Когда война закончилась, вся деревня жила ожиданием своих отцов, мужей, братьев. Многие из оставшихся в живых уже вернулись. А моего отца всё не было...
Мы знали из писем, что он жив и едет к нам с обозом военного госпиталя. Он попал туда в конце апреля 1945 года, после контузии от взрыва фашистского фугасного снаряда при штурме Берлина.
Уже осень на исходе, а отца всё не было.
Уже выпал первый снег и начались морозы.
Как всегда, вечером я находился дома и, стоя на подоконнике, наблюдал через верхнюю раму окна за улицей в маленькую проталинку, которую я продышал на замёрзшем стекле. Нижнюю половину оконного проёма мы обычно заколачивали на зиму досками и закладывали соломой. Керосина у нас не было, и в поздние часы мы сидели в темноте, лишь изредка разжигая по необходимости лучину огнём из печки.
Мне нравилось вот так тёмными зимними вечерами стоять в окне, облизывая ледяную корку со стекла, и, согревая дыханием подмерзающее оконце, смотреть в образовавшийся глазок. В свете луны искрятся сказочные сугробы снега. Кто-то проходит мимо, и я узнаю по походке и фигуре, кто это, и говорю бабушке. Вдруг я увидел, как напротив наших ворот остановилась не наша лошадь, запряжённая в сани. В санях сидели два незнакомых человека, они встали, и один из них торопливо пошёл к нашим воротам.
Я тут же доложил об этом бабушке и маме. А сам всё не мог отвести взгляда от другого человека, который остался возле саней… Он был не такой, как местные люди, – стройный, подтянутый, в сапогах и длинном тонком пальто с блестящими пуговицами.
Мама и бабушка в целях безопасности спешно укрепляли запоры в сенях и, переговариваясь через дверь, выясняли, кто с ними говорит. Это был какой-то их знакомый татарин из соседней деревни Кудашево.
Они что-то ещё выспрашивали у него, а я уже понял – кто был тот стройный и подтянутый человек! Я спрыгнул с подоконника под шум уже удивлённых голосов мамы и бабушки, под торопливые скрипы и стуки открывающихся запоров дверей в сенях, выбежал, в чём был, босиком на снег, навстречу стройному человеку, со слёзным и радостным криком: „ Ача́й толы-ы-ын!.. “ *
Он поднял меня сильными руками, прижал к себе и внёс в дом! От его воротника шинели и от колючей щетины пахло свежим морозом и ещё чем-то незнакомым.
С тех пор, как папа уехал на войну, прошло долгих четыре года. Для меня это была почти целая жизнь. Я сидел у него на коленях и задыхался от великой радости и смущения.
Этот вечер, 12 ноября 1945 года, сейчас у меня перед глазами…
 |
* “Папа приехал!..” (марийский)
Трофей
Отец привёз с войны всякие необыкновенные вещи. Среди них был немецкий фонарик с цветными стёклами, которые можно было переключать. Он даже светил, пока батарейка не села. Я постоянно носил его с собой, даже спать с ним ложился и включал под одеялом, удивляясь преображению вокруг себя с каждым изменением цвета освещения. В школе каждому хотелось подержать в руках мой фонарик. И всё же свой любимый трофей я подарил или обменял на что-то Саше Карпову.
Оказывается, мой отец освобождал то село под Ленинградом, откуда эвакуировались Карповы. Мы часто ходили к ним в гости, они с моим отцом вспоминали знакомые для них места. Старик Карпов смотрел вдаль, а по щекам текли слёзы…
Потом они уехали жить в Нижний Тагил. А когда мне было уже 17 лет, и я устраивался на работу, мы с Сашей ещё встречались несколько раз в посёлке Северном под Нижним Тагилом.
Жили мы очень бедно…
После войны моего отца назначили заведующим магазином, так как он единственный тогда в деревне имел образование. Он закончил 4 класса начальной школы. К своей работе отец относился ответственно и аккуратно. Он умел красиво и грамотно писать и производить точные арифметические расчёты.
Во время войны мой отец был сержантом и командовал взводом, поэтому вскоре, учитывая опыт руководства людьми, его поставили на должность бригадира.
А в 1949 году моего отца избрали председателем колхоза. Но, хотя он и занимал такие должности, никогда не пользовался выгодой для себя.
Жили мы очень бедно.
Свои четыре года начальной школы я уже закончил. Для продолжения учёбы отец поселил меня и ещё одного мальчика из нашей деревни, Валентина, у семьи Шабарчиных в деревне Армяниново Калтасинского района. Там, в соседней деревне Амзибаш, была средняя школа.
У Шабарчиных кроме нас было ещё трое детей. Хозяйка тётя Маша каждый вечер топила печку, ставила в неё большой чугунок с картошкой в мундире. Эту картошку мы и ели всей семьёй.
А на полатях под самым потолком, куда мы забирались на ночь, при тусклом свете керосинки было видно, как из щелей выползают рыжие тараканы. Сожительство это нас тогда не смущало, и казалось вполне привычным и естественным. Мы даже устраивали тараканьи соревнования. Ловишь такого бегуна за бока, а он лапками от страха шуршит, цепляется за всё. Выпускаешь его на потолок и следишь – чей таракан дальше убежит и не упадёт вниз.
Наростик
Я всё время хотел есть.
У меня даже хлеба не бывало. Тот кусок, что брал из дому, я быстро съедал.
Со мной за одной партой сидел Алексей Ишимбаев из деревни Кангулово. Он каждый день приносил с собой то хлеб, то ещё что-нибудь съедобное. А у меня никогда ничего не было. Хотя мне очень хотелось есть, но попросить у него я стеснялся…
И вот однажды не выдержал. Смотрю, в парте лежит небольшая булочка, а с краю булочки – маленький наростик, получившийся при выпечке. Я его незаметно отломил, зажал в кулаке и во время перемены, во дворе, с таким аппетитом съел!
Но тут же за этот наростик мне пришлось краснеть перед всем классом. Оказывается, Алексей знал, что его булочка была с наростиком! И вот он прямо во время урока немецкого языка встал и показал учительнице свою булочку с исчезнувшим наростиком и, указывая на меня, сказал: «Вот кто его украл!».
Учительница Фаина Григорьевна была нашим классным руководителем и очень строго сказала, чтобы я и Валентин, с которым мы вместе жили, остались после уроков.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 44 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Шофёрская мечта | | | Срок выполнения не менее 7-10дней!!! |