Нас прервала не всегда безмолвно терпеливая леди, которая до тех пор была занята более спокойным разговором со вторым поколением на другом конце стола.

“Пожалуйста, Роб, — сказала она, — не повторяйте этой старой истории про фази‑вази. Если уже вам так хочется ее рассказать — расскажите ему об этом в другой раз. Вся семья слыхала ее уже тысячу раз”.

“Но, дорогая моя, — оказал он мягким и слегка насмешливым тоном, — я совсем не собирался ему это рассказывать. Мы говорили насчет бумерангов”.

Он изобразил обиженное молчание, и я попросил мистрис Вуд: “Пожалуйста скажите, что такое фази‑вази?”

“Мы чуть не заболели от этого, — сказала, она, — и ребенок тоже. Когда нашей внучке Элизабет было полтора года, он стал взрывать порох в камине в ее комнате, держа ребенка на коленях и говоря ей — „фази‑вази“.

“Я не взрывал его, — оправдывался доктор Вуд. — Никто кроме меня не может рассказать правильно. Он просто вспыхивал с замечательно ярким пламенем. Но я не собирался совсем вам об этом рассказывать. Я собирался сказать об экспериментах над моей дочкой Маргарет, когда она была совсем маленькая, — с бумерангом”.

“Прошу вас, расскажите, — просил я. — Расскажите и то, и другое. Джон Ватсон экспериментировал над своими детьми с медными гонгами, змеями и кроликами, но я никогда не слыхал, чтобы кто‑нибудь применял порох и бумеранги”.

“Это было, когда я только что начал метать их в Берлине, — начал он. — Маргарет было тогда два года. Мне пришло в голову, что летящий бумеранг может быть идеальным явлением для подтверждения теории о появлении памяти у ребенка, в которую я верил. Моей теорией было, что „запомнившиеся события“ — это те, которые поддерживаются ассоциированными с ними словами, замечаниями или событиями, которые, однако, лишь связаны с основным событием, но не описывают и не повторяют его. Было важно избрать явление „для запоминания“ таким образом, чтобы можно было напомнить о нем ребенку словами, которые ничем не открывали бы его сущности — иначе всегда возникнет сомнение, что все, что „запомнилось“ — просто сказано ему позднее. Кроме этого, данное, событие не. должно повторяться, так как тогда нельзя решить, не помнят ли ребенок лишь последнее из его повторений.

По этим причинам полет бумеранга, суть которого в возвращении к метателю, казался идеальным для эксперимента. Я взял с собой Маргарет на целый вечер и бросал свои бумеранги. Она смотрела, как они летают, кружась в воздухе, и возвращаются к моим ногам, и ковыляла, чтобы помочь мне принести те, которые не вернулись. Я держал ее около себя, и несколько раз ее приходилось “выхватывать” с пути возвращающегося орудия. Я никогда не показывал ей их потом, но больше чем через месяц стал спрашивать ее каждый день: “Помнишь ли, как папа что‑то кидал?”

Некоторое время, если она и отвечала что‑нибудь, то просто “да”, что ничего еще не доказывало. Но в один прекрасный день она прибавила: “прилетают назад”.

После этого целый год до тех пор, как ей исполнилось три года, я повторял вопрос все реже и реже. Теперь, взрослой женщиной, она ясно помнит полеты бумеранга в тот день в Берлине, и как они кружатся в воздухе — это ее первое детское воспоминание… хотя ее мать и говорит обычно: “Нет, она помнит только то, что ей все время рассказывал отец”.

“Я и сейчас ничему этому не верю, — сказала мистрис Вуд весело, — и теперь, наверное, уже не остановишь вас и не удержишь от рассказа об Элизабет”.

Доктор Вуд засиял, приняв это за приглашение, и сказал мне: “Вы видели у нас большой камин, соединенный со старой голландской печью? Когда моей внучке было года полтора, я ставил перед его черной „пещерой“ маленькую бронзовую собачку и клал ей на голову „пуговицу“ германского пушечного пороха, — я привез с войны целый мешок его. Он действительно похож на тяжелую пуговицу — толстый черный диск с дырой посередине. Держа внучку на коленях, я подносил к нему спичку. Он вспыхивал ярким желтым пламенем и горел около пяти секунд.

“Это фази‑вази”, — говорил я ребенку.

Я повторял эксперимент каждый день целую неделю, всегда говоря “фази‑вази”, или “Помнишь „фази‑вази?“, каждый день в течение целого месяца, пока ее мать не увезла ее с собой. Я был полон надежды, что ее мать будет спрашивать ее насчет „фази‑вази“ во время их отсутствия. Однако реакции маленькой Элизабет отличались от ответов Маргарет, которая всегда вежливо отвечала мне „да“. Мои вопросы так же надоели ребенку, как и взрослым членам моей семьи, и если я говорил ей: „Помнишь фази‑вази?“, она всегда отвечала: „Нет“. Иногда она при этом смеялась. Поэтому я никак не мог установить, помнит она что‑нибудь или нет.

Это открылось, когда ей было уже пять лет. Я уже долго не произносил нелюбимых ею слов, как вдруг однажды за завтраком она посмотрела на меня и прошептала: “фази‑вази”.

Я сказал: “Что?”

Она повторила, уже громче: “фази‑вази”.

Я повернулся к ее матери и спросил: “О чем она говорит?”

Ее мать ответила: “Не знаю”.

Маленькая чертовка поколебалась один момент, а потом сказала с триумфом: “Вы тоже знаете! Вы ставили собачку в камин и клали ей на голову огонь”.

Маленькая Элизабет совершенно очевидно была “отщепенцем” и ничего не хотела слышать об экспериментах дедушки. Мне больше всего нравится рассказ об эксперименте с памятью и поездке на возу сена. Когда она была совсем маленькая, ее и ее такую же маленькую подругу Нэнси посадили на воз с сеном. Потом доктор Вуд стал приставать к ней со своим “Вспомни…” Она не хотела быть “морской свинкой”. Она всегда отвечала “нет” или вообще ничего. Когда на следующий год начался сенокос, ее мать спросила ее открыто: “Ты помнишь, как в прошлом году каталась на возу с сеном?”

Она с упреком посмотрела на дедушку, потом на мать взглядом, полным возмущения, и ответила:

“Нет. И Нэнси я тоже не помню”.

Я соглашаюсь с мистрис Вуд и другими консервативными членами семьи, что трудно вывести что‑нибудь из истории с бумерангом: Маргарет сама могла ошибиться или могла случайно увидеть или услышать что‑нибудь, описывавшее или повторявшее первоначальное событие. Но мне кажется, что история с поездкой на возу доказывает ряд занятных вещей, которые детские психологи игнорируют.

Что же касается основной теории доктора Вуда, которую он продолжает защищать, — может быть, вы что‑нибудь и открыли, профессор, но забрели из своей области науки в область Ватсона. Доктор Вуд уверен, что он подтвердил свою теорию, что память о событиях можно “закрепить” ассоциациями даже в случае детей, которым еще нельзя напомнить о событии словами. В своей автобиографической “Каким я его помню”, покойный Ганс Цинсер писал:

“Память маленьких детей похожа на кинопленку, на которую улавливаются длинные серии некоординированных впечатлений. Обычно большинство их с годами стирается. И только здесь или там, в самом раннем возрасте, впечатление врезается в память с такой яркостью, что остается на всю жизнь. Мое первое воспоминание относится к возрасту между одним и двумя годами. Оно похоже на слабо запомненный сон, и я только позднее узнал, что оно основано на факте. Я помню облака на голубом небе, на фоне которых качаются мачты и реи корабля, и в то же время песенку на немецком языке. Позже я узнал, что когда я был ребенком, меня брали за границу и что мой отец часто сидел на палубе старой “Мозеле” и, укачивая меня, пел мне песенку. Когда я был мальчиком, я часто — особенно перед сном — видел качающиеся реи, облака, голубое небо и слышал песенку”.

Доктор Вуд считает, что воспоминание о море и снастях корабля вызывалось частым повторением песенки в последующие годы и что именно эта слуховая ассоциация закрепила зрительное впечатление. Он предлагает эксперимент об ассоциативной памяти, который, как он надеется, испробуют какие‑нибудь предприимчивые родители, заинтересовавшиеся психологией детей, на младенцах, еще не умеющих говорить. Опыт включает ощущения света, запаха и звука. Он говорит, что надо попробовать его на детях не старше одного года и уверен, что “первое воспоминание” можно отодвинуть назад до удивительных пределов. Как хорошо известно, запахи и звуки сильно стимулируют память о давно прошедших событиях. Зрительное ощущение цветного колеса, вращающегося на темном фоне, или что‑нибудь в этом роде, должно быть внезапно преподнесено ребенку, и в то. же время надо сыграть простую, но определенную мелодию, скажем, на детской шарманке, и одновременно наполнить воздух запахом при помощи пульверизатора — таким, который, по возможности, потом не встречался бы.

Затем ребенку надо периодически демонстрировать два “напоминающие явления” — например, мелодию и запах, которые, как Вуд уверен, вызовут и закрепят воспоминание о более красочном событии — пестром, ярко окрашенном вертящемся колесе.

“Еще проще можно попробовать это, — добавил он, — если спеть ребенку песенку и дать понюхать надушенный платок, в то время как колесо вертится”.

Я сказал: “Почему вы сами не попробуете с вертящимся колесом? Вы ведь любите такие штуки?”

Он быстро ответил: “Достаньте мне ребенка, и я попробую!”

Дата добавления: 2015-10-28