Генералы и негритосы

На Благовещенском кладбище сегодня хоронят всех сергиево-посадских покойников. У кладбищенских ворот большой храм, перед ним парковка, а прямо на парковку, как в первый ряд партера, лезут вип-могилы. Перед ними тормозит, хромая на все четыре колеса «семерка», из нее выходит русоволосый могильщик Василий — полная противоположность шекспировскому. Внутри этого человека идет напряженная духовная работа — это видно невооруженным глазом. Но чтобы он с тобой хоть чем-то поделился всерьез, нужно быть отцом Алексием. С остальными людьми Василий все время молчит и хитро улыбается.

— Да еду я, еду, — отвечает он кому-то по телефону. — Вот сейчас одному человеку Лешкины ряды покажу — и домой.

«Лешкины ряды» — это квартал на Благовещенском кладбище, где похоронены больше тысячи безымянных людей. Иногда у них потом находились родственники, которые опознавали труп по милицейским фотографиям, — и тогда на могильном кресте появлялась табличка. Несколько раз отцу Алексию приходилось проводить эксгумацию — люди хотели перезахоронить непутевого родственника у себя на родине. На освободившиеся места тут же находились желающие из числа состоятельных людей: в какой-то момент «Лешкины ряды» стали высоко котироваться. Лежать здесь теперь почетно и перспективно с точки зрения небесной карьеры.

Когда отец Алексий впервые пришел на это кладбище с лопатой, его встретили не очень приветливо. Ведь он бесплатно рыл могилы не только для бомжей, но и для людей более-менее платежеспособных: обитателей дома престарелых, у которых есть родственники, работников лавры, постоянных прихожан — всех, кто к нему обращался. А это уже прямой ущерб кладбищенскому бизнесу. Могильщики — очень замкнутая и своеобразная каста со своими правилами и ценностями, стать здесь своим трудней, чем внедриться во вражескую разведку. В этой касте действует двухступенчатая иерархия: есть так называемые генералы и есть негритосы. Генералы — это могильщики со стажем, они мало машут лопатой, зато много получают. Негритосы — наоборот. Когда отец Алексий познакомился с Василием, тот был заслуженным генералом. Теперь ни генералов, ни негритосов на Благовещенском кладбище нет — все равны. За несколько лет дружбы с могильщиками монах поломал всю их иерархию, полностью перекроил кладбищенский социум. Что он для этого делал? Да ничего он для этого не делал. Просто копал и молился, молился и копал. А генералы с негритосами смотрели на него и много думали.

Росинант

Видя рвение отца Алексия, монастырское начальство выделило ему автомобиль — старую «газель» бордового цвета, которую монахи тут же окрестили лошадиным именем. Росинант — так звали коня Дон Кихота.

— Это была машина из фильма ужасов, — с улыбкой вспоминает отец Никон (Котов). — Она вся ходила ходуном, какие-то детали держались в буквальном смысле на веревочках. Страшно было, даже когда это чудо проезжало мимо тебя, а уж ехать в ней — вообще караул, старушки крестились, когда залезали в салон. Эта «газель» была постоянно покрыта слоем пыли, и наши монахи-приколисты упражнялись на ней в остроумии. Однажды написали: «Господи, неужели мне одр сей гроб будет?!» (цитата из вечернего молитвенного правила. — «РР»).

Сам отец Никон в какой-то момент стал при этом Росинанте Санчо Пансой. Алексий постоянно искал себе помощников, но надолго никто не задерживался. Молодой послушник стал исключением. Сегодня он преемник отца Алексия в его кладбищенском послушании.

— Меня тогда еще Леонидом звали, в 2000 году я только-только приехал в лавру, был такой худенький, маленький, в очечках, ветром шатало. И вот однажды иду по монастырской площади, а рядом со мной резко тормозит отец Алексий: «Ленька, стой! Поехали, поможешь мне бомжиков похоронить». Всю дорогу он надо мной издевался так по-доброму — очкарик, дескать, чего худой такой, но ничего — мы тебя откормим, может, что путное и выйдет из тебя. В тот раз мы десять человек похоронили, но «мы» — это громко сказано. Я всего полмогилы осилил, но, как ни странно, меня все это заинтересовало. Я всегда тянулся туда, где есть что-то страшное, неформальное, от чего все бегут. Однажды нам с отцом Алексием пришлось эксгумировать труп — этот случай я запомнил на всю жизнь. Уже стало темнеть, а мы все копаем. Сели батарейки в фонаре, закончился бензин в машине, погасли фары — пришлось зажигать свечи. И вот мы при свечах вытаскиваем гроб — прямо как в каком-то кладбищенском триллере. Вдруг слышу неподалеку сначала страшный мужской крик, потом женский визг и удаляющийся топот.

— А им вдогонку — здоровый хохот двух мужиков с лопатами?

— Не, мы так, тихонечко, похихикали...

Простота

Появление в жизни отца Алексия Росинанта способствовало лавинообразному расширению воронки добрых дел. Очень скоро живых пассажиров в его «газели» стало больше, чем мертвых. Развезти после службы прихожан, встретить на вокзале чью-нибудь больную мать, организовать экскурсию в лавру для всех могильщиков района, сгонять на рынок к знакомому торговцу, который готов пожертвовать тонну осетровых голов для дома престарелых, — монах уже не мог проехать по городу и километра, чтобы не вспомнить о каком-нибудь важном деле.

«В таких случаях Алексий помогает, надо его просить», — говорили между собой лаврские монахи и прихожане, не замечая, что обычно так выражаются, когда речь идет о святых. Казалось, энергия монаха безгранична. Он мог делать несколько дел одновременно и рано или поздно выполнял все, что пообещал, причем неважно кому — архиерею или последнему попрошайке у лаврских ворот. Отца Алексия любили и в монастырских кельях, и на городском рынке, где торговцы всегда были готовы выдать ему товар со скидкой и в рассрочку. Он со всеми находил общий язык и мог решить любую проблему. «Алло, это Леша из лавры», — так обычно начинался его телефонный разговор.

Но если надо, умел быть по-пацански жестким и решительным — особенно когда при нем злословили о его братьях по монастырю: «Я жалоб на лавру не принимаю!» Если кто-то его разочаровывал, он переходил с этим человеком на «вы» — и этого окружающие боялись больше всего. Однажды уставший отец Алексий пришел на ужин с большим опозданием и стал свидетелем того, как подвыпивший трудник пытался устроить дебош. Монах молча подошел, навис над ним всей своей двухметровой громадой: «Еще одно слово — и ты у меня вон в том кипящем котле купаться будешь».

Некоторые братья бурной деятельности отца Алексия не одобряли: монах должен быть погружен в молитву, а не суетиться день и ночь, не барахтаться в мирских делах, как лягушка в сметане. По монастырским меркам он и правда проводил в храмах немного времени, молился больше во время работы на кладбище или за рулем. Но от всех нападок его всегда защищал духовник лаврской братии отец Кирилл (Павлов) — человек, пользующийся в Русской православной церкви беспрекословным авторитетом. Его безмерно уважали все лаврские монахи, а он безмерно уважал отца Алексия — значит, было за что. Возможно, за то, что из всех путей угождения Богу этот монах выбрал самый прямой и непосредственный, избегая рассудочного познания веры и многочисленных «ловушек духовной жизни».

Однажды хоронили лаврскую прихожанку. Ее семья жила на одиннадцатом этаже, а покойница была очень тучной женщиной, и спустить тяжелый гроб на первый этаж было решительно невозможно: в лифте он не помещался, а на узкой лестнице было не развернуться. Семейный совет битый час решал, что делать, все чуть не переругались. Наконец приехал отец Алексий. Он просто поднял покойницу из гроба, прижал к себе и в обнимку с трупом спустился на лифте.

Деньги

«Мне духовник не благословил» — так он отвечал на любую попытку оплаты его бесплатных услуг.

— Однажды нам попался покойник с очень настырными родственниками, они прямо-таки насильно запихнули отцу Алексию купюры в карман, — рассказывает отец Никон, который Санчо Панса. — Тогда он отошел в сторону и демонстративно бросил деньги в кусты — так, чтобы те люди смогли их потом подобрать. А в другой раз нам навязывали деньги и водку. От денег мы, естественно, отказались, а водку я взял, чтобы руки продезинфицировать. Отец Алексий стрельнул в меня глазами, но промолчал. А потом в машине такой разнос устроил, что с тех пор я от любых подношений спасаюсь бегством.

— А если приходилось иметь дело с состоятельными людьми?

— Такое тоже бывало. Иногда вдруг выяснялось, что бомжик — вовсе не бомжик, и у него есть совсем не бедные родственники. Они хотели нас отблагодарить, и тогда Алексий поступал точно так же, как его предшественник в этом послушании — преподобный Даниил Переславский. Просто рассказывал этим состоятельным людям, кому нужно помочь: давал телефон, адрес или даже сам отвозил их туда на своем Росинанте. Недостатка в нуждающихся не было. Тем обидней было, когда на него возводили клевету и находились люди, которые этой клевете верили.

Смирение

За несколько месяцев до своей гибели отец Алексий сильно изменился. Он стал более тихим, сосредоточенным, задумчивым, почти перестал шутить. Могильщик Василий, который к тому времени уже стал человеком воцерковленным, однажды услышал такие слова: «Я с тобой поговорить хотел... Знаешь, в жизни не надо опираться на человека... Бывает так: человек умрет, а ты на него опирался — и потом упадешь в пустоту... Я буду от вас потихонечку отходить, чтобы вы привыкали к самостоятельности». — «Леш, ну что за дурь ты несешь», — отреагировало духовное чадо.

— Если быть духовно внимательным, то можно предчувствовать приближение смерти, — считает отец Никон. — В это время Господь человека смиряет — болезнями, тяготами, искушениями. Последний год для отца Алексия был очень сложным. Он, как обычно, делал хорошие дела, а в ответ получал много неблагодарности. То на него какая-то мать подала в суд за то, что он не так похоронил ребенка. Бегала за ним, кричала, одежды срывала. Хотя сама она даже не присутствовала на похоронах. То он сделал одно большое дело для всего города, а его подставили, была куча проблем, он впал в депрессию, неделю на кровати пролежал, не вставая. Я думаю, Господь таким образом смирял его перед смертью, доводил это сокровище до совершенства.

— Разве отец Алексий был недостаточно кроток?

— Когда помогаешь людям, почти всегда одолевает грех тщеславия — я это прочувствовал на себе. Тебя все благодарят, хвалят, носят на руках — спасает только молитва. К тому же последняя зима была особо лютая, земля промерзла в глубину на метр. А у нас тут не просто земля, у нас тут глина: на морозе она лежит монолитом, не режется и не рубится, лопаты гнутся, легче камень долбить — некоторые могилы мы сутками копали. В то время как раз появился на свет знаменитый лом отца Алексия. Это было нечто. Сантиметров восемь в диаметре, два с половиной метра в высоту. Сделан из какого-то вертолетного сплава — чтобы глина не налипала. После его смерти я пытался просто переставить этот лом с места на место. Не смог. Пришлось вызывать помощника.

Дата добавления: 2015-10-24