Я около твоего кабинета!
Голос Ирины скакал от самой верхней к самой нижней ноте и обратно как резиновый мячик по клавишам рояля.
– Я сейчас буду. – Она встала. Повернулась к завхозу. – Разбирайся без меня, я подойду попозже.
– А как насчет халатов? – крикнул он ей вдогонку и, не дождавшись ответа, приступил к посуде.
Ангелина Петровна не могла понять, что случилось у Ирины. Но что-то явно случилось.
Ее мужа Петра она видела сегодня на утреннем обходе. Ремиссия прошла, его перевели из надзорной. Ирина должна быть рада, а у нее, наоборот, такой взволнованный и отчаянный голос!
Как только Ангелина Петровна открыла дверь своего кабинета и впустила туда подругу, Ирина разрыдалась. Она сидела на кресле, плечи ее вздрагивали, козырек кепки дрожал, как парус под переменным ветром.
Деревянный бар, коньяк на самом дне круглого стеклянного бокала. Ирина выпила его одним глотком.
– Ну, теперь рассказывай, – Ангелина Петровна обняла Ирину, освободила ее волосы от кепки.
– Спаси меня, Ангел, – прошептала Ирина.
– Спасу. Говори, что случилось.
– Да ты все знаешь. Мой муж… я имею в виду Петю… Это все произошло так внезапно. Так страшно и так быстро… Как будто кто-то нажал на выключатель. – Ирина ткнула пальцем в невидимый выключатель. – И все сразу: и болезнь Пети, и… ни одного предложения по работе… Я не снималась долго, помнишь? Нужны были деньги, Ангел, я вся была в долгах! Потом Пете стало совсем плохо… У меня на руках маленькая Людочка… Я узнала об этой клинике… Это было спасение! И за это спасение я, конечно, исправно платила. Но ты никогда не знала, чего мне это стоило! Я соглашалась на все! Я скакала под Новый год в платье Снегурочки, как студентка ГИТИСа! Но денег не хватало. Ни на что не хватало!..
Ангелина Петровна взяла бокал из рук Ирины, подошла к тумбочке, внутри которой был оборудован бар, и налила еще коньяка.
Вернула бокал подруге. Та выпила его машинально.
– Потом появился Афанасий. Он очень хороший, очень. Я ничего не сказала ему о Пете. И Людочка его полюбила. Дети так быстро все забывают… Он ухаживал за мной.
Потом сделал предложение. Что мне оставалось? Только согласиться. – Ирина снова всхлипнула. Поставила бокал на стол. – Меня сразу начали снимать… И деньги… Хотя деньги мне были уже не нужны, он ни в чем меня не ограничивает. – Она улыбнулась. – Я балую Петю. Я покупаю ему все, что он хочет…
– Я знаю, – Ангелина Петровна тоже улыбнулась. Подошла к подруге и обняла ее за плечи.
– Иногда по ночам я страшно мучаюсь: а вдруг что-нибудь случилось с Петей, а я не узнаю об этом до утра…
– Ну что ты, не волнуйся…
– И еще я думаю: как я могла? Ведь это ужасно, я лишила ребенка отца. Когда она вырастит, она не простит мне.
– Она все поймет.
– В последнее время журналисты… я тебе, помнишь, говорила? Очень активизировались по поводу Пети. И им, и Афанасию я говорю, что он уехал режиссером за границу. Но они все копают. Если Афанасий узнает, что я его обманывала… что будет с нашим браком? И с моей жизнью? И с Петиной тоже… А если журналисты… прощай моя карьера! Я уже вижу заголовки: «Известная актриса свела с ума своего мужа!»
Она замолчала.
– Я живу в аду, Ангелина.
– Почему ты не говорила ничего раньше? Я мало что могу изменить, но помочь… Я же врач, и ты моя подруга, все будет хорошо.
– Я никому не говорила. Понимаешь? Совсем-совсем никому, чтобы наверняка. Я бы и сегодня не рассказала, если бы…
– Что?
– Ангелина, у Афанасия есть дочь. Вернее, у него пятеро детей, от разных женщин. Он всех их содержит, они иногда бывают в нашем доме. Не часто.
Ангелина Петровна вопросительно подняла брови.
– И его дочь лежит здесь, у тебя.
– Что? – Ангелина Петровна взяла мундштук, прикурила сигарету.
– Я ее видела. Помнишь, я у тебя спрашивала. А ты… ты сказала мне какую-то неправду. И я все никак не могла решить, что мне с этим делать? Я думала, а вдруг она тоже видела меня? И расскажет папе? И еще я думала: почему ты меня обманываешь? А сегодня все разъяснилось.
Ангелина Петровна молчала, не сводя с нее настороженного взгляда.
– Какая-то ужасная ошибка. Похитили девочку. Она убежала. Ее хотели привезти сюда, а вместо нее привезли Марусю. Я так это понимаю.
– Откуда… откуда ты это взяла?
– Эта девочка… бедная несчастная девочка… она внизу… здесь…
– Здесь?
Я с ней говорила. Она просит помочь Марусе. Ангелина! Расскажи мне, что здесь, наконец, происходит! Что здесь делает Маруся? И раз она не сбежала, значит, ее держат насильно? Какое отношение ты имеешь к похищенной девочке? Ты говорила, что она дочь твоих знакомых?
– Эта девочка здесь, внизу? – уточнила Ангелина Петровна.
– Что мне делать? – расплакалась снова Ирина. – Если Маруся меня видела и скажет отцу…
Ангелина Петровна набрала номер охраны.
– Там, внизу, девушка. Приведите ее сюда. Срочно.
Иногда, просыпаясь утром, она точно знала – сегодня приедет Дедушка. Чаще всего так оно и случалось. Поэтому обычно по утрам она прислушивалась к себе. К своей интуиции.
В то утро он приехал совершенно неожиданно для Оли. Забрал ее снизу, они позавтракали. Потом они лениво валялись в постели, потом он, как всегда, разговаривал по трем своим телефонам, а она занялась уборкой. Протерла обеденный стол, подоконник (на ощупь, не сводя глаз с неба), помыла полы. Достала из вазочки искусственную ромашку, которую помнила в этом доме столько же, сколько себя, подержала ее под струей холодной воды, чтобы придать ей свежий вид.
Дедушка разговаривал по телефону на английском языке. Очень красиво, но очень зло.
Оля слушала его как завороженная. Она точно знала, что когда-нибудь и она будет говорить на иностранном языке, может быть, даже не на одном.
Дедушка раздраженно вскочил с кровати, схватил свой пиджак, достал из внутреннего кармана бумажник. Взял свою кредитную карточку, начал диктовать с нее что-то в трубку.
Однажды они вместе с Олей изучили содержимое его бумажника. Дедушка объяснил ей, как выглядят наши рубли, американские доллары и европейские евро. У Дедушки было больше евро. Он показывал ей кредитки и объяснял, для чего они нужны. Еще у него в бумажнике были визитные карточки. На них красиво были написаны имена, телефоны и адреса. На некоторых карточках был выбит золотом двуглавый орел – герб России.
Оля села рядом с Дедушкой, мысленно повторяя за ним английские словечки.
Взяла в руки бумажник. Машинально открыла его. С левой стороны, под прозрачной пленкой в бумажнике Дедушки появилась фотография.
Он, очень красивый, в черном пиджаке и галстуке, похожем на елочный бантик, обнимает хохочущую девушку в огромной, развевающейся фате. Невеста.
Оля долго разглядывала ее лицо, глаза, тоненькие, очень красивые брови, ее уши, в которых сверкали большие нарядные сережки.
Дедушка закончил разговор, швырнул трубку, она закопалась под подушку. Посмотрел на Олю.
– Кто это? – спросила Оля, не сводя глаз с фотографии.
– Это… – Дедушка был все еще раздражен после телефонного разговора. – Моя жена.
Она так заразительно хохотала на этой фотографии, что Оле было странно, почему она не улыбается вместе с ней.
Ее волосы были не такие прямые, как у Оли. Они вились на концах и падали на лицо непослушными прядями.
– А когда это было? – спросила Оля.
– Что? Свадьба? Месяц назад. – Дедушка закурил сигарету. Когда-то давно Оля тоже хотела попробовать курить, но Дедушка ей запретил. Сказал – вредно.
– А какая она? – Оля сама видела, какая она: веселая, очень красивая. Ненамного старше Оли. Но хотелось услышать от Дедушки. Может, Оля ошибается, не такая уж она красивая и не слишком уж веселая.
– Как все, – сказал Дедушка.
– Хорошая?
– Хороший я. Вот они и вьются вокруг. Всем хочется одного – денег. Просто у некоторых хватает ума до свадьбы это скрывать.
– А как же… любовь?
– Любовь – это когда весь мир умещается в одном человеке. Но поверить в это может только ребенок.
Оля смотрела на фотографию и пыталась представить себе жену Дедушки. Как она ходит, как говорит.
– А из чего состоит ее мир? – спросила Оля.
– Из лицемерия, тщеславия, глупости и денег.
– Но почему же… почему тогда ты на ней женился?
– А на ком я должен был жениться? – закричал Дедушка, подскочив с кровати. – На тебе, что ли?
Оля смотрела на него и улыбалась. Долго-долго.
Пока он не подошел и не обнял ее.
Оля и сама не знала, почему она вспомнила тот день, сидя на скамеечке перед входом в четвертый корпус.
Она вообще часто вспоминала Дедушку. Хотя правильно было сказать, что она не забывала его. Никак не могла забыть, как бы ни приказывала себе.
Хотя осень уже и наступила, солнце все еще обжигало кожу горячими воспаленными лучами.
Оля закрыла лицо ладошкой, щурилась, и ей было так хорошо и спокойно, словно все, что она должна была сделать, она уже сделала.
Однажды у Дедушки прихватило сердце, не сердце, как он потом объяснил Оле, а нерв защемило.
Но защемило очень сильно. Дедушка полулежал на диване, не мог даже шевельнуться, говорил медленно, задерживая дыхание, и смотрел на Олю испуганным застывшим взглядом.
Это длилось несколько минут.
Дедушка был таким беспомощным в тот момент, что Оля даже почувствовала себя неловко.
Она опускала глаза, спрашивала, чем помочь? Не шевелясь, Дедушка отвечал одними губами:
– Сейчас пройдет.
А Оля помнит мысль, которая у нее мелькнула: «А если он сейчас умрет?»
И она уже не опускала глаз, вглядываясь в его глаза и пытаясь по ним понять: умрет или не умрет? И ей было страшно, сердце билось о ребра, она боялась того, что он умрет. И еще больше она боялась того, что он не умрет. Что она не использует этот, может быть, единственный шанс.
И тогда она пожалела, единственный раз в жизни, что не знает никакой молитвы. Она бы просила Бога. О чем? О том, чтобы он умер? Или о том, чтобы нет? Как же хорошо, что она не знает молитвы!
Через несколько минут Дедушка вздохнул. Медленно и аккуратно. Потом еще раз – громко, полной грудью.
Встал. Выругался. Подмигнул ей.
Она помнит его взгляд. Как будто он прочитал ее мысли.
– Испугалась? Правильно: куда ты без меня?
Солнце пекло по-прежнему, Оле захотелось пить. Она решила быстро сходить ко второму корпусу, там с внешней стороны здания был кран с водой, к этому крану подключали шланги, чтобы поливать кусты, набирали ведра воды люди в заляпанных краской комбинезонах, и из него пила Оля.
– Девушка! – окликнули ее сзади. Она даже не сразу поняла, что именно ее. Не обернулась.
– Оля! Постойте!
Двое мужчин в белых халатах взяли ее за руки с двух сторон.
– Отпустите меня, – попросила Оля.
– Конечно, отпустим. Только пройдите с нами в отделение, мы кое-что уточним и сразу же вас отпустим!
Бежать!
Она брыкалась ногами, они ее держали. Она норовила их ударить, укусить. Она не кричала, не звала на помощь, она шипела и сопела. Она очень старалась убежать. Но у нее ничего не получалось. Они оба были больше нее, как минимум в десять раз.
Ее принесли в комнату и пристегнули к кровати ремнями. Она пыталась из них выбраться до тех пор, пока сил совсем не осталось.
Нянечка в грязной реперской шапке держала в руках игровую приставку, изо всех сил жала на кнопки и ругалась.
– Во что играете? – поинтересовалась Маруся. У нее только что закончился душ Шарко. Она не стала сушить волосы феном, и влажные прядки прилипли к ее лицу и шее.
– Psi Blocks. Совсем зрения нет. Ничего не вижу.
– На каком уровне?
– На последнем. А тебя там ждут, в комнате.
– Доктор?
– Посетитель.
Маруся удивилась. Почти побежала. Первая мысль – ее нашли родители. Наконец-то! Только бы они!
Около окна, спиной к двери, стояла Ирина.
Конечно. Это была Ирина. Тогда, на мужском этаже, это она выходила из палаты. Не зря же Марусе показалась ее фигура знакомой.
Они виделись всего два раза. У отца. Первый раз отец знакомил Марусю с ее сводной сестрой – дочерью Ирины, второй раз в Лондоне, куда отец приезжал с супругой на пару дней, как раз в то время, когда Маруся проводила там свои весенние каникулы.
Ирина обернулась, и Маруся бросилась ей на шею.
У них никогда не было особенно теплых отношений. Ирина сразу, при первом знакомстве взяла невыносимый покровительственно-снисходительный тон. «Вас, детей, много, а я – одна». А кто она такая, чтобы Маруся это терпела? Не ее деньги дает ей отец, а свои собственные. И она, Маруся, пусть и не единственная, но действительно его дочь; а никакая ни ее Людочка. Хоть та и называет его папой… Ну, еще бы! Кого называть папой, как не его! Ирина, небось, не дура. А то, что она великая актриса… Ну, так не автограф же у нее на кухне просить!
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 55 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Устрицы под дождем 5 страница | | | Устрицы под дождем 7 страница |