Стокгольмский синдром 7 страница

Рафик подвел Калеба к его комнате и открыл дверь. Медленно отстранившись от мальчика, он впустил его внутрь.

Нехотя, Калеб убрал руки от своего хозяина и покорно пошел к кровати, которую сам соорудил для себя на полу.

- В таком случае, завтра, - равнодушно сказал Рафик, - Завтра ты начнешь свое обучение тому, как занять достойное место рядом со мной. Ты сам сможешь выбрать себе девушку.

Калеб в изумлении уставился на Рафика, на что тот улыбнулся и закрыл дверь.

Калеб все еще не мог уснуть, но теперь уже по другим причинам. Впервые за всю свою жизнь, он был приятно взволнован тем, что принесет ему завтрашний день.

***

Открыв глаза, Калеб уставился в темноту. Этот сон, это воспоминание все еще не отпускали его. Внезапно, он снова почувствовал себя мальчиком, боящимся темноты, неизвестности и одиночества.

Было странным, насколько реальным мог казаться сон. Он мог овладеть разумом и разбудить все ощущения до такой степени, что они отражались на теле. Калеб почувствовал ком в горле, но его не должно было быть там. Он уже давно не был тем напуганным мальчиком, но все же, ничего не мог поделать с реакцией своего организма.

Его сердце неистово колотилось, ладони вспотели, и он повторял себе снова и снова, что это был всего лишь сон, но эмоции облепили его, как густая патока. Как он ни старался стереть их из своих мыслей, они оставались, переходя из одной формы в другую, выражаясь то радостью, которую он испытывал с первого момента принятия, то тоской от осознания будущего.

Реза погиб. Рафик сжег тело Нарви там, где Калеб его и убил - внутри дома. Он не стал искать выживших, и никого не предупредил о грядущем пожаре.

Однажды утром, после завтрака, Рафик поведал обо всем Калебу, когда, тот, наконец, нашел в себе достаточно смелости, чтобы спросить о том, что произошло.

Оставшись наедине с собой, он оплакивал своего друга и других мальчишек, обжигая себя раскаленной ложкой, которой помешивал фасоль. Ошпаривая свое тело, он пытался представить, что испытывал Реза в последние мгновения своей жизни. Калеб убил своего единственного друга, и, в конечном счете, единственный шрам, в память об этом остался внутри него, тогда как тот, что был снаружи, сменился новой кожей.

Калеб хотел принять еще один неимоверно горячий душ, который вытеснил бы все мысли из его головы, но знал, что это неразумное поведение, и скорей всего, продолжению его миссии это доставит больше вреда, чем пользы.

Калебу давно не приходилось испытывать такое количество неконтролируемых эмоциональных всплесков. Да, порой ему требовалось ощущать боль, но между этими потребностями проходили довольно продолжительные промежутки времени. А за последние несколько недель, ему слишком часто приходилось бороться с этим чувством.

Так больше не могло продолжаться. Рафик сделал то, что должен был сделать. Калеб стал таким мужчиной, каким он был нужен Рафику, а для этого, ему нельзя было оставлять свидетелей, знавших его, как Пса Нарви.

Тогда это была тяжелая и жестокая правда, которую понимал Калеб-мужчина, но никогда бы не понял Калеб-мальчик. Реза поступил бы точно также.

Перевернувшись на полу, Калеб сел и стал наблюдать за Котенком, спящей на кровати, над ним. Она много ерзала, время от времени дергая под одеялом ногами, Калебу показалось, что она хотела повернуться на бок, или лечь на живот, но даже во сне боль держала ее в относительно ровном положении.

В его памяти тут же всплыли ранее произнесенные ею слова:

- Ты можешь не продавать меня... я могу остаться с тобой… быть с тобой.

Он вздохнул, желая, чтобы все было вот так легко и просто.

Что бы Рафик ответил на такую просьбу? Да и можно ли было ее вообще озвучивать? В конце концов, Калеб был мужчиной, к тому же, опасным.

Возможно, ему нужно было только проинформировать Рафика о том, как все идет, и двигаться дальше. Девушка были избита, все ее тело было покрыто синяками, а ее девственность… для Рафика она была под вопросом.

Можно ли было считать просьбу Котенка “дохлым номером”?

Хотя, честно говоря, это бы ничего не исправило. Он навсегда останется ее похитителем, а она всегда будет его пленницей. Ему нужно перестать кидаться из одной крайности в другую. Он принял решение и должен придерживаться его. Конец истории.

Еще немного поерзав на кровати, Котенок захныкала и, наконец, открыла свои глаза.

Ее грудь поднималась и опускалась от глубокого, тяжелого дыхания. Очевидно, Калеб был не единственным, кто страдал от ночных кошмаров. К ее чести, она не закричала и не позвала его на помощь.

Оглядев комнату, и поймав его взгляд, она отвернулась и медленно села.

- Доброе утро, - сказал он с иронией.

Она кивнула, но больше ничего не ответила. Стянув со своих ног одеяло медленным, затрудненным движением, и с усилием встав с кровати, она прошла в ванную комнату и закрыла дверь.

Через несколько секунд, он услышал, как открылся кран над раковиной.

Калеб задался вопросом, как она планировала воспользоваться туалетом, ведь он был вделан в пол, и для осуществления своих целей ей нужно было садиться на корточки. С ее повреждениями ей было бы сложно держать равновесие, но он решил, что сейчас, личное пространство ей было куда нужнее помощи.

Калеб стал наводить в номере порядок, попутно собирая вещи, которые ему понадобятся на день грядущий. У них обоих было не так много выбора в одежде, но учитывая, что в пути им осталось провести всего один день, это было не так уж и важно.

Изучив купленные им в городе продукты, он нашел бананы и печенье с малиной. Для завтрака сойдет. Кроме того, у них оставалось достаточно запасов питьевой воды.

Взглянув на часы, он отметил, что было всего половина шестого утра. Чем раньше они отправятся в дорогу, тем лучше. Даже если на оставшийся путь им потребуется не меньше двенадцати часов, то до Тустепека они доберутся в послеобеденное время. Но прежде, ему придется сделать остановку в городе.

Взяв в руки мобильный, Калеб набрал номер Рафика.

- Салам.

- Почему ты не отвечал на звонки?

- А должен был?

- А какого хрена нет? Мы партнеры или за последние два дня Джаир успел сменить меня на этой позиции?

Рафик рассмеялся. Это был тот самый смех, который Калеб терпел в течение многих лет - презрительный, глумливый смех, целью которого было ставить Калеба на место - ниже своего хозяина.

- Не будь ребенком, Калеб. Именно ты сделал наш последний разговор таким неприятным. Джаир едва ли метит на твою позицию, чтобы вызывать твою ревность.

- Я не ревную, я раздражен, а ты делаешь только хуже. Где ты?

- А где ты, Калеб? Где девчонка?

Сделав глубокий вдох, и убрав телефон от лица, Калеб выдохнул. Это был момент истины.

- Мы в Сакатекасе. В Тустепеке будем, самое позднее, к утру.

- К утру? - заметил Рафик, - От Джаира и твоих заложников тебя отделают сутки езды, почему у тебя это заняло так много времени?

- Нас задерживает девчонка и ее травмы. Из-за нее мне приходится останавливаться.

- Разъезжая с ней вот так, ты вызываешь подозрения.

Рафик сделал паузу. Его дыхание скрежетало так же, как и его голос. Калеб был готов к этому.

- Она - финальная часть этого плана, Калеб. Она должна быть готова. Она должна быть идеальной. И если ты не можешь с ней справиться, я буду более, чем готов взять ее на себя.

Калеб сжал челюсть с такой силой, что услышал хруст собственных зубов.

- Все будет в порядке, Рафик. Я все сделаю, - выплюнул он.

- И прекрати сомневаться во мне. Я знаю, что мне нужно делать. Это все, о чем я думаю.

- А что насчет заложников, которых ты взял? Какие у тебя планы на них?

- Месть. Естественно.

Рафик рассмеялся, - Вот и ты, брат. Я начал уже было беспокоиться. На этот раз не кипятись. Насколько я слышал, эта парочка может нам пригодиться.

В груди у Калеба поселилось странное чувство, - Где ты?

- Близко.

- Отлично. Значит, скоро увидимся.

Он раздраженно нажал на кнопку отмена вызова.

Котенок вышла из ванны, выглядя немного потерянной. Прошлая ночь развела их по разные стороны, и сейчас от Калеба зависело удержать свой статус-кво, который он установил.

Положив телефон на стол, он направился к своей пленнице.

Увидев его приближение, она опустила взгляд в пол, сцепив руки перед собой. Ее нервозность была такой очевидной, но, тем не менее, такой соблазнительной.

Проведя руками по ее лицу, осторожничая, чтобы не задеть синяки, Калеб убрал ее волосы назад, за плечо.

- Всякий раз, когда ты входишь в комнату, и твоя цель неясна, всегда становись на колени, рядом со своим Хозяином.

Не сомневаясь ни секунды, Котенок подчинилась, медленными движениями встав коленями на пол.

- Хорошо, - прошептал Калеб, - а теперь раздвинь колени и сядь на лодыжки, положив руки на бедра, ладонями вверх, и опустив голову. Твой Хозяин сможет видеть каждую часть тебя и знать, что ты не сдвинешься с места, пока он не скажет. Тебе понятно?

- Да, - прошептала Котенок, с некоторым сомнением, - Хозяин.

Неуверенно, она приняла нужную позу.

На ней была ночная сорочка, скрывающее ее тело от глаз Калеба, но он знал его достаточно хорошо и понимал, что конкретно упускает, отчего его тело стало невольно отзываться.

- Leet sawm k’leet sue (Лицом к лицу) - это по-русски. Когда ты слышишь этот приказ, ты ложишься на спину с раздвинутыми коленями, притянутыми к груди. Придерживай ноги за коленями.

Выйдя из предыдущего положения, Котенок уставилась на него умоляющим взглядом. От волнения у Калеба перехватило дыхание. По крайней мере, она была податливой и выполняла его приказы.

Это чувство было опьяняющим, но в чем-то опустошающим, так как он учил ее приказам на русском языке.

- Leet sawm k’leet sue (Лицом к лицу), - повторил он.

Выражение его лица было жестким, глаза серьезными.

Уголки губ Котенка опустились вниз в легкой гримасе, а ее подбородок задрожал от усилий не расплакаться, но она кивнула. Мучительно медленно она легла на пол.

Она посмотрела в потолок и из ее глаз брызнули сдерживаемые ею слезы, скользя по вискам и затекая мокрыми дорожками в волосы. Для нее это было трудно, и Калеб знал, что так и будет, но это было самым простым из того, что ее ожидало впереди.

Он испытывал чувство вины наравне с сильным желанием, проникающим в его кровь. Вина была ничем по сравнению с непреодолимым желанием обладать Котенком в полной мере. И если это делало его развратным психом, то он уже давно это принял.

- Ноги, Котенок. Подними их.

Он наблюдал за тем, как ее колени стали сгибаться, и он сам чуть не согнулся пополам от возбуждения, когда потянув руками за свою сорочку, она подняла материю к бедрам. Он не ожидал, что она обнажится для него, но она это сделала.

Его член начал твердеть в такт его барабанящему сердцу, наполняясь, удлиняясь и умоляя выпустить его наружу.

Притянув колени к груди, Котенок сжала сорочку, задранную до талии, в кулаках. Ее киска была как на ладони - розовые лепестки раскрыты и налиты, а над ними возвышался аккуратный клитор.

Резко втянув в себя воздух, Калеб сглотнул.

Он мог бы смотреть на нее вечно, но целью этого упражнения было не его желание.

Это был самый выразительный способ восстановить их роли. Сегодня не должно было быть ни вспышек эмоций, ни споров в дороге, ни размышлений о жалости к ней.

- Ты, действительно, там очень красивая, Котенок.

Она хныкнула.

- Не понял? - рявкнул он.

- Спасибо, Хозяин, - исправилась она.

- Очень хорошо, Котенок. Теперь можешь опустить ноги.

Ее движения были быстрыми, он и представить себе не мог, что с ее травмами такая поспешность была возможной, но оставил это без комментариев. В равной степени он проигнорировал и ее всхлипывания.

- Lye zhaash chee (Лежачее), означает лечь ничком. Тебе понятно значение слова?

Рыдая, Котенок кивнула, - Да, Хозяин.

- Тогда перевернись на живот.

- Мне будет больно, - сказала она.

- По крайней мере, попытайся. Всегда старайся подчиняться. Позволь мне беспокоиться о том, что ты сможешь, а что не сможешь вынести, поэтому, возвращайся в исходное положение, спиной ко мне, - сказал Калеб.

Его слова были четкими и обсуждению не подлежали.

- Lye zhaash chee (Лежачее).

С губ Котенка снова сорвался хныкающий звук, но быстро сжав губы, и задержав дыхание, она попыталась перевернуться, словно черепаха, вылезающая из своего панциря. Калеб хотел помочь ей, и это напомнило ему о том первом случае ее неподчинения, когда он докрасна шлепал ее по груди, пока она не сдалась. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.

Через минуту или две, она, наконец, заняла исходное положение. И теперь Калеб снова любовался тем, как ее попа опиралась на ее босые пятки.
- А теперь наклонись вперед, и приподними свой зад. В идеале, твои руки должны быть вытянуты перед собой, но сейчас держи их там, где тебе удобно.

Котенок мужественно выполнила приказ. Она предпочла держать свои руки скрещенными на груди, упираясь щекой в пол.

Сорочка скрывала от Калеба весь вид, поэтому, сделав шаг вперед, он поднял ткань, оголяя ее округлую попу.

- Ох, Котенок. Нравишься ты мне в этом положении. Очень нравишься.

В его словах не было ничего, кроме правды.

Не в силах устоять, он провел рукой по приоткрытым ягодицам и медленно раскрыл их еще шире. Котенок дрожала, но в остальном держалась стойко под его блуждающими пальцами.

- Можно мне тебя потрогать? - спросил он с намеком на вызов.

В течение нескольких секунд стояла полнейшая тишина, после чего, она ответила, - Да, Хозяин.

Калеб улыбнулся - это был тот самый ответ, который он ожидал услышать и тот самый ответ, который она должна была дать. Она училась.

- Хорошо, Котенок. Я горжусь тобой, - сказал он.

Он погладил мягкую кожу на внутренней стороне ее бедер, отчего Котенок порывисто выдохнула, и Калеб принял этот звук за отчаяние.

В ее состоянии, всего несколько дней спустя после таких травм, это было слишком много. Она хорошо справилась и он, правда, гордился ею. Этого было достаточно.

Опустив ее сорочку на место, он снова усадил ее в исходное положение. По ее щекам струились слезы, что портило общий вид ее лица, но Калеб поцеловал ее в мокрые щеки, помогая ей вернуть свое спокойствие.

После того, как он дал ей дополнительную дозу обезболивающего, он неспешно накормил ее завтраком, пока она тихонечко сидела между его коленями, и принимала все, что он ей давал.

Глава 8

День 9:

Доктор Слоан не спрашивает меня, почему я плачу, видимо она считает, что знает причину. Хотя, я бы предпочла, чтобы она все-таки спросила меня.

- Я знаю, о чем ты думаешь, - говорю я, но это звучит как обвинение.

Доктор Слоан прочищает горло, - И о чем же я думаю?

- Что Калеб ужасен и жесток, а я глупая, раз люблю его.

Несколько иронично покачав головой, она, как мне кажется, беспристрастно отвечает мне, - Я совсем не думаю, что ты глупая. Даже наоборот, я считаю тебя необычайно храброй.

Я презрительно усмехаюсь.

- Точно. Храбрая. Рид сказал то же самое.

Я слышу, как царапает по листу ее ручка, пока она вносит дополнительные записи, - Значит, у тебя есть второе мнение. Ты не считаешь свои действия храбрыми?

- Не особо. Думаю, я просто делала то, что должна была делать. Калеб всегда говорит, что человек должен делать все, чтобы выжить. Выживание - это единственное, что имеет значение.

- А ты не считаешь, что выживание - это храбро?

- Я не знаю. Думаешь, тот парень, придавленный булыжником, отрезал себе руку, потому что он был храбрым? Это всего лишь инстинкт.

- Это называется бороться или бежать, и в зависимости от обстоятельств, один человек, несомненно, бывает храбрее другого. При твоих обстоятельствах, то, что сделала ты - очень храбро. Ты здесь, Оливия. Ты выжила.

- Я бы не хотела, чтобы ты меня так называла. Мне это не нравится.

- Ты бы предпочла мисс Руис? Агент Рид говорит, что ты не возражаешь против такого обращения.

- Да? Что еще он рассказал тебе обо мне?

Она застенчиво улыбнулась, и внезапно у меня закрались подозрения касательно их отношений. Мне не нравится, что они говорят обо мне.

- Мы должны обсуждать дело, мисс Руис. Мы обмениваемся всей информацией и записями, так же как и интуитивными выводами, которые у нас могут сложиться. Я говорила тебе об этом.

- Я знаю. Так что он рассказал обо мне?

В отношении Рида меня одолевает странное, не ослабевающее любопытство. Не знаю, что в нем такого, но, определенно, что-то есть.

- Он сказал, что ты хулиганка, - говорит она, но ее глаза улыбаются.
Я тоже слегка улыбаюсь. Такого Рид мне не говорил.

- Вернемся к нашей теме. Почему ты не считаешь себя храброй?

Я вздыхаю, - Я не знаю. Думаю... я здесь потому, что этого хочет Калеб.

Мы погружаемся в неловкое молчание. Я теряюсь в своих мыслях.

Этого. Хочет. Калеб. Я думала, что сделала все, что он хотел, изо всех сил пытаясь сделать его счастливым, но в конечном итоге... это не имеет значения.

- Ты продолжаешь говорить о нем в настоящем времени, почему?

В своем воображении я вижу его лицо, такое прекрасное и такое грустное. По его щеке размазана кровь, но мне все равно. Я уже не брезгливая. Это лицо мужчины, которого я люблю, единственного, которого я любила и мне сложно представить, что когда-нибудь будет другой.

Я вытираю новый поток слез. Этот ублюдок...

- Так легче, - наконец, отвечаю я, - мне не нравится мысль о том, что его больше нет.

Слоан кивает.

- Продолжай, расскажи мне о том, что случилось дальше.

- На самом деле, ничего особенного, после завтрака, он помог мне одеться. Затем, он привязал меня к кровати, вставил в рот кляп и ушел на несколько часов.

Теперь я понимаю, куда он уходил - в банк, но не знаю, следует ли мне говорить об этом Слоан. Опять же, Рид уже знает про деньги.

- Он ходил в банк, - добавила я.

Слоан возвращается к своему блокноту и делает какие-то записи.

- Почему здесь нет Рида? Почему вы приходите не в одно и то же время?

- У агента Рида и у меня разные должностные обязанности. Его интересует дело, меня же, наравне с делом, интересует твое самочувствие.

- Значит, ты хочешь сказать, что ему по барабану то, что со мной происходит.

Я не шокирована этой информацией - я уже знаю, что это правда, но все же, ее больно слышать от кого-то другого.

- Я этого не говорила. Пожалуйста, не переиначивай мои слова, - говорит Слоан.

Думаю, я поставила ее в неловкое положение, но не могу сказать, по какой причине.

- Агент Рид говорит, что ты поцеловала его...

У меня расширяются глаза, и слегка приоткрывается рот. Не могу поверить, что он рассказал ей! Зачем он это сделал?!

- И что!?!

Мое лицо вспыхивает, и я уверена, что это происходит в равной степени и от смущения, и от злости.

Ее бровь приподнята, уголки губ слегка сжаты - эту сторону Слоан я еще не видела.

- Я тебе не враг. Пожалуйста, прекрати занимать такую оборонительную позицию. Он рассказал мне об этом потому, что беспокоится о тебе, и единственная причина, по которой я подняла этот вопрос - только что высказанные тобой слова о том, что ты не заботишь его.

- Отлично! Я его поцеловала.

Я отвожу взгляд от Слоан в сторону окна.

Только Рид пользуется комнатой для допросов воспитанников детского сада, чтобы поговорить со мной. Наверное, я заставляю его нервничать. Хорошо.

- Почему?

- Потому что у него было то, что я хотела.

Как только эти слова срываются с моих губ, я понимаю, в каком должно быть свете они меня выставляют, но не могу сказать, что меня это особо волнует.

Я сосредотачиваю свое внимание на голубе, гуляющем взад и вперед за моим окном. Я завидую голубю. Ему не нужно заморачиваться об окружающем мире, кроме еды, сна и порчи статуй в парках. Это и есть жизнь.

- Это единственная причина?

Она пытается придать своим словам невинный смысл, но я знаю, что ничего из произнесенного ею, не бывает невинным, включая эти ее безумные рассказы о вариативной таксидермии.

Довольно легко забыть о том, что Слоан является агентом ФБР и что она обучена заниматься такими делами, как мое. Она производит впечатление весьма сопереживающего, даже ранимого человека, но она бы не была там, где она есть, если бы под ее овечьей шкурой не пряталась волчица.

Я отвожу взгляд от окна и смотрю на нее, заставляя себя нагло улыбнуться, - Ты ревнуешь, Джэнис?

Она и глазом не моргнула - Кого, Оливия?

Я снова улыбаюсь, и на этот раз, на ее лице появляется ответная улыбка. Да, у Слоан есть зубки. Мне это нравится.

Наша совместная баталия продолжается еще несколько минут. Она задает мне вопрос, на что я, перефразировав, задаю его ей обратно, после чего она снова задает его мне. Это могло бы показаться бессмысленным разговором, но я думаю, что с каждым подобным обменом, мы чуть больше узнаем друг о друге.

Но все же, я бы предпочла иметь дело с Ридом. И я не забыла сказать об этом Слоан.

- Знаешь, я не могу назвать это чем-то необычным. Некоторые жертвы насилия, как правило, тяготеют к сильным, властным мужчинам... таким, как агент Рид. Кроме того, они склонны воспроизводить поведение, ожидаемое от них их же насильниками, особенно, если это поведение сексуального характера.

Я чувствую себя так, словно она окунула меня в кипящее масло.

- Не надо. Не надо проводить со мной эту психотерапийную херню. Это был гребаный поцелуй, а не залог моей нетленной привязанности. И к твоему сведению, я не какая-то сломленная жертва насилия, которую тебе нужно приводить в чувство. Я в порядке.

Я снова начинаю плакать, и я ненавижу себя за это. Когда мои глаза, наконец, перестанут слезиться?!

- Прости, Ливви. Я не хотела тебя расстраивать, - говорит Слоан.

Ее слова искренни, и это раздражает меня еще больше, чем ее предположение о том, что я какая-то ненормальная. А разве нет?

Ты уже не знаешь, кто ты такая. Тебе некуда идти из этой больницы.

- Думаю, на сегодня достаточно. Хочешь остановиться? Мы можем поужинать в кафетерии, либо пойти в комнату отдыха и поиграть в карты, или шашки? Я обожаю шашки.

- Слоан?

- Да?

- Ты опять это делаешь.

Стерев с лица слезы, я сморкаюсь в салфетки - забавно, они всегда лежат наготове, рядом с моей кроватью.

Глубоко вздохнув, Слоан откидывается назад на спинку своего стула. Выражение ее лица непроницаемое, как будто она сама не знает, что чувствует, о чем думает, или что хочет сказать.

Наконец, слегка кивнув самой себе, она открывает рот.

- Я не думаю, что ты сломлена. Я не собираюсь 'подвергать тебя психоанализу', ну..., - она невесело смеется, - по крайней мере, вслух, но я считаю, что в тебе есть некоторые трещины, которые надо залечить. За последние месяцы ты прошла через очень многое, и я необычайно поражена тем, что ты отделалась только этими трещинами. Ты должна быть сломленной, но это не так. Трещины можно заделать, и веришь ты мне или нет, но вокруг тебя масса людей, желающих тебе помочь.

С неимоверным трудом я сглатываю. Я не хочу больше плакать. Я вообще не знаю, чего хочу, кроме Калеба.

Думаю, я бы с радостью вернулась в особняк, если бы это означало, что я снова буду с Калебом. Я бы пережила все это заново.

Знаю, что это не совсем разумно, и я беспокоюсь, что возможно, Слоан и Рид правы - я больна на всю голову, ведь ничего из того, что я чувствую, не является реальным.

- Ты не знаешь, чего ты хочешь, Ливви, а то, что ты думаешь, ты хочешь - навязано тебе промывкой мозгов.

Даже Калеб сказал о том, что моя любовь не настоящая, но... я чувствую ее. Я чувствую, что моя любовь к нему гораздо сильнее и глубже, чем все то, что я когда-либо испытывала в жизни. И если вдруг выяснится, что они правы, а я ошибаюсь... это меня сломает.

Выживание... это самое важное.

***

Думаю, это было неплохое утро. Я особо не стремлюсь разговаривать со Слоан, но поиграть с ней в шашки было несколько забавно. Уверена, что в процессе игры она не переставала анализировать меня, задавая провокационные вопросы под видом обычного диалога, но большей частью, мы говорили о жизни вне стен этой больницы.

Я немало пропустила за лето.

Для начала, я пропустила окончание школы. Не знаю, что я чувствую по этому поводу. Наверное, я не особо переживаю, что странно. Ведь всего лишь четыре месяца назад это казалось мне таким важным. Думаю, я до сих пор числюсь в выпускницах. До того, как я ушла, у меня были отличные отметки.

Ушла, забавно.

Николь поступила в университет. Несколько раз она звонила мне в больницу, и мы немного поболтали с ней о всяких пустяках. Я избегаю разговоров на важные темы.

Она предложила отпроситься со школы на несколько недель, чтобы приехать ко мне, но я просила ее не утруждать себя. Я в порядке и у меня полно всяких дел, которые идут своим чередом. Отговорить ее от приезда оказалось шокирующе простым делом.

Чужая жизнь продолжается. Даже если твоя закончена.

Перед тем, как уйти из больницы, Слоан сказала, что чуть позже она снова вернется. Как-будто я просила или когда-либо хотела ее присутствия - сумасшедшая женщина.

Посмотрю 'Ответы на вопросы по сто баксов от Алекса’.

Но все же, мне бы хотелось заняться чем-нибудь еще, помимо просмотра телевизора, лежа в кровати. Я сходила в библиотеку, но ее содержимое показалось мне совершенно не впечатляющим.

Совсем скоро на очередное интервью (больше походившее на допрос) должен был прийти Рид, и я испытываю некоторое волнение от предстоящей с ним встречи. Когда он злится на меня, в его карих глазах я почти вижу Калеба. Это глупо, но я практически живу ради этих мимолетных видений.

Уже несколько дней у меня ничего не болит. Мои синяки исчезли, царапины зажили. Когда все пройдет, будет так, словно все доказательства моего времени, проведенного с Калебом, стерлись. Обняв себя руками, я сжимаю себя до тех пор, пока эта мысль не проходит.

Если бы месяц назад, кто-нибудь сказал мне о том, что я буду грустить без своих увечий, я бы назвала этого человека придурком и наваляла бы ему, до кучи. Но вот она я - девочка без отметин и без причин продолжать двигаться дальше.

- Это неправда, зверушка. У тебя есть все причины, - шепчет мне на ухо Призрак Калеба.
Я не знаю, делает ли меня сумасшедшей тот факт, что я слышу его голос в своей голове, но меня это не волнует. Потому как, это единственное, что у меня осталось после заживших ран. И я не могу потерять его. Кроме того, я знаю, что этот голос - ненастоящий, и неважно, насколько бы мне хотелось обратного.

Мне нравится мысленно проигрывать его голос по ночам, когда в больнице становится тише, и я могу сосредоточиться на том, чтобы сделать его настолько реальным, насколько это возможно. Раздвинув ноги, я ласкаю себя, вспоминая его губы, засасывающие мою грудь, и его пальцы, кружащие на моем клиторе.

Если очень, очень сильно постараться, я слышу его, чувствую его, даже воспроизвожу его запах… но я не могу ощутить его поцелуя.

Обычно, кончив, я плачу. И именно об этом, я никогда не скажу Слоан. Я абсолютно уверена, что она посвятит целый день изучению этой информации.

В ожидании Рида я с пользой провожу время: принимаю душ, надеваю до ужаса сексуальную больничную одежду для душевнобольных - серые штаны и рубашку. Судя по обстановке, можно подумать, у них есть что-то более веселое, но потом на ум приходит комната 'сделай своими руками', и я решаю, что это даже к лучшему.

Оттенок моей кожи стал желтоватым.

Мне приносят ужин, и я ем сырую морковь, и безвкусную - несмотря на подливу - говядину, запивая все это молоком. В добавление ко всему я ем зеленое желе.

Во время моего похищения Калеб и то кормил меня лучше, чем эти люди. Я смеюсь над собственной шуткой.

- Что-то смешное, мисс Руис? - подняв глаза от своего подноса, я вижу Рида.

- Да, - говорю я, - что-то очень смешное, Рид.

Он улыбается, не разжимая губ, но все равно это очень мило.

Интересно, у Рида есть девушка? Он не носит обручального кольца. Какой бы она могла быть?

- Может, поделитесь, или для начала вам нужно вытянуть из меня как можно больше поблажек? - говорит он, попутно проходя в мою палату, и становясь у подножия кровати.

- Ты забавный, Рид. Мне вытянуть из тебя, это круто.

Он снова улыбается и пожимает плечами. Я передразниваю его.

- Я смеюсь потому, что еда здесь просто ужасная, и Калеб кормил меня намного лучше. Кажется, это место и есть настоящее заточение.

- Одно слово и я позабочусь о вашем переводе в Пентагон. Слышал, по четвергам там дают вкуснейшие спагетти.

Поставив свой портфель на стул, он облокачивается о стену.

- Ого, спасибо. Думаю, я просто смирюсь с ужасной едой. Если я и покину это место, то только в свое новое жилье в каком-нибудь городишке на среднем западе страны, где вы захотите меня спрятать.

Дата добавления: 2015-10-28