|
Читайте также: |
Залпом осушив бокал и отшвырнув его в сторону, он тяжело сел в треножное самодельное кресло, улыбнулся, поглядел на всех, мотая головой, и вяло прошамкал:
- Кураж, кураж...
Гойтемир и Хасан-хаджи тоже сели. И Гойтемир в своей бархатной черкеске важный, как фазан, обращаясь к Пхарказу я его соседям, сказал:
- Вы сегодня поддержали мою честь. Я благодарен вам! Пхарказ не раскается в том, что стал моим родственником. Не зря говорят: сватовство совершай днем да при зажженном факеле! А то попадется какой-нибудь молодец, у которого ни одежды для жизни, ни савана в могилу! Его и хоронить-то не в чем! Положить в борозду да запахать, чтоб не вонял! Вот он и весь. А мы живем по-людски!
Многим не понравилось это бахвальство Гойтемира. Но Пхарказ сразу подумал о Калое и мысленно поблагодарил судьбу за то, что все кончилось так.
Вскоре Гойтемир и Хасан-хаджи ушли, а помощник пристава со своими стражниками остался у Пхарказа. Ему постелили в башне, а стражники легли во дворе, на войлоках.
Когда все стихло, вооруженный кремневкой Пхарказ вышел за ворота и уселся на камень. Безопасность и покой гостей для него были священны.
Один из стражников сразу заснул. Другой, что прибыл в эти края недавно и был наслышан о горцах разных ужасов, с непривычки не смог сомкнуть глаз. Неподвижная фигура Пхарказа ему казалась зловещей и подозрительной. Наконец, как бы невзначай, он разбудил товарища и указал ему на силуэт человека в проеме стены.
- Кто это? - спросил тот, протирая глаза.
- Хозяин, - ответил первый стражник.
- Ну и правильно, - заключил разбуженный, подворачиваясь на другой бок, - это у них закон такой. Нас стережет. Ежели в его дворе с нами что приключится, его свои же и заплюют. Скажут: баба, а не человек. Это по-ихнему хуже оплеухи. Я когда у них бываю, сплю спокойнее чем в своей хате... Спи! - И он, вздохнув, сразу захрапел. На чистом воздухе здорового человека сон укладывает, как из ружья.
Но друг его долго не мог уснуть. То ему мерещилось, что к ним кто-то подкрадывается. То лезли в голову мысли о здешних кручах да косогорах, невесть как перепаханных вдоль и поперек.
И, вспоминая российские леса да равнины, свой дом и детей, он думал о том, что если этих горцев переселить туда к ним, они, пожалуй, еще и затоскуют, посчитают себя несчастными, привыкнув здесь к своей каторге... «Да она везде, эта каторга, где за ради хлебушка бедный человек шею гнет, а детей прокормить не в силах...»
Вершины гор и небо чуть посветлели, когда он, утомленный бессонной ночью и безрадостными думами, уснул.
Как всегда, после такого события аул жил этой новостью. Каждый считал своим долгом подойти к Пхарказу, к его жене и поздравить их с обручением дочери.
Но между собой люди по-разному судили о том, что произошло. Одни считали, что Зору родилась в священную ночь, когда «засыпает вода» и исполняются все желания. Поэтому такая счастливая. Другие искали дружбы со вчерашним бедняком Пхарказом, который вдруг стал сватом самому Гойтемиру и может оказаться полезным человеком. Но многие знали о любви Калоя и Зору; они считали, что эту пару разбили деньги Гойтемира, и, не стесняясь, отпускали в адрес старшины крепкие слова: «С деньгами для него путь хоть на небо открыт!»
В числе первых пожелал счастья родителям Зору и Калой. Но, внимательная ко всему, что касалось ее дочери, Батази заметила в его взгляде недоброе, хотя он и говорил с ней, опустив глаза. Это убедило ее, что словам Калоя верить нельзя, что его спокойствие - это только бурка, под которой спрятано оружие...
А Зору все молчала в своей комнате и никому не показывалась на глаза.
Как-то глубокой ночью, когда спал весь аул, Пхарказ проснулся. До него донеслись слабые, едва уловимые звуки гармони. Он прислушался. Играла Зору. Играла и тихо пела, останавливаясь, замирая... И тогда отец слышал приглушенные слезы...
Вот снова донеслось пение...
Говорят, льдами покрылся синий Терек.
Говорят, иней лег на голову Казбека.
Но иней сдует быстрокрылый ветер.
Но лед растопит солнца яркий луч.
А кто растопит лед моей души?
Кто сдунет иней, убеливший косы?..
Ваша Зору, против воли идущая, пусть умрет!
Ваша Зору, против сердца идущая, пусть умрет!..
Тяжестью легла эта песня на душу отца. Он понял глубину печали дочери. Но дело было сделано. Ему стало душно. Он осторожно встал и вышел на терраску. Тихая ночь обступила его. Ничто не нарушало предрассветного покоя.
Пхарказ посмотрел на башню соседа. Он знал, о ком плакала дочь его. И вдруг он увидел человека, стоявшего неподвижно на плоской крыше. Казалось, он смотрит прямо на него.
Пхарказ застыл, прижался к холодным камням стены. Потом незаметно открыл дверь и исчез.
А человек на крыше так и остался стоять. Пхарказ понял: в эту ночь не спали двое...
Батази и без того волновало соседство Калоя. А когда наутро Пхарказ рассказал, что видел его на башне, она потеряла покой.
Родные Чаборза торопились с подготовкой свадьбы. Чуть не каждый день они присылали что-нибудь Зору для приданого. Но Батази готова бьла выдать дочь голой, лишь бы до свадьбы ничего не случилось. Кто знает, о чем думает Калой. Уже не одна соседка намекала ей на то, что Эги что-то задумали. Их молодежь тайно собирается у Иналука. А это неспроста.
У Батази голова шла кругом. Она понимала, что над ними нависла страшная угроза. Эги могли похитить дочь даже прямо со свадьбы. А такую обиду Чаборз вынужден будет смыть только кровью. Когда заговорит оружие, женский ум уже ничем не поможет. В удел женщинам достанутся только слезы.
Она поделилась своими опасениями с мужем. Но он выслушал ее и ничего не сказал. Только на ночь стал запирать дверь башни да на полку кремневого ружья подсыпать сухого пороха. Ей от этого не полегчало. И тогда Батази решила, что не к обороне надо готовиться, а сделать так, чтобы у Эги не было нужды нападать. И в этом могла помочь только одна Зору.
Батази решила пойти на риск и просить дочь поговорить с Калоем.
Как поведет себя Зору? Как поступит Калой, когда девушка сама явится к нему в руки? Этого нельзя было предвидеть. Но Батази должна была торопиться. Она видела, что за их домом следят. И ни открыто, ни тайно без кровопролития Эги Зору не выпустят.
От всех этих переживаний Батази осунулась, почернела, состарилась. Радость, которая окрыляла ее в первые дни после долгожданного сватовства, исчезла. Тревога и страх потушили глаза. Она казалась тяжелобольной.
Наконец она пошла и высказала дочери все свои опасения.
Зору слушала мать, как всегда в последнее время, не поднимая глаз, не говоря ни слова.
- Чего же ты от меня хочешь? - спросила она, когда мать, опустив голову, замолчала, вытирая слезы.
- Хочу, чтоб ты просила Калоя оставить тебя...
- А если он не захочет? - Зору хотела крикнуть: «И перебьет всех вас!!!» Мать поняла ее.
- Тогда не знаю... Но ведь и наши и Чаборза родные насторожены, — ответила она. — Кто погибнет, нельзя предугадать... Это дело судьбы....
Мать намекала на то, что в схватке может пасть и Калой. Зору содрогнулась от этой мысли и решила приложить все силы к тому, чтобы предотвратить столкновение двух родов. Но ей захотелось задать матери еще один, последний вопрос:
- А что я должна делать, если он не отпустит меня? Увезет?.. Батази подумала, а потом, посмотрев на дочь, с чувством полной откровенности ответила:
- Ну что ж, для вас двоих это будет неплохо... Вы где-нибудь скроетесь и будете себе жить. Гойтемировские в отместку похитят одну из фамильных сестер Калоя и, позабавившись ею, отпустят назад. А я ска-жу людям, что сама, по своему желанию, без ведома отца твоего, выдала тебя за Калоя. И, чтобы снять с дома позор, умру... Вот и все... Лишь бы тебе было хорошо...
Зору горько усмехнулась:
- Хорошо!.. В этом доме есть уже покойник... И второго не будет. Я постараюсь, чтоб не было...
Слезы мешали Батази смотреть на дочь. Казалось, она только теперь поняла, чего добилась. Но уже никто не мог ей помочь.
Неверный шаг был сделан. А дальше - все подчинилось власти неумолимых обычаев, неписаных законов гор.
Для похищения Зору у Калоя и Иналука все было готово: друзья, оружие, кони, место, куда скрыться на первый случай. Фамильные братья каждую ночь собирались к Иналуку, чтобы напасть, как только Калой подаст сигнал. По молодости все эти парни - а их без Иналука было еще четверо - готовы были на любое отчаянное дело, лишь бы угодить своему другу и брату. О последствиях никто не думал.
И в это время Зору через Орци передала Калою, что будет ждать его у старой башни.
Это известие ошеломило Калоя.
Предупредив Орци, чтоб он не говорил никому ни слова, Калой со всеми предосторожностями уехал. По дороге он терялся в догадках. «Вернее всего, - думал он, - Зору все-таки решила бежать...» Он боялся радоваться этой мысли. Неужели счастье так просто, само придет в руки?! Но чем больше он думал об этом, тем возможнее и правдоподобнее казалась ему догадка.
Он ясно видел, как вместе с ней пробирается по крутой тропе к аулу родственников родной матери, Доули, с которыми у него была договоренность. Там он мог скрывать ее, если надо, годами.
Вот он уже на вершине Ольгетты. Бросив коня, он бежит к Зору. Она стоит у стены, укрывшись от лунного света.
По резкости его движений, по быстроте, с которой он приближался к ней, Зору поняла, о чем он думал, и это было невыносимо.
- Добрый вечер! - воскликнул он.
Она не ответила ему, как полагалось, теми же словами.
- Здоровья тебе! - пожелала она.
Но он даже не заметил разницы. Его охватила радость от того, что они снова вместе. Кажется, он забыл обо всем, что произошло, и снова только любовался ею. Зору печально опустила голову. Чуткий, он сразу понял, что радость его преждевременна.
Зачем же она позвала его сюда? Он молча приготовился слушать.
- Не может случиться то, что не записано в судьбе человека, — волнуясь, с трудом выговаривая слова, сказала Зору. Эти слова сразу разрушили все, о чем он мечтал в пути.
- Значит, нам... мне не было суждено счастья... - говорила она.
И каждое ее слово было против того, что он желал, вызывало в нем протест. Но он сдерживал себя и слушал.
- Я прошу тебя: во имя моей жизни не делай ничего, что может привести к вражде... к крови...
- А на что мне мир, если не будет тебя?! - воскликнул Калой. - Ты пришла... Мы вместе... кто сможет нас разлучить? Ведь ты обещала, клялась! Я укрою тебя от всех! Я никого не боюсь. А нет - я перебью весь род Гойтемира! Один перебью всех! Спалю их жилища, перережу скот, уничтожу посевы! Я без страха за свою душу обрушусь на них! И ничто не спасет их от моей руки! - Ярость душила его. - Скажи только слово, и я унесу тебя!
Зору видела его глаза, его искаженное гневом лицо. Страх охватил ее. Она повалилась ему в ноги, обняла его колени, забилась в рыданиях.
Калой опомнился, поднял ее. Поставил на ноги. Он силен был против сильного, бесстрашен против равных. Но против слез у него не было защиты.
- Перестань! Перестань! - говорил он ей голосом, в котором слышалась ласка и желание успокоить, как успокаивают ребенка.
И Зору постепенно затихла. Они долго не произносили ни слова. Оба думали об одном, а говорить не могли. Слова причиняли только боль. Калой прервал молчание:
- Скажи, почему нам нельзя быть вместе? Разве до нас никто не нарушал родительского слова?
- Нарушали, - ответила Зору. - Но что из этого получалось? Почти всегда это было такое горе, после которого люди уже ничему не радовались. Пойми меня. Мой отец - бедный человек. Единственное его богатство, его гордость - я. Если и я у него окажусь ненастоящей и я не посчитаюсь с ним, кто же будет считать его за человека? И как после этого я могла бы наслаждаться жизнью? Мать у меня сумасшедшая. Если бы я нарушила их слово, я знаю, она не стала бы жить.. А разве на родительском горе можно быть счастливой? У нас с тобой это не получилось бы. Они ведь не против тебя... - И снова пришли слезы. - Они против нашей бедности! Богатство старшины, почет -это ведь им и во сне не снилось... Не могу их убить, и ты не можешь... Они были друзьями твоих родных... Я прошу... — Она замолчала.
Она могла бы сказать: «Ты будешь еще счастлив... За тебя Наси хочет выдать свою сестру... Она красивая, и у нее есть все...» Но мысли эти остались с нею. Произнести их было выше ее сил.
А Калой думал о том, что Зору не так любила его, как ему казалось.
- Как ясно работает твоя голова! Значит, сердце молчит! — с обидой и горечью вырвалось у него, и он отвернулся.
Больно стало Зору от этих слов. Была в них доля правды. Голова ее работала. Зору не могла не думать. От этого зависела его жизнь. Но сердце... О, как он здесь ошибался! Зору нагнулась, схватила горсть земли и, протянув перед собой руку, сказала:
- Что пользы говорить теперь слова, которые несут только боль! Клянусь Господом Богом, создавшим эту землю, только ты один был в
моем сердце... И ты один останешься в нем навсегда, кому бы я ни была отдана...
Калой смотрел на нее, будто видел первый раз в жизни.
Он был потрясен этой клятвой, он понял, что все разговоры напрасны. Возврата нет.
Бурные чувства охватили его, как дерево, попавшее под удар урагана. Он едва владел собой. В голову лезло одно решение страшнее другого: «Убить ее сейчас, здесь... Убить себя... Убить Чаборза...»
Зору видела, что с ним делается. Она должна была справиться с собой.
- Ведь это моя последняя просьба! - наконец сказала она, вложив в слова всю глубину своих чувств. И Калой овладел собой.
- Один Аллах знает, как мне это нелегко! - он помолчал. - Твоя последняя просьба... Больше я ничего не должен буду делать для тебя... Хорошо. Я никого не трону. Будет так, как ты просишь... Еще что? - спросил он.
И она, не в силах ответить, покачала головой... Он молчал... Она тоже молчала. Сколько им хотелось сказать друг другу! Но они молчали. Наконец Калой привел Быстрого.
Зору не могла достать ногой до стремени. И ей так хотелось, чтобы он в последний раз, как всегда, посадил ее на коня - единственного свидетеля их прошедшего счастья. Ей хотелось в последний раз изведать силу и нежность его рук. Но Калой подвел коня к бугру, чтобы она могла сесть сама.
И Зору поняла: с этой минуты она для него навсегда стала чужой.
Он повел коня вниз. Из-за облаков вышла луна. Она осветила замок Ольгетты, неровные контуры его старинной башни. Калой посмотрел на башню снизу и громко сказал:
- Людьми и Богом проклятое место!
Зору, до глаз закутанная в темный платок, беззвучно рыдала. Калой свернул с тропы и повел коня напрямик к аулу.
Батази казалось, что Зору нет уже целую вечность. Мысли путались, руки дрожали. Холодный страх ложился на душу.
Не подавая вида, она постелила Пхарказу, сказала, что дочь отпустила к соседям, и вышла на террасу, вглядываясь в темноту. Если дочь сбежит, эта ночь будет последней ночью Батази. Суровая жизнь в вечном труде настолько опостылела, что она без жалости готова была расстаться с нею.
Сердце трепетало, словно у него были крылья. Где-то далеко на каменистой тропе простучали копыта... Немного погодя на краю аула залаяла и смолкла собака. Значит, приближался кто-то свой. Батази вслушивалась и не заметила, когда Зору вошла во двор. Она увидела ее уже на лестнице, поднялась, уступила дорогу...
Зору молча пошла к себе.
Батази осталась одна. Руки у нее повисли, взгляд остановился на двери, за которой скрылась дочь. Дочь...
Но Батази должна была узнать, что будет. И она пошла. Она очутилась в комнате Зору. Та, не зажигая света, стелила постель, казалось, она не заметила, что кто-то вошел. Наконец она обернулась.
- Все будет так, как ты хотела. Никто никого не тронет... - Она не двигалась, давая понять, что сказала все.
Мать постояла, не дождавшись других слов, согнулась и ушла.
На нарах спал Пхарказ. Батази упала на шкуру для моления и сжавшись в комок, положив на узловатые руки щеки, тихо заплакала. В ее слезах было материнское горе и облегчение потому, что все должно было быть хорошо... Зору когда-нибудь поймет ее, оценит и... простит.
А Зору, оставшись одна, бездумно смотрела на пол, где лежала белая полоса лунного света.
Обрывками текли мысли. Они вели ее к последнему свиданию. Вот из-под темных бровей с укоризной смотрит на нее Калой. «За что? Зачем? Уже не будет ничего...»
Зору задыхается. Она выставляет на пол раму. Струя свежего воздуха ударяет в лицо. Она жадно хватает его пересохшим ртом... кружится голова... «Уже не будет ничего...» Зору срывает с себя платок, одежду - они душат ее. Холодный ветер ночи кидается к ней, обнимает голые плечи. Она медленно идет к постели, садится, подобрав ноги... Луна идет с нею, лиловым светом изгибается на ее коленях. Прозрачная голубизна покрывает словно из мела выточенную шею, грудь. Будто обороняясь от кого-то, Зору обнимает себя. В последнем отчаянии закинуто измученное лицо...
Идет время. Зору неподвижна, как изваяние богини Тушоли. Жива она или жизнь покинула ее? Но свет луны голубым огоньком скатился из-под опущенных ресниц, упал... упал еще...
Шла ночь. Прощалась, уходила девичья луна. И когда ее последнее прикосновение соскользнуло с лица Зору, страшная, холодная темнота обняла ее... «Уже не будет ничего...» Не стало ничего... Мрак.
Калой расседлал Быстрого, завел его в сарай, положил в ясли сена, заплел хвост и гриву. Делал он все это машинально, одними руками, потрогал влажную спину и грудь коня и, обняв его за шею, припал к нему головой.
На память пришло детство, первые встречи с Зору... Быстрый бегал тогда жеребенком... Сколько приходило несчастий, сколько раз била судьба... Но каждый раз оставалась надежда. Приходили дорогие глаза Зору, ласковые и любимые, — и все становилось не страшно, хотелось жить, смотреть, идти вперед...
Быстрый жил с Калоем одной жизнью. Он бывал резв, когда хозяину было хорошо, и становился понурым, когда тот был печален.
И сегодня, когда ехала на нем Зору, он спотыкался, чуть не по земле волоча свою умную морду. Он, конечно, знал все, что произошло между нею и хозяином. Но он не мог ни сказать, ни помочь.
Он один знал, какой тяжелой была сейчас голова Калоя, какими беспомощными стали его могучие руки. Снова и снова поднималась в душе Калоя мучительная борьба.
То он не хотел мириться с тем, что все уже кончено, и думал, что он все-таки должен ее похитить. То говорил себе,. что все потеряно, дорога к счастью оборвалась и, что бы он теперь ни сделал, это принесет только горе.
Быстрый повернул шею, ткнулся теплыми губами в ухо Калою, вздохнул, как бы говоря: «Ну что поделать!» И этот вздох заставил Ка-лоя очнуться.
Он устыдился слабости, хотя свидетелем ее был только Быстрый.
«Да, слово есть слово, - прошептал он ему. - Зору и так несчастна. И не мы будем теми, которые причинят ей боль...»
Дома Орци, не дождавшись брата, уснул на полу, около очага. Ка-лой осторожно перенес его на нары. Сам он спать не мог. Уже ничего не надо было делать, ничего обдумывать, решать, но вместо покоя пришло самое непереносимое беспокойство. Он блуждал в башне, переходя из комнаты в комнату, зачем-то брал в руки вещи, садился, вставал и снова ходил. Иногда начинал думать. Тогда ему казалось, что он сходит с ума. А может быть, он и в самом деле сошел с ума? Там, у Иналука, друзья его спят, не раздеваясь, ждут его зова, готовы жертвовать жизнью ради него, а он мечется здесь, в своем каменном мешке. Калой потушил лампу, вышел во двор. Рядом чернела башня Пхарказа. Она была близкой и родной ему с детства. Но теперь он ненавидел ее... Неужели Зору спит? Неужели она успокоилась его обещанием не трогать ее жениха и отдыхает, освободившись от всех тревог?..
«А какое мне до этого дело!.. Мало ли девушек в разных башнях! Не думать же о каждой из них... Она должна быть мне теперь безразлична, как и другие».
Так рассуждая, он брел по ночному аулу, пока не добрался до башни Иналука. Собаки ласково встретили его, пропустили.
Несмотря на то, что была еще ночь, жена Иналука уже не спала. Все эти дни ей приходилось вставать чуть свет и готовить. И хотя ребята, ночевавшие у них, были братьями рода Эги, все-таки невестка видела в них гостей. Панта знала, что они готовятся похитить Зору. Она была на их стороне, потому что очень любила и жалела Калоя, но, когда он наконец вошел, сердце ее оборвалось. Здесь ждали только его прихода. С похищением Зору должна была начаться новая жизнь для всех Эги, полная опасностей и тревог.
Жизнерадостная, улыбчивая Панта поднялась навстречу Калою и застыла в ожидании его слова. Он понял, подошел, обнял невестку за плечи.
- Не волнуйся, Панта. Вражды не будет, - сказал он. И сам удивился, как спокойно прозвучали эти слова.
Панта, которая всегда была на его стороне, радостно улыбнулась своей широкой и доброй улыбкой, как будто только этого слова и ждала от него.
- А как же Зору?.. - с тревогой спросила она. Калой помолчал и негромко ответил:
- Я думаю: не будем из-за нее умирать... Панта закрыла лицо платком.
Когда он повернулся, чтобы зайти в комнату, где ночевали его сородичи, он увидел их в дверях. Они стояли, уже готовые идти за ним. Калой вошел в их комнату и повторил свое решение. Они не сразу поняли его. Больше всех был возмущен Иналук. Он обвинил Калоя в трусости. Но и это не возымело действия.
- Тебя околдовали. Навели порчу, - не унимался он. - Если так, мы без тебя похитим ее! - крикнул он, метнув гневный взгляд на брата.
Но Калоя, казалось, ничто не было в состоянии вывести из себя.
- А для кого? - спокойно спросил он.
- Как для кого? Не для меня, конечно! - окончательно разозлился Иналук.
Калой сел. В комнате горел масляный светильник. Фотоген берегли для особых случаев. Полукругом у стены стояли братья-однофамильцы. На всех большие папахи, короткие черкески. На тоненьких талиях юношей огромные кинжалы. С виду они были спокойны. И только глаза выдавали их нетерпение. Как давно им хотелось сбить спесь с гойтемировцев!
- Вы на меня не обижайтесь! - сказал Калой, поглядев на них. - И ты, Иналук, не торопись. Не дразни. Я и так готов на людей бросаться. Только ее оставим в покое. И Гойтемир до поры пусть ничего не знает и не ждет... Есть у меня на это причина. Я успею посчитаться с ним, но не за девушку, а за все другое...
Иналук понял, что спокойствие Калоя только кажущееся. Но он никак не мог понять, отчего произошла в нем такая перемена, как он решил отказаться от Зору, которая для него была дороже жизни?
- Не знаю, что перевернуло твои мозги за один день. Не хочешь говорить - твое дело, - более сдержанно сказал он. — Но так, чтобы Чаборзу было только хорошее, - так тоже не должно быть! Надо угнать у них лошадей. Что на это скажешь? Калой печально улыбнулся:
- Зору поменять на лошадей?..
Иналук заметался по комнате. А Калой, выждав немного, продолжал:
- Я однажды имел с ними дело... Это кончилось тем, что я лишился родных...
- Мы тебя не возьмем с собой! Ты не будешь рисковать! - снова вспылил Иналук.
Калой вкочил. Но, справившись с гневом, снова сел.
- Иналук, ты как лошадь, которую лозой по глазам хлещут, - сказал он. — Шарахаешься из стороны в сторону. Выходит, вы хорошие, храбрые, самолюбивые, а я раб? Выходит, я могу отпустить вас мстить Гойтемиру и отсиживаться здесь, рядом с Пантой? Никто из вас не мог думать об этом больше меня! За нашу землю с ним схватился Турс... Схватился с ним и Гарак... Оба раза Гойтемир одолел нас. Но не в поединке, а с помощью власти. Да и здесь ему отдали девушку потому, что с ним была власть. А из-за его лошадей завтра сюда пришлют отряд стражников, и мы будем кормить их и поить! Укусить можно, но у нас же зубы будут разбиты. Надо ли забывать об этом?
- Что ж, по-твоему, умирать от страха? Так и жен наших начнут уводить! - не унимался Иналук.
Калой снова встал, не глядя ни на кого, сказал:
- Умирать от страха? Ты уже второй раз назвал меня трусом. Ну что ж, я посмотрю, сколько гирек весит храбрость каждого из нас! Похитить Зору я не считаю особой удалью. Я не желаю этого - и все. Отомстить Гойтемиру за родителей сам сумею. Но есть другое дело, на котором можно проверить, крепко ли в тебя вставлено донышко! И давно пора взяться за это дело! Кто держит Гойтемира на нашей шее? Царские начальники, которым он все доносит! Они загнали нас с плоскости в эти скалы, они не дают покоя здесь, обирают, вмешиваются в нашу жизнь! Так если уж мы такие мужественные, надо не забиваться, как блохи, в волчью шкуру и щекотать ему пузо, а хватать за морду и рвать у него из зубов добычу!
- Не понимаю... - Иналук вопросительно посмотрел на всех.
- Я говорю о царской почте, которую по большой грузинской дороге гоняют в Тифлис и обратно!.. Вот на это нужны и настоящие руки и храбрость.
Парни переглянулись. Иналук задумался.
- Ну что ж, - сказал он, - я согласен. Ты прав. Гойтемир не задирал бы морду, если б пристав не поддерживал его. В прошлом году сколько денег собрали на мосты? А где эти мосты?
- Сожрали деньги - и дело с концом! - отозвался один из братьев Калоя.
- Только все надо обдумать. За почтой - комбой*, - сказал уже снова загоревшийся Иналук. - Если дело удастся, мы добудем кучу денег, а ахпадчах* разгонит всех своих пристопов и помощников и с ними заодно нашего! Вот будет потеха! - Он захохотал.
- Надо подгадать все это к свадьбе Чаборза. Днем быть на виду, даже казаться пьяным, чтоб все видели! - предложил Калой. - А если кто попадется, - он подошел к очагу и взялся за цепь. И тотчас же над его рукой на цепь легло еще пять рук, - то клянусь, что правдой и неправдой, силой или с согласия никто ничего от меня не узнает! Амин!
Парни повторили клятву. На этом разошлись, договорившись, что Иналук и Калой обдумают все и встретятся с бывалыми людьми.
Калой вернулся к себе успокоенный.
«Если нападение будет удачным, - думал он, - братья никогда больше не станут сомневаться в моем мужестве. Я отомщу начальникам, и у меня будет много денег. Батази узнает об этом. И пусть заест ее зависть и досада за то, что продала дочь! А если налет окончится неудачно? Ну что ж, меня убьют. Большего ведь не случится. А нужна ли мне жизнь? Все, что было, известно. А то, что будет... будет ли оно лучше того, что было?»
Но на смену этим мыслям пришли другие: «Послушался Зору? Смалодушничал! Надо жить и добиваться всего, что есть у других! Чем лучше Гойтемир, Чаборз, пристоп и даже ахпадчах?.. Ведь они тоже всего лишь воры!..»
И он увидел себя не убитым пулей комбоя, а победителем, которого с уважением встречает народ, перед котором трепещет враг.
Гойтемир торопился со свадьбой сына. Наси знала все до мелочей, что покупалось в приданое невестам старших сыновей мужа, и теперь старалась, чтобы для невесты Чаборза было сделано столько же, если не больше. Зору у родителей была одна, и Наси без боязни пересылала ей все приобретения. Кроме подвенечного наряда, зимней шали, летних платьев, светлого и черного - на случай траура, тут были постели, войлочные ковры, медные кувшины, тазы, рукомойники и много-много другого.
Эти подношения доставляли Батази великое удовольствие.
Наглядевшись сама, она звала соседок, и они вместе долго не могли успокоиться, налюбоваться вещами. Батази была счастлива и считала, что Зору притворяется и просто из упрямства не восторгается своим приданым.
Наконец от жениха были получены все вещи. И еще Гойтемировы обещали городской стол и стулья, комод, зеркало, машину, на которой шьют, резную кровать в день свадьбы подвезти к началу ущелья, чтобы видели все. Жить Чаборз с женой собирался на плоскости. Отец купил ему дом и землю на берегу Ассы, где со временем можно будет построить мельницу.
Конечно, всем в Эги-ауле хотелось посмотреть на такие невиданные вещи, как машина, которая шьет, и комод, но они понимали, что везти эти ценности в горы, на вьюках - дело сложное, тем более, что молодые не собирались жить в башне Гойтемира.
Чаборз давно уже должен был поехать с друзьями к невесте. Это было его правом и обязанностью. Но Гойтемир надумал другое: первую же поездку Чаборза к невесте он решил превратить в свадьбу. Это избавляло от многих хлопот и расходов. Чем скорее невеста переступит порог дома своего мужа, тем скорее кончатся все опасения. Ведь пока она девушка, ее могут и украсть. Родителям невесты обычно не нравится такая спешка со свадьбой. Вот почему, не доверяя никому, однажды, незадолго до созревания хлебов, в Эги-аул без шума, с одной вьючной лошадью, пришла сама Наси. Она остановилась в доме Хасана-хаджи. Его помощь и теперь могла оказаться незаменимой. Но, к огорчению Наси, Хасана вызвали на поминки в соседний аул, и он мог вернуться только ночью, а может, и на другой день. Ждать Наси не захотела и решила сразу же встретиться с Батази. Сестра Хасана-хаджи послала за ней девочку-соседку.
Встреча свах была теплой и трогательной. Наси оказала матери невесты должные почести. Она одарила ее куском персидской ткани на платье, головкой сахару, фунтом чаю. А когда разговор о приданом закончился и Батази признала, что для ее девочки куплено все и даже больше, Наси достала из хурджина свой знаменитый алый платок.
- Отдай ей, - сказала она радостно, без тени сожаления. - Сына женю. Внуков ждать буду. Моей красоте не цвесть. А девочке он будет к лицу, в самую пору.
Дата добавления: 2015-10-28; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Николай Тихонов. 15 страница | | | Николай Тихонов. 17 страница |