Возникновение древнерусской литературы 4 страница

Церковные писатели были разделены на два лагеря – иосифлян и нестяжателей, или заволжских старцев. Митрополит Геннадий, Иосиф Волоцкий и его последователи иосифляне (митрополиты Даниил и Макарий, Зиновий Отенский и др.) защищали право общежительных монастырей владеть землей и крестьянами, принимать богатые пожертвования, не допуская при этом никакой личной собственности монаха. Они требовали смертной казни для упорных, закоренелых в своих заблуждениях еретиков («Слово об осуждении еретиков» в Пространной редакции «Просветителя» Иосифа Волоцкого 1510–11).

Духовный отец нестяжателей «великий старец» Нил Сорский (ок. 1433–7. V.1508), проповедник скитского безмолвного жития, не принимал участия в церковно-политической борьбе – это противоречило прежде всего его внутренним убеждениям. Однако его сочинения, нравственный авторитет и духовный опыт оказали большое влияние на заволжских старцев. Нил Сорский был противником монастырских вотчин и богатых вкладов, считал наилучшим видом монашества скитский образ жизни, понимая его под влиянием исихазма как аскетический подвиг, путь безмолвия, созерцания и молитвы. Спор с иосифлянами возглавил его последователь князь-инок Вассиан Патрикеев, позднее видным представителем нестяжательства стал старец Артемий (см. § 6.7). Нестяжатели считали, что раскаявшихся вольнодумцев следовало прощать, а закоренелых преступников – отправлять в заточение, но не казнить («Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого об осуждении еретиков», возможно, 1504). Иосифлянская партия, занимавшая высшие церковные посты, использовала судебные процессы в 1525 и 1531 гг. над Патрикеевым и Максимом Греком и в 1553–54 гг. над еретиком боярским сыном Матвеем Башкиным и старцем Артемием для расправы с нестяжателями.

Памятниками религиозной борьбы являются трактат Зиновия Отенского «Истины показание к вопросившим о новом учении» (после 1566) и созданное приблизительно тогда же анонимное «Послание многословное». Оба сочинения направлены против беглого холопа Феодосия Косого, самого радикального вольнодумца за всю историю Древней Руси, создателя «рабьего учения» – ереси народных низов.

Литература первой трети XVI в. выработала несколько способов соединения русской истории с всемирной. Прежде всего следует выделить Хронограф редакции 1512 г. (1-я четв. XVI в.), составленный племянником и учеником Иосифа Волоцкого Досифеем Топорковым (см. § 6.5). Это новый тип исторического труда, вводящий в русло всемирной истории историю славян и Руси, понимаемую как оплот православия и наследницу великих держав прошлого. Легенды о происхождении московских государей от римского императора Августа (через его мифического родственника Пруса, одного из предков князя Рюрика) и о получении Владимиром Мономахом царских регалий от византийского императора Константина Мономаха объединены в «Послании о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы, бывшего митрополита Киевского, и в «Сказании о князьях Владимирских». Обе легенды использовались в официальных документах и московской дипломатии XVI в.

Ответом на католическую пропаганду Булевым церковной унии и первенства Рима стала теория «Москва – Третий Рим», выдвинутая старцем Псковского Елеазарова монастыря Филофеем в послании дьяку М. Г. Мисюрю Мунехину «против звездочетцев» (ок. 1523–24). После отпадения католиков от правой веры и отступничества греков на Флорентийском соборе, в наказание за это завоеванных турками, центр вселенского православия переместился в Москву. Россия была объявлена последней мировой монархией – Ромейской державой, единственной хранительницей и защитницей чистой веры Христовой. В цикл основных произведений, объединенных темой «Третьего Рима», входят «Послание великому князю Московскому о крестном знамении» (между 1524–26), принадлежность которого Филофею сомнительна, и сочинение «Об обидах Церкви» (30-е – нач. 40-х гг. XVI в.) так называемого продолжателя Филофея.

Произведения, представлявшие Русь последним оплотом истинного благочестия и христианской веры, наследницей Рима и Константинополя, создавались не только в Москве, но и в Новгороде, сохранившим и после потери независимости предания о былом величии и соперничестве с Москвой. «Повесть о новгородском белом клобуке» (XVI в.) объясняет происхождение особого головного убора новгородских архиепископов передачей из Константинополя в Новгород белого клобука, дарованного первым христианским императором Константином Великим папе Римскому Сильвестру I. Такой же путь (Рим–Византия–Новгородская земля) проделал чудотворный образ Богородицы, согласно «Сказанию об иконе Богоматери Тихвинской» (кон. XV – XV вв.). «Житие Антония Римлянина» (XVI в.) рассказывает об отшельнике, который, спасаясь от гонений на православных христиан в Италии, приплыл чудесным образом на огромном камне в Новгород в 1106 г. и основал Рождественский монастырь.

Особое место в литературе XVI в. занимает творчество царя Ивана IV. Грозный представляет собой исторически колоритный тип самодержавного автора. В роли «отца Отечества» и защитника правой веры он сочинял послания, часто написанные знаменитыми «кусательными глаголами» ‘ насмешливо-саркастической манерой ’ (переписка с Курбским, письма в Кирилло-Белозерский монастырь 1573, опричнику Василию Грязному 1574, литовскому князю Александру Полубенскому 1577, польскому королю Стефану Баторию 1579), давал наказные памяти, произно­сил пылкие речи, переписывал исто­рию (приписки к Лицевому летописному своду, отразившие его политические взгляды), участвовал в работе церковных соборов, писал гимнографические произведения (канон Ангелу Грозному, воеводе, стихиры митрополиту Петру, сретенью иконы Богоматери Владимирской и др.), обли­чал чуждые православию догматы, участвовал в ученых богословских диспутах. После открытых прений с Яном Рокитой, пастором общины чешских братьев (ответвление гусизма), им был написан «Ответ Яну Роките» (1570) – один из лучших памятников антипротестантской полемики.

§ 6. 3. Западноевропейское влияние. Вопреки расхожему мнению Московская Русь не была отгорожена от Западной Европы и культуры латинского мира. Благодаря Геннадию Новгородскому и его окружению существенно изменился репертуар переводной литературы, бывшей ранее почти исключительно греческой. Конец XV – первые десятилетия XVI в. отмечены небывалым ранее интересом к западноевропейской книге. Появляются переводы с немецкого языка: «Прение живота и смерти» (кон. XV в.), соответствующее эсхатологическим настроениям своего времени – ожиданиям конца света в 7000 (1492) г.; «Луцидариус» (кон. XV – 1-я тр. XVI в.) – общеобразовательная книга энциклопедического содержания, написанная в виде беседы между учителем и учеником; медицинский трактат «Травник» (1534), переведенный Николаем Булевым по заказу митрополита Даниила.

Западником был и такой самобытный писатель, как Федор Карпов, сочувственно (в отличие от старца Филофея и Максима Грека) относившийся к пропаганде Булевым асторологии. В послании митрополиту Даниилу (до 1539) отвечая на вопрос, что важнее в государстве: народное терпение или правда, Карпов доказывал, что в основе общественного порядка лежит ни то и ни другое, а закон, который должен быть основан на правде и милости. Для доказательства своих идей Карпов использовал «Никомахову этику» Аристотеля, сочинения Овидия «Метаморфозы», «Искусство любви» и «Фасты».

Заметным событием в истории русской переводной литературы стал светский латинский роман сицилийца Гвидо де Колумна (Гвидо делле Колонне) «История разрушения Трои» (1270-е гг.), в древнерусском переводе – «История о разорении Трои» (кон. XV – нач. XVI в.). Увлекательно написанная книга явилась предтечей рыцарских романов на Руси. «Троянская история» знакомила русского читателя с обширным кругом античных мифов (о походе аргонавтов, истории Париса, Троянской войне, странствиях Одиссея и т. д.) и романическими сюжетами (рассказы о любви Медеи и Язона, Париса и Елены и др.).

Резко меняется и репертуар переводной церковной литературы. Появляются переводы западноевропейских латинских богословов (см. § 6.1 и § 6.3), среди которых выделяется «Книга святого Августина» (не позднее 1564). В сборник входят «Житие Августина» епископа Поссидия Каламского, два произведения Псевдо-Августина: «О видении Христа, или о слове Бога» (Manuale), «Поучения, или Молитвы» (Meditationes), а также две русские повести XVI в. о Блаженном Августине, в которых использованы «бродячие» сюжеты, рассказанные Максимом Греком, развивавшим гуманистические традиции в литературе и языке.

§ 6. 4. Русский гуманизм. Д. С. Лихачев, сопоставив второе южнославянское влияние с западноевропейским Возрождением, пришел к выводу о типологической однородности этих явлений и о существовании в Древней Руси особого восточнославянского Предвозрождения, которое так и не смогло перейти в Ренессанс. Это мнение вызвало обоснованные возражения, которые, однако, не означают, что в Древней Руси не было никаких соответствий западноевропейскому гуманизму. Как показал Р. Пиккио, точки соприкосновения могут быть обнаружены прежде всего на языковом уровне: в области отношения к тексту, к принципам его перевода, передачи и исправления. Сущность итальянских ренессансных споров о языке (Questione della lingua) состояла, с одной стороны, в желании оправдать употребление народного языка (Lingua volgare) в качестве литературного, утвердить его культурное достоинство, а с другой – в стремлении установить его грамматические и стилистические нормы. Показательно, что «книжная справа», основанная на западноевропейских науках тривиума (грамматики, риторики, диалектики), берет свое начало на Руси с деятельности Максима Грека (в миру Михаил Триволис), жившего на рубеже XIV – XV вв. в расцвет эпохи Возрождения в Италии, где он познакомился и сотрудничал со знаменитыми гуманистами (Иоанном Ласкарисом, Альдом Мануцием и др.).

Приехав в Москву с Афона для перевода церковных книг в 1518 г., Максим Грек пытался перенести на церковнославянскую почву богатый филологический опыт Византии и ренессансной Италии. В силу блестящего образования он стал центром интеллектуального притяжения, быстро обретя почитателей и учеников (Вассиан Патрикеев, старец Силуан, Василий Тучков, позднее – старец Артемий, Андрей Курбский и др.), достойных оппонентов (Федор Карпов) и нажив таких могущественных врагов, как митрополит Даниил. В 1525 и 1531 гг. Максима Грека, близкого к нестяжателям и опальному дипломату И. Н. Берсеню Беклемишеву, дважды судили, причем некоторые обвинения (умышленная порча церковных книг при их редактировании) имели филологический характер. Тем не менее его гуманистические воззрения утверждаются и в России, и в Литовской Руси благодаря переехавшим туда его последователям и единомышленникам: старец Артемий, Курбский и, возможно, Иван Федоров (см. § 6.6 и § 6.7).

Литературное наследие Максима Грека велико и разнообразно. В истории русской публицистики заметный след оставили «Повесть страшна и достопамятна и о совершенном иноческом жительстве» (до 1525) – о нищенствующих монашеских орденах на Западе и флорентийском проповеднике Дж. Савонароле, «Слово, пространнее излагающе, с жалостию нестроениа и бесчиниа царей и властелех последняго века сего» (между 1533–39 или сер. XVI в.), обличающее боярский произвол при малолетнем Иване IV, идейная программа его царствования – «Главы поучительны начальствующим правоверно» (ок. 1547–48), произведения против античных мифов, астрологии, апокрифов, суеверий, в защиту проведенной им «книжной справы» и филологических принципов критики текста – «Слово отвещательно о исправлении книг русских» (1540 или 1543) и др.

§ 6. 5. Обобщающие литературные памятники. Централизация русских земель и государственной власти сопровождалась созданием обобщающих книжных памятников энциклопедического характера. Литература XVI в. словно подводит итог всему пройденному пути, стремится обобщить и закрепить опыт прошлого, создать образцы для будущих времен. У истоков обобщающих предприятий стоит Геннадиевская Библия 1499 г. Литературное собирательство было продолжено другим архиепископом Новгородским (1526–42) – Макарием, ставшим впоследствии митрополитом всея Руси (1542–63). Под его руководством были созданы Великие Минеи Четии – грандиозный свод душеполезной литературы в 12 книгах, расположенной в порядке церковного месяцеслова. Работа над макарьевскими Минеями, начатая в 1529/1530 г. в Новгороде и законченная около 1554 г. в Москве, велась почти четверть века. Один из виднейших эрудитов Древней Руси, Макарий объединил усилия известных церковных и светских книжников, переводчиков и писцов, создал крупнейший книжный центр. Его сотрудники занимались поисками рукописей, отбирали лучшие тексты, правили их, сочиняли новые произведения и создавали новые редакции старых памятников.

Под началом Макария трудились Дмитрий Герасимов, переведший латинскую Толковую Псалтирь епископа Брунона Гербиполенского, или Вюрцбургского (1535), Василий Тучков, переработавший простое новгородское «Житие Михаила Клопского» в риторически украшенную редакцию (1537), новгородский пресвитер Илья, написавший житие болгарского мученика Георгия Нового (1538–39) на основе устного рассказа афонских монахов, Досифей Топорков – редактор древнего «Синайского патерика» (1528–29), основу которого составляет «Луг духовный» (нач. VII в.) византийского писателя Иоанна Мосха. Досифей Топорков известен как составитель двух обобщающих памятников: Хронографа редакции 1512 г. (см. § 6.2) и «Волоколамского патерика» (30-е–40-е гг. XVI в.), возобновившего после долгого перерыва традиции «Киево-Печерского патерика». «Волоколамский патерик» представляет собой собрание рассказов о святых иосифлянской школы русского монашества, в первую очередь о самом Иосифе Волоцком, его учителе Пафнутии Боровском, их сподвижниках и последователях.

В 1547 и 1549 гг. Макарий провел церковные соборы, на которых было канонизировано 30 новых общерусских святых – на 8 больше, чем за весь предшествующий период. После соборов были созданы десятки житий и служб новым чудотворцам. Среди них была жемчужина древнерусской литературы – «Повесть о Петре и Февронии Муромских» (кон. 1540-х гг.) Ермолая-Еразма.

Произведение рисует любовь крестьянской девушки из Рязанской земли, дочери простого бортника, и муромского князя, – любовь, побеждающую все препятствия и даже смерть. Писатель создал возвышенный образ идеальной русской женщины, мудрой и благочестивой. Княгиня-крестьянка стоит неизмеримо выше бояр и их жен, не желавших примириться с ее низким происхождением. Ермолай-Еразм использовал народно-поэтические «бродячие» сюжеты о борьбе со змеем-оборотнем и мудрой, вещей деве, вобравшие в себя мотивы волшебной сказки. Его произведение перерабатывает те же мотивы, что и средневековые легенды о Тристане и Изольде, сербская юнацкая песня «Царица Милица и Змей с Ястребаца» и др. Повесть резко расходится с агиографическим каноном и потому не была включена Макарием в Ве­ликие Минеи Четии. Уже в XVI в. ее стали исправлять, приводя в соответствие с требованиями литературного этикета.

Макарий был вдохновителем церковного собора 1551 г., на котором были регламентированы многие стороны церковной, общественной и политической жизни Московского царства. Сборник соборных постановлений, расположенных в виде ответов церковных иерархов на сто вопросов царя Иван IV, получил название «Стоглав» и в течение века был основным нормополагающим документом Русской Церкви.

Митрополит Даниил, гневно обличавший в словах и поучениях людские пороки, был редактором-составителем обширной Никоновской летописи (кон. 1520-х гг.) – самого полного свода известий по русской истории. Памятник оказал большое влияние на последующее летописание. Он стал основным источником сведений по русской истории в грандиозном Лицевом летописном своде – самом крупном летописно-хронографическом произведении Древней Руси. Эта подлинная «историческая энциклопедия XVI в.», созданная по указу Ивана Грозного, охватывает всемирную историю с библейских времен до 1567 г. Она дошла до нашего времени в 10 роскошно украшенных томах, изготовленных в царских мастерских и насчитывающих более 16000 великолепных миниатюр.

Никоновская летопись использована также в знаменитой «Степенной книге» (1560–63). Памятник был составлен монахом Чудова монастыря духовником Ивана Грозного Афанасием (митрополит Московский в 1564–66), но идея принадлежала, очевидно, Макарию. «Степенная книга» – первый опыт изложения русской истории по генеалогическому принципу, в форме княжеских жизнеописаний начиная от крестителя Руси Владимира Святославича и до Ивана IV. Введением к «Степенной книге» служит «Житие княгини Ольги» в редакции Сильвестра, протопопа кремлевского Благовещенского собора.

Сильвестр считается редактором или автором-составителем «Домостроя» – строго и подробного «устава» домашней жизни. Памятник представляет собой ценнейший источник для изучения быта русских людей того времени, их нравов и обычаев, общественных и семейных отношений, религиозных, нравственных и политических взглядов. Идеал «Домостроя» – рачительный хозяин, который властно вершит семейные дела в соответствии с христианской моралью. Замечателен язык произведения. В «Домострое» в сложном сплаве слились особенности книжного языка, деловой письменности и разговорной речи с ее образностью и непринужденностью. Сочинения такого рода были распространены в Западной Европе. Почти одновременно с окончательной редакцией нашего памятника появилось обширное произведение польского писателя Миколая Рея «Жизнь хозяйственного человека» (1567).

§ 6. 6. Начало книгопечатания. С обобщающими книжными предприятиями митрополита Макария связано, судя по всему, и возникновение русского книгопечатания. Во всяком случае его появление в Москве было вызвано потребностями богослужения и явилось государственным начинанием, поддержанным Иваном Грозным. Печатный станок давал возможность распространять большими тиражами исправные и унифицированные богослужебные тексты, свободные от ошибок книгописцев. В Москве в первой половине 1550-х – середине 1560-х гг. работала анонимная типография, выпускавшая профессионально подготовленные издания без выходных данных. По документам 1556 г. известен «мастер печатных книг» Маруша Нефедьев.

В 1564 г. дьякон церкви Николы Гостунского в Московском Кремле Иван Федоров и Петр Мстиславец выпустили в свет Апостол – первую русскую печатную книгу с выходными данными. При ее подготовке издатели критически использовали многочисленные церковнославянские и западноевропейские источники, проделали большую и тщательную текстологическую и редакторскую работу. Возможно, именно на этой почве у них возникли серьезные разногласия с традиционно мыслившими церковными иерархами, обинившими их в ереси (как и ранее Максима Грека, см. § 6.4). После двух изданий Часовника в Москве в 1565 г. и не позднее начала 1568 г. Федоров и Мстиславец были вынуждены перебраться в Великое княжество Литовское.

С их переездом за рубеж книгопечатание стало постоянным в землях современной Белоруссии и Украины. Пользуясь поддержкой православных меценатов, Иван Федоров работал в Заблудове, где вместе с Петром Мстиславцем издал Учительное Евангелие в 1569 г., предназначавшееся вытеснить из обихода переводные католические и протестантские сборники проповедей, во Львове, где основал первую на Украине типографию, выпустил в свет новое издание Апостола в 1574 г. и тогда же первую из дошедших до нас печатную книгу для начального обучения – Азбуку, и в Остроге, где опубликовал еще одну Азбуку в 1578 г., а также первую полную печатную церковнославянскую Библию в 1580–81 гг. Красноречива эпитафия Федорову на надгробной плите во Львове: «Друкар [печатник. – В. К. ] книг пред тым невиданных». Предисловия и послесловия Федорова к его изданиям – интереснейшие памятники этого литературного жанра, содержащие ценные сведения культурно-исторического и мемуарного характера.

§ 6. 7. Литература московской эмиграции. Ко времени переезда Федорова и Мстиславца в Великое княжество Литовское там уже существовал круг московских эмигрантов, вынужденных по разным причинам, религиозным и политическим, оставить Россию. Самыми яркими представителями среди них были старец Артемий и князь Андрей Курбский, оба близкие Максиму Греку и продолжавшие его гуманистические традиции в литературе и языке. Московские эмигранты занимались творчеством, переводили и редактировали книги, участвовали в создании типографий и книжных центров. Они способствовали возрождению церковнославянской литературы и укреплению православного сознания в религиозно-культурной борьбе с католиками и религиозными реформаторами накануне Брестской унии 1596 г.

Противовесом официальной московской литературе XVI в., обожествлявшей царскую власть и утверждавшей исконность самодержавия на Руси, стало творчество Курбского, представителя княжеско-боярской оппозиции. Сразу после бегства в Литву он отправил первое послание Ивану Грозному (1564) с обвинениями в тирании и вероотступничестве. Грозный ответил политическим трактатом в эпистолярной форме, прославляющим «вольное царское самодержство» (1564). После перерыва переписка возобновилась в 1570-е гг. Спор велся о пределах царской власти: самодержавие или ограниченная сословно-представительная монархия. Обличению Ивана IV и его тирании Курбский посвятил «Историю о великом князе Московском» (по И. Ауэрбах – весна и лето 1581, по В. В. Калугину – 1579–81). Если памятники официальной историографии 50-х–60-х гг. XVI в. («Степенная книга», «Летописец начала царства», составленный в связи завоеванием Казани в 1552 г., посвященная этому событию в контексте трехсотлетних русско-ордынских отношений «Казанская история») являются апологией Ивана IV и неограниченного самодержавия, то Курбский создал прямо противоположную им трагическую историю нравственного падения «прежде доброго и нарочитого царя», закончив ее впечатляющим по художественной силе мартирологом жертв опричного террора.

В эмиграции Курбский поддерживал тесные отношения со старцем Артемием († 1-я по­л. 1570-х гг.), одним из последних адептов нестяжательства. Последователь Нила Сорского, Артемий о тличался терпимостью к религиозным исканиям других. Среди близких ему книжников были такие вольнодумцы, как Феодосий Косой и Матвей Башкин. По оговору последнего 24 января 1554 г. Артемий был осужден церковным собором как еретик и сослан в заточение в Соловецкий монастырь, откуда вскоре бежал в Великое княжество Литовское (ок. 1554–55). Обосновавшись в Слуцке, он проявил себя стойким борцом за православие, обличителем реформационных движений и ересей. Из его литературного наследия сохранилось 14 посланий.

§ 6. 8. В преддверии Смуты. Традиции воинских повестей продолжает «Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков» иконописца Василия (1580-е гг.), рассказывающая о героической обороне города от польско-литовской армии в 1581 г. В 1589 г. в России было учреждено патриаршество, способствовавшее оживлению литературной деятельности и книгопечатания. «Повесть о житии царя Федора Ивановича» (до 1604), написанная первым русским патриархом Иовом в традиционном стиле идеализирующего биографизма, стоит у истоков литературы Смутного времени.

§ 7. От древнерусской литературы к литературе Нового времени
(XVII век)

§ 7. 1. Литература Смутного времени. XVII в. – переходная эпоха от древней к новой литературе, от Московского царства к Российской империи. Это было столетие, подготовившее почву для всеобъемлющих реформ Петра Великого.

«Бунташное» столетие началось Смутой: страшным голодом, гражданской войной, польской и шведской интервенцией. События, потрясшие страну, породили острую необходимость осмыслить их. За перо взялись люди самых разных взглядов и происхождения: келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын, дьяк Иван Тимофеев, витиеватым языком изложивший события от Ивана Грозного до Михаила Романова во «Временнике» (работа велась до смерти автора в 1631), князь И. А. Хворостинин – писатель-западник, фаворит Лжедмитрия I, сочинивший в свое оправдание «Словеса дней, и царей, и святителей московских» (возможно, 1619), князь С. И. Шаховской – автор «Повести на память великомученика царевича Димитрия», «Повести о некоем мнисе…» (о Лжедимитрии I) и, возможно, «Повести книги сея от прежних лет», или «Летописной книги» (1-я тр. XVII в.), которую приписывают также князям И. М. Катыреву-Ростовскому, И. А. Хворостинину и др.

Трагедия Смуты вызвала к жизни яркую публицистику, служившую целям освободительного движения. Агитационным сочинением в форме грамоты-воззвания против польско-литовских интервентов, захвативших Москву, является «Новая повесть о преславном Российском царстве» (1611). В «Плаче о пленении и конечном разорении Московского государства» (1612), изображающем в риторически украшенной форме «падение превысокой России», широко использованы агитационно-патриотические грамоты патриархов Иова, Гермогена (1607), вождей народного ополчения князя Дмитрия Пожарского и Прокопия Ляпунова (1611–12). Внезапная смерть в двадцатитрехлетнем возрасте князя М. В. Скопина-Шуйского, талантливого полководца и народного любимца, породила упорную молву о его отравлении боярами из зависти, по причине династического соперничества. Слухи легли в основу народной исторической песни, использованной в «Писании о преставлении и погреблении князя М. В. Скопина-Шуйского» (нач. 1610-х гг.).

К числу самых замечательных памятников древнерусской литературы относится сочинение Авраамия Палицына «История в память предьидущим родом». Авраамий начал писать ее после воцарения Михаила Федоровича Романова в 1613 г. и работал над ней до конца жизни в 1626 г. С большой художественной силой и с достоверностью очевидца он нарисовал широкую картину драматических событий 1584–1618 гг. Б o льшая часть книги посвящена героической защите Троице-Сергиева монастыря от польско-литовских войск в 1608–10 гг. В 1611–12 гг. Авраамий вместе с архимандритом Троице-Сергиева монастыря Дионисием (Зобниновским) писал и рассылал патриотические послания, призывающие к борьбе с иноземными захватчиками. Энергичная деятельность Авраамия способствовала победе народного ополчения, освобождению Москвы от поляков в 1612 г. и избранию Михаила Федоровича на царство на Земском соборе 1613 г.

События Смутного времени послужили толчком к созданию многочисленных региональных литературных памятников (обычно в форме повестей и сказаний о чудесах от местночтимых икон), посвященных эпизодам борьбы с иностранной интервенцией в разных областях страны: в Курске, Ярославле, Великом Устюге, Устюжне, Тихвинском, рязанском Михайлове монастыре и других местах.

§ 7. 2. Историческая правда и вымысел. Развитие беллетристики. Особенностью литературы XVII в. является использование в исторических повестях и сказаниях вымышленных сюжетов, легенд и народных преданий. Центральный памятник легендарной историографии XVII в. – новгородское «Сказание о Словене и Русе» (не позднее 1638). Произведение посвящено происхождению славян и Русского государства (от потомков патриарха Ноя до призвания варягов в Новгород) и включает в себя мифическую грамоту Александра Македонского славянским князьям, популярную в древнеславянских литературах. Сказание было включено в Летописный патриарший свод 1652 г. и стало официальной версией начальной русской истории. Оно оказало значительное влияние на последующую русскую историографию. Историческая канва полностью подчинена вымышленной интриге с элементами авантюрного сюжета в «Сказании об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы» (между 1652–81).

В недрах традиционных агиографических жанров (сказания об основании монастыря, о явлении креста, о раскаявшемся грешнике и т. п.) зрели ростки новых повествовательных форм и литературных приемов. Вымышленный народо-поэтический сюжет использован в «Повести о Тверском Отроче монастыре» (2-я пол. XVII в.). Произведение, посвященное традиционной теме – основанию монастыря, превращено в лирический рассказ о человеке, его любви и судьбе. Основу коллизии составляет неразделенная любовь княжеского слуги Георгия к красавице Ксении, дочери сельского пономаря, отвергшей его в день свадьбы и «Божиим изволением» вышедшей замуж за своего суженого – князя. Убитый горем, Григорий становится отшельником и основывает Тверской Отрочь монастырь.

Муромская литература первой половины XVII в. дала замечательные изображения идеальных женских типов. Как и в «Повести о Петре и Февронии Муромских», запечатлевшей возвышенный образ мудрой княгини-крестьянки (см. § 6.5), события разворачиваются в этих рассказах не в монастыре, а в миру. Особенности жития и биографии соединяет «Повесть об Ульянии Осорьиной», или «Житие Юлиании Лазаревской». Автор, сын Ульянии Каллистрат (Дружина) Осорьин, создал произведение, необычное для агиографической литературы, во многом расходящееся с общепринятыми взглядами на деяния святых. Муромская помещица всем своим поведением утверждает святость добродетельной жизни в миру. Она воплощает собой идеальный характер русской женщины, сострадательной и трудолюбивой, ежедневно пребывающей в делах и заботах о ближних. Взятые из жизни яркие картины рисует «Повесть о Марфе и Марии», или «Сказание об Унжеском кресте». Чудесное происхождение местной святыни, животворящего креста, связано здесь с судьбой любящих сестер, надолго разлученных ссорой их мужей из-за почетного места на пиру.

В XVII в. создаются сочинения с откровенно вымышленными сюжетами, предвосхищающие собой появление беллетристики в собственном смысле слова. Исключительно важна для понимания перемен в культурном сознании «Повесть о Савве Грудцыне» (возможно, 1660-е гг.). Произведение находится в тесной связи с демонологическими сказаниями и мотивами, широко распространенными в русской литературе того времени. Достаточно назвать, например, «Повесть о бесноватой жене Соломонии» священника Иакова из Великого Устюга (вероятно, между 1671 и 1676), земляка действительно существовавших купцов Грудцыных-Усовых. Вместе с тем в основе «Повести о Савве Грудцыне» лежит обстоятельно разработанная в западноевропейском Средневековье тема договора человека с дьяволом и продажи души за мирские блага, почести и любовные наслаждения. Благополучная развязка демонологических сюжетов призвана свидетельствовать о силе Церкви, побеждающей козни дьявола, о спасительном заступничестве небесных сил, и в особенности Богородицы (как, например, в знаменитом цикле средневековых произведений о Феофиле, одно из которых было переведено А. Блоком, или в случае с Саввой Грудцыным). Однако в повести религиозная дидактика, свойственная рассказам о раскаявшихся грешниках, заслоняется красочным изображением быта и нравов, народно-поэтическими образами, восходящими к русской волшебной сказке.

Дата добавления: 2015-11-03