Глава 18: Дарвин постигает религию

Переводчики: Анатолий Протопопов, Элеонор Штейнберг

В своём дневнике я написал, как, стоя посреди величия бразильского леса, "я понял, что невозможно адекватно передать это чистое чувство удивления, восхищения и набожности, заполняющее и возвышающее разум" / Хорошо помню своё ощущение, что есть что-то большее в человеке, чем простое дыхание его тела. Но сейчас даже самые величественные сцены уже не могут вызвать таких убеждений и чувств в моём сознании. Можно честно сказать, что я подобен человеку, страдающему цветовой слепотой... Автобиография (1876)

Когда корабль её величества "Бигль" покинул Англию, Дарвин был ортодоксальным и праведным христианином. Он позже вспоминал, как "был искренне осмеян несколькими офицерами (хотя и тоже ортодоксами) за то, что процитировал им Библию как неоспоримый авторитет по какому-то вопросу морали". Но в его мысли стали прокрадываться тихие сомнения. Его беспокоил Ветхий Завет, как "явно ложная история мира", и описанный там Бог, как "мстительный тиран". Он также задавался вопросами о Новом Завете; хотя он нашёл моральное учение Иисуса прекрасным, он видел, что его "безупречность во многом зависит от интерпретации, которой мы ныне подвергаем метафоры и аллегории".
Дарвин стремился восстановить уверенность. Он мечтал о раскопках древних рукописей, которые подтвердили бы Евангелия. Но это не помогало. "Неверие вползало в меня капля за каплей".
Утратив христианскую веру, Дарвин много лет придерживался расплывчатого теизма. Он верил в "Первопричину", божественный разум, запустивший в движение естественный отбор с какой-то конечной целью. Но далее он начал задаваться вопросом: "Можно ли разуму человека, который (во что я полностью верю) развился с уровня столь же низкого, как разум низшего животного, доверять, когда он выдвигает столь великие умозаключения?" В итоге Дарвин, наконец, утвердился в более-менее стабильном агностицизме. Он мог в моменты приподнятого настроения забавляться теистическими сценариями, но такие моменты были нечасты на протяжении длинных периодов его жизни.
Однако в одном смысле Дарвин всегда оставался христианином. Как и прочие люди его времени и положения, он был пропитан идеей моральной воздержанности евангелизма. Он жил по принципами, отзывавшимся эхом в английских церквях и нашедшим светское выражение в "Самопомощи" Самюэля Смайлса, а именно: человек, упражняя свою "силу действия и самоотречения", должен оставаться "вооружённым против искушения низких соблазнов". А это, как мы видели, было для Дарвина "высшей стадией моральной культуры" - осознавать, "что нам следует управлять нашими мыслями, и "даже в сокровенных думах не вспоминать те грехи, которые доставляли нам в прошлом столько радости".
Но, будучи в этом смысле евангелистским христианином, Дарвин мог бы с почти тем же успехом называться индуистом, буддистом или мусульманином. Темы строгой самосдержанности и контроля животных побуждений постоянно упоминаются в великих мировых религиях. Широко, хотя и немного менее, распространена доктрина братской любви, та самая, которую Дарвин нашёл столь прекрасной. За шесть столетий до Иисуса, Лао-цзы сказал: "Это путь Tao... - отплачивать оскорбление добротой". Священные тексты буддистов призывают ко "всеохватной вселенской любви..., не испорченной ни малейшей враждой, не побуждающей неприязни". В индуизме есть доктрина "ахимза" - отсутствие всяких разрушительных намерений.
Что дарвинист извлекает из этого поразительного повторения тем? Что разные люди в разные времена были посвящены в божественное откровение нескольких универсальных истин? Не совсем так.
Дарвинистская линия рассуждений о духовности во многом подобна дарвинистской линии при обсуждении морали. Люди склонны говорить и верить вещам, лежащим в рамках их коренных эволюционных интересов. Из этого не следует, что люди, благоволящие этим идеям, всегда распространяют свои гены. Некоторые религиозные нормы, к примеру, безбрачие, могут быть для этого абсолютно непригодны. Скорее следует ожидать, что доктрины, на которых люди "защёлкиваются", просто будут в своем роде гармонировать с психическими органами, разработанными естественным отбором. "Гармония" - это, по общему признанию, довольно широкий термин. Эти доктрины могут, с одной стороны, утолять какую-то глубокую психологическую жажду (вера в загробную жизнь удовлетворяет желанию выжить), или они могут, с другой стороны, подавлять некоторую жажду настолько неутолимую, что будут восприниматься как обременительные (похоть, например). В том ли смысле или другом, но те принципы, под которыми подписываются верующие люди, должны быть объяснимы в терминах эволюционного развития психики. Таким образом, раз различные мудрецы ухитряются продавать одни и те же темы, то эти темы могут сказать кое-что о контурах психики и человеческой природы.
Означает ли это, что обычные религиозные учения содержат какие-то вечные ценности в качестве правил жизни? Дональд Т. Кампбелл, один из первых психологов, ставших энтузиастом современного дарвинизма, так и предположил. В обращении к Американской Психологической Ассоциации он говорил о "возможных источниках законности в предписаниях для жизни, которые были выработаны, проверены, просеяны сквозь сотни поколений человеческой социальной истории. С чисто научных оснований эти предписания для проживания можно расценить как проверенные лучше, чем самые хорошие психологические и психиатрические рассуждения о том, как нужно жить".
Кэмпбелл сказал это в 1975 году, как раз после публикации "Социобиологии" Уилсона и прежде, что цинизм нового дарвинизма полностью выкристаллизовался. Сегодня многие дарвинисты были бы менее жизнерадостны. Замечено, что хотя эти идеи должны бы по определению так или иначе гармонировать с мозгом, в который они вселяются, но из этого не следует, что они есть благо для этого мозга в конечном счёте. Некоторые идеи на деле выглядят паразитирующими на мозге, они - "вирусы", как выразился Ричард Докинз. Идея героиновых инъекций - развлечение, продолжающее заражать людей, играет на близорукой страсти, но вряд ли служит долговременным целям этих людей.
Кроме того, даже если распространяются идеи, служащие долгосрочным интересам народа, то эти интересы могут быть таковыми, прежде всего, для продавцов идеи, а не покупателей. Религиозные лидеры часто имеют высокий статус, и не слишком трудно заметить, что их проповеди есть форма эксплуатации, искусное направление воли слушателя на цели говорящего. В самом деле, и проповеди Иисуса, и проповеди Будды, и Лао-цзы имели эффект усиления власти Иисуса, Будды и Лао-цзы, подъем их статуса в растущих группах людей.
Впрочем, нельзя сказать, что религиозные доктрины всегда принуждают. Допустимо, что Десять Заповедей имели конкретную авторитарную власть как распоряжение политического лидера, скреплённую личной печатью самого Бога. Иисус, если ему не хватало политического влияния, регулярно взывал к поддержке Бога. Впрочем, Будда со своей стороны не подчеркивал сверхъестественность власти. И хотя он был рождён в высокопоставленном семействе, он, как говорят, сбросил бремя своего статуса, чтобы бродить по миру и проповедовать; очевидно, его движение началось с нуля.
Факт состоит в том, что многие люди в различные времена воспринимали различные религиозные доктрины без какого-то значительного принуждения извне. Возможно, это влекло какое-то психическое вознаграждение. Великие религии, так или иначе, содержат идеологию самопомощи. Кемпбелл полагает, что было бы расточительно отвергать века религиозной традиции, сначала их не рассмотрев. Мудрецы, возможно, были корыстны (как и все мы), но из этого не следует, что они не были мудрецами.

Демоны

Общая тема крупных религий - дьявольское искушение. Снова и снова мы видим, как злое существо в невинном облике стремится соблазнить людей на кажущийся незначительным, но, в конечном счёте, имеющий важное значение проступок. В Библии и Коране есть Сатана. В буддистских священных текстах есть искуситель Мара, коварно пускающий в действие своих дочерей, Рати (Желание) и Рагу (Удовольствие).
Демоническое искушение не может рассматриваться как подобие специфической научной доктрины, но оно хорошо отражает динамику приобретения привычек: медленно, но верно. Например, естественный отбор "хочет", чтобы мужчины имели секс с бесконечным рядом женщин. И реализует эту цель серией хитрых приманок, которая может начинаться, скажем, с простых размышлений о внебрачном сексе, которые затем становятся более сильными и, в конечном счёте, непреодолимыми. Дональд Симонс заметил, что "высказывание Иисуса - "Всякий, глядящий на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в сердце своём" - означает, что он понял функцию мысли вызывать соответствующее поведение".
И это не совпадение, что демоны и торговцы наркотиками часто используют ту же самую линию проникновения ("Только попробуй немного, тебе будет хорошо") или то, что религиозные люди часто усматривают демонов в наркотиках. Ибо привыкание к любой цели, скажем, сексу или власти, - буквально захватывающий процесс, растущая зависимость от биологических химикалий, которые обеспечивают удовлетворение этим. Чем больше власти вы имеете, тем больше вам её хочется. И любое уменьшение её вызовет дурноту, даже если этот уменьшенный уровень когда-то вызвал у вас экстаз. (Нужно назвать одну привычку, которую естественный отбор никогда "не хотел" поощрять - наркоманию. Это чудо технологии - непредвиденное биохимическое вмешательство, подрыв системы поощрений. Предполагалось, что мы получаем острые ощущения старомодным способом - от успешно сделанной работы, еды, совокупления, победы над конкурентами и так далее).
Дьявольское искушение почти без стыков переходит в более глубокое понятие зла. Обе идеи - пагубное существо и пагубное искушение - претендуют на эмоциональную власть над духовными намерениями. Когда Будда призывает нас "выкапывать корень желаний" так, чтобы "Мара, искуситель, не мог побороть вас снова и снова", то предполагается, что мы закаляемся для последующих битв; это слова бойца. Предупреждения о том, что наркотики, секс или воинственный диктатор есть "зло", производят почти такой же эффект.
Концепция "зла" хотя и менее примитивна метафизически, чем, скажем, "демоны", но и ей нелегко найти соответствие в современном научном мировоззрении. Однако люди явно находят её полезной, и причина этого в том, что она метафорически удачна. В самом деле, вот сила, вводящая нас в соблазны различных удовольствий, которые пребывают (или, во всяком случае, пребывали) в мусорном ведре наших генетическом интересов, не приносят нам долгосрочного счастья и могут вызвать большие страдания у других. Можно называть эту силу призраком естественного отбора. Конкретнее это можно было бы называть нашими генами (по крайней мере, некоторыми). Если практически удобнее использовать слово "зло", то почему бы этого не делать.
Когда Будда побуждает нас выкапывать "корень желаний", то он не обязательно рекомендует воздержание. Конечно, во многих религиях идёт разговор о воздержании от различных вещей, и, конечно, воздержание - один из способов блокировки увлечения каким-то пороком. Но Будда не так акцентируется на чёрном списке запретов, как на аскетизме вообще, взращивании безразличия к материальным бонусам и чувственному удовольствию: "Вырубьте весь лес желаний, не только одно дерево"!
Это фундаментальное противостояние человеческой природе в той или иной мере поощряется другими религиями. В Нагорной Проповеди Иисус сказал: "Не ищите царства Божия на земле" и "не посвящайте ваши думы о жизни еде, питью и одежде". Индуистские священные писания, как и буддизм, задерживаются и дольше, и явственней на отдалении от царства удовольствия. Тот человек духовно зрел, кто "отказывается от желаний", кто "потерял желание радостей", кто, "подобно черепахе, втягивающей свои члены со всех сторон, отдёргивает свои чувства от объектов желаний". Следовательно, идеальный человек (как это изображено в Бхагават Гите) - человек дисциплины, действующий без волнения о плодах его действий, человек, которого не трогает похвала и критика. Этот образ вдохновил Ганди на стойкость к отсутствию "надежды на успех или страху неудачи".
Нет ничего поразительного в том, что индуизм и буддизм так перекликаются. Будда был урождённый индус. Но он пронёс тему чувственного безразличия дальше, доведя её до суровой максимы (жизнь унизительна!), которую он поместил в центр своей философии. Если вы смиряетесь с неотъемлемым несчастьем жизни и следуете учению Будды, то, как ни странно, найдёте счастье.
Во всех этих нападках на чувства есть великая мудрость. Дело не только в возникающей зависимости от удовольствий, но и в их эфемерности. В конце концов, сущность зависимости в том, что удовольствия имеют тенденцию, будоража мозг, доходить до безрассудства в жажде большего. Мысль о том, что вот только ещё один доллар, ещё один флирт, еще одна ступень карьеры дадут нам пресыщение, отражает неправильное понимание человеческой природы, непонимание, которое даже входит в человеческую природу, мы сделаны так, чтобы чувствовать, что будто именно следующая цель принесет нам счастье, а счастье сделано так, чтобы испариться вскоре после того, как мы его достигаем. Естественный отбор способен на чёрный юмор, он ведёт нас по цепочке обещаний и затем всё время говорит: "Я пошутил". Как сказано в Библии по этому поводу: "Человек трудится ради своего рта, и всё же его аппетит не насыщен". Интересно, что, прожив всю жизнь, мы в действительности можем этого и не понять.
Мудрецы советуют отказаться играть в эту игру, но это, ни много, ни мало, подстрекательство к бунту, восстанию против нашего творца! Удовольствия - кнут (скорее уж пряник - А.П.), который естественный отбор использует, чтобы управлять нами, чтобы держать рабами его извращённой системы ценностей. Культивировать какое-то безразличие к ним - один из путей к освобождению. Мало кто из нас может утверждать, что прошёл по этому пути сколько-то далеко, однако распространённость этого библейского совета предполагает, что с каким-то успехом и на какое-то расстояние этот путь проходим.
Существует и более циничное объяснение распространённости этого совета, как некий способ примирить бедных людей с их участью. Дескать, нужно убедить их, что материальные удовольствия не так хороши, как кажется. Увещевания в пользу отречения от страстей могут быть просто инструментом социального контроля и даже притеснения. Той же цели служит обещание Иисуса, что в загробной жизни "первый станет последним, а последний - первым". Это несколько похоже на способ вербовки людей низкого статуса в его растущую армию, вербовки, которая может приносить им убытки, поскольку они прекращают борьбу за мирской успех. Религия с этой точки зрения всегда была опиумом для народа.
Возможно, это так. Но остаётся истинной эфемерность удовольствий, постоянное стремление к ним - ненадёжный источник счастья (что отметил не только Сэмюэль Смайлс, но Джон Стюарт Милль), но мы устроены так, что нам нелегко осознать этот факт, и причины такого устройства ясны в свете новой дарвиновской парадигмы.
В древних священных писаниях есть разбросанные намёки на понимание того, что погоня за удовольствиями, богатством, статусом - это рабство самообмана. Бхагават Гита учит, что люди, "увлечённые удовольствиями и властью", являются "интеллектуально обделёнными". Жаждать плодов поступков всё равно, что жить в "джунглях иллюзий". Будда сказал, что "лучшее из достоинств - бесстрастность, лучший из людей - тот, кто имеет глаза, чтобы видеть". В Экклезиасте написано: "Лучше взгляд глаз, чем блуждание страстей".
Некоторые из этих высказываний в современном контексте неоднозначны, но без сомнения в них есть ясность, с которой мудрецы видели это специфическое человеческое заблуждение: базовая мораль предубеждена в свою пользу. Идея повторяется в учении Иисуса: "Кто из вас безгрешен, пусть первый бросит в меня камень"; "Сначала вынь бревно из своего глаза и тогда ты ясно увидишь соломинку в глазу своего брата". Будда излагает это в более простым языком: "Ошибку другого заметить легко, свою же почувствовать трудно".
Будда в особенности видел, что много заблуждений произрастают из человеческой склонности к самовозвеличиванию. Предостерегая своих последователей от догматических перебранок, он сказал:

Найдётся доказательство ощущений
и действий, вдохновляющих на такое презрение
к другим и такую самодовольную
убеждённость в своей правоте,
что все его соперники
- "жалкие, безмозглые дураки".

Это улавливание естественной искажённости нашего взгляда на людей связано с призывами к братской любви. Предпосылки этих призывов в том, что мы крайне склонны не одаривать каждого милосердием, ограничиваясь в этом смысле нашей семьёй и своей собственной персоной. В самом деле, если б у нас не было такой сильной наклонности, и мы бы не подпирали этот наклон всей имеющейся в нашем распоряжении моральной и интеллектуальной убеждённостью, нам не нужно было бы тогда затевать целую новую религию, чтобы исправить этот перекос.
Отказ от чувственных удовольствий также связан с братской любовью. Великодушные и уважительные действия ненадёжны, если вы, так или иначе, не уклоняетесь от естественной человеческой заботы о собственном "Я". В общем и целом, многие части религиозной мысли - это довольно последовательная программа максимизации ненулевой суммы.

Дата добавления: 2015-10-28