Умный работник

У бедного старика было три сына. Посылает отец старшего: – Поди наймись в батраки, все чего-нибудь заработаешь. Пошел старший сын в другую волость, а навстречу ему поп: – Наймись, свет, ко мне, только, чур, уговор такой: коли хоть на день раньше срока уйдешь – не видать тебе твоего заработка, ни копейки не дам.

Молодец перечить не стал и нанялся к попу на год. Будит поп работника до солнышка, работать заставляет дотемна, а кормит один раз в день не досыта.

От голода да от тяжелой работы парень совсем отощал – насилу ноги волочит.

– Коли до срока жить – живому не быть, совсем изведусь. Махнул рукой на заработок и с пустыми руками воротился домой. А попу того и надо, чтобы работник до срока ушел. Все тяжелыеработы справлены, а деньги целы.

На другой год пошел средний брат в работники наниматься. И таким же манером, как и старший брат, полгода у попа мучился и тоже без копейки, чуть живой домой приплелся.

На третий год настал черед младшему брату в люди идти.

Пошел он прямо к тому попу, где старшие братья горе мыкали.

– Вот и хорошо! – обрадовался поп. – Я как раз работника ищу. Рядись, платой не обижу, а уговор такой: до срока проживешь – получай все сполна, что ряжено; если раньше уйдешь – пеняй на себя, копейки не заплачу.

– Ладно, – отвечает молодец. И ударили по рукам.

На другое утро – ни свет ни заря – будит поп работника:

– Вставай, скорей запрягай, поедем за сеном на дальний покос. Покуда работник коней запрягал, поп успел плотно позавтракать,а работнику попадья дала всего две вчерашние картофелины:

– Позавтракаешь в дороге – видишь, батюшка торопится, сердится...

Поехали. Только миновали околицу, соскочил парень с саней и закричал:

– Постой, батюшка! Я веревки забыл, сейчас сбегаю. Поп коня придержал, бранится.

А работник прибежал, постучался:

– Ох, матушка, батюшка велел принести каравай белого хлеба да три пирога с рыбой.

Попадья припасы завернула, подала.

Молодец прихватил в сенях веревки, воротился.

– Трогай, батюшка, веревки принес.

– Ладно, хоть недалеко отъехали, – ворчит поп.

Покуда до места добрались, сено укладывали да увязывали – времени прошло много.

Только к вечеру тронулись в обратный путь. Поп с переднего воза кричит:

– Дорога ровная, без раскатов, я подремлю! А ты, парень, гляди, как доедем до развилки, надо влево держать!

После того завернулся с головой в теплый дорожный тулуп и улегся спать.

Работник пирогов наелся да белого хлеба, лежит на своем возу. Доехали до развилки, и направил молодец коней не влево, как поп наказывал, а вправо. Влез на воз, посмеивается: «Проучу долговолосого, попомнит меня».

Верст пятнадцать еще отъехали. Тут поп проснулся, огляделся – видит, едут не туда, куда надо, заругался:

– Ох, будь ты неладен! Ведь говорил – держи влево. И о чем только ты думал, куда глядел?

– Как – куда глядел? Да ведь сам ты и кричал: "Держись правой руки!""Видно я обмолвился", – подумал поп и говорит:

– Ну, делать нечего, надо кружным путем ехать. Тут верст через десять деревня будет, придется переночевать. Время позднее, да и есть смертельно охота, прямо терпенья нет.

– А ты, батюшка, сенца попробуй, – работник говорит. – Я вот так славно подкрепился, сыт-сытехонек.

Поп надергал травы что помягче, пожевал, пожевал, выплюнул:

– Нет, не по мне это кушанье.

Ехали еще час ли, два ли – показалась деревня. Привернули к самой богатой избе, к лавочнику.

– Ступай, – поп говорит, – просись ночевать, у меня от голода руки-ноги трясутся.

Работник постучался:

– Добрые люди, пустите переночевать! Вышел хозяин:

– Заезжай, заезжай, ночлега с собой не возят.

– Да я не один, – шепотом говорит молодец, – со мной батюшка нездоровый – вроде не в своем уме. Так смирный, тихий, а как услышит, что два раза одно и то же скажут, как лютый зверь становится, на людей кидается.

– Ладно, – хозяин отвечает, – буду знать и своим закажу. Работник коней распряг, задал корм и помог попу слезть с воза. Зашли в избу. Хозяева с опаской поглядывают на попа, помалкивают. Подошло время к ужину, накрыли стол.

Хозяйка промолвила:

– Садитесь, гости, с нами хлеба-соли отведать.

Работник сразу за стол, а поп ждет, когда еще раз попотчуют.

Хозяева другой раз не зовут, не смеют.

Сели ужинать. Сидит поп в стороне, злится на себя: «Надо бы сразу за стол садиться».

Так и просидел весь ужин несолоно хлебавши.

Хозяйка убрала со стола, постелила попу с работником постель.

Молодец только голову на подушку уронил – сразу крепко уснул. И хозяева уснули.

А голодному попу не до сна.

Растолкал, разбудил работника:

– Ой, есть хочу, терпенья нет.

– А чего ужинать не стал?

– Думал, еще попотчуют.

– Приметил я, – шепчет работник, – около печки на полке горшок с кашей, поди поешь.

Поп вскочил и через минуту снова будит работника:

– Горшок с кашей нашел, а ложки нет. Рассердился парень:

– Ну где я тебе ложку возьму! Засучи рукава и ешь рукой.

Поп от жадности сунул в горшок обе руки, а в горшке был горячий вар. Третий раз будит работника, трясет горшком:

– Ох, мочи нет, руки горят и вынуть не могу!

– Беда с тобой, – парень ворчит. – Гляди, у стены точильный камень. Разбей горшок, и вся недолга.

Поп изо всех сил хватил горшком, только черепки полетели. В эту же минуту кто-то истошно завопил:

– Караул, убили!

Поп кинулся вон из избы.

Вся семья всполошилась, зажгли огонь и видят: у хозяина вся голова залита варом. Стонет старик.

Сыновья хозяина приступили к работнику:

– Зачем старика изувечили?

– Кто кого изувечил? И знать не знаю, и ведать не ведаю. А вот куда вы нездорового попа девали?

Хозяева – туда-сюда: и в сени, и на сеновал. Все обыскали – нигде нет попа.

– Вот видите, – работник говорит, – хозяин-то уж очухался, а попа нет. Люди вы справные, отпустите товару из лавки на сотню рублей – замнем дело, а не то в волость поеду, придется вам в ответе быть.

Хозяева помялись, помялись, дали товару на сто рублей. Молодец подарки прихватил, коней запряг и поехал домой. Версту от деревни отъехал, глядь – из соломенного омета поп вылезает:

– Боялся, что хозяева тебя не выпустят.

– Хозяина-то ведь не я, а ты убил, – работник отвечает, – тебе и в остроге сидеть. Кто меня держать станет?

– Так разве до смерти?

– А ты как думал? Сейчас за урядником поедут. Поп руками всплеснул, трясется весь:

– Ох, горе горькое! Неужто нельзя как-нибудь уладить?

– Уладить можно, – работник говорит, – я уж просил хозяев: мол, все равно старика не оживишь.

– Ну и что?

– Да известно что: дорожатся.

– Я ничего не пожалею, все отдам, только бы замять дело!

– Просят пару коней да триста рублей денег. Ну и мне за хлопоты хоть сотню надо.

«Слава богу, – думает поп, – дешево отделался». Отвалил работнику четыре сотенки, отдал коней.

– Беги скорее, покуда не раздумали!

Работник отвел коней на гумно, привязал, помешкал там малое время, воротился к попу:

– Ступай домой, ничего не бойся, все дело улажено. Поп пустился наутек, от радости ног не чует.

А работник привел отцу пару коней, отдал деньги. И за себя и за братьев получил от попа сполна.

Горшок

Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые... Так и норовят – дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать... И дверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай, да руки протягивай, да опять крюк скидывай... И так проживем. Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась! Румяна да рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложки облизали... Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша, мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:

– Ну, мужик, я свое дело сделала – кашу сварила, а горшок тебе мыть!

– Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть? И сама вымоешь.

– А и не подумаю!

– И я не стану.

– А не станешь – пусть так стоит!

Сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку. Стоит горшок немытый.

– Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!

– Сказано – твое дело, ты и мой!

– Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.

– Ладно, лезь на печь, там видно будет.

Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла темна ноченька, потом утро настало.

Утром-то никто и не встает. Ни тот, ни другой и не шелохнутся – не хотят горшка мыть.

Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.

Соседки уже коровушек прогнали.

– Что это Маланьи-то не видать? Уж всё ли по-здорову?

– Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдем – не встретим ли... И обратно идут – нет Маланьи.

– Да нет уж! Видно, что приключилося!

Соседка и сунься в избу. Хвать! – и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась:

– Маланья, матушка!

А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется.

– Почто коровушку-то не прогоняла? Аи, нездоровилось? Молчит баба.

– Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь? Молчит баба, ни слова не говорит.

– Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то?.. Василий, а Василий! Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты и неворохнётся.

– Что у тебя с женой-то? Ай, попритчилось?

Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка:

– Пойти сказать бабам! – Побежала по деревне: – Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием: лежат пластом – одна на лавке, другой на печи. Глазоньками глядят, а словечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?

Прибежали бабы, причитают около них:

– Матушки! Да что это с вами подеялось-то? Маланьюшка! Ва-сильюшка! Да почто молчите-то?

Молчат оба, что убитые.

– Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит. Сбегали. Пришел поп.

– Вот, батюшка, лежат оба – не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?

Поп бороду расправил – да к печке:

– Василий, раб божий! Что приключилось-то? Молчит мужик.

Поп – к лавке:

– Раба божия! Что с мужем-то? Молчит баба.

Соседки поговорили, поговорили да и вон из избы. Дело не стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у кого поросята. Поп и говорит:

– Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.

Той некогда, другой некогда.

– Да вот, – говорят, – бабка-то Степанида пусть посидит, у нее не ребята плачут – одна живет.

А бабка Степанида поклонилась и говорит:

– Да нет, батюшка: даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.

– Да какое же тебе жалованье положить? – спрашивает поп, да и повел глазами-то по избе. А у двери висит на стенке рваная Маланьина кацавейка, вата клоками болтается. – Да вот, – говорит поп, – возьми кацавейку-то. Плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть.

Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.

– Это что же такое? – говорит. – Мое-то добро отдавать? Сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам.

Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи опустил, склонился да и говорит:

– Ну вот, баба, ты перво слово молвила – тебе и горшок мыть.

Дата добавления: 2015-11-04