Сценарный суицид у читателей.

Случается так, что литература влияет на виктимное поведение ее читателя. В 1774 г. тиражом в 1500 экземпляров вышла книга И.Гете «Страдания Юного Вертера». «Я бережно собрал все, что удалось мне разузнать об истории бедного Вертера… думаю, что вы будете мне за это признательны, - писал Гете, - вы проникнетесь любовью и уважением к его уму и сердцу и прольете слезы над его участью». Нередко, с первых же строк читатель начинал симпатизировать главному герою и находил его похожим на себя. «Разбитое счастье, прерванная деятельность, неудовлетворенные желания…. чудится, что «Вертер» написан для него [для читателя] одного» (Эккерман). После выхода книги Германию захлестнула волна самоубийств. В 1792 г. Михаил Сушков, мальчик из образованной семьи, написал подражание «Вертеру» и застрелился. К этим читателям Гете обращается в начале произведения: «А ты, бедняга, попавший тому же искушению, почерпни силы в его страданиях…». С тех пор суицидальную эпидемию в психологии стали назвать «синдромом юного Вертера».

«Ну, можно ль поступить безбожнее

и хуже:

Влюбиться в сорванца и утопиться

в луже?»

Это эпиграмма «русскому Вертеру» - «Бедной Лизе» Н.Карамзина. Сколько молодых особ расставались с жизнью по примеру главной героини писателя. Пруд этот надолго стал местом паломничества.

В других случаях образ жертвы романтизировался. Тикамацу Мондзаэмон - известный японский драматург. Его перу принадлежит «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки». Сюжет рассказа прост. Приказчик Токубэй, влюбленный в куртизанку О-хацу, отказывается жениться на родственнице своего господина. Приданое, полученное за девушку, Токубэй истратил и вернуть не мог. А, значит, не мог избежать и женитьбы на нелюбимой. Выход один - лишить себя и возлюбленную жизни. Токубэй и О-хацу совершают самоубийство. Пьеса, получившая громкий успех, вскоре была запрещена Японским правительством. Оказалось, что под влиянием «самоубийства влюбленных…» многие молодые люди стали сводить счеты с жизнью. Этот обряд получил свое название "синздю" и ему придали поэтический смысл, называв "верность даже в смерти" или "дзёси" - "смерть во имя любви". «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки» не единственное подобное произведение. Сюжет "парного самоубийства" стал отдельной темой в японской литературе, по сути представляя из себя отдельный культурный феномен. Были и еще подобные драмы, "Смерть во имя любви в Икудама", "Смерть зеленщика во имя любви", "Колодец Касанэ", "Самоубийство влюбленных на острове Небесных сетей". В последней драме автором даже сохранены подлинные имена самоубийц. А вот как самоубийство влюбленных описывается в одной из таких драм:.

"Смерть легче, чем позор! Умрем вдвоем!' –

Так он сказал.

"Умрем! – я обещала. –

Такая жизнь постыдна"...

Смерть - наш неотвратимый долг...

И... словно меч разящий Амитабы,

Земные отсекающий желанья,

Зажат в руке Дзихэя.

Он мгновенно,

Возлюбленную усадив на землю,

Вонзает наискось ей в грудь клинок!

Но дрогнула его рука.

Кохару

Откинулась назад в предсмертных муках.

Она еще жива.

Хотя Дзихэй

Дыхательное горло перерезал....

Она не может сразу умереть.

За что ей посланы Мученья эти?..

Дзихэй страдает вместе с нею. Но,

Собравшись с духом,

С земли Кохару поднимает...

Он погружает меч по рукоять

И с силой поворачивает.

Жизнь Кохару отлетает, словно сон

На утренней заре... Она мертва....

Он... к себе притягивает длинный пояс

И, в петлю голову продев,

На шее

Прилаживает шнур...

И прыгает с откоса.

Повисает,

Качаясь, как горлянка-тыква...

Недолго тянутся его страданья:

Дыханье перехвачено

И он теряет связь с земною жизнью...."

Отдельно тема суицида должна рассматриваться в плане религиозной литературы. Возможно, иногда она тоже могла влиять на принятие самоубийцей последнего решения. Г.Чхартишвилли пишет, что даже в Библии можно найти семь случаев очевидного самоубийства, ни один из которых не порицается. В индийской религиозной литературе постоянно описываются факты массовых религиозных самоубийств, которые называются дикши. Человек либо сжигал себя, либо самоутоплялся. "Особенно массовыми являются самоутопления во время паломничеств к священным индийским рекам, потому что считается, что тот, кто совершает такое дикши, достигает мокши - освобождения от необходимости новых воплощений и таким образом избавляется от непомерных страданий земной Жизни". Не исключено, что литература оказывала на обряд дикши какое-то влияние.

В ряде случаев литература не предлагала конкретного сценария самоубийства. Однако, она создавала атмосферу безысходности, единственным выходом в которой был уход из жизни. Анализу такой поэзии посвящена работа Г.Лурье «Cмерть и самоубийство как фундаментальные концепции русской рок культуры». В статье изучается эпидемия самоубийств в русском, даже сибирском роке, и ее взаимосвязь с текстами известных рок-групп. "Сибирский "панк"-, считает Г.Лурье, - "подошел к 1987 году с сознанием необходимости умирать, но без всяких конкретных рецептов, как и в каком смысле это делать" и приводит ряд текстов, по его мнению, наиболее красочно иллюстрирующих его утверждение. В основном, это стихи Егора Летова, солиста "Гражданской обороны". Именно с самоубийства одного из музыкантов этой группы в 1989 г. началась волна самоубийств фанатов "Г.О.". Е.Летов пел:

Не надо помнить, не надо ждать

Не надо верить, не надо лгать

Не надо падать, не надо бить

Не надо плакать, не надо жить

"Этот вывод не был случайным, а напротив, следовал из общего взгляда на жизнь. Жизнь же как таковая, в каждом из ее конкретных проявлений, означала следующее"[109]:

Ты умеешь плакать - ты скоро умрешь

Кто-то пишет на стенах - он скоро умрет

У нее есть глаза - она скоро умрет

Скоро станет легко - мы скоро умрем

Кто-то пишет на стенах - он скоро умрет

Пахнет летним дождем - кто-то только что умер

У них есть, что сказать - они скоро умрут

Кто-то тихо смеется - я скоро умру

Я решил сказать слово - я скоро умру

Я решил спеть песню - я скоро умру

Кто-то смотрит на солнце - почти что уж мертв

Кто-то смотрит мне вслед - он скоро умрет

[Егор Летов "Оптимизм"]

В тексте песни "поганая молодежь" он поет следующие слова:

"Хватит! Все равно ведь вам никогда нас не понять

Хватит! Вы привыкли жить, мы привыкли умирать".

Откровением для молодежи становится стихи Е. Летова:

"А все вы ужасно боитесь умереть

А все вы ужасно боитесь помереть

А я открою вам тайну:

Вы все уже сдохли..."

Таким образом, мы можем сделать вывод, что, по крайней мере, в двух случаях литература, способна провоцировать суицид ее читателя (слушателя). Во-первых, когда она содержит в себе сценарий подобного поведения. Однако, не достаточно просто описать самоубийство для того, чтобы оно вызвало последствия в реальном мире. Это надо сделать изящно, талантливо, так чтобы люди сопереживали героям, идентифицировали с собой, оправдывая их суицидальное поведение. Во-вторых, произведения литературы могут и не содержать конкретных указаний на то по какой причине, как и когда необходимо уйти из жизни. Они лишь создают атмосферу суицида - особое настроение, преобладающее в отдельной группе людей и ее субкультуре. Но и этого, порой, бывает достаточно для рокового шага.

***

Оставим тему самоубийства и поговорим о самоповреждениях. Самоповреждениям называют умышленное причинение самому себе физического вреда. Прототип указанного поведения встречается в некоторых литературных источниках. Именно в них, насилие поэтизировалось человека и являлось отражением традиций. В Японии, например, издавна существовал обычай обмениваться «залогами любви» (отрубленными фалангами пальцев влюбленных). Японская поэзия не могла пропустить эту традицию и воспела ее:

Осенило ее
Томление страсти осенней –
"Десять лет, десять лет!" –
На руке моей пишет кровью
Из прокушенного мизинца… (Ёсано Теккан).

***
Нет, тебе не к лицу
Оттенки столичной помады –
Лучше губы окрась
Свежей густо-багряной кровью
Из мизинца, что мною прокушен!… (Ёсано Акико)

***
Ты не знаешь, любимый,
Чем увлажняют уста,
Опаленные страстью?
Ведь еще не высохла кровь
из прокушенного мизинца! (Танэда Сантока.)

В китайской литературе можно встретить и практические советы " о том, как люди в надежде на выздоровление родителей или престарелых родственников отсекают куски своей плоти. «Часто встречаются упоминания о так называемых «расчленителях бедра», познавших просветление и умоляющих небеса принять их плоть, как замену жизни родителей, которых они хотят спасти»"[110].

Другой пример - агиография. Это жития мучеников. В данных текстах аутоагрессии в смысле самоповреждений придается сакральное значение. А это, в свою очередь, может повлиять на определенные желания у людей, читающих эту литературу. Конечно, многим понятно, что самоповреждения в агиографии не имеют решающего значения. Эти произведения скорей всего ода человеческой стойкости, мужеству и терпимости, а не картинное описание мучений. Но то, что многим это очевидно, совсем не значит, что всем. Некоторые люди особо акцентируют внимание на физических моментах житий. " В десятилетнем возрасте попали ко мне в руки жития мучеников. Я помню, с каким ужасом, который, собственно, был восторгом, читал, как они томились в темницах, как их клали на раскаленные колосники, простреливали стрелами, варили в кипящей смоле, бросали на растерзание зверям, распинали на кресте, - и самое ужасное они выносили с какой-то радостью. Страдать, терпеть жестокие мучения - все это начинало представляться мне с тех пор наслаждением...". Это слова Фон Захер-Мазоха, ставшего олицетворением мазохизма.

***

И последнее, в чем проявляется виктимная субкультура - это описание насилия без его оценки. В наиболее оформленном виде подобные описания встречаются в поэтике жесткого романса, где все произведения подчинены общим законам образования и развития сюжета - насилию и жестокости. (см. А.Кофман "Жестокий романс")

Жестокий романс возник он в среде низших слоев городского населения России и рассказывал об их бедах. В основе романса - горе. Жестоким он становился, если получал трагическую или кровавую развязку.

«Послушайте добрые люди,

Что сделал злодей надо мной!

сорвал он во поле цветочек,

Сорвал и стоптал под ногой!»

Причиной несчастья может быть замужество за стариком или за собственным отцом, надругательство брата над сестрой, страшное предательство. Так, отец, пойдя поводу у любовницы, губит не только жену, но и своего ребенка:

«Ты, родная дочь, иди к матери!

Ты мешаешь на свете нам жить!

Пусть душа твоя малолетняя

Вместе с мамой в могиле лежит!

Засверкал тут нож палача-отца,

И послышался слабенький крик.

И кровь алая по земле текла,

А над трупом убивец стоял»

«Митрофаньевское кладбище»

Окончание романса всегда - самоубийство, страдание, жестокая месть или смерть от тоски.

«Закипела тут кровь во груди молодой,

И по ручку кинжал я вонзила.

За измену твою, а любовь за мою -

Я Андрею за все отомстила».

А. Кофман особо подчеркивает в атмосфере романа две вещи. Во - первых, «слезливость», даже «смакование слезливости»:

«И ничто меня в жизни не радует…

Только слезы на грудь мою капают…»

Во-вторых, особая обостренность, страстность чувства и пристрастие к ужасным деталям:

«Ну, а мальчик тут мертвый лежал,

Все лицо его обгорелое

Страх кошмарный людям придавал».

Данная часть народной поэзии отражала жизнь простых людей, их страдания и беды. Но говорить о том, провоцировала ли она кого-либо на самоубийство мы достоверно не можем.

Дата добавления: 2015-10-02