18 страница. Издание проходило без задержек

Издание проходило без задержек. В то время как книга набиралась, Гоголь сам рисовал обложку для нее, — с этой обложкой она и вышла из печати 21 мая 1842 г.

Отличия второго прижизненного издания «Мертвых душ» (1846 г.) от первого незначительны: они введены в варианты с следующим обозначением: текст МД; МД 2 — текст. Предисловие Гоголя ко второму изданию печатаем вслед за текстом других редакций. Оно перепечатывается со второго издания «Мертвых душ»; местонахождение автографа неизвестно.

Кроме основных шести рукописей первого тома «Мертвых душ», имеется большое количество черновых набросков почти ко всем главам на отдельных листах, написанных, очевидно, в разное время. Небольщая часть листов подшита к переплетенным рукописям РЛ, РК и РП. Остальные сохранились в двух собраниях. В собрании А. А. Иванова (шифр Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина: № 2205) — 30 листов разных размеров, исписанные большею частью с обеих сторон неразборчивым почерком. Они относятся к главам II, V, VI, VIII–XI. Некоторые из них трудны для прочтения, так как очень обрывочны, содержат несколько слоев правки и не всегда дают связный текст. Второе собрание было обнаружено среди бумаг Гоголя, находившихся в распоряжении родственников. Эти автографы (28 листов, из них 13 чистых) хранятся тоже в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина (шифр: № 3212). Среди них отрывки к главам VII–IX, размышления автора о героях «Мертвых душ» и заметки «К 1-й части».

Особо следует остановиться на отрывках из второго собрания. Вскоре после обнаружения два из них были опубликованы как неожиданная находка: Заметки — в «Сочинениях и письмах Н. В. Гоголя», изд. Кулиша, СПб., 1857, т. IV, стр. 546–548, вариант IX главы — в «Русском вестнике», 1856, кн. I. Размышления о героях «Мертвых душ» и остальные отрывки опубликованы в 10 издании Сочинений Н. В. Гоголя, т. VII, стр. 435–445.

Отрывки не датированы; делались различные попытки их датировки. М. Н. Катков, опубликовавший вариант девятой главы, утверждал, что автограф найден среди первоначальных рукописей и относится к раннему периоду работы. Н. Г. Чернышевский в своей рецензии на эту книжку «Русского вестника» высказал такое же утверждение, мотивировав его тем, что «сами по себе страницы этого отрывка своим достоинством не совершенно соответствуют другим страницам поэмы, и Гоголь, с своим тонким вкусом, вероятно, заметил, что довольно подробные сцены, первоначально им написанные, содержат как бы повторение тех положений и описаний, которые уже даны читателю в предыдущих главах, и потому значительно сократил этот эпизод в окончательной редакции, отбросив все черты, уже достаточно раскрытые в других сценах. Сравнение отброшенного автором и напечатанного ныне отрывка с соответствующими местами „Мертвых душ“ интересно для того, кто хочет удостовериться, как строг сделался Гоголь к себе после издания „Ревизора“».^[16] Наоборот, Н. П. Трушковский, перепечатавший этот отрывок во втором издании «Сочинений» Гоголя, впервые выдвинул предположение, что, «судя по почерку», отрывок написан после первого издания «Мертвых душ». На эту позицию стали и редакторы десятого издания (тт. 3 и 7) Тихонравов и Шенрок, уже в отношении всех отрывков второго собрания. Они припомнили высказывавшееся Гоголем недовольство изданными «Мертвыми душами», его мысли о какой-то переработке поэмы в духе его новых настроений, и тематическая изолированность найденных отрывков дала им повод предположить, что это-то и есть новая стадия работы над «Мертвыми душами». Они пытались датировать каждый отрывок и привели пространные доводы в пользу своих утверждений, оговорившись, что точных доказательств нет.

Можно признать правильным предположение Тихонравова в отношении заметок «К 1-й части» («Идея города — возникшая до высшей степени пустота…»), которые он относит к 1846 г., периоду работы над вторым томом. Касаясь в наибольшей своей части не второго, а первого тома поэмы (предназначавшегося тогда, как видно из письма к Жуковскому от 16 марта 1846 г., к переизданию в исправленном виде), отрывок, однако, в его заключительной части от первого тома переходит ко второму: «Весь город со всем вихрем сплетней — преобразование бездельности жизни всего человечества в массе… Противуположное ему преобразование во II части, занятой разорванным бездельем». В том же письме Гоголь высказывает мысль о возобновлении работы над обоими томами сразу («первая часть мне потребна при писании второй и притом нужно ее самое значительно выправить»).

В отношении же других отрывков их аргументация не убедительна. Если бы эти отрывки относились к новой стадии работы — к коренной переработке поэмы в новом плане, то это должно бы было отразиться и на содержании самих отрывков. Однако новых веяний в них незаметно; наоборот, как указал еще Чернышевский, в этих текстах видно несовершенство формы первоначальных набросков. Нельзя также не заметить странности создавшегося положения: Гоголь приступает к радикальной перестройке всего произведения, а в его рукописном наследстве обнаруживается лишь несколько листочков из разных частей поэмы, к тому же, не из тех, которые по своему идейному содержанию могли в первую очередь остановить на себе внимание автора.

Нам думается, что причины всех этих построений чисто внешние. Если бы наброски оказались среди других отрывков или были бы подшиты к рукописи и не привлекли бы особого внимания как неожиданная находка, то, может быть, и не возникло бы вопроса об их позднейшем происхождении. Если бы, наконец, найдены они были в наше время, то едва ли возникли бы такие же заключения о необычности этих черновиков. На этом вопросе и в таком разрезе приходится останавливаться только в порядке обзора и критики возникших ранее гипотез.

Отметим, что в недавно обнаруженном и цитированном выше письме Гоголя к Белому говорится о третьем (исправленном) издании как о далеком, неопределенном предположении и никаких намеков в нем на проводимую работу нет. Построение Тихонравова и Шенрока отпадает как недоказанное, но указать точное хронологическое место этих вариантов среди известных нам рукописей очень трудно. С немалой долей вероятности можно предположить, что они написаны в период до создания РП, когда естественнее всего было набрасывать план и в процессе исканий делать попытки отхода в сторону от вырабатывавшейся фабулы. Приурочить эти отрывки к последующим рукописям, где поэма не столько перерабатывалась, сколько подвергалась отделке, оснований еще меньше, — тем более нет их для подтверждений гипотезы Тихонравова и Шенрока: она слишком бездоказательна для выводов настолько же важных, насколько и неожиданных.

Недавно был обнаружен в Горьковском областном архиве небольшой отрывок (набросок), относящийся к главе VIII. Отрывки, кроме указанных выше публикаций, напечатаны в томах III и VII 10-го издания Сочинений Н. В. Гоголя.

В настоящем издании черновые наброски, подшитые к рукописям, публикуются в вариантах — подстрочных к соответствующим рукописям или же в разделе «Варианты». Только одни из подшитых в РК отрывков, содержащий историю Чичикова, публикуется в разделе «Другие редакции». Наброски на разрозненных листах публикуются главным образом в разделе «Другие редакции» (отрывки из собрания А. А. Иванова — стр. 591–597, 600–602, 611–628, 640–675, отрывки, обнаруженные позднее в бумагах Гоголя, — стр. 597–600, 602–609, 628–639, 690–693; один из них — часть «Повести о капитане Копейкине» — почти полностью совпадающий с окончательным (доцензурным) текстом, не публикуется; отрывок из Областного архива в г. Горьком — стр. 610 (публикуется впервые).

Все отрывки расположены последовательно по ходу произведения. Отрывок, находящийся среди рукописей «Тараса Бульбы», и еще несколько небольших отрывков на разрозненных листах приведены в вариантах.

III

В настоящем издании внесено большое количество исправлений в текст первого прижизненного издания, положенного в основу. Кроме восстановления по РЦ цензурных искажений, совершенно ясных и бесспорных, восстанавливается подлинный авторский текст и по другим рукописям, ошибочно измененный в процессе многократной переписки. После первой рукописи (РМ) началось копирование текста переписчиками. Каждая копия исправлялась автором и вновь переписывалась. И с первой же копии начались невольные искажения текста переписчиками: они пропускали слова, целые фразы, неправильно копировали их. Приводим два примера. Первый — эпизод с часами в главе третьей. Текст РМ: «Взглянувши в угол, он тот же час успокоился, смекнувши, что стенным часам пришла охота бить. За шипением последовало скоро хрипение и наконец, натужась всеми силами, пробили они три таким звуком, как будто бы кто колотил палкой по глиняному горшку». Переписчик РЛ пропустил несколько слов, и у него получилась такая бессмыслица: «Взглянувши, что стенным часам пришла охота бить. За шипением последовало скоро хрипение. И наконец, звуком, как будто бы кто колотил палкой по глиняному горшку». Обрабатывая рукопись РЛ, Гоголь не обратил внимания на это место и не внес никаких исправлений. Только уже диктуя текст РК, он заметил это искажение и дал новый текст, близкий к окончательному. Второй пример из той же главы: разговор Чичикова с Коробочкой. На стр. 52 Коробочка говорит: «Живых-то я уступила, вот и третьего года Протопопову двух девок по сту рублей каждую». Так печаталось на протяжении ста лет, а это явная ошибка. Уже то обстоятельство, что Протопопов нигде больше не фигурирует, а вместе с Коробочкой неоднократно упоминается протопоп, должно поставить под сомнение эту фамилию, анализ же рукописей бесспорно доказывает ошибку. Происхождение ее: в РК написано: Протопопу, так же переписано в РП; переписчик РЦ исказил: Протопову, так напечатано в первом издании; во втором издании появилось: Протопопову.

Ошибки переписчиков в какой-то мере повлияли на выработку окончательного текста. Гоголю навязывался новый искаженный текст, и автор не замечал ошибки, если она не была разительной или данный отрывок не попадал в орбиту творческой переработки. Даже при напряженной работе, которая отразилась в рукописи РЛ, искажения переписчика этой рукописи часто не замечались Гоголем, и те места, которые остались без изменений в РЛ, вошли и в следующую рукопись с искажениями. Диктуя текст поэмы по рукописи РЛ, Гоголь также не обнаруживал иногда ошибок переписчика. Но поскольку эта рукопись (РК) не является копией в буквальном смысле, а имеет характер авторской рукописи, текст которой в большей части продиктован Гоголем, мы считаем возможным возвращаться к автографу РМ и РЛ только в случаях совершенно бесспорных искажений. Совершенно иначе обстоит дело со следующей рукописью, РП. Она представляет собою механическую копию, сделанную малограмотными и мало опытными переписчиками. Копируя испещренную поправками предыдущую рукопись — РК, они допустили большое количество ошибок, а многих слов совсем не разобрали и оставляли для них пробелы в тексте.

Отношение Гоголя к ошибкам переписчиков во всех рукописях было трех видов. В одних случаях он замечал искажение и, дословно помня текст, восстанавливал его; есть несколько примеров, когда Гоголь, пропуская сначала ошибку, в следующей рукописи или в корректуре ее замечал и восстанавливал опять-таки дословно. В других случаях, исправляя ошибку или заполняя оставленное место, Гоголь вписывал новый текст, более или менее отличающийся от предыдущего, и таким образом ошибка переписчика вызывала новую редакцию этого места. В-третьих, ошибка переписчика не замечалась автором. Текст, появившийся в результате исправления ошибок второго типа, сохраняется нами в окончательной редакции, а предыдущая редакция этого текста (до ошибки переписчика) отражена в вариантах. Не замеченные автором ошибки в настоящем издании исправлены.

Приводим несколько примеров видоизменений текста, когда переписчик, не разбирая слов, оставлял место, в которое Гоголь вписывал новые слова.

В РК читаем: «Чичиков был встречен Петрушкою и половым, который выбежал со свечою в руке и салфеткой на плече и обрадовался ему необыкновенно. Неизвестно, много ли обрадовался Петрушка». Переписчик РП пропустил: «половым, который», а также: «обрадовался ему необыкновенно. Неизвестно, много ли». Гоголь, не заполняя оставленных переписчиком мест, заново переделал эти фразы: «Половой тоже выбежал со свечою в руке и салфеткою на плече. Обрадовался ли Петрушка приезду барина, неизвестно» (стр. 131, строка 23).

Второй пример. В РК было написано: «Степан Пробка, вот тот силач». Переписчик не разобрал слова «силач» и в оставленное им место Гоголь вписал «богатырь» (стр. 136, строка 25).

Другой, более сложный, случай. Текст РК: «Тут он весьма кстати выбранил либерализм и поделом выбранил молодых людей». Переписчик РП не разобрал слова «либерализм», и Гоголь в оставленное место вписал «за либерализм», а вторично упоминающееся «выбранил» заменил словом «всех». Изменился смысл фразы: до пропуска переписчика Чичиков выбранил и либерализм и молодых людей, а в новой редакции — выбранил молодых людей за либерализм: «Тут он весьма кстати выбранил за либерализм, и поделом, всех молодых людей» (стр. 146, строка 30).

Еще пример, свидетельствующий об изменении текста, вызванном такой же причиной. В окончательном тексте читаем (стр. 215, строка 9): «чтобы всё было пересмотрено». Первоначально же, до переписки, т. е. в РК, было: «чтобы с вечера всё, что нужно, было приготовлено, всё пересмотрено». Произошло это изменение потому, что переписчик внес в свою копию только последние два слова: «всё пересмотрено», и Гоголь не восстановил пропущенное, а лишь связал вписанные переписчиком слова со всей фразой, и получился новый текст.

Последний пример из рукописи РГ. В РГ: «И после долго не хотел смотреть в зеркало». Переписчик РП написал: «смотреться в зеркало». Исправляя, Гоголь вычеркнул «зеркало» и осталось навязанное переписчиком «смотреться» (стр. 234, строка 21).

Кроме изменений текста, вызванных пропусками не разобранных слов, имеются изменения, причина которых заключается в искажении переписчиком текста предыдущей рукописи. Они тоже относятся в подавляющем большинстве к РП, т. е. к искажению текста РК. Их можно разделить на несколько категорий. Самая распространенная: искаженное переписчиком слово автор заменяет совершенно новым или только видоизмененным.

Примеры: «с желтыми стенами» (РК). Переписчик ошибся: «с толстыми стенами». Гоголь вернул прежнее, но несколько измененное: «с желтенькими стенами» (стр. 112, строка 15). «Обе дамы так удачно и остроумно решили отчасти запутанное обстоятельство» (РК). Переписчик вместо «отчасти» написал «отлично» («отлично запутанное»), и Гоголь исправил «отлично» на «такое»: «обе дамы так удачно и остроумно решили такое запутанное обстоятельство» (стр. 189, строка 1). «Дело, конечно, обделано было кругло» (РК). Переписчик вместо «конечно» написал «нарочно» («Дело нарочно обделано было кругло»). Гоголь исправил по-новому: «Дело, казалось бы, обделано было кругло» (стр. 194, строка 31).

В других местах в процессе авторской правки искаженных мест исчезли отдельные слова и целые детали. Например, в РК читаем: «<постель> опустилась под ним почти до самого пола, и перья, будучи вытеснены из пределов погрузившимся в них телом, разлетелись». Переписчик не разобрал слов «будучи ~ телом», оставил для первых четырех место, а дальше переписал: «погрузившись вниз телом». Гоголь зачеркнул эти слова, а в оставленное место вписал: «вытесненные им из пределов» и получилась уже измененная фраза: «опустилась под ним почти до самого пола, и перья, вытесненные им из пределов, разлетелись» (стр. 47, строка 18).

Совсем иначе следует рассматривать те искажения переписчиков, которые бесспорно не были замечены Гоголем. То, что это именно ошибки, а не исправления, сделанные по указаниям автора, — совершенно очевидно. Нигде в первоначальном тексте РП (т. е. в копии РК) не видно вмешательства Гоголя; огромное количество неразобранных слов свидетельствует, что этот экземпляр переписывался механически, а не создавался под диктовку; искажения таковы, что их можно отнести только к неграмотности или рассеянности переписчика. Логически отсюда вытекает, что пропуски отдельных слов и даже целых фраз произошли исключительно по вине переписчика. Один только факт просмотра копии автором недостаточен для того, чтобы признавать текст копии авторизованным. В тех случаях, когда нет следов авторской работы, когда очевидно, что автор, хорошо помня текст, не замечал ошибок копии, необходимо восстановить именно созданный автором текст. Исходной авторитетной рукописью является рукопись РК, продиктовенная и внимательно просмотренная Гоголем. Допущенные в РП ошибки третьей категории (т. е. не замеченные автором), восстанавливаются по тексту РК. В ряде случаев для подтверждения того, что восстанавливаемые слова не случайны, а твердо введены Гоголем, делаются ссылки на предыдущие рукописи РМ и РЛ, где они сохранялись неприкосновенными.

Разночтения между РГ и РП введены по тому же принципу. В данном случае РГ выполняет роль РК. Есть искажения и в РЦ, но их гораздо меньше, так как копировать РП было значительно легче; они тоже исправлены.

В конце статьи приведен полный список тех исправлений, которые внесены в первое издание «Мертвых душ» по рукописям РК, РГ, РП, РЦ и в нескольких случаях по РМ и РЛ. В этом списке учтены только искажения переписчиков, а цензурные искажения отмечены в вариантах ссылкой (ценз.). В левой колонке списка дан восстановленный, т. е. подлинный текст «Мертвых душ», в правой — текст первого издания. При исправленном тексте указан шифр рукописи, по которой текст восстановлен. Если нет особой оговорки, то это означает, что дошедшая до первопечатного текста ошибка допущена переписчиком в рукописи, следующей за указанной (когда проставлен шифр РК или РГ — значит ошибка в РП; при указании шифра РП — ошибка в РЦ). В нескольких случаях текст восстановлен по первоначальным рукописям РМ и РЛ. Пропущенные или искаженные слова, исправленные в настоящем издании, печатаются в списке курсивом. В ряде случаев вслед за шифром поставлено (авт.); это указывает на то, что в данной рукописи спорное место написано Гоголем собственноручно, чем еще больше подтверждается правильность наших исправлений.

«Повесть о капитане Копейкине» печатается по цензурной рукописи — доцензурный ее вариант (в рукописи РЦ сохранилось только начало «Повести», а продолжение — в найденных в Красноярске вырезанных из РЦ листах). Написанный же Гоголем специально для цензуры новый вариант «Повести» печатается в разделе «Другие редакции».

В вариантах приведены разночтения окончательного текста с текстом рукописей РК, РГ, РП, РЦ, а также со вторым изданием «Мертвых душ». Поскольку РК в основе своей не является механической копией РЛ, в вариантах приведены разночтения и с первоначальным текстом (т. е. еще не исправленным автором) этой рукописи с шифром РК п.

В вариантах приводятся часто шифры рукописей с прибавлением буквы п, т. е. первоначально: РП п, РЦ п. Так сделано в тех случаях, когда необходимо обозначить правильный переход текста из одной рукописи в другую; например, если у текста даны обозначения: РК, РП п — это значит, что данное место без искажения перешло из РК в РП и исправлено автором в РП. В ряде случаев есть добавление к шифру (кар.). Оно относится к карандашным наброскам, сделанным Гоголем в данной рукописи, но не использованным в окончательном тексте ее. Если в рукописи имеется несколько слоев правки, они отмечаются последовательно литерами а, б и т. д.

IV^[17]

Письмо Гоголя к Пушкину от 7 октября 1835 г. из Петербурга в Михайловское — самое раннее свидетельство о работе Гоголя над «Мертвыми душами». В начале письма Гоголь просит Пушкина вернуть ему рукопись «Женитьбы» с замечаниями; в конце письма просит у Пушкина сюжета для новой комедии. Между этими двумя просьбами и заключено сообщение о «Мертвых душах». «Начал писать Мертвых душ. Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон. Но теперь остановил его на третьей главе. Ищу хорошего ябедника, с которым бы можно хорошо сойтиться. Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». Письмо в целом говорит об очень интенсивном литературном общении двух писателей. Строки Гоголя имеют характер продолжения какого-то недавнего разговора (если так, то разговор этот мог произойти между 1 и 7 сентября 1835 г., когда и Пушкин и Гоголь были в Петербурге).

Содержание этого разговора изложено самим Гоголем в его «Авторской исповеди» (1847). Вслед за объяснением веселости своих первых произведений Гоголь продолжал: «Но Пушкин заставил меня взглянуть на дело серьезно. Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и, наконец, один раз, после того как я ему прочел одно небольшое изображение небольшой сцены, но которое однако ж поразило его больше всего мной прежде читанного, он мне сказал: „Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого, с этой способностью не приняться за большое сочинение, — это просто грех!“ Вслед за этим начал он представлять мне слабое мое сложение, мои недуги, которые могут прекратить мою жизнь рано; привел мне в пример Сервантеса, который, хотя и написал несколько очень замечательных и хороших повестей, но, если бы не принялся за Донкишота, никогда бы не занял того места, которое занимает теперь между писателями, и в заключенье всего отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет „Мертвых душ“. (Мысль „Ревизора“ принадлежит также ему.)»

Гоголь переходит затем к вопросу о новом качестве своего смеха, который в «Ревизоре» проникся общественно-значительным содержанием, и, возвращаясь к «Мертвым душам», пишет далее: «После „Ревизора“ я почувствовал, более нежели когда-либо прежде, потребность сочиненья полного, где было бы уже не одно то, над чем следует смеяться. Пушкин находил, что сюжет „Мертвых душ“ хорош для меня тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров». Вслед за этим Гоголь говорит об эволюции первоначального замысла «Мертвых душ».

Первые главы нового произведения в их первоначальном виде Гоголь еще успел прочитать Пушкину, и поэт, привыкший смеяться при чтении Гоголя, «начал понемногу становиться все сумрачнее, сумрачнее, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: „Боже, как грустна наша Россия!“»^[18] Пушкину не пришлось услыхать продолжения. Под впечатлением известия о смерти Пушкина Гоголь писал М. П. Погодину 30 марта 1837 г.: «Моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло с ним. Мои светлые минуты моей жизни были минуты, в которые я творил. Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина… мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Всё, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему. И теперешний труд мой есть его создание. Он взял с меня клятву, чтобы я писал, и ни одна строка не писалась без того, чтобы он не являлся в то время очам моим. Я тешил себя мыслью, как будет доволен он, угадывал, что̀ будет нравиться ему, и это было моею высшею и первою наградою». Он утверждал тогда же, что труд этот он рассматривает как «священное завещание» Пушкина.^[19]

В основе гоголевского, а первоначально пушкинского, замысла «Мертвых душ» были действительные случаи спекуляции мертвыми душами. Непосредственным источником мог быть случай, переданный П. И. Бартеневым в примечании к воспоминаниям В. А. Сологуба: «В Москве Пушкин был с одним приятелем на бегу. Там был также некто П. (старинный франт). Указывая на него Пушкину, приятель рассказал про него, как он скупил себе мертвых душ, заложил их и получил большой барыш. Пушкину это очень понравилось. „Из этого можно было бы сделать роман“, сказал он между прочим. Это было еще до 1828 г.».^[20]

Случай, рассказанный Бартеневым, был далеко не единичным; не одиноким был и литературный отклик Гоголя на это бытовое явление. Аналогичный эпизод встречается в повести Даля «Вакх Сидоров Чайкин», напечатанной, правда, позже «Мертвых душ» (в «Библиотеке для чтения», 1843 г., № 3). Отмечено несколько подобных спекуляций на Украине (см. «Обоз к потомству», из записок Н. В. Сушкова, в сборнике «Раут», 1854 г., кн. III, стр. 382 и сообщение в журнале «Киевская старина», 1902, № 3, стр. 155). Любопытно, что один из подобных же рассказов исходит от дальней родственницы Гоголя, М. Г. Анисимо-Яновской,^[21] причем, по ее словам, самую мысль „Мертвых душ“ дал Гоголю ее дядя, Харлампий Петрович Пивинский, накупавший мертвых душ, чтобы приобрести ценз для винокурения (с той же целью приобретал мертвые души владелец незаселенной земли, о котором рассказано в воспоминаниях Сушкова). По словам Анисимо-Яновской, Гоголь бывал в имении Пивинских, «да кроме того и вся Миргородчина знала про мертвые души Пивинского». Сам по себе этот поздний рассказ, в котором вовсе отсутствует хронология, не обязывает нас к радикальному пересмотру творческой истории «Мертвых душ», но вполне, конечно, возможно, что на первоначальную пушкинскую мысль могли наслоиться и собственные воспоминания Гоголя. Однако в замысле Гоголя предприятие Чичикова изображалось не как заурядный, а, напротив, как необычайный случай. Это видно из самого развития сюжета, из таинственности, которою замысел Чичикова окружен, а также из нежелания Гоголя заранее оповещать, «в чем состоит сюжет» (письмо к Жуковскому от 12 ноября 1836 г.).

В общем идейно-художественном замысле «Мертвых душ» мотив предприятия Чичикова не имел решающего значения; как сказано в «Авторской исповеди», этот мотив («сюжет») и по мнению Пушкина был хорош для Гоголя тем, что давал ему «полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров». На эту же основную творческую мысль Гоголя есть указание и в письмах его к литературным друзьям, написанных в 1835–1836 гг., т. е. в начале работы над «Мертвыми душами». В приведенном письме к Пушкину от 7 октября 1835 г. сказано: «Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». А в письме В. А. Жуковскому через год (12 ноября 1836 г.) уже нет оговорки «хотя с одного боку», там сказано решительнее: «Вся Русь явится в нем».^[22] Там же он называет свой сюжет «огромным» и ясно намекает на его общественно-обличительное содержание: «Еще восстанут против меня новые сословия и много разных господ; но что ж мне делать! Уже судьба моя враждовать с моими земляками». «Новые сословия», по сравнению с «чиновниками», «купцами» и «литераторами», враждовавшими с Гоголем после «Ревизора» см. письмо к Щепкину от 29 апреля 1836 г.), — это, конечно, помещики-душевладельцы, сравнительно малозатронутые в прежних произведениях Гоголя, но занявшие центральное место в новом его широком обличительном замысле.

Решение этой художественной задачи методом углубленного реализма, методом, к которому Гоголь все больше подходил в своей творческой эволюции, требовало, конечно, знания русской жизни — в тех ее чертах, которые стали предметом изображения и обобщения.

Творческие тенденции Гоголя, несомненно, эволюционировали на протяжении семилетней работы над первым томом «Мертвых душ» и именно в направлении усиления бытовой конкретности. Об этом свидетельствует также записная книжка Гоголя 1841–1842 гг., материал которой отразился на переработке текста. В эту записную книжку включены данные народного быта и языка: материал по сельскому и домашнему хозяйству, ремеслам, промыслам, по губернской административной системе и чиновничьему быту, бытовые сценки и анекдоты, охотничьи и карточные термины, названия животных и растений. Социально-бытовой материал записных книжек Гоголя широк и разнообразен, и отражение материала этих записей в «Мертвых душах» несомненно.

Переписка Гоголя с С. Т. Аксаковым показывает, что на последних этапах работы Гоголь пользовался его указаниями для устранения фактических неточностей и что по выходе книги он интересовался отзывами «людей бывалых» в этом именно отношении; об этом же, о намерении исправить фактические недочеты первого тома и, главное, избегать их в работе над вторым, говорят предисловие Гоголя ко второму изданию первого тома и многочисленные данные его переписки.

Общий характер гоголевского замысла определился, повидимому, в течение первого года работы, хотя и не без некоторых колебаний. Об этих колебаниях говорят показания самого Гоголя, причем позднейшие свидетельства «Авторской исповеди» (1847) в общем согласны с данными гоголевских писем, относящихся ко времени самой работы над поэмой. В «Авторской исповеди» Гоголь писал: «Я начал было писать, не определивши себе обстоятельного плана, не давши себе отчета, что такое именно должен быть сам герой. Я думал просто, что смешной проект, исполненьем которого занят Чичиков, наведет меня сам на разнообразные лица и характеры; что родившаяся во мне самом охота смеяться создаст сама собою множество смешных явлений, которые я намерен был перемешать с трогательными». Дальше следует: «Но на всяком шагу я был останавливаем вопросами: зачем? к чему это? что должен сказать собою такой-то характер? что должно выражать собою такое-то явление?» И дальше: «Я увидел ясно, что больше не могу писать без плана». К какому этапу работы относятся эти оговорки, мы точно не знаем; соответствия им в гоголевских письмах появляются уже после отъезда Гоголя за границу. Показание же о работе без плана, над «смешным» сюжетом, подтверждается письмом к Пушкину от 7 октября 1835 г.

Дата добавления: 2015-10-28