Это что за.? 8 страница

Вот бы мама сейчас была рядом...

Часть четвертая. Глава 5. Поединок.

Она знала: он придет. Ждала ли она его? Нет, она давно его уже не ждала. Ждала ли когда-нибудь? Да, когда-то... Но не ее удел – ждать.

Она не мерила комнату шагами, в нетерпении не глядела на часы. Она не заламывала руки, не нервничала, не подбирала слова для будущего разговора.

Она думала лишь о том, чтобы эта их последняя встреча быстрее закончилась. Потому что он больше никогда не придет, а она больше никогда его не позовет.

Она остановилась возле зеркала, в которое раньше так любила глядеться. Что она видела? Все то же лицо с холодными глазами. Почти такими же, как у него.

Бледные, но выразительные. Холодные, но полные презрения к окружающему.

На ее лице больше ничего не осталось, хотя все говорили ей, что она все так же красива.

Красота... Зачем она ей, эта красота? Ведь и в этой безупречной красоте, что даровал ей ненавистный Мерлин, был лишь холод. Как насмешка над всем, что ее окружало...

Отец не раз утверждал, что ей следовало родиться мужчиной. Смешной он типчик, ее отец... Да, с сыновьями ему не повезло, но она никогда не позволяла ему сложить на нее все, что он хотел возложить на плечи сына-наследника. Сам сотворил, пусть сам и разбирается с ними.

Даже сейчас она не могла найти в себе сил и посмотреть на свою семью сквозь пелену из розового дыма. Вообще, розовый цвет – это не для нее, она ненавидела все это.

Это для тех, кто верит в принцев, белых коней и любовь без границ и проблем. Она никогда не верила в принцев, не хотела встретить своего, потому что твердо была уверена, что на третий день их совместного общения кто-то из них повесится: либо она – от скуки и неприязни к белому коню, которого нужно будет кормить и чистить, либо он – от ее яда и ее холодности...

Она не способна любить. Не способна любить так, как этот убогий розовый мир. Все это не для нее, она это поняла еще в детстве, когда плюнула в лицо мальчишке, что посмел коснуться ее руки.

Убогий розовый мир... Что там, в нем, хорошего? Прогулки под луной? Это пошло. Цветы к ногам? Мертвые цветы, уже убитые. Как это розово: подарить девушке букет трупов... Серенады? Она ненавидела кошек и одну даже однажды бросила в пруд, когда та уж слишком сильно выла под дверями кухни. Признания в любви? Глупые, пустые слова, потому что то, что произнесено, уже мертво.

И это любовь? Глупо и пусто, как в желудке голодного дракона. И она никогда об этом не мечтала. Страсть – вот что стоило всего. Она не розовая, она красная. Мраморно-красная... И страсть – это любовь ее мира, это любовь ее души. Когда мир как вспышка, когда чувства как огонь, который разгорается, тухнет, опять разгорается... Когда это борьба, когда это боль, когда это споры, суженные глаза, ярость – а потом вспышка... Вспышка страсти – богини любви...

Этого не было в ее жизни, потому что она всегда была вынуждена жить в этом убогом розовом мире. Цветы, стихи, признания – она проходила мимо, даже не удостоив взглядом. Наверное, поэтому ее за глаза звали «мраморной куклой»...

Ей нет двадцати двух, но за ее плечами – лишь убогий розовый мир и разочарование. И кровь – та кровь, что она пыталась обратить в страсть. Она никогда не раскаивалась ни в чем, потому что все делала так, как считала нужным. Каждый свой шаг она делала обдуманно и взвешенно. Она никогда не ошибалась, разве что это были ошибки других. Например, ее братьев-неудачников...

Она отвела взгляд от зеркала и посмотрела на свои ладони, на которых уже не заживали следы от ногтей. На этих руках была кровь, но это вызывало лишь холодную улыбку. Что такого ужасного она сделала? Ужасного в розовом мире, где есть только глупые розовые чувства... В ее мире – мире живом, мире страсти – все казалось приемлемым...

Сколько она себя помнила, она сражалась – за этот мир, за каждого человека, кто был не таким, как все остальные... За холод, за ярость, за настоящее, живое... Она сражалась за страсть жить, и никакая кровь на ее руках никогда не изменит этого ее желания. Она сражалась за себя и за других, их было мало... И всех поглотил убогий мир, который она презирала. Но она не могла с этим смириться, по крайней мере, с тем, что он тоже принял розовый мир.

Он был единственным из тех, кого она знала, кто тоже любил страсть, только у него это была ледяная страсть. Холод, лед, презрение... Он был ее отражением, пока его не забрали в розовый мир.

Почему? Почему он поддался?

На этот вопрос она никогда не получала ответа. Да и не спрашивала. Он не был слаб, чтобы слепо следовать за кем-то, он не был марионеткой, он был слишком силен и слишком самодостаточен, чтобы не нуждаться в розовых людях.

Сначала она думала, что в нем что-то сломали, что-то разбили, но после, глядя на него, она поняла, что наоборот – что-то склеили, что не должно было быть склеенным. И тогда она попыталась ломать – ломать обратно, чтобы вернуть его в мир страсти, в живой мир. Но чем больше она боролась за него, тем сильнее он уходил в убогий, чуждый им ранее мир.

И она не в силах была его вернуть, потому что в нем на смену страсти пришла розовая, глупая, ненастоящая любовь, в которую они раньше не верили...

Она опустила свои руки и отошла от зеркала. Все прошлое, потому что в будущем, в ее будущем, уже ничего не будет. Даже страсти, которую она так стремилась познать... Она уже не сможет сломать его...

Никто не сможет.

Хотя кто-то пытается, и она была ему благодарна за эту попытку, благодарна этому неизвестному глупцу. Благодарна, но она знала, что глупец потерпит неудачу, потому что он уже не был в розовом мире – розовый, убогий мир был в нем. И даже если отнять у него все, что связывает его с этим миром, он не вернется...

А если не поэтому – не для возвращения его в живой мир страсти – все это происходит, то зачем? Других причин она не принимала, потому что это было уже подло, эта была мертвая подлость мертвого мира, и участвовать в этом она не собиралась.

Сова, что отнесла письмо, вернулась, и Присцилла тут же направила палочку на птицу – и убила, ни на минуту не задумавшись. Она ненавидела сов – зримое напоминание о том, что у нее нет будущего. Убила, уничтожила огнем, оставив лишь горстку пепла, которую быстро смахнула в мусорную корзинку.

Нет будущего ни в мире страсти, ни в мире любви, потому что она совершила всего одну ошибку – и винить уже некого. Да она никого и не винила. Она никогда не сожалела ни о чем, что делала.

Хотя нет, об одном она сожалела. Но это не был поступок, это была часть ее жизни. Она сожалела о ненависти, что стала частью страсти. Страсти, что жила в ней все эти годы. У этой страсти были ледяные глаза и презрительная усмешка, эта страсть когда-то была красной, но с годами ушла в розовый мир.

Она сожалела о том, что ее страсть стала розовой – как и тот, кто был этой страстью. За это – за розовость – она и ненавидела его. Ненавидела, как любила.

Дверь в комнату отворилась, и вошел брат. Он был напуган, и она даже была этому рада. Она сейчас собиралась спасать его шкурку, она собиралась в последний раз коснуться красно-розового.

Коснуться, помочь и попрощаться.

Он вошел вслед за братом - все тот же взгляд, только губы сжаты.

- Оставь нас,- приказала она Фрицу, глядя прямо в холодные глаза, в которых отражался мрамор ее красоты.

- Но, Прис...

- Оставь,- почти прошипела девушка. Она была готова уже кинуть в лицо брату слова о том, что из-за него, и только из-за него, ей сейчас придется снова сражаться, хотя у нее уже не было ни сил, ни желания. Но она сдержалась.- Сейчас же.

- Хорошо, я буду в гостиной... Вместе с МакЛаген...

- Нет, иди в свою комнату, пока я тебя не позову.

Брат кивнул и вышел.

Итак, Малфой, ты нашел кого-то, кто согласился тебе помогать – помогать спасать твой глупый розовый мир. И, как бы не было это противно, я тебе сейчас тоже в этом помогу. Но только потому, что сражаться уже бесполезно, у меня нет времени, а у того, кто все это затеял, просто не хватит сил. А если не ради этого, то тогда это подлость даже в мире страсти... Подлость – это не борьба...

- Что ты хотела мне сказать?- его голос вызывает холодок по спине. Но это привычно. Так было всегда. Это по-настоящему.

- Сначала дай мне слово, что ты не тронешь никого из моей семьи.

- Забини, у меня нет времени играть в твои игры,- на скулах – желваки, потому что он действительно на пределе.- Говори, или я ухожу... А лучше – я опять заставлю твоего брата говорить...

- Дай слово, что не тронешь никого из моей семьи. Тогда я тебе помогу,- твердо повторила она, не отводя взгляда. Внутри было блаженно холодно, словно в жару ей на лицо положили ледяное полотенце.

- Присцилла...

- Я знаю кое-что важное...- она видела, как рука, в которой он сжимал палочку, дрогнула.- Но так ты ничего не узнаешь, поверь мне. Ты только потеряешь время, которого у тебя и так немного.

- У тебя есть мое слово,- сверкнув глазами, произнес Малфой,- только в том случае, если никто из твоей семьи не причастен к похищению...

- Ты дал слово,- потвторила Присцилла.- Ты не тронешь Фрица, потому что он был лишь орудием...

- Что?!- он сделал два шага к ней и обдал холодной яростью.- Вы...?!

- Успокойся,- Присцилла не отшатнулась. Она достала палочку и взмахнула ею, пока Скорпиус ее не остановил. Дверь, что вела в потайной ход, отворилась.- Фините.

Она сняла заклинание с Ксении Верди, которую заперла там до прихода Малфоя. Целительница тут же появилась в комнате, щурясь от света.

- Ксени...

Он выдохнул так, будто спазмы сжимали его горло, шагнул к кузине и быстро оглядел, словно проверяя, цела ли она, все ли в порядке.

И потом он резко повернулся, направляя свою палочку на Присциллу:

- Где Лили?! Говори, или...

- Стой, Скорпиус,- на помощь подоспела Ксения. Она мягко взяла его за руку и отвела палочку в сторону.- Они не знают.

Он не верил: и Присцилла понимала, почему. Она давала ему право сомневаться.

- Говори,- он обернулся к кузине, но Присцилла знала, что Малфой следит за каждым ее движением. Но девушка не двигалась – все то время, что Ксения рассказывала: о портале на Косой аллее, о странных подвалах-пещерах, о дьявольских силках и свете на потолке, о домовых эльфах, о Донге, о Фрице, о своем похитителе со склеенным по частям лицом. И о Лили.

О Лили Поттер – этом символе убогого розового мира.

Малфой словно окаменел, он, казалось, даже не дышал.

- Позови своего брата.- наконец, заговорил Скорпиус, когда Ксения закончила свой рассказ и опустилась в кресло. Целительница явно устала не меньше Малфоя, под глазами которого залегли круги.

- Нет. Он ничем не может тебе помочь,- Присцилла глубоко дышала, со страстью, которой он никогда не замечал в ее глазах, глядя на Малфоя.- Он не может трансгрессировать в это место, потому что делал это с помощью домового эльфа. Он видел твоего врага лишь один раз – в то же время, что и Ксения. И ты дал слово...

- Я хочу лишь поговорить с ним,- горькая усмешка пробежала по лицу Малфоя.- Твой брат только на роль пешки и годится, а на мелочь мне сейчас отвлекаться некогда...

- Нет,- все так же твердо ответила Присцилла и даже усмехнулась, глядя на палочку Малфоя.- Подумай несколько раз прежде, чем пускать ее в ход, потому что пара часов разбирательств в Министерстве тебе явно сейчас не к чему... А разбирательства будут непременно, потому что в этом доме запрещено творить подобную магию...

Рука Ксении Верди снова легла на запястье Малфоя.

- Я связала себя ментальной нитью с Лили...

Скорпиус устало прикрыл глаза.

- Как она?

- Спала, когда я в последний раз считывала ее сознание... Скорпиус, давай найдем Джеймса...

Малфой кивнул, а потом снова посмотрел на Присциллу:

- Я не прощаюсь.

- Не возвращайся,- ответила она ему.- Нам больше нечего сказать друг другу, и тебе больше нечего делать в этом доме. Прощай, Малфой.

Он промолчал, пристально глядя в ее глаза. Слишком пристально, слишком долго.

И она впервые отвела взгляд. Впервые она спряталась от его холодных глаз, в которых никогда не будет страсти.

Страсти для нее.

- Я тебе помогу,- он уже был рядом с кузиной, поддерживая ее.

Присцилла не двинулась с места, пока гости не покинули ее комнату.

Он не обещал вернуться, но его холодные глаза упрямо твердили, что это была не последняя их встреча. Когда он найдет время на «пешки», он придет. Только будет уже поздно...

Присцилла отвернулась от закрывшейся двери и разбила палочкой зеркало: чтобы не видеть, как по мраморному лицу потекла одинокая, непокорная, слеза.

Часть четвертая. Глава 6. Лили Поттер.

Сесть, успокоиться и подумать.

Разве не этому ее много раз учил Скорпиус? Ничего не решать сгоряча, думать, искать доказательства. И она села, закрыв глаза, хотя в голове еще отдавался легкий шорох, с которым стена-дверь закрылась за спешно уходящим магом.

Вот, первое: он сам рассказал, что он метаморфомаг. Что он принял внешность этого Маркуса Деверо. Так почему он не мог принять внешность еще кого-то?

Например, Грега Грегори...

Лили сжала кулачки, пытаясь до мгновения восстановить этот момент: когда неизвестное ей лицо вдруг словно вылиняло, и она узнала его... Она узнала Грега, мальчика, что учился на Слизерине на год старше ее.

Она ему нравилась, это факт. И с Малфоем они были соперниками, совсем недолго. Но история в Хогсмиде, когда оборотни использовали Грега, чтобы добраться до нее, до Лили, поставила большой крест на истории, которая бы могла превратиться в историю любви.

Итак, это Грег Грегори? Вот какую задачу предстояло решить Лили, потому что временами она чувствовала чужое прикосновение к своим мыслям.

С Ксенией все хорошо, конечно, она, наверное, тоже не на свободе, но она пыталась связаться с Лили, она считывала ее сознание. И имеет ли Лили право уверенно рассказать – показать – целительнице только что узнанное лицо?

Четыре года с Малфоем явно не прошли даром... Лили сомневалась все больше и больше, что лицо Грега Грегори было настоящим лицом Маркуса Деверо.

Слишком быстро он ушел, словно... словно ему было тяжело быть вот таким. И Лили успела заметить капельку пота, что появилась на лбу метаморфомага. И дрогнувшую на миг руку. Он прилагал усилия? Но почему, если он и есть Грег?

Да и история этого человека явно не походила на историю Грега. Лили помнила, как встретила на Косой аллее одну из знакомых по Хогвартсу, и та рассказала ей, что приглашена на свадьбу Грегори. Лили была уверена, что это было в конце июня, в июле. Совсем недавно...

Но зачем? Зачем этот человек использовал Грега? Если бы она поверила, если бы она теперь считала, что именно Грегори ее похитил и мстит Скорпиусу...? Что бы это изменило? Ведь он не знает о ментальной нити между ней и Ксенией, не знает, что она может сообщить кому-то другому имя похитителя... Зачем тогда он показал ей это лицо?

Отомстить. Не только Малфою, но и Грегори. За что? Получается, этот человек знал хорошо обоих.

Слизеринец? Или кто-то из аристократических кругов? Или и то, и другое?

Лили поднялась и начала ходить по комнате. Это ей напоминало уроки Малфоя, когда он давал ей какую-то задачу, и она должна была, логически размышляя, найти ответ. Ей почти никогда этого не удавалось, но Скорпиус всегда ее хвалил.

Но каким образом даже это может причинить вред Грегу? Думай, Лили, думай.

Ей казалось, что если она найдет ответ на этот вопрос, то поймет, что же дальше, что же ее ждет.

Но ведь не может же он ее выпустить! Если он рассчитывает, что она кому-то расскажет о Грегори, значит, у нее будет такая возможность. Пусть небольшая, но будет...

Или же этому человеку просто важно, чтобы она, Лили, думала, что во всем виноват Грег. Чтобы она его возненавидела, испугалась. Почему? Ведь опять же – Грегори об этом не узнает...

Но, может быть, этому человеку достаточно того, что он об этом знает? Знает, что кто-то разуверился в чести и добропорядочности Грега? Такая мелкая пакость... Вроде как мимоходом получить и это удовольствие....

Но зачем тогда он рассказал свою историю? Потому что не боится, что ее узнает кто-то другой?

Столько вопросов, а ответов нет.

Лили снова села, уставившись на стену. Нужно как-то передать все это Ксении – в следующий раз, когда она коснется сознания Лили. Нужно, чтобы она смогла прочесть историю этого странного человека, который живет чужой жизнью и рушит чужие жизни.

Маркус Деверо.

Кто эта девушка, которой играл Малфой? Лили не очень много знала о прошлом Скорпиуса – до того, как он стал частью ее настоящего. Она никогда не расспрашивала ни брата, ни мужа (мужа...) о том, что они творили в школе. Она и так знала многое и не желала знать больше, тем более о девушках Скорпиуса.

С кем он встречался? С кем ходил на балы? Она не помнила этого...

Она знает историю похитителя... Зачем?

Ответ был один, но Лили боялась о нем думать. Возможно, этот человек устал и хочет, чтобы его нашли? Чтобы его остановили? Чтобы Малфой его нашел и посмотрел в его глаза?

Но ведь это будет верная смерть, похититель не может этого не понимать, если он настолько хорошо знает Малфоя.

Мерлин, я ничего не понимаю, так все сложно! Я не могу понять мотивов и поступков этого человека!

Ксения, где ты? Что с тобой? Сможет ли тебе помочь все то, что я тебе расскажу? И мне – помочь? Если не будет уже слишком поздно.

Рассказывать ли о Греге, или спрятать это имя, это лицо глубоко внутри себя? Малфой бы что сделал?

Он бы потребовал все, что она знает. Каждую мелочь.

Но тогда, если он узнает, он убьет Грега.

Зато у него, возможно, появится шанс найти ее.

Найти ее прежде, чем этот человек убьет ее.

Лили испугалась этой мысли: впервые она осмелилась подумать об этом. Иначе зачем бы ему рассказывать о себе так много?

Может, он солгал? Нет, это не было похоже на ложь, слишком сложно для лжи...

Голова раскалывалась, она чувствовала себя очень уставшей...

Сон пришел незаметно, будто накрыл волной – дурманящей, холодной, нежеланной, но необходимой.

Во сне тоже не было желанного покоя. Она брела в пустой, совершенно пустой серой комнате, никак не находя ее конца. Внутри было неприятно морозно. И так же пусто. Серые, безликие стены.

Она шла, потому что сзади ее подстерегал уже мрак. Она не знала, почему, но она его боялась, этого мрака, прижимая к груди холодные руки. Так было теплее, потому то внутри нее еще сохранялась частичка чего-то теплого. Даже горячего. Но это было такое крошечное тепло, что тьма грозила поглотить его, растоптать, стереть, уничтожить. И девушка вся сжималась, еще крепче прижимая к себе руки, не желая отдавать тьме эту частичку. И она шла, с надеждой глядя вперед, но там был лишь серый мрак... Позади – темнота.

И лишь внутри еще что-то светилось и давало надежду.

- Мама,- почему-то шептали губы, призывая на помощь родного человека. Почему-то казалось, что вот тут, в этом сумраке, только мама и сможет помочь – как в детстве, когда она отгораживала Лили от детских кошмаров.- Мама...

И она откликнулась, может, потому что Лили очень сильно хотела ее услышать. Пусть не увидеть – хотя бы услышать. И в рыжей вспышке волос она узнала ее, маму, так давно потерянную, но навсегда сохраненную внутри – там, где еще сохранялось тепло.

Рыжее тепло. Серебряное тепло. Зеленое.

- Мама...

Она не могла разобрать слов, но была рада их слышать. Она бросилась вперед, натыкаясь на серые стены. Она искала – но не знала, что.

- Главное внутри.

Она поняла это, она услышала маму.

- Но что там, внутри, мама?

- То, что ты ищешь. Ответы.

- Но...

- Главное – внутри, это вечно,- повторил голос, и Лили поверила: все будет хорошо, огонь внутри выстоит и выведет ее отсюда.

Ведь ей пообещала мама.

Она проснулась резко, внезапно, словно чего-то испугавшись. Села и тут же увидела поднос на столике у кровати.

Да, она была голодна.

Девушка подошла к подносу, взяла яблоко и надкусила. Из головы не шел этот странный сон. Да и все было странно, все.

Если ее кормят, значит, не хотят убивать. Хотя... Может, отравить?

Лили даже фыркнула от этой мысли – как это глупо-драматично прозвучало даже в ее голове. Скорпиус бы хохотал пару часов. Только он так умел хохотать...

Лили покачнулась и опустилась на кровать. Глупо? Сейчас она уже так не думала, потому что дурнота накатывала резко и безостановочно...

Не было боли, не было крови – только облако, что медленно накрывало ее, заставляя откидываться на подушки.

- Не бойся, я тебя не отравил...

Она попыталась повернуть голову в сторону говорившего, но не смогла. Она хотела закрыть глаза. Но не могла.

Ее будто парализовало.

Но он сам склонился над ней, над ее широко раскрытыми в ужасе глазами. Его дыхание коснулось ее щеки и обожгло.

- Я не знаю, больно ли это... Наверное, больно, но зато я избавлю тебя от этой опухоли... Я избавлю тебя от этого червя, что грызет тебя изнутри.

Лили еле дышала, страх требовал зажмуриться, оттолкнуть, сделать хоть что-нибудь, но она не могла. Она даже дышала с трудом.

- Не бойся: я умею это делать почти совершенно. У меня был замечательный учитель – мой названный папочка. Всего несколько минут, и ты избавишься от жизни, где тобою управляет Малфой... Ты будешь свободна... Наверное, это будет жизнь с чистого листа?

С серого, почему-то прорвалась мысль в заполненное паникой сознание Лили. Она видела, как похититель – с тем самым лицом, с которым он впервые появился перед ней, что наталкивало на мысль, что игра с Грегом Грегори ему не удалась особо – достает волшебную палочку.

И она вдруг поняла: поняла все. Поняла, почему он так много ей рассказал, почему держал ее здесь. Она поняла, зачем он похитил ее.

Чтобы причинить Скорпиусу самую страшную боль...

Ксения, чувствуешь ли ты мой ужас?

Он поднял палочку, улыбаясь. На его лице было почти благоговение, словно он действительно собирался спасти ее сейчас от чего-то ужасного.

- Прощайте, миссис Скорпиус Малфой.

Она не смогла закрыть глаза, но потеряла сознание – от боли, что разорвалась внутри, в затылке, а потом хлынула в лоб.

Наверное, так наступает смерть...

Часть четвертая. Глава 7. Ксения Верди.

Она давно научилась слушать и понимать тишину, она знала тысячи ее оттенков, но вот такую тишину – после бури этих суток – она еще никогда не испытывала. Мгновения – но они задели девушку, словно несмелая рука – струны гитары.

Они трансгрессировали сразу к дому Лианы, подруги Скорпиуса. Эти двое быстро решили, что именно оттуда стоит начать поиски Джеймса. Да и Малфой все время поглядывал на нее, будто боясь, что она исчезнет, растворится. Или упадет от бессилия, к чему она, на самом деле, была близка.

Ксения была благодарна кузену за то, что он трансгрессировал за нее, крепко держа под локоть, и за то, что не стал ее пытать, расспрашивать – у нее сейчас почти не было сил говорить и двигаться. Нервное напряжение медленно спадало, она начинала понимать, что все – для нее – осталось позади...

И вот оно, – мгновение тишины – наставшее сразу, как они вошли в дом. Сразу за хлопком трансгрессии, что возвестил о прибытии еще одной группы прямо в гостиную теплого дома, где сидел лишь один человек – Грег Грегори.

Это было то самое мгновение, когда Джеймс, еще не отпустивший руки эльфа-домовика, увидел ее, только что шагнувшую к креслу возле огня. Миг тишины, наполненной неверием, надеждой, взрывом счастья, которое никак не передать ни словом, ни жестом. И миг отчаяния, потому что она была одна, потому что она не смогла спасти Лили. Потому что Лили все еще была в руках неведомого врага...

Он упал перед ней на колени, целуя холодные руки, боясь отвести глаза от ее грустного, но в то же время счастливого лица. Он обжигал ее ладони дыханием, прижимался к ее коленям... и молчал, потому что ничего не мог сказать.

Позади негромко переговаривались Лиана и Грег, словно стараясь продлить эту тишину, этот миг, где у них снова было немного счастья, что, казалось, осталось за спиной.

Ксения слабо улыбнулась мужу, не в силах двинуться, и перевела взгляд на Скорпиуса, мгновение тишины которого продолжалось. Он застыл у дверей и, казалось, даже не дышал, глядя в одну точку. Нет, не на незнакомую девушку, что появилась вместе с Джеймсом и сейчас не сводила цепкого, необыкновенно выразительного взгляда с Малфоя. Скорпиус смотрел на эльфа, что привел сюда этих двоих.

Это был Донг, которого они с Лили уже не чаяли увидеть, о котором боялись говорить, потому что могли предположить самое худшее. А он был жив и, кажется, здоров: Донг сделал два несмелых шага по направлению к Малфою и замер, сложив на груди маленькие руки. Огромные его глаза наполнились слезами и восторгом, но эльф, казалось, не осмеливался приблизиться к хозяину.

- Где. Ты. Был?- голос Малфоя разбил это странное мгновение, словно разбудил всех, кто был в гостиной. Донг молчал, уши его прижались к голове, и от этого домовик выглядел еще более несчастным, чем мгновение назад.- Где тебя носило?- Скорпиус сделал шаг вперед, угрожающе нависая над Донгом. Тот лишь поднимал голову, чтобы смотреть в лицо Малфоя.- Где ты был, когда мой дом превращали в горстку пепла? Где тебя носило, когда ты должен был защищать его, как себя? Где ты был, когда туда подкинули чей-то труп? Отвечай!

Джеймс, казалось, разрывался на части: он хотел остаться подле нее, держа ее за руки, но при этом подойти к другу, которого, несмотря на всю хладнокровность, явно била дрожь. Почему?

- Отвечай!- прорычал Скорпиус, склоняясь к Донгу, глаза которого заполнили половину лица.

- Я...- домовик буквально выдавил это слово.- Мисс Лили...- и через мгновение эльф бросился на пол и стал биться об него головой, отчего Ксения тут же дернулась из кресла. Но мягкие руки Джеймса усадили ее обратно. Да и Малфой уже среагировал – он схватил домовика за тунику, в которую тот был одет, и поднял в воздух, встряхивая.

- Или ты говоришь, или я тебя...!- рука Скорпиуса дрожала. Ксения не понимала, что происходит, но чувствовала, что с Малфоем что-то не так, что он что-то сильно переживает. Мгновенно переживает, вот сейчас...

- Он не может говорить.

Ксения вспомнила о незнакомке, что до сих пор стояла без движения посреди гостиной. Скорпиус перевел на нее тяжелый – ледяной - взгляд и медленно опустил на пол Донга. Тот поднялся на ноги и тут же прижался к коленям Скорпиуса, словно ища у него защиты. И Малфой не оттолкнул, не отошел сам – он положил ладонь на макушку домовика, отчего огромные глаза Донга снова наполнились слезами.

- Он не может говорить, потому что ему запретили.

- И кто же запретил моему эльфу говорить?- четко и медленно спросил Скорпиус.

Ксения откинулась в кресле, внезапно почувствовав дурноту. Нет, это была не ее дурнота – чужая.

Лили...

Она не знала, стоит ли говорить что-то сейчас – она чувствовала, что эта девушка здесь не просто так, что она должна что-то рассказать.

- Ты в порядке?- Джеймс склонился над ней, и она кивнула, словно давая ему разрешение сейчас заняться тем, что он должен делать.

Ведь это он привел незнакомку в этот дом.

- Малфой,- Джеймс сделал всего полшага от кресла и остановился. Ксения знала – он боится снова оставить ее одну, словно она могла исчезнуть.- Ты...

- Что мой эльф делает с вами и кто запретил ему говорить?- Скорпиус не сводил взгляда с девушки.- Кто вы?

- Меня зовут Элен,- гостья вздернула упрямый подбородок. Взгляд ее глаз был таким же холодным, как и стоящего напротив нее мужчины.- Но мне кажется, что вы это и так знаете...

- С чего бы это?

Ксения прикрыла глаза, потому что страх – заполняющий все внутри страх – прорвался откуда-то издалека, но он был таким сильным, словно это был ее страх.

Лили, что с тобой? Ведь я даже не могу тебе помочь... Ксения тяжело дышала, сжимая кулаки. Она слышала то, что происходило в этой гостиной, но при этом она позволила себе окунуться в этот страх, прочесть сознание Лили.

- Вы меня не узнаете?

Он меня убьет, вот сейчас он меня убьет...

- Может, перестанем играть в вопросы, и вы, наконец, мне скажете...?

Мне совсем не больно... Скор, все будет хорошо, ты переживешь это...

- Донг нашелся в ее доме, там же был и Альбус. Его пытались похитить. Отец считает, что это сделал ее муж...

- Твой отец?!

- Он ушел в Министерство...

Мне нет без него жизни, ты лжешь! Я не могу тебе ответить, но как же ты ошибаешься! Он это все для меня...

- Так кто же он, ваш муж?

Ксения вскрикнула, потому что сильнейшая боль наполнила ее – наверное, так же, как сейчас где-то она наполнила Лили.

- Ксени! Ксени!- Джеймс тряс ее за плечи, голос его дрожал. Но она не могла открыть глаз и с трудом удерживала сознание – свое, потому что Лили она больше не ощущала.- Манчилли, нам нужен Тео, срочно!!!

Дата добавления: 2015-10-28