Сергей АЛЕКСЕЕВ 9 страница

Сначала он забрался в спальный мешок, однако через пять минут ему стало душно и жарко в палатке. Вопросы и мысли распирали сознание, и, несмотря на прошлую бессонную ночь, спать не хотелось. От волнения он выбрался на улицу и закурил. В траве бесконечно трещали кузнечики, разогретые солнцем земля и камни теперь отдавали тепло, вездесущий запах нектара, текущего с пасеки, кружил голову.

Отец Ольги! Вот кто много знает! И крепко молчит, если на него не могла выйти Служба. А Ольга проговорилась случайно, по своей природной откровенности. И возможно, поняла это, поскольку тут же скомкала разговор. Завтра она расскажет все Петру Григорьевичу, а может, и дяде Коле... Если пчеловод появился здесь двенадцать лет назад, то он не должен знать Авегу, которого задержали в Таганроге еще в 1975 году. Ольге, поди, и десяти лет не было, но детская память очень цепкая, а сознание образное, потому и помнит. Авега, как и дядя Коля, был вхож в дом Ольгиного отца. Вот бы с кем познакомиться!

Русинов снова забрался в кабину, не включая света, отыскал в бардачке складной нож и срезал растяжки, удерживающие талисман - медвежонка. Нефритовая обезьянка была одним из главных козырей, своеобразным пропуском, опознавательным знаком, способным привлечь к себе внимание тех, кто знал символ этого божка.

В руках Русинова был ключ, которым можно было отпереть пока еще неведомый замок.

После закрытия Института у Русинова появилось время, чтобы сесть и обдумать все, что он наработал за эти годы, и как бы выделить из всего теоретического и практического материала основные направления, по которым можно было двигаться дальше. Он уже не мог жить без исследовательской работы: сознание давно сориентировалось на бесконечный поиск, и это считалось своего рода психическим "заболеванием", которым страдают ученые, геологи, альпинисты, спелеологи, аквалангисты и литературные графоманы.

Проникнуть в тайны "сокровищ Вар-Вар" можно было двумя путями: один долгий и кропотливый - через карту "перекрестков" и раскопки предполагаемых мест, где стояли арийские города, другой обещал более скорый, но сомнительный результат - проследить путь Авеги, отыскать место, откуда он носил соль на реку Ганг, и кто его посылал с этой солью. Русинов по совету Ивана Сергеевича решил отрабатывать оба эти направления и, выбрав время, отправился искать Ларису Андреевну - дочь участника экспедиции двадцать второго года Петухова. Она не пожелала возвращаться в Новгород после эвакуации и, как сообщила Ольга Аркадьевна Шекун, осталась жить на станции Киря в Чувашии. Русинов приехал в поселок Киря и под видом, что ищет родственницу, начал поиск Ларисы Андреевны. Надежды, что она и сейчас живет здесь, отпали сразу же, как он побывал в паспортном столе. Мало того, он получил информацию, что человек с таким именем никогда не проживал на территории Алатырского района, куда входил этот поселок. Через среднюю школу, а потом через районный архив ему удалось выяснить, что эвакуированные работали на заводе, который тоже был эвакуирован с запада, но впоследствии остался в Чувашии навсегда. К счастью, на заводе вели его летопись, и через одного ветерана Русинов нашел списки рабочих времен войны. Лариса Петухова там значилась, и была отметка, что она эвакуирована из Новгорода. Однако была и другая отметка - выехала в сорок четвертом году по месту своего постоянного жительства! То есть вернулась в Новгород после его освобождения.

Выходило, что сестра Андрея Петухова, Ольга Аркадьевна, его попросту обманула. Наверняка обманом было и то, что она не поддерживает с племянницей никаких отношений. Русинов хорошо помнил известного в Новгороде детского врача, беседу в прошлый приезд к Ольге Аркадьевне, и этот, возможно, и благородный обман показался ему странным. Русинов выпросил у Ивана Сергеевича телеграфный денежный перевод и, минуя Москву, на своей "Волге" отправился в Новгород.

Ольга Аркадьевна оказалась в доме престарелых: докармливать ее было некому. Жила она в небольшой чистенькой комнате с казенной мебелью и, кажется, радовалась своему положению. Поселившись тут, она словно избавилась от всех прошлых предрассудков в отношении своих молодых лет и была намного словоохотливее и откровеннее. Она сразу же узнала Русинова, по-старчески восхищенно начала рассказывать, как ей хорошо стало здесь после одинокого житья в своей квартире. Русинов не торопил ее и не задавал вопросов, а лишь направлял разговор к годам эвакуации. Ольга Аркадьевна пустилась в воспоминания и неожиданно призналась:

- Простите меня великодушно, молодой человек. Я тогда сказала вам не правду. Лариса и в самом деле не вернулась в Новгород и на станции Киря не осталась.

Они гуляли по березовым аллеям, окружавшим дом престарелых. Ольга Аркадьевна держалась за его руку и опиралась на палочку.

- Где же она? - спросил Русинов. - Я ездил, искал...

- Не найдете, - заверила она. - И не старайтесь... Я должна открыть вам одну тайну. Но скажите: почему вы интересуетесь Андреем?

- Я историк, - сказал он, и это не было большой ложью. - Хочу написать об экспедиции, в которой работал ваш брат.

Ольга Аркадьевна тихонько рассмеялась:

- Мне почудилось... вы из КГБ! Вы в прошлый раз так спрашивали... Как всю жизнь меня спрашивают.

Русинов рассказал ей об истории экспедиции Пилицина и назвал всех ее участников, однако Ольга Аркадьевна никого из товарищей не знала. Но вдруг доверительно сообщила:

- Андрей остался жив! И мы встречались с ним в Новгороде! Он приезжал.

- В сорок четвертом году?

- Да, приехал тайно, скрывался... Забрал с собой Ларису и уехал. Одну ночь переночевал. Мы только вернулись из эвакуации и еще прописаться не успели.

- Куда же он уехал? - Русинов едва сдерживал волнение.

- Не сказал, - вздохнула Ольга Аркадьевна. - Когда появился - сразу предупредил, чтобы ни о чем не спрашивала. Мы и не спрашивали. Догадывались... Он так сильно постарел, похудел. От прежнего половина осталась. Сказал, что приехал за дочерью. А Лариса его совсем не помнила и все у меня спрашивала - это правда мой папа?.. Я потом так жалела, что отпустила Ларису, да как было не отпустить? И ни одного письма! Думала, после войны напишут. Нет... Потом, когда Сталин умер, думала, когда Хрущев пришел... Видно, в живых нет. Так бы-то написали, приехали...

- Искать не пытались? - воспользовавшись паузой, спросил Русинов.

- Как не пыталась? - затосковала она. - В пятьдесят девятом году подала на всесоюзный розыск по линии растерявшихся в войну родственников. Год ждаланичего... Потом в шестьдесят шестом заболела и дала объявление через газету. Помните, печатали списки "Отзовитесь!" и рубрика была - "Эхо войны"? В центральных газетах пять раз печатали... И приехал ко мне один молодой человек. Ласковый такой, вежливый. Я сразу поняла, откуда он. И давай меня выспрашивать, что мне известно про брата, про племянницу. Да ничего, говорю, не известно, потому и на розыск подала. А он и спрашивает: как это мы могли растеряться с Ларисой, когда из Чувашии выехали вместе и под бомбежки не попадали? Чаще-то терялись, когда ехали в эвакуацию... Мне солгать пришлось. Говорю: Лариса на фронт хотела, а ее не брали. И когда ехали в Новгород, на какой-то станции остановились рядом с военным эшелоном. Она будто бы за водой побежала, а сама, наверное, в этот эшелон попросилась. Или солдаты затащили... Тогда бывало всякое... Молодой человек ушел, а я после него уж больше не искала, боялась.

- Думаете, он был из КГБ? - поинтересовался Русинов.

- Я не думаю, я знаю, - уверенно заявила Ольга Аркадьевна.

- Удостоверение показывал? Нет, мне и показывать не надо. Я человека и так вижу. Насмотрелась на них...

- А сам Андрей Аркадьевич хоть что-нибудь рассказывал? Не молчал же он все время!

- Не молчал... - проронила она. - Мне Ларису жалко было отдавать. На моих руках выросла, как дочь... Я Андрюше и говорю, мол, ей же учиться надо и замуж пора. А уедет с тобой - что там станет делать? Если сам скрываешься, то и ей придется... У Андрея только характер старый остался, смеется: я, говорит, и выучу ее, и работу найду, и замуж выдам! Такого жениха присмотрел!.. Потом он с Ларисой долго разговаривал, один на один. Не знаю, что наговорил, но она загорелась, засобиралась с отцом. Когда я их провожала - расплакалась...

Ольга Аркадьевна вытерла платочком слезы и вдруг подняла на Русинова глаза, полные восхищения.

- Он мне одну вещицу подарил! На память! Это, говорит, тебе утешительница: когда затоскуешь - возьми в руку и зажми в кулак, и сразу станет хорошо. Игрушка такая... Я, Дура, эту игрушку из рук не выпускала, когда Лариса уехала, - она снова оживилась. - А еще знаете что сказал? Ей-Богу, как вспомню, мне так странно становится! Не переживай, говорит, сестренка, война кончится весной сорок пятого года. И начнется снова только через сорок лет. Число "сорок", говорит, число роковое... И предупредил, чтоб никому об этом не рассказывала.

- "Сорок" значит "со роком", - задумчиво проговорил Русинов. - Он был прав... А откуда он знал - не сказал?

- Нет, не сказал, - вздохнула Ольга Аркадьевна. - Я же не спросила. Он же любил болтать, думала, успокаивает меня, чтобы за Ларису не переживала. Когда война кончилась - вспомнила. Угадал ведь! И когда эта перестройка началась - опять вспомнила... Только и слышу - там война, там война! Погляжу кругом - вроде мир, а люди гибнут... Что было не спросить, когда новая война кончится? Наверное, Андрюша знал. Когда человек живет в опасности, между жизнью и смертью, ему многое открывается. Он ведь явился-то к нам как с того света. И если бы не игрушка эта... А так достану ее, посмотрю - нет, не приснилось!

- Покажете мне игрушку? - попросил Русинов.

- Покажу, - пообещала она и повела его в свой утешительный дом.

Русинов долго рассматривал маленькую - помещалась в ладони - нефритовую обезьянку и ощущал, будто прикасается к иному миру. Она была выточена руками большого мастера, и еще тогда, не зная подлинного возраста этой вещицы, он понял, что игрушка-утешительница явилась на свет откуда-нибудь из кургана или городища. Скорее всего, это был домашний либо путевой божок, но не детская забава. Он мысленно перебирал все знакомые культуры и культуры, в которых бы обезьяна почиталась как кумир, и не мог вспомнить. Возможно, в каких-нибудь мелких африканских культурах и существовал такой бог, но откуда же она появилась у Андрея Петухова?

- Возьмите ее себе, - неожиданно сказала Ольга Аркадьевна. - Я теперь здесь живу, утешилась... Только у меня просьба к вам: если что узнаете об Андрее или Ларисе - сообщите мне. Лариса, может быть, и жива еще... Хотя у меня подозрение есть. Их могли арестовать в сорок четвертом, по дороге...

Русинов пообещал, что непременно выполнит ее просьбу: нефритовая обезьянка согревала ладонь и в самом деле утешала...

***

Он счистил с божка слабообожженную глину. Отер пыль и спрятал в карманчик с замком-"молнией", где хранился кристалл КХ-45. Время было около полуночи, а он не находил себе места. Дождавшись, когда в избе погаснет свет, он вошел во двор и, прежде чем выключить станцию, постоял, в надежде, что Ольга выйдет и попросит его об этом. Она не вышла...

Перед рассветом Русинов все-таки заснул и сразу же увидел сон, будто ему подарили молодого, с большими рогами быка. И надо его вести куда-то далеко, через деревню, а веревка короткая - не ухватиться. Он кое-как повел его по улице, залитой множеством мелких светлых луж, - будто только что прошел летний дождь. И вдруг бык сорвался и побежал к другому, точно такому же, назревала драка. Тогда Русинов запрыгал через лужи, чтобы не намочить босых ног, встал между быками и попытался ухватить своего за повод. Однако чужой разогнался и вонзил рога ему в спину...

Русинов проснулся от боли и сразу же увидел перед собой Ольгу. Яркое утреннее солнце, вывалившись из-за хребта, пронизывало сетчатые стенки палатки тончайшими лучами. Он с трудом пошевелил головой: боль, словно огненная спица, прокалывала основание черепа и позвоночник между лопаток. Вчерашние земельные работы не прошли даром...

- Я подумала, вы обманули меня, - сказала Ольга. - Переворачивайтесь на живот, сделаю массаж.

- При острой боли нельзя, - проговорил он.

- Можно, - заявила она и помогла ему перевернуться. Руки у Ольги были шершавыми и властными. Она села на Русинова верхом, заставила его максимально прижать подбородок к груди и сильными движениями снизу вверх размяла шею, затем простучала ее ребрами ладоней и перебралась к лопаткам.

- Невралгия, да еще и застарелая, - сказала она. - Спать нужно только на досках, а у вас тут перина...

Ее ворчание отчего-то было приятным, успокаивало боль и наполняло утро предощущением счастья.

- Сегодня в обед я вас распну на "голгофе", так и быть...

- А дядя Коля?

- У дяди Коли будет перерыв... Полежите так, я мазь принесу!

Ольга принесла какую-то мазь в широкогорлом флаконе, намазала ее на свои ладони и стала медленно и бережно втирать в кожу на позвоночнике. И настроение у нее стало мягче, и голос нежнее...

- Это вытяжка из грязей Мацесты, - пояснила она. - Теперь жуткий дефицит... Цените!

- Ценю, - пробормотал он, прикрывая глаза и слушая ее руки.

- Откуда же вы Авегу знаете, Александр Алексеевич? - неожиданно спросила Ольга.

- Мой пациент был, в клинике, - сдержанно объяснил он.

- В какой клинике?

- По моему профилю...

- Тогда ясно, - не сразу проронила она. - Теперь вставайте! Позавтракаем, и мне пора к пациенту.

- Да, пора! - Он сел, пошевелил шеей, руками - боль отступила, но ослабла подвижность позвонков. - Мне сегодня надо в Ныроб съездить...

- В Ныроб? - удивилась Ольга. - А как же "голгофа"?

- Я до обеда обернусь! - заверил он. - И делайте со мной что хотите.

- Нет уж, пока Петр Григорьевич не приедет - не уезжайте, - то ли попросила, то ли потребовала она. - Я боюсь остаться одна!

- А со мной - не боитесь? - засмеялся Русинов.

- Лучше уж с вами, чем одной...

- Но вчера вечером напугались!

- Я не напугалась! - с иронией заявила Ольга. - Показалось, что вы... какой-то странный человек. Вы себе на уме, вам трудно доверять. И не знаешь, что ожидать. Признайтесь, вы ведь скрытный человек?

- Вы правы, Ольга, - серьезно сказал Русинов. - Жизнь заставляет. Но и вы тоже... скажем, не очень открытая и простая.

- Я глупая как пробка! - возразила она. - А язык мой - враг...

- О чем это вы?

- Одевайтесь! - приказала Ольга и вышла из палатки. На столе он увидел заботливо приготовленный завтрак, причем не по-деревенски, как было у Петра Григорьевича, а все - сыр, масло и обжаренная колбаса с яйцами - в отдельных тарелках, с ножами и вилками.

- А дядя Коля? - спросил Русинов.

- Дядя Коля уже завтракает! - объяснила она. - Говорит, сегодня уснул часа на два.

- Поздравляю!.. У него отложение солей?

- Да, и сопутствующие...

- У Авеги тоже было отложение солей, - между прочим заметил он.

Ольга положила вилку и, глядя Русинову в глаза, неожиданно предложила:

- Давайте так, Александр Алексеевич: вы о нем не спрашивали, а я вам ничего не говорила.

- Почему? - изумился он.

- Долго объяснять... У отца были неприятности... И вообще, забудьте об этом человеке, - она еще не умела хитрить и скрывать своих чувств, хотя очень старалась. - Есть такое поверье: кто думает об Авеге, тот обязательно пострадает... Ну, тоже будут неприятности... Договорились?

Она действительно вчера проговорилась и теперь хотела исправить свою оплошность. Он расценил это по-своему - скорее всего, отцом ей было запрещено говорить об Авеге.

- По рукам! - Он подал ей ладонь. - Пусть это будет нашей тайной!

- Намек ясен! - улыбнулась она. - Только я вас совсем не знаю. Вы для меня - тьма...

- Ну уж - тьма! - нарочито возмутился он. - Можно сказать, пуд соли съели!

Ольга лукаво сощурилась - не зря ей такое имя дали!

- Вы что? Решили за мной поухаживать? Приехали весело провести отпуск, порыбачить, отдохнуть и покрутить роман с молодой докторшей? Как на курорте, правда? Полный комплект удовольствий!

- Вы меня насквозь видите, - признался Русинов. - И на три метра под землю... Хотел вас обмануть! Втереться в доверие, обольстить, пообещать золотые горы, а потом - исчезнуть.

- Папа вас из-под земли достанет!

- Только папа меня и удерживает, - вздохнул он и спохватился:

- Оль, я вам не надоел еще со своими переводами?

- Вот это как раз мне интересно!

- Как "роман" переводится, знаете?

- С какого?

- Опять с русского!

- Конечно, не знаю!

Русинов тут же оседлал любимого конька:

- В древности это слово звучало "рамана". "Ра" - это солнце, "мана" звать, манить, притягивать. Буквально получается - "манящая, как солнце"! Красиво, правда? Или "солнцем манящая"!

Когда Ольга ушла, Русинов выключил в машине все приборы, включенные ночью, и достал с верхнего багажника лом: "удочка" была тяжеловатая, но серьезная.

Он готов был, как тот шофер лесовоза, кричать в этот день - горы сверну!

А валуны на дне раскопа лежали мертво, и гравий, спрессованный и заизвесткованный тысячелетиями - по "подошве" морены стекали осадковые воды, напоминал бетон. Лом звенел и дребезжал в руках, излечивая невралгию. Часа за три он с трудом расшевелил верхние камни и скатил их в реку. Под ними оказались валуны еще тяжелее, но ниже их лом уже не встречал преград и не скрежетал, тупо и беззвучно ударяясь о твердую землю. Щели между валунами медленно заполнялись мутной водой...

Русинов выкорчевал из вязкого, серого суглинка плоский камень, отвалил его в сторону и сделал лопатой русло для водооттока: берега реки были сухими, ключи питали ее, струясь под мореной. Второй валун взялся легче, и когда дно раскопа освободилось, он убрал верхний слой перемешанной с гравием земли и еще глубже прорыл канаву. Морена кончилась. Это слово переводилось точно и просто - мертвая земля...

Но и та, доледниковая земля, на которой жили арии и по которой бродили мамонты, тоже казалась мертвой. Закрытая от света и солнца, она ослепла; под тяжестью камня, под чужой солоноватой плотью разрушалась ее плодоносная благодать; и теперь она была серая, невзрачная и безжизненная, как пустыня. Земля обратилась в прах, и то, что накапливала в себе многими тысячелетиями, тоже превратилось в вязкий, белесый суглинок. Присутствие на ней любой формы жизни - растений, животных, человека, всякий их след - перегной, кость, разбитый сосуд - все смешалось, растворилось, ушло в небытие.

Все-таки он решил продолжать раскопки, двигаясь вдоль берегового откоса на восток, где моренные отложения достигали всего двух метров. Он зачистил восточную стенку обнажения - доледниковая поверхность земли была почти ровной и не имела уклона в сторону реки: по-видимому, ее современное русло образовалось во время таяния ледника. Поэтому, кроме раскопок, следовало тщательно обследовать речку вниз по течению - камни со следами человеческих рук могли быть разнесены на многие десятки километров. Русинов начал вскрывать намеченный участок и вдруг услышал над головой голос пчеловода:

- Да, рыбак-рыбачок, тебе и бульдозера не надо! - Он сидел на валуне, торчащем из берегового склона. Эта его привычка подходить неслышно и говорить неожиданно громко заставила вздрогнуть Русинова, погруженного в свои размышления.

- Молодец! - без всякой иронии, откровенно похвалил Петр Григорьевич. Это же надо - столько земли переворочал!

Русинов воткнул лопату и выбрался из раскопа. Пчеловод неторопливо спустился к нему, на ходу осматривая пробитую в берегу щель и качая головой.

- Какая ярость должна в человеке гореть, чтоб землю так рыть! восхитился он и вдруг мгновенно забыл о яме. - Пошли! Я что пришел-то! Пошли скорей!

- На обед, так еще рано... - начал было Русинов, но Петр Григорьевич возбужденно потянул за рукав:

- Какой обед? Идем, что-то покажу! Увидишь - про обед забудешь!

Его глаз с расширенным черным зрачком ликовал.

Русинов и не подозревал, что на пасеке, пока он ковырялся в раскопе, гостей увеличилось втрое. Возле избы лежала куча огромных рюкзаков с притороченными к ним палатками и спальными мешками, а отдельно, в чехлах, треноги и какие-то приборы. Шесть человек с лопатами в руках что-то копали метрах в ста от пасеки, наверное расчищали площадку для лагеря. После прошлой ночи, когда в этом глухом углу они остались вдвоем с Ольгой - дядю Колю можно было не считать, - он ощутил свободу и какой-то радостный, выжидательный покой. Теперь даже появление шести человек показалось Русинову многолюдьем, московской толчеей. И сразу куда-то пропало очарование тишины, пустынного места; незнакомые, чужие люди отнимали у него то равновесие души, что установилось уже за эти несколько дней на пасеке. Судя по вещам, приехали какие-нибудь альпинисты или геологи, а это значит, по вечерам, когда начинают петь ночные птицы, будешь слушать ор, гам, гитарный дребезг. По крайней мере, с неделю, пока не устанут либо не затоскуют и не научатся слушать тишину.

Эту новую команду гостей, похоже, привез откуда-то Петр Григорьевич и теперь ликовал от обилия народа.

- Ох, сейчас как весело будет! На целый месяц приехали!

Чтобы не показывать своих чувств, Русинов ушел к бане, где возле чана дежурила Ольга. Видимо, она тоже была не в восторге. Дядя Коля лежал распятый и заваленный парящей пихтовой лапкой.

- Вам еще рано, - заметив любопытство Русинова, сказала она. - Сеанс будет после обеда.

- Меня зачем-то Петр Григорьевич притащил, - сознался он и отошел от чана - не подпускала и близко! - Я там мирно ловил рыбу... Только клюнуло, а он пошли!

- Не оправдывайтесь!

- Оля, не знаете, что за представление будет? - спросил Русинов и сел с ней рядом на скамеечку возле бани. - Говорит, покажу что-то, - не показывает...

- Известно что! - усмехнулась она. - Опять будут учить летать.

- Летать? - изумился он. - На дельтаплане, что ли?

- Да... Третий год пошел. - Она вздохнула. - В позапрошлом году был вывих шейных позвонков, в прошлом году - руку сломал, лучевую кость... Что нынче будет?

- Это что за люди?

- Это не люди, это пришельцы-"тарелочники", - серьезно сказала Ольга.Погодите, сюда еще "снежные человеки" нагрянут...

- Ну, и летают здесь "тарелки"?

- Представьте себе, каждую ночь!

- Почему же мы не видели? Вчера, например.

- Пока пришельцев нет здесь - "тарелки" не летают, - объяснила она. Редко-редко... А как приедут - десятками. Они говорят, это у них период активности начинается. Вот и приезжают к этому периоду. Может, уже сегодня полетят.

Русинов никогда не видел этих "тарелок", хотя рассказов о них наслушался достаточно. Одно время проблемами НЛО заболел сосед по московской квартире и заразил тогда его десятилетнего сына Алешу. Тот обклеил себе комнату снимками с какими-то неясными пятнами различной формы и погрузился в литературу. Благодаря этому он стал читать по-английски и в конце концов увлекся языком - и то польза.

- Пойдем смотреть на "тарелки"? - предложил он, оживившись.

- Погодите еще, - остановила Ольга. - Как полеты пройдут. А то свернет себе шею, Икар...

- А они существуют, эти "тарелки"? - спросил Русинов. - Или плод зрительной фантазии? Галлюцинации?

- Не знаю, - пожала плечами Ольга без всякого интереса. - Я каждое лето вижу, летают. В прошлом году больше появлялись во-он оттуда, - она указала за речку. - Иногда из-за хребта вылетают... Да сами увидите.

- Ну а снежные люди?

- Эти в горах где-то живут...

- И что, видели?

- Сама не видела, - улыбнулась она. - Но у меня дома куча фотографий. Мне один "снежный человек" подарил. Ухаживал тут за мной и подарил.

- За вами ухаживал снежный человек? - рассмеялся он. - Любопытно! Я вас ревную!

- Жалко, что не настоящий, - серьезно проговорила она. - А этот был как раз по вашему профилю...

- А они есть, настоящие?

Ольга помолчала, и Русинов в короткую эту паузу уловил в ее глазах тень какой-то давней мечты, ставшей сейчас уже просто воспоминанием и тоской. Вдруг ему вспомнилась Инга Чурбанова, спасенная Данилой-мастером. Детский ее рассказ с течением времени отчего-то все меньше походил на сказку.

- Наверное, есть, - проговорила Ольга. - Только не такие, как на фотографиях... Там они похожи на обезьян. Подозреваю, что подделка. Фотомонтаж.

Русинов отыскал палку, чтобы начертить на земле таинственный знак и показать Ольге, и не успел. От избы вприпрыжку бежал возбужденный Петр Григорьевич.

- Ага! - закричал он, словно поймал Русинова на месте преступления. - Да ты, рыбак, не промах! Вижу, на кого удочку забрасываешь! Какую рыбу белугу выловить хочешь! На минуту оставить нельзя!..

Он заглянул в чан, пощупал рукой пихтолапку, занырнул поглубже - остался доволен.

- Ну, идем! - приказал он. - А то вон ветер подымается, погода портится, скорей! И ты, костоправша, собирайся! - Он снова сунулся к чану. - Эх, пермяк-солены уши, не поглядишь! Ну ничего, лежи. Как одыбаешься, ходить начнешь - посмотришь!

Пришельцы уже вытащили дельтаплан на взлетную полосу, только что удлиненную, и теперь кружились возле него. Русинов обрадовался, что лагеря "тарелочников" здесь все-таки не будет: Ольга сказала, будто они сегодня же уйдут выше в горы, чуть ли не до самого перевала, где у них есть свой, давно обжитый стан и откуда виден горизонт на сотню километров.

Петр Григорьевич пританцовывал от нетерпения и распиравшего изнутри восторга, а Русинов присматривался к пришельцам. Это были три уже не совсем молодые пары, лет по тридцать пять мужчинам и чуть меньше - женщинам. Все они удивительно походили друг на друга, и, чтобы различать их, следовало вначале привыкнуть к каждому. Несколько выделялся лишь один - видимо, старший в группе, хотя годами был чуть моложе остальных. Он-то и был тем пилотом-инструктором, обучавшим летать Петра Григорьевича. Скоро Русинов понял, в чем причина их схожести: пришельцы не смотрели себе под ноги, на землю, и взгляды их большей частью были устремлены в небо, а лица при этом чем-то напоминали лицо Авеги, встречающего солнце.

Погода и в самом деле портилась. С сибирской стороны, из Зауралья, тянулись низкие, вровень с хребтом, холодно-серые тучи, и ветер волновал верхушки сосновых островов среди старого, зарастающего лесоповала. Старший пришелец сел в кабину и запустил двигатель. Все остальные отпрянули от самолета, сгрудились и уже вовсе не спускали глаз с неба, хотя дельтаплан стоял на земле и прогревал мотор. Неожиданно для себя Русинов ощутил волнение: увлечение сумасшедших этих людей, окружавших его, неведомым образом передавалось и возбуждало чувства. Петр Григорьевич не стоял на месте - бегал с открытым ртом и вытянутым от страха и восторга лицом. Пилот-пришелец прибавил оборотов, сорвал с места дельтаплан и стал кататься по взлетной полосе, проверяя ее и этот несерьезный на вид аппарат. Действовал он смело, привычно, и подбежавший к Русинову пчеловод похвастался на ходу:

- Во дает! Летчик! Спортсмен! Мастер спорта по высшему пилотажу! Ничего, да?! Эх-х!..

Наконец пришелец вырулил на старт, поставив дельтаплан против ветра, дал большие обороты и неожиданно легко взмыл в воздух. Чувствовалось, что за управлением действительно мастер спорта, в руках которого ненадежная эта машина, уверенно выписывая круги, ныряла вниз, делала крутые и смелые виражи почти у самой земли и потом возносилась высоко вверх. Петр Григорьевич неожиданно замер, глядя из-под руки, и, кажется, перестал дышать. А когда дельтаплан зашел на посадку и плавно, как парашют, опустился на полосу, пчеловод сорвался с места и закричал:

- Понял! Все понял! Давай! Давай я!..

- Начинается, - проронила Ольга. - Сейчас полетит! Пилот-пришелец уступил место Петру Григорьевичу, а сам перебрался к нему за спину. Пчеловод надел мотоциклетный шлем, валявшийся на траве, скинул сапоги и уселся за управление босым.

- Поехали! - послышалось сквозь завывающий треск двигателя.

Взлетел он достаточно толково, довольно круто набрал высоту, сделал разворот, и слышно было, что-то орал сверху, пролетая над головами "тарелочников". Совершив полный круг, Петр Григорьевич стал заходить на посадку, и тут дельтаплан стал то махать крыльями, то клевать носом. С первого раза сесть не удалось. Двигатель снова взвыл и понес оранжевый треугольник в небе. После второго круга он крался к земле, как вор, и только не оглядывался. Ольга вдруг вцепилась в руку Русинова:

- Упадет!..

С земли стало видно, что машину сажают в четыре руки. Наконец колеса коснулись земли, и уже здесь непослушный дельтаплан почему-то вильнул и, скатившись с расчищенной полосы, уехал в траву. Ольга облегченно вздохнула, однако мотор снова набрал обороты и вытолкнул дельтаплан к старту.

- Все понял! - кричал Петр Григорьевич. - Сейчас сам! Сам!..

И снова взлетел. В воздухе пчеловод уже чувствовал себя уверенно, выписал над пасекой большую восьмерку и через несколько минут потянул на посадку. На сей раз дельтаплан довольно удачно опустился на землю, причем без помощи пилота-пришельца. Тот похлопал пчеловода по плечу, что-то внушил ему, указывая на управление, помахал руками и выскочил из кабины. Петр Григорьевич развернул аппарат и вырулил на старт.

Дата добавления: 2015-10-24