Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Часть четвертая 12 страница. Снова последовала длинная пауза, а потом раздался голос Нино

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 2 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 3 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 4 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 5 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 6 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 7 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 8 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 9 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 10 страница | ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 14 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

Снова последовала длинная пауза, а потом раздался голос Нино, немного удрученный и неуверенный.

— О'кэй, Джонни.

Джонни положил трубку и начал раздеваться. Он чувствовал себя превосходно, как никогда с тех пор, как сломал пластинку — матрицу.

 

 

 

Джонни Фонтена сидел в огромном зале и подсчитывал расходы на листке желтого блокнота. Один за другим приходили музыканты, всех их он знал по тем временам, когда выступал с оркестрами. Дирижер, один из ведущих специалистов по поп‑музыке и один из немногих, кто хорошо относился к Джонни в самое тяжелое для него время, выдавал музыкантам ноты и делал последние указания. Дирижера звали Эдди Нилс. Он был очень загружен работой, и за эту запись взялся в виде одолжения для Джонни.

Нино Валенти сидел за пианино и нервно барабанил по клавишам. Время от времени от отпивал виски из огромного стакана. Джонни не обращал на это внимания. Он знал, что в пьяном виде Нино поет не хуже, чем в трезвом и, кроме того, сегодняшняя работа не требует от Нино особой музыкальности.

Эдди Нилс сделал специальную обработку нескольких старинных сицилийских песен и дуэта‑поединка, который Джонни и Нино вели на свадьбе Конни. Он решил выпустить эту пластинку только потому, что дон любил подобные песни и это было бы для него неплохим подарком к Рождеству. Было у него и предчувствие, что пластинка будет распродана в большом количестве (не миллион, разумеется). Кроме того, он считал, что помощь Нино — это именно то, чего желает дон. Ведь Нино, в конце концов, тоже крестник дона.

Джонни положил блокнот на складной стул и подошел к пианино.

— Эй, друг, — сказал он Нино.

Нино поднял взгляд и попробовал улыбнуться. Джонни наклонился к нему и потрепал его по плечу.

— Расслабься, мальчик. Сделаешь хорошую работу, устрою тебе встречу с самым хорошим и самым знаменитым куском зада Голливуда.

Нино залпом осушил стакан виски.

— С кем, с Ласси?

— Нет, с Диной Дан, — засмеялся Джонни. — За качество товара ручаюсь.

На Нино это произвело впечатление, но он не мог сдержаться и спросил:

— А Ласси ты мне не можешь устроить?

Оркестр заиграл вступительную мелодию. Джонни Фонтена слушал очень внимательно. Сначала Эдди Нилс проиграет все песни с оркестром, а затем будет произведена первая запись. Слушая, Джонни набросал несколько заметок в блокноте. Он знал, что голос его долго не протянет, но сегодня основную работу проделает Нино, а сам он будет подпевать. Кроме, разумеется, дуэта‑поединка, где петь придется в полную силу.

Он заставил Нино подняться и оба они подошли к своим микрофонам. Нино два раза подряд запаздывал со вступлением. Он растерялся и покраснел.

— Эй, ты хочешь работать сверхурочно? — подстегнул его Джонни.

— Мне не хватает моей мандолины, — ответил Нино.

Джонни задумался.

— Держи в руках стакан с виски, — посоветовал он.

Кажется, это помогло. Нино время от времени делал глоток — другой, но пел хорошо. Джонни пел легко, без усилий. И хотя такое пение не могло удовлетворить его, он был сам поражен техникой собственного исполнения. Да, десять лет пения его кое‑чему научили.

Во время записи дуэта‑поединка, завершавшего пластинку, Джонни позволил своему голосу прорваться, и к концу он почувствовал боль в голосовых связках. Неслыханное дело: суровые и многоопытные музыканты были просто зачарованы последней песней. По окончании записи они вместо аплодисментов с силой задули в свои инструменты и ударили по струнам. Ударник разразился великолепным экспромтом.

Вместе с совещаниями и перерывами запись длилась четыре часа. Эдди нилс подошел к Джонни и тихо сказал:

— Ты был неплох, мальчик. Хочешь, сделаем пластинку. Есть у меня песня, которая тебе подойдет.

Джонни отрицательно покачал головой.

— Оставь, Эдди, не разыгрывай меня. Кроме того, через несколько часов я начну хрипеть и не смогу даже разговаривать. Как ты думаешь, придется много переделывать в сегодняшней записи?

— Нино придется завтра явиться в студию, — сказал Эдди после некоторого раздумья. — Он сделал несколько ошибок. Но он много лучше, чем я предполагал. Что касается твоего материала, то я поговорю с техниками и попрошу их все подправить. О'кэй?

— О'кэй, — ответил Джонни. — Когда можно будет прослушать готовую пластинку?

— Завтра ночью. У тебя дома?

— Да. Спасибо.

Джонни взял Нино под руку, и они вышли из студии.

Близился вечер. Нино был еще полупьян. Джонни посоветовал ему принять душ, а потом вздремнуть. На одиннадцать вечера была назначена большая вечеринка.

Когда Нино проснулся, Джонни принялся его наставлять:

— Это вечеринка клуба кинозвезд «одинокое сердце». Красоток, которые будут на вечеринке, ты видел на экране и миллионы парней отдали бы правую руку, чтобы трахнуть одну из них. Они же придут на вечеринку с одной целью: найти парня, который мог бы их уложить. И знаешь почему? Они соскучились по этому, они просто немного стары. И, как все женщины, они хотят, чтобы это делалось с талантом.

— Что с твоим голосом? — спросил Нино.

Джонни ответил почти шепотом:

— Это случается каждый раз, когда я пою. Теперь не смогу петь в течение месяца. Но сам хрип исчезнет через несколько дней.

— Не слишком приятно, а? — задумчиво спросил Нино.

Джонни пожал плечами:

— Слушай, Нино, не слишком напивайся этой ночью. Ты должен показать этим красоткам, что у моего друга итальянца не слабый член. Ты должен добиться успеха. Помни, эти дамочки могут устроить тебе работу в кино. Старайся не терять обаяния после того, как трахнешь красотку.

Нино опрокинул очередную рюмку виски.

— Я всегда обаятелен, — сказал он. Потом спросил, улыбаясь. — Кроме шуток, ты и в самом деле можешь приблизить меня к Дине Дан?

— Не так уж стремись к этому, — сказал Джонни. — Это будет не совсем то, что ты думаешь.

Члены клуба «одинокое сердце» (названного так молодыми мужчинами, присутствие которых было обязательным) собирались каждую субботу в доме Роя Мак‑Элроя, уполномоченного по делам прессы международной кинокомпании Вольтца. Несмотря на то, что вечеринки проводились в доме Мак‑Элроя, инициатором их был сам Джек Вольтц. Несколько лучших и самых доходных его кинозвезд в последнее время быстро старели. Без особых световых трюков и усилий гримеров они выглядели бы даже старше своего возраста. У них было немало проблем. Они потеряли чувственность, сделавшую их актрисами, потеряли способность «влюбляться». Они уже не могли играть женщин, которых страстно желают и из‑за которых соперничают мужчины. Деньги, известность и былая красота сделали их властными. Вольтц устраивал вечеринки для того, чтобы им легче было находить себе новых любовников, которые, в свою очередь, проявив определенные способности, могли стать постоянными партнерами стареющих актрис и пробить себе путь на самую «вершину» общества. Так как дело нередко доходило до драк и оргий, приводящих к неприятностям с полицией. Вольтц решил проводить вечеринки в доме уполномоченного по делам прессы, который будет следить за тишиной и давать, в случае необходимости, взятки журналистам и офицерам полиции.

Для актеров, обладающих силой и притягательностью, но не достигших еще славы и известности, присутствие на этих субботних вечеринках было не слишком приятной обязанностью. Проводились вечеринки под предлогом, что на них будет демонстрироваться новый фильм, еще не вышедший на экраны.

Молодым актрисам присутствовать на вечеринках не рекомендовалось.

Демонстрация фильма начиналась ровно в полночь, и к одиннадцати часам Джонни и Нино были уже здесь. Рой Мак‑Элрой казался человеком любезным и хорошо воспитанным. Он приветствовал Джонни Фонтена радостным воплем.

— Что ты, черт побери, здесь делаешь? — спросил он с искренним изумлением.

Джонни пожал ему руку.

— Показываю моему родственнику из деревни достопримечательности Голливуда. Знакомься, это Нино.

Мак— Элрой пожал Нино руку и посмотрел на него оценивающим взглядом.

— Они съедят его живьем, — сказал он Джонни.

Он отвел их на веранду, которая представляла собой несколько комнат со стеклянными стенами и дверьми, выходящими в сад и к бассейну. В саду находилось уже около ста человек, и все они бродили со стаканами в руках. Мастерски подобранное освещение веранды красило и молодило присутствующих здесь женщин. О, лет десять‑пятнадцать назад Нино всех их видел на экране! Было непривычно видеть их живыми. Ничто не могло скрыть усталости их душ и тел. Их движения и осанка были великолепны, но они напоминали восковые фигуры. Нино выпил две рюмки и приблизился к столу, на котором рядами стояли бутылки. Джонни подошел вместе с ним. Так они стояли и пили, пока сзади не послышался очаровательный голос Дины Дан.

Мозг Нино (как, собственно, и миллионов других мужчин) надежно хранил в себе этот голос. Дина Дан завоевала два приза Академии и снималась с самым известным в Голливуде коллективом. Но слов, которые она теперь произнесла, Нино в кинозале никогда не слышал.

— Джонни, подонок ты этакий, мне пришлось обратиться к психиатру из‑за той ночи, которую я провела с тобой. Почему ты не пришел ко мне во второй раз?

Джонни поцеловал ее в щеку.

— После тебя я целый месяц еле двигался, — сказал он. — Познакомься, это мой родственник, Нино. Сильный и хороший парень. Быть может, он окажется крепче меня.

Дина Дан окинула Нино холодным оценивающим взглядом.

— А он любит ранние сеансы?

— Не думаю, что у него была возможность ходить на них, — засмеялся он. — А почему тебе не взять его с собой?

Оставшись наедине с Диной Дан, Нино осушил большой стакан виски. Он старался сохранять хладнокровие, но это оказалось делом непростым. У Дины Дан было классическое англосаксонское лицо с прямым греческим носом. Он так хорошо ее знал! Он помнит, как она лежала и плакала о погибшем муже — летчике, оставившем ее с маленькими детьми. Он видел ее рассерженной, оскорбленной, униженной, но полной собственного достоинства. Она снилась ему, он видел и слышал ее множество раз, но к тому, что она сказала, когда они остались наедине, он не был готов.

— В этом городе Джонни один из немногих мужчин с яйцами, — сказала она. — Остальные — больные идиоты, которым сунь под мошонку грузовик с муравьями, они не управятся с красоткой.

Она взяла Нино под руку, повела его в угол комнаты и попросила его рассказать о себе. Он ее понял. Она играла роль богатой женщины, оказывающей милость конюху или шоферу. В фильмах она либо отбивала у партнера охоту (если ее напарником по фильму был Спенсер Трейси), либо отказывалась от всего ради дикой страсти (если партнером был Кларк Гэйбл). Но для Нино это не имело значения. Он рассказал ей, как он и Джонни росли вместе в Нью‑Йорке, как они пели в маленьких клубах. Дина Дан оказалась удивительно внимательной слушательницей. Один раз она как бы между прочим спросила:

— А ты не знаешь, как Джонни удалось убедить Вольтца дать ему роль?

Нино оцепенел и отрицательно покачал головой. Больше она не расспрашивала.

Наступил час демонстрации нового фильма Вольтца. Дина Дан провела Нино, держа его руку в своей горячей ладони, в комнату без окон, где вместо стульев были беспорядочно расставлены диванчики на двоих.

Возле каждого диванчика Нино увидел столик, на котором стояли тарелка со льдом, стаканы, бутылки со всевозможными напитками и специальный поднос с сигаретами. Он подал Дине Дан сигарету, зажег ее, а потом приготовил коктейль. Теперь они друг с другом не разговаривали. Через несколько минут погасили свет.

Он сидел в ожидании чего‑то мерзкого и отвратительного. О разврате в Голливуде ходили легенды. Но он никак не был готов к тому, что Дина Дан, не произнося ни слова, с азартом хищницы набросится на его член. Он продолжал потягивать коктейль и смотреть фильм, но язык его ничего не чувствовал, а глаза ничего не видели. Женщина его юношеской мечты валялась у него в ногах.

Вместе с тем его мужское достоинство было оскорблено. Поэтому, когда знаменитая Дина Дан полностью удовлетворилась и поправила на себе одежду, он налил ей стакан коктейля, поднес сигарету и невообразимо спокойным голосом произнес:

— А фильм, кажется, приличный.

Нино почувствовал, что она помрачнела. Неужели ждала от него комплимента? Нино потянулся к ближайшей бутылке и налил себе полный стакан. А, к черту! Она отнеслась к нему, как к шлюхе мужского пола. Он почему‑то почувствовал холодное возмущение против всех этих женщин.

Она грубо прошептала:

— Не будь святошей, ты получил удовольствие. Ты был большим, как дом.

Нино отхлебнул из стакана и сказал, как бы между прочим, самым естественным голосом:

— Он всегда такой. Ты должна его видеть, когда я возбужден.

Она тихонько засмеялась и молчала до конца фильма. Наконец, фильм кончился и включили свет. Нино огляделся вокруг. Он понял, что здесь только что состоялась тихая оргия. У некоторых дамочек лица отяжелели, а глаза еще горели жадным огнем. Все повскакивали и вышли из «демонстрационного зала». Дина Дан подошла к старику, в котором Нино узнал известного актера. Теперь, видя его так близко, Нино понял, что этот парень — педераст. К Нино подошел Джонни.

— Эй, старина, делаем жизнь? — спросил он.

Нино осклабился.

— Не знаю. Это странно. Когда вернусь домой, смогу сказать, что Дина Дан меня изнасиловала.

Джонни засмеялся.

— Она способна и на большее, если пригласит тебя к себе. Еще не пригласила?

Нино покачал головой.

— Я был слишком увлечен фильмом, — сказал он.

— Будь серьезнее, мальчик, — сказал Джонни. — Эта дамочка может принести много пользы. Ты ведь обычно трахал все, что попадалось под руку. Мне сняться кошмары, когда я вспоминаю уродин, которых ты трахал.

Нино пьяно качнулся, поднял стакан и сказал неожиданно громко:

— Да, они были уродливы, но они были женщинами.

Дина Дан повернулась к ним. Нино поднял стакан еще выше, приветствуя ее.

Джонни Фонтена вздохнул.

— О'кэй, ты всегда останешься итальянским крестьянином.

— А я и не собираюсь меняться, — ответил Нино с очаровательной пьяной улыбкой на лице.

Джонни отлично его понял. Нино был не так уж пьян. Он притворялся, давая себе возможность высказать своему голливудскому патрону такое, чего он не мог бы сказать в трезвом виде. Джонни обнял Нино:

— Хитроумный бездельник, знаешь, что у тебя железный договор на год и теперь можешь говорить и делать, что хочешь, а я даже не могу тебя уволить.

— Ты не можешь меня уволить? — спросил Нино хитрым пьяным голосом.

— Нет, — ответил Джонни.

— Тогда хрен с тобой, — сказал Нино.

Джонни на мгновение изумился и рассердился. Он видел беззаботную улыбку на лице Нино. То ли он стал в последние годы умнее, то ли падение с небес сделало его более чувствительным, но в тот же момент он понял Нино, понял, почему его бывший напарник не добился успеха и пытается уничтожить теперь последний шанс на него. Нино не нравилась цена, которую предстояло уплатить за успех, он был оскорблен всем, что делалось ради него.

Джонни взял Нино под руку и вывел его из усадьбы. Нино еле передвигал ноги. Джонни говорил с ним примирительным тоном:

— О'кэй, мальчик, ты будешь только петь для меня, я хочу сделать на тебе деньги. Не стану вмешиваться в твою жизнь. Делай, что хочешь. Хорошо, друг? Ты должен только петь для меня и делать деньги. Это важно именно теперь, когда я сам петь не могу. Сообразил, старина?

Нино выпрямился.

— Я буду петь для тебя, Джонни, — сказал он. Нино едва шевелил языком, и его трудно было понять. — Я пою теперь лучше тебя. Я всегда пел лучше тебя, и ты это знаешь.

Джонни задумался. Вот в чем дело. Он видел, что Нино ждет ответа, пьяно шатаясь, освещенный калифорнийской луной.

— Хрен с тобой, — сказал Джонни дружеским тоном, и оба они засмеялись, как в то доброе старое время, когда были молоды.

Узнав, что дон Корлеоне застрелен, Джонни Фонтена начал беспокоиться не только за здоровье своего крестного, но и за судьбу обещанного кредита. Он хотел лететь в Нью‑Йорк, но ему было сказано, что это может отрицательно сказаться на его карьере. Он стал ждать. Через неделю прибыл человек от Тома Хагена. Кредит можно было получить, но пока только на один фильм.

Тем временем Джонни отказался от опеки над Нино, и тот прекрасно справлялся с молоденькими кинозвездами. Иногда Джонни приглашал его вместе провести вечер. Когда зашла речь о том, что дон застрелен, Нино сказал Джонни:

— Знаешь, я однажды попросил дона дать мне работу в его организации, но он не хотел. Мне надоело водить грузовик и хотелось сделать кучу денег. Знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что у каждого человека свое назначение в жизни, и мое назначение — быть человеком искусства. Он имел в виду, что я неспособен стать шантажистом или убийцей.

Джонни долго думал над его словами. Крестный отец, несомненно, один из наиболее умных в мире людей. Да, он понял, что Нино не способен стать шантажистом или убийцей. Но откуда было дону знать, что он станет человеком искусства? «Да, он просто высчитал, что наступит тот день, когда я сам вызовусь помочь Нино. А как он это высчитал? Он знал, что я должен буду выразить ему свою признательность. Разумеется, сам он никогда не попросил бы это сделать. Он дал мне понять, что этим я могу его порадовать.» Джонни вздохнул. Дон ранен, попал в беду. Только дон был в состоянии использовать свои связи и оказать давление на жюри, но семейству Корлеоне теперь явно не до этого. Джонни предложил свою помощь, но ответ Хагена был лаконичен: «Нет».

Джонни был занят организацией производства своего первого фильма. Автор книги, по которой был написан сценарий только что отснятого Вольтцем фильма, приехал по приглашению Джонни, чтобы побеседовать с ним с глазу на глаз, без вмешательства и посредничества агентов и студий. Вторая книга удивительно подходила Джонни. Ему не придется петь, там много героизма, женщин и секса, а главное — один из героев словно по заказу написан для Нино. Этот тип говорил, вел себя и даже выглядел, как Нино. Даже непонятно, как это получилось.

Джонни действовал очень быстро. Он убедился в том, что знает о кинопроизводстве значительно больше, чем полагал, но все‑таки нанял хорошего режиссера, который не мог найти работу после того, как попал в черный список сторонников коммунизма. Джонни этим не воспользовался и подписал с режиссером контракт на обычных условиях.

— Я надеюсь таким образом сэкономить побольше, — чистосердечно признался он режиссеру.

Он очень удивился, когда пришел помощник режиссера и сказал, что представитель профсоюзов требует 50.000 долларов. Джонни поразмыслил, не собирается ли помощник режиссера надуть его, а потом сказал:

— Пошли‑ка ко мне этого парня из профсоюзов.

«Парнем из профсоюзов» оказался билли Гофф.

— Я полагал, что отношения с профсоюзами окончательно улажены моим приятелем, — сказал он Гоффу.

— Кто тебе это сказал? — спросил Гофф.

— Ты сам прекрасно знаешь, — ответил Джонни. — Я не стану называть его имени, но раз он что‑то говорит, значит так оно и есть.

— Времена изменились, — сказал Гофф. — Твой приятель попал в беду, и его приказ уже не имеет силы.

Джонни пожал плечами.

— Зайди через пару дней. О'кэй?

Гофф улыбнулся:

— Разумеется, Джонни, — сказал он. — Но это тебе не поможет.

Звонок в Нью‑Йорк, однако, помог. Джонни говорил с Хагеном, и тот велел ему не платить.

— Твой крестный рассердится, если узнает, что ты хотя бы грош заплатил этому ублюдку, — сказал он Джонни. — Престиж дона упадет, а он не может себе сегодня этого позволить.

— Могу я поговорить с доном? — спросил Джонни. — Может быть, ты поговоришь с ним? Мне необходимо приступить к работе над фильмом.

— С доном пока никто не может говорить, — сказал Хаген. — Он очень болен. Я поговорю с Сонни. Но учти, в подобных делах решаю я. Не плати этому выродку ни гроша. Если что‑то изменится, я тебе сообщу.

Джонни страшно рассердился и положил трубку. Неприятности с профсоюзами могут значительно увеличить расходы и вообще поставить съемки под удар. У Джонни мелькнула мысль, не заплатить ли Гоффу тайком. Ведь если дон говорит что‑то — это одно, а если говорит и приказывает Хаген — дело совсем другое. Но он решил подождать еще несколько дней.

Этим ожиданием он сэкономил 50.000 долларов. Через два дня Гофф был найден застреленным в своем доме в Глендэйле. Не было больше никаких разговоров о трудовых конфликтах. Джонни потрясло это убийство. Впервые карающая длань дона оказалась в такой близости от него.

В последовавшие за этим недели он все больше уходил в работу над сценарием, пробными съемками и деталями производства. Джонни Фонтена совершенно забыл про свой голос, и когда он нашел себя в списках кандидатов на приз Академии, его стала удручать мысль о том, что во время церемонии вручения приза, которая будет демонстрироваться по ТВ, его могут попросить спеть несколько песен. Но он быстро избавился от этой неприятной мысли и продолжал работать. Теперь, когда крестный отец потерял все свое влияние, у него нет никаких шансов получить приз. Но утешал сам факт, что он является хотя бы кандидатом на этот приз.

Пластинка с итальянскими песнями, напетая им и Нино, была выпущена и пользовалась даже большим успехом, чем Джонни предполагал. Однако ему пришлось смириться с тем, что это скорее заслуга Нино, чем его.

Раз в неделю он ужинал с Джинни и детьми. Тем временем вторая жена устроила «мексиканский развод», и он снова стал свободен. К удивлению многих, он не стал гоняться за легкодоступными звездами. Джонни был уязвлен тем, что ни одна из молоденьких актрис, снимавшихся в его фильме, не предложила ему переспать с ней. Но он тяжело работал и ему было не до подобных мелочей. Чаще всего он возвращался домой один, ставил на проигрыватель свои старые пластинки, выпивал рюмку‑другую и подпевал самому себе. Когда‑то он был по‑настоящему большим певцом, черт побери! Он и сам не знал, как был хорош. Он разрушил свой голос табаком, алкоголем и женщинами.

Иногда приходил Нино, они вместе слушали пластинки и Джонни презрительно говорил:

— Слушай, выродок, ты никогда так не пел.

Нино улыбался своей странной улыбкой, кивал головой и говорил:

— Нет, и никогда не буду.

За неделю до начала съемок нового фильма состоялось вручение призов Академии. Джонни попросил Нино пойти с ним, но Нино отказался.

— Слушай, друг, я никогда в жизни не просил тебя об одолжении, верно? — сказал Джонни. — Так сделай мне сегодня одолжение, пойдем со мной. Ты единственный, кто будет жалеть, если я не получу приз.

Нино был поражен.

— Если не получишь приз, — сказал он. — Забудь это. Просто напейся хорошенько, уж я об этом позабочусь. К черту, я даже не притронусь сегодня к алкоголю. Ну, что ты скажешь про такую дружбу?

Наступил вечер, и Нино сдержал свое обещание. Он пришел к Джонни совершенно трезвый, и они отправились в зал, где проходила церемония. Нино поразился, узнав, что Джонни и в самом деле не пригласил на церемонию ни одну из своих подруг, ни одну из своих бывших жен. Джинни‑то он мог пригласить. Может быть, он сомневался в преданности Джинни? Нино молил бога дать ему возможность выпить хотя бы одну рюмочку. Вечер обещал быть длинным и скучным.

Церемония вручения призов действительно казалась Нино Валенти скучной, пока не пришло время назвать имя лучшего актера. Услышав слова «Джонни Фонтена», он вскочил и неистово зааплодировал.

Все, что последовало за этим было настоящим кошмаром. Фильм Джека Вольтца завоевал все основные призы, и в его студию повалили толпы репортеров и проходимцев обоего пола. Нино сдержал свое обещание: он не пил и не спускал глаз с Джонни. Но женщины наперебой приглашали Джонни в спальню «на пару слов», и он каждый раз возвращался все больше и больше пьяным.

Участь обладательницы приза за лучшую женскую роль была такой же. Нино был единственным на вечеринке мужчиной, который брезгливо оттолкнул ее от себя.

Наконец, кому‑то в голову пришла гениальная мысль: надо организовать публичное совокупление обладателей приза. Актриса разделась, остальные женщины набросились на Джонни, срывая с него одежду. Нино, единственный трезвый среди присутствующих, взвалил полураздетого Джонни на плечи, пробил себе путь к выходу и сел в машину. По дороге домой Нино подумал, что если это и есть успех, то ему он не нужен.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

 

В двенадцать лет дон был настоящим мужчиной. Низкорослый, черноволосый, худой, он жил в деревне Корлеоне, странным образом походившей на арабскую деревню в Сицилии. При рождении его нарекли Вито Андолини.

В конце прошлого века мафия в Сицилии была вторым правительством, пожалуй, даже сильнее официального правительства в Риме. Отец Вито Корлеоне поссорился с одним из своих односельчан, и тот обратился за помощью к мафии. Отец отказался повиноваться и в драке убил главаря мафии. Через неделю его нашли мертвым: он был разнесен на куски выстрелом из люпары. Через месяц после похорон люди из мафии пришли за Вито. Они решили, что он слишком близок к совершеннолетию, и через несколько лет сможет отомстить за смерть отца. Родственники спрятали двенадцатилетнего мальчика, а потом отправили на корабле в Америку. Так он попал в семью Абандандо, один из сыновей которого — Дженко — стал впоследствии его консильори. В новой стране он сменил свое имя на Корлеоне.

Молодой Вито работал в лавке Абандандо на девятой авеню, в одном из кварталов бедноты Нью‑Йорка. В восемнадцать лет Вито женился на девушке, только что приехавшей из Сицилии. Ей было всего шестнадцать лет, но зато она прекрасно варила и вообще была хорошей хозяйкой. Они сняли комнату на десятой авеню, возле 33 улицы, всего в нескольких кварталах от того места, где Вито работал, и через два года у них родился первенец, Сантино, которого друзья называли за преданность отцу — Сонни (сын).

В их районе жил человек по имени Фанучи. Это был ширококостный итальянец с жестокими чертами лица, носивший очень дорогие светлые костюмы и напоминающую масло фетровую шляпу. Говорили, что он работает на «черную руку», одну из ветвей мафии, и занимается шантажом лавочников. Большая часть жителей квартала была связана с преступным миром, и угрозы Фанучи могли подействовать лишь на бездетных стариков. Несколько лавочников платили ему незначительные суммы. Фанучи наживался, правда, и на своих коллегах — преступниках — людях, которые нелегально продавали билеты итальянской лотереи или содержали игорные дома. Лавка Абандандо, невзирая на протесты Дженко, который умолял отца позволить ему уладить дело с Фанучи, платила ему небольшой налог.

Однажды на Фанучи напали три парня и перерезали ему горло от одного уха до другого — недостаточно глубоко, чтобы убить его, но вполне достаточно, чтобы пролить массу крови и напугать.

Вито видел Фанучи бегущим от своих преследователей со шляпой под подбородком, он, казалось, собирал пролитую кровь. То ли боялся испачкать пиджак, то ли не хотел оставлять следов.

Трое парней были не убийцами, а просто смельчаками, решившими отбить у Фанучи охоту жить за чужой счет. Через несколько недель парень, державший нож, был застрелен, а две остальные семьи были вынуждены откупиться от Фанучи. После этого налоги сильно подскочили, а Фанучи сделался компаньоном всех игорных домов в квартале. Но все это не касалось Вито Корлеоне.

Во время первой мировой войны импортное оливковое масло было большой редкостью, и Фанучи вошел компаньоном к Абандандо, внеся свою долю поставкой импортного масла, итальянской колбасы, свинины и сыра. Потом он привел в лавку одного из своих племянников, и Вито Корлеоне остался без работы.

К этому времени у Корлеоне родился второй сын, Фредерико. Вито приходилось кормить четыре рта. До этого времени он был тихим замкнутым парнем, ни с кем не делился своими мыслями. Молодой Дженко Абандандо был его близким другом, но во всем происшедшем Вито обвинил именно его, а не старшего Абандандо. Дженко поклялся Вито, что голодать Тому не придется, что он, Дженко, будет воровать продукты в лавке и давать их своему другу. Вито категорически отклонил это предложение: стыдно сыну воровать у отца.

Молодой Вито ждал своего часа, чтобы расквитаться с Фанучи. Несколько месяцев он проработал на железной дороге, но по окончании войны работы стало намного меньше. Кроме того, большинство подрядчиков были ирландцами и ругали рабочих последними словами.

Однажды вечером, когда Вито ужинал, послышался легкий стук в окошко, которое вело к вентиляционной трубе, отделявшей его дом от соседнего. Вито отодвинул занавеску и, к своему удивлению, увидел соседа, Петера Клеменца. Он протянул Вито завернутый в белое сверток.

— Эй, итальянец, — сказал Клеменца, — подержи это у себя, пока я не попрошу вернуть мне.

Вито автоматически протянул руку и взял сверток. Клеменца был чем‑то взволнован и встревожен. Он явно попал в беду, и согласие Вито помочь было чисто инстинктивным. Развернув на кухне сверток, он обнаружил в нем пять разобранных и смазанных пистолетов. Вито снова обернул их белой промасленной бумагой, положил в шкаф и стал ждать. Он узнал, что Клеменца арестован. В момент, когда он передавал сверток через трубу, в дверь наверняка стучали полицейские.


Дата добавления: 2015-11-03; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 11 страница| ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 13 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.025 сек.)