Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного! 10 страница

Если не посмотришь в зеркало, о человек, не увидишь лица своего. Так же если не будешь часто читать книги, о человек, не увидишь лицо бытия и жизни своей. То есть не сможешь найти в себе ни страстей, ни заповедей, ни добродетелей. Ни достичь совершенства не сможешь, ни спастись. Ибо чтение святых книг – царь и родитель, и приобретатель, и глашатай, и мерило страстей и добродетелей, и заповедей, и всей жизни человеческой. Богу нашему слава.

О чистоте

Начало чистоты – несклоняемость помыслов. А начало осквернения тела и души – мысленное согласие. Чистота для сердца в твердости сердечной. А чистота для тела в девстве. Чистота для ума в несклоняемости помысла. Чистота для души в бесстрастии и отсутствии похоти. А нечистота для сердца в блудной сладости и внутреннем распалении. А нечистота для тела в падении и блуде. А нечистота для ума в непристойных мыслях. А нечистота для души в страстях душевных, которые душа любит и которыми наслаждается.

Мы же будем мужаться, чтоб укрепилось сердце наше. И ограждаться крестным знамением, когда придут бесовские страхи, и то место, где увидим что-либо, ограждать крестом. И при входе во всякий пустой дом, перекрестясь у дверей и совершив молитву, отвечать самому себе: «Аминь», – если никого нет, и входить смело. Ибо, если видят лукавые бесы, что кто-то боится и пугается, то еще сильнее запугивают. А если обнаруживают кого-нибудь утвержденным в Господе, тотчас посрамляются и не досаждают ему. Будем же помышлять, что мы в руке Божьей и творения рук Его мы!

Постоянное зеркало и напоминание про дела, нужнейшие из нужнейших

О человек, смертен ты. Бодрствуй, мужайся и трудись усердно всякий час – конец приближается. Поступая правильно, не переставай бояться смерти, страшиться муки бесконечной, не прекращай заботиться о радости Царства Небесного, которой нет ни образа, ни названия, ни подобия среди всех благ нынешнего века. Разве не знаешь, что тесен и узок, и полон скорбей путь в Царство Небесное? И что лишь прилагающие усилия восхищают его? Сатана уже вооружается на рабов Христовых и являет знамения беззаконий своих. И Пришествие Христово уже при дверях. Подвизайся непрестанно, день и ночь, отложив всякие заботы, ибо есть только Бог.

О человек, ничего нет важнее собственной души для каждого из нас. О, как начнешь рыдать и плакать, и искать, потеряв спасительное время жизни своей. Заревешь, как дикий зверь тогда, но не успеешь ничего. Берегись, окаянный и блудный, уже не жить тебе столько времени, сколько жил ты! Что делать будешь, окаянный, если неготовым и нераскаявшимся взят будешь и от Бога изгнан в муку бесконечную? Никто тебе там не поможет, о окаянный! Ни отец, ни мать, ни брат, ни родственники, ни любимые друзья. Известно, что и весь мир тебе не сможет помочь. Если потеряет человек золото или серебро, или другую ценную вещь, то может приобрести иную вместо нее. А если потеряет спасительное время жизни своей, то не сумеет приобрести другое время вместо того. Ни выпросить, ни купить не сможет ни на золото, ни на серебро, ни на камни драгоценные.

Человек, как трава, и дни его, как цвет полевой: облетают так же. Словно ветер, проходят, не останавливаясь, мимо и не вернутся уже на прежнее место (Ср. Пс. 102, 15-16).

О человек, если не положишься во всем на Бога, то не сможешь избавиться от забот. Всегда и во всем переноси твердо все тяготы – и от бесов, и от разных людей. Ибо мужество, терпение и твердость, и страх Божий порождают всякую добродетель и отгоняют сон и лень, тяготы и усталость, и приближающихся бесов. И всякие бесовские препятствия, и все страсти.

Мало ешь, мало пей, постоянно будь голоден. Ведь страдаешь ежедневно от этого, и дремота, и сон, и лень, и тяжесть, и расслабленность наваливается еще сильнее, царица страстей. Мало спи. Долгий сон и лень лишают благодати и добродетелей. Мало говори. Воздерживайся постоянно во всем и всегда, душою и телом. Ум оберегай, сердце храни. Если не избежишь пленения и помрачения ума, не сумеешь спастись. Еще не очистился ты духовно и не сподобился благодати, если дерзки еще духи.

Не осматривай и не ощупывай тайных частей тела своего, отнюдь не вздумай прикасаться к ним никак. Никогда не сиди праздно. Без рукоделия и без книг даже на минуту опасайся присесть. Ибо бесы, как змей, внезапно охватывают сном. Четыре часа спи на боку или же сидя. В жаре или в холоде, или с часами. Книги читай постоянно. И прежде всего – небольшую книжку эту. Поскольку книги – царь добродетелей, и без них мы добрые дела и сами забываем, и враг закрывает. А царица – терпение, мужество и твердость, любовь и милосердие.

Ох! плачь постоянно – если и праведник едва спасется, где же окажется грешник?! (Ср. 1 Петр. 4, 18). Человеку нужно, словно заковав себя в железо, все время терпеть с верой, надеждой и упованием. Поскольку постоянным сопротивлением и борьбой, и скорбями, и болезнями, и бедами, естественными, и от бесов, и от людей, все святые отцы пришли в свершение и спаслись, и обрели благодать, и сподобились чудотворения, сохраняя заповеди Господни и остальные добродетели сначала в видимых делах, а потом – в созерцании.[88]

О составителе святой книги этой

Это мы, многогрешный и смиренный священноинок Дорофей, написали книгу эту, называемую «Цветник».

От старцев:

Говорил авва Илия: «Я боюсь трех вещей – как будет душа покидать тело, как встречу Бога, и какой услышим приговор на Суде».

Говорил авва Исаия: «Если хочешь избавиться от нечистых снов и представлений, и непристойных видений бесовских избежать, – не променяй на сон своего ночного правила. И таким образом прояснится ум твой и воссияет Свет духовный в сердце твоем. И бесы, плача и рыдая, убегут от тебя. А святой ангел, пребывающий с тобою, воспрянет и укрепит тебя против страстей греховных».

Вопрос

Как сохранить безмолвное пребывание в келье?

Ответ

Надо постоянно, всегда держать в уме тот час, когда душа разлучается с телом, и нелицеприятный Суд, и как придется держать ответ за греховные дела, слова и мысли. А ни о чем человеческом отнюдь не помнить тому, кто в келье сидит.

Не отказывайся учиться, даже если ты весьма премудр, ибо предначертания Божии полезней нашей мудрости.

Мудрость гласит: если слышал ты чужую тайну, пусть умрет с тобой. Погрузи во мрак и не дай ей ни выйти из тебя, ни шевельнуться. Убей слышанное, забудь, чтобы не впасть в искушение. Из молчавших никто не раскаялся. А проговорившиеся – многие. То, о чем молчишь, еще можно сказать, а сказанного не воротишь. Упущенную птицу не поймаешь, и слова, слетевшие с уст, нельзя ни вернуть и ни поймать.

Сказал старец: люби молчать, а не говорить, ибо молчащий – собирает, а много говорящий – расточает.

Сказал старец: если попытаешься Великим Постом бодрствовать и трудиться и не выдержишь, начни снова и не прекращай до смерти своей.

Ибо в каком деле окажется человек, в том его и будут судить. В посте, в бдении и в трудах, или в безделье. Всякий день, каждое лето и зиму, каждый месяц и неделю проверяй себя, какой из добродетелей ты достиг: поста или бдения, молитвы или безмолвия. Но важнее всего – смиренномудрие, ибо это подлинное достижение душевное. И всякий день приучай себя к покорности, говоря: любой человек лучше меня. Ибо без этой мысли, если даже кто и мертвых воскрешает, и чудеса творит, – он далеко находится от Бога.

Брат спросил у великого и рассудительного старца: «Отче святый, какая из добродетелей самая нужная добродетель, которой можно обрести душевную пользу?» Ответил старец: «Есть три добродетели. И кто приложит усилия, чтоб их приобрести, с тем не сумеет дьявол ничего сделать, если будет иметь он эти добродетели». И попросил брат: «Расскажи мне, отче, какие это?» Ответил старец: «Первая – любовь, вторая – милосердие, третья – смирение. Если ты постишься, воздерживаясь от пищи, так ведь и дьявол от создания своего не ест. И если все ночи бодрствуешь, так и дьявол никогда не спит. И если трудишься много, так и дьявол бесплотен и никогда не отдыхает от трудов. И, совершая многие другие добродетели, мы можем быть побеждены. А кто обретет истинное, а не показное смирение и истинную любовь, а вместе с ней и милосердие, того не сможет дьявол склонить ни к какому греху, по слову Спасителя нашего».

[1] Творения иже во святых отца нашего Святителя Игнатия, епископа Ставропольского. Аскетические опыты. Т. 1. Сретенский монастырь, 1998, примечание на с. 445.

[2] Святитель Игнатий Брянчанинов, цитируя текст «Цветника», в этом месте делает следующее замечание: «Под Божественным Писанием священноинок разумеет не одни священные книги Ветхого и Нового Завета, но и писания святых Отцов», подчеркивая далее, что таким началом автор «вступает в союз единомыслия со всеми аскетическими святыми писателями Восточной Церкви» (Творения иже во святых отца нашего Святителя Игнатия, епископа Ставропольского. Аскетические опыты. Т. 1. Сретенский монастырь, 1998, с. 446). Вообще для святоотеческой традиции не свойственно рассечение единства Писания и Предания, поскольку то и другое даны Церкви Тем же Духом.

[3] Начало, середина и конец – неоднократно встречающийся в сборнике линейный образ цельности, вектор которого ориентирован вертикально: путь спасения представляется либо как лестница, ведущая на небо, либо как возводимый дом.

[4] На Утрени после каждой кафизмы, по третьей и по шестой песнях канона устав предлагает чтения из святых отцов. Т.о. внимательное участие в уставном богослужении делало даже неграмотных достаточно «начитанными» людьми.

[5] Существенное значение поучения в Писаниях и непрестанной молитвы и их преемство в православной традиции подробно рассматривает В.М. Лурье в книге «Призвание Авраама. Идея монашества и ее воплощение в Египте» (СПб., Алетейя, 2000, особ. с. 99). Здесь лишь подчеркнем, что так часто упоминаемое автором поучение гораздо ближе к молитве и богомыслию, нежели к рассудочному изучению текста: суть его в том, что заучиваемые наизусть строки, непрестанно вращаясь в уме, ограждают его от всеваемых врагом помыслов и согревают сердце умилением; цель – очищение и освящение ума через погружение его в Священное Писание.

[6] Не сам по себе ум «учится» из Писаний, но соприсутствующий в них Живой Господь поучает сердце о «словесах [=логосах, смыслах] таинства Своего», а именно, о постигаемом опытом молитвы Боговоплощении и вкушаемом по мере подвига обожении. Если бы имелось ввиду не это, стояло бы множественное число «таинств Своих».

[7] это не метафора: Христос Сам присутствует в Своем слове, беседует с читающими святое Евангелие и действует в Своих заповедях, через них освящая и соединяя с Собой.

[8] Добавление в традиционное славословие «прежде бе» необычно и либо взято из недошедших до нас источников, либо внесено составителем, возможно, желавшим подчеркнуть, что как в прежние времена спасались подвижники, так и теперь желающие могут подвизаться (поскольку слава Божия – святые Его). «Всегда» в русском переводе точнее передает «вечное время» славянского «бе».

[9] Здесь и далее названия глав, аннотирующие их содержание, для удобства сокращены.

[10] настоящий отрывок (до слов «насколько это возможно») переведен, правда с большими купюрами, в которые входит и само перечисление «заповедей», у свт. Игнатия. См. указ. соч. с. 447

[11] Заповедями далее названо почти все, что Господь высказывает в Евангелии. В этом есть свой смысл (хотя полностью отсутствует систематичность изложения): сказанное Богом действительно приобретает статус онтологического закона.

[12] Головщик – в Древней Руси и у старообрядцев первый певец, возглавляющий хор; в новообрядческой церкви – регент.

[13] В этом абзаце, являющемся вольным изложением Исаака Сирина, спасение отождествляется с христианским совершенством – черта, характерная писателям-аскетам, для которых спастись означает вкусить удостоверение обожения еще в этом веке. Современное словоупотребление ближе к учительной традиции, различающей спасение и совершенство на основании Мф. 19, 16-21. У преподобного Исаака в данном месте речь идет именно о совершенстве. См. прим. 74.

[14] Составитель имеет ввиду, что вера и надежда определяют упование, а упование – двояко: либо на то, что подвижнику будет подана помощь в вещественном, чтобы можно было продолжать постнический путь, либо на то, что и не получив видимой помощи и расставшись с жизнью, он обретет мученический венец.

[15] Ср. второй антифон воскресной степенны четвертого гласа: «На Господа надежду всяк кто стяжав высший есть всех скорбящих». Строки церковных песнопений, наряду со стихами священного Писания, часто вплетаются в святоотеческое повествование без всякой ссылки на «песнописца». Это не цитация, не отнесение к другому, а насыщенность ума священными текстами, ставшими неотделимыми от него.

[16] По мнению святителя Филарета (Дроздова), слово «копытце» происходит от «копа», «копца» (куча) и означает подклобучное покрывало. По нашему мнению, это – лапти.

[17] «Ука» – мера объема; то, что можно за один раз откусить или отхлебнуть.

[18] Ангел Господень говорит не от себя, а от лица Пославшего его.

[19] Литра – мера веса, равная византийскому фунту (72 золотника).

[20] Гор е – ввысь, в мир горний, к Богу.

[21] Текст, скорее всего, испорчен и приводится по Житию Андрея, Христа ради юродивого.

[22] Ср. Гал. 6, 17 и 2 Кор. 4, 10. Возможно, составитель смешивает эти два места. Однако можно прочесть его и иначе: «но все повелевают постоянно понуждать себя и носить на теле мертвость Спасителя». Тогда остается лишь вторая сноска.

[23] Ср. Пс. 102, 15-16 в славянской Псалтири

[24] Далее следует почти дословный пересказ стихир Иоанна Дамаскина на погребение.

[25] Фраза дана в вольном переводе. В «сугубой десятерице» оригинала можно узнать святоотеческое учение о едином действии душевных сил с пятью телесными чувствами и пятью органами чувств при образовании добродетелей. Эта двойственная (сугубая) душевно-телесная десятерица, которой человек связан с материальным миром, распадается в смерти, т. е. при отделении души от тела. Добродетели у греческих отцов, излагавших это учение, строго упорядочены и образуют «кости» внутреннего человека, неразрушимые в будущей жизни, но которые следует сформировать еще здесь посредством правильного использования телесных чувств и душевных сил. См., напр., преп. Максим Исповедник, Ambigua, Patrologiae Cursus completus, series graeca, т. 91, 1248A-1249C. Другое объяснение «божественной десятерицы струн духовной псалтири в душе», удвоенной «с помощью другой блаженной десятерицы заповедей» и восстанавливающей человека «в самом себе и в Боге», возводя к обожению во Христе, дано у преп. Максима в Мистагогии, гл. 5. См. Творения преподобного Максима Исповедника, т. 1. «Мартис» 1993, с. 162-163.

[26] Здесь у отцов речь идет о достигших совершенства. См. примечания 12 и 74.

[27] Читай: вкушает обожение.

[28] Правеж – взыскивание долга по приговору суда путем побоев. Осуществлялось и монастырскими судебными исполнителями: «А будетъ правежь на монастырскомъ человhцh, ино правитъ архимандричь приставъ». (Жалованная грамота нижегородского великого князя Даниила Борисовича Спасо-Благовещенскому монастырю 1410-1417 гг.)

[29] В русских переводах с греческого эта мера приема пищи обычно называется «умеренностью».

[30] Ср. первый антифон воскресной степенны четвертого гласа: «Святым Духом всяка душа живится и чистотою возвышается, светлеется троическим единством священнотайне». Три составляющие человеческого естества – дух, душа, тело – приводятся в единство глубочайшим целомудрием ума, воли и чувств.

[31] Умная молитва – в широком смысле, молитва совершаемая умом. Термин принадлежит современнику и другу святого Григория Нисского, монаху Евагрию Понтийскому (IV в.). См. также прим. 31.

[32] Мы придерживаемся традиций перевода, заложенных в русскоязычной литературе опытно знавшими предмет переводчиками, преимущественно святителем Феофаном Затворником и Оптинскими преподобными старцами. Жизнью проходя умное делание, они искали соответствия смысла, а не «терминов», свободно называя «сердечное делание» умным, а «умное хранение» – хранением сердца, чтобы донести суть, а не букву написанного. Необходим опыт самонаблюдения и молитвы, чтобы понять, чем для отцов церкви являются «ум» и «сердце», расщепленные падением, но действующие согласно в своем возвращении к Богу. По смыслу хранится именно сердце – глубокое вместилище человеческого духа, где формируются и откуда исходят грех или добродетель; а хранит его, или блюдет входящие в него помыслы (что включает не только мысли, но и образы, чувства, и побуждения) именно ум – сила наблюдающая и рассуждающая. Хранение сердца чистым от помыслов при помощи непрестанно совершаемой умом молитвы, с постепенным благодатным соединением ума с сердцем, называется умным деланием.

[33] Устроение ума, душевное устроение – устойчивый (в отличие от «настроения»), но достигаемый в результате духовного подвига (а не свойственный от рождения, как «темперамент» или иногда «характер») душевный строй, характеризующий данную личность. Здрав тот, у кого ум воцарился над желаниями и чувствами (т.е. соблюдается четкая иерархия – благочиние – душевных сил), а совершен тот, у кого он погружен в сердце – вместилище духовного чувства.

[34] О поучении см. прим. 4. Заметим также, что сама возможность окрадения бесами через тщеславие, самомнение и гордыню и отпадения от добродетели – один из моментов, отличающих православную аскетику от еретической (это будет нам важно в дальнейшем, при обсуждении вкравшихся в текст ошибок).

[35] Забвение – потеря памяти Божией как ощущения присутствия Божия, духовное нечувствие, происходящее от направленности ™piqum…a (вожделевательной силы) к вещественному. (Ср. рус. «не забывайтесь» в значении «не забывайте, перед кем находитесь»). О забвении как противоположности непрестанного сердечного внимания к Богу говорит преп. Исихий («О трезвении и молитве» 32. Добротолюбие, т. 2, ТСЛ, 1992, с. 165).

[36] Здесь точнее говорить не о гневе как одном из восьми греховных помыслов, а о болезни qumÒj – яростного или волевого начала как такового. Схема проста: три основные силы души – ум, воля, чувство – отворачиваются от Источника бытия и порождают соответственно страсти «неведения», «ярости» и «забвения» в том значении как они объяснены в прим. 34–36. Терминологическая точность могла потеряться уже в переводе на древнерусский с греческого, откуда эта классификация взята, ср., напр. ¥gnoia, pl£nh и ¢p£th у преп. Максима и Марка Подвижника (см. С.Л. Епифанович, Преподобный Максим Исповедник и Византийское богословие, Москва, 1996, с. 80-81 и 106-107).

[37] Греховное неведение отличается от неведения естественного рассредоточением души: ум noàj не обращен к Богу, рассечен с сердцем и не слышит совесть. Корень такого неведения – в маловерии. Ср. совет преп. Силуана: «надо прямо говорить: Господи, я человек грешный и не разумею, как должно, но Ты, Милостивый, вразуми меня, как нужно поступить. И милостивый Господь не хочет, чтобы душа наша была в смущении от врага, и внушает, что надо делать и чего не делать» (Старец Силуан Афонский. Москва, 1996, с. 411) и Лк. 9, 55: «не знаете, какого вы духа».

[38] Слава понимается у отцов как обоживающая тварьнетварная энергия. Желание славы (чести) от людей тщетно как стремление к тому, чего нет, потому что слава не может быть получена из тварных источников. Как следствие, стремление к обожению без Бога приводит к смерти.

[39] Сластолюбие – прямое следствие отпадения от Божественной славы: потеряв соответствующий словесному естеству источник наслаждения, человек ищет замены в чувственных удовольствиях. Первозданная динамика человеческих сил такова: ум питается Божественной благодатью и, научаемый ею, постигает смысл (логосы) чувственных вещей, возводя видимый мир к Богу. В падении все перевернулось, нарушилась иерархия сил: ум стал питаться бессловесной пищей, приносимой чувствами, и служить им, а мир лишился благодати, которая должна была поступать к нему через человека (ср. комментарий D. StaniloЈe к главе 13 Filosofik¦ ka€ qeologik¦ ™rot»mata преп. Максима Исповедника в 'Ep€ t¦j pigЈj, 4, Athens 1978, с. 249).

[40] здесь противоречие с высказанным чуть выше утверждением об отсутствии «такого греха на земле, которому не было бы прощения» и серьезное искажение понимания постепенности духовного возрастания подвижника. Ср. конец 27 главы.

[41] Пленением ума в аскетической литературе обозначается крайняя степень потери свободы перед какой-либо страстью. Характеризует состояние пленения пассивность ума и воли по отношению к страсти, их капитуляция перед ее требованиями (тотальное нарушение иерархии душевных сил), в отличие от состояния борьбы, когда напор греховных помыслов может быть не менее силен, но ум и личная воля сохраняют свободу и сопротивляются, не соглашаясь на грех. Различные ступени вхождения греха в сердце, ведущие к пленению священноинок приведет ниже, в тридцатой главе.

[42] Далее приведена святоотеческая иллюстрация этого Новозаветного учения, которое ни для апостола, ни для отцов не является аллегорией – как не является ею и дополняющая его (и тоже заданная Павловым богословием) тема вселения Христа в тех, кто исполняет Его заповеди и причащается Его таинств (аще бо восхощем очиститися, всяко Богъ вселится в нас). В таком контексте идея целомудрия и чистоты возвращает себе потерянный ею в современном мире смысл, искаженный низведением ее на уровень морали.

[43] Если человеческое естество, как мы только что видели, создано для единения с Богом и вселения Христа, то почему нам приходится «одолевать» его? Тут два момента. Во-первых, первозданное естество было повреждено падением и достаточно радикально перестроено, хотя и не утратило полностью своего первого призвания. Противо борство необходимо постольку, поскольку человек устремляется к своей первоначальной заданности в измененном падением естестве, и корректнее говорить (что греческие отцы обычно и делают) о противоборстве повреждению естества, которое стало к тому же подвержено и демоническому влиянию. Само же естество при этом возводится Христом в первоначальное достоинство, и более того – усвояется Христу. И здесь раскрывается второй момент: чтобы войти в Божественный план бытия, человеческой природе надо превзойти самое себя, как и первый человек был сотворен не для духовного бездействия. Адам должен был «дорасти» до Божественной жизни (сверхъ естественной для него); этот рост мог, если бы не падение, быть для него безболезненным, но всё же он предполагал усилие, пре одоление ограничений тварного естества.

[44] Конспективность изложения заставляет священноинока опустить существенный факт: дьявол не мог бы этого сделать без человека, грех вошел в мир падением Адама. Человек-микрокосм пал – и вовлек в падение всё видимое творение. Восстановление в человеке образа Божия, о котором также конспективно говорится чуть ниже, стало возможно только через Боговоплощение, только во Христе, Которому христианин приобщается через церковные таинства и исполнение заповедей. Невыраженность этого момента может быть объяснена ориентацией русских книжников преимущественно на практику, делание, а не на догматику. Однако, как мы увидим в дальнейшем, нечеткость догматического мышления чревата серьезными ошибками и в плане аскетики (ср. примечания 48, 49 и 53)

[45] Так Христос назвал апостола и евангелиста Иоанна Богослова (Мк. 3, 17).

[46] Здесь парафраз Откр. 14, 2-3, а не цитация 18, 22, как может показаться по сходству лексики.

[47] Более того, отцы единодушны в том, что телесными страсти называются лишь условно, по причине участия в них тела: грех же не в естестве тела, а в личном произволении. Так же и не в естестве души грех, как верно отмечает составитель «Цветника». По-видимому, говоря о полной разобщенности души и тела, он пытается подчеркнуть именно противоестественность обращения сил души к чувственному и потерю через грех единства человеческого естества, т.к. если телесное берет верх, скорбит дух, а если торжествует духовное, ущемляется тело. Иначе трудно объяснить столь странное учение о страстях и добродетелях, совершаемых телом помимо души. И еще один момент, не освещенный в «Цветнике» с достаточной ясностью. Хотя страсти и чужды естеству, будучи извращением душевных сил, однако падение соделало человека страстным, тленным и смертным. Поэтому, хотя и даны заповеди, как противоядие страстям, но только Христос, обновив человеческое естество, исполняет заповеди и побеждает страсти. Отцы обычно настаивают не только на необходимости исполнения заповедей, но и на неисполнимости их одними человеческими силами вне обновления благодатью Христовой через покаяние, по слову Господню: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5).

[48] Умным Солнцем называется Христос и нетварный Свет Христовой благодати.

[49] Точнее было бы перевести: «Когда вместо души имеет человек Духа Святого». Мы привели текст в соответствие с православной антропологией, однако не исключено, что у отца Дорофея фраза не лишена была ее аполлинарианского звучания.

[50] Вполне православное утверждение, если понимать его в контексте обожения благодатью (нетварными энергиями) Святого Духа, в котором разрешается и явная апория предыдущего утверждения (прежде очищения Дух Святой не приходит – а без Него очищение невозможно): благодать усваивается постепенно, сперва очищая от страстей и соприсутствуя подвижнику неощутимо, и лишь потом являя свое присутствие в освящении и обожении. Однако, в неразъясненности этого места можно увидеть и отсутствие у священноинока различения благодати и сущности Божества, вполне согласное с явно уже неправославным учением тридцать первой главы, прилежно переписанной им из полу-мессалианских источников. Тогда очищение (невозможное «кроме» Духа) становится неким формальный актом, отличным от реального бесстрастия, производимого Духом.

[51] О поучении см. прим. 4. Связанность ума непрестанным поучением – реалия духовной жизни, находящаяся на границе делания и созерцания: человек приводит себе на память то или иное слово Писания, ту или иную духовную истину. Но в чувстве принять ощущение этой истины он может не иначе, как если благодать будет содействовать ему и введет его в соответствующее созерцание. Воображение и чувство (область плоти и крови) в него не вводят: мечтание («парение ума») чуждо православной аскетике. В созерцание (область сердца) невозможно войти своими усилиями: в него вводит Господь, по мере очищения благодатью.

[52] Священноинок имеет в виду трактат Евагрия Понтийского (IV в.) «О Молитве», известный под псевдэпиграфом преподобного Нила Синайского. Настоящая глава является его вольным изложением. Учение о постепенном развитии страсти от прилога – через собеседование и постепенное сосложение с помыслом – к согласию со страстью и далее к внушаемым ею действиям, стало классическим для всех последующих изложений умного делания. Сосложение с помыслом – это потеря дистанцирования от него, когда ум перестает мыслить его как нечто привнесенное. Немощным лучше отбрасывать прилог в самом начале, в то время как преуспевшие могут беспристрастно рассмотреть помысл и отбросить, получив пользу от опытности. Степень греховности измеряется мерой пассивности перед привносимой страстью: само по себе приражение даже весьма страстных помыслов, например, хульных, не вменяется в грех, если сердце не склоняется к ним; также и состояние борьбы может вести как к поражению, так и к победе; крайняя же степень пассивного принятия страсти называется пленением ума. Побеждает помыслы ум не сам по себе, но погружаясь в молитву, и присущая молитве благодать освобождает его. Спасение совершается содействием человека и Бога, воли и благодати.

[53] Точнейшее описание как психологии (самомнение и тщеславное желание совершенства), так и самой физиологии прельщения: ложные видения производятся бесами через воздействие на головной мозг. См. «Творения Аввы Евагрия», Мартис, 1994, с. 85. Заметим, что путь исходящих от Бога откровений (в какой бы форме они ни приходили – образных ли видений или безвидных вразумлений) принципиально другой: подлинное созерцание раскрывается сердцу – глубокому духовному оку, не обусловленному центральной нервной системой. Ср. прим. 50.

[54] По поводу этой главы преподобный Амвросий писал, что она, «во-первых, не согласна с содержанием всей книги, а во-вторых, несогласна и с учением других св. отцев, из которых ни один не говорит об определенных сроках вселения благодати в человека и порознь Лиц Св. Троицы» (Собрание писем преподобного Оптинского старца Амвросия к монашествующим. Издание Введенской Оптиной Пустыни, 1995, с. 275-276). Действительно, высказанное в ней учение настолько не вяжется с православным догматическим сознанием, что можно либо допустить мысль о неоформленности догматических представлений у составителя, либо предположить позднейшую порчу текста. Святой Оптинский старец склонялся к последнему. Однако более широкий обзор древнерусской литературы свидетельствует о том, что вся глава целиком, является достаточно распространенным на Руси «толкованием» Иисусовой молитвы, восходящим к поздневизантийскому «Посланию к монахам» (XIV в.), исихастскому по источнику, но носящему ярко выраженные мессалианские черты («механическое», за три года, достижение бесстрастия, понимаемого как совершенная невозможность пасть; неразличение приобщения Божеству по ипостаси и по энергии). (Подробно см. А.Г. Дунаев. Вступительная статья к книге «Преподобный Макарий Египетский. Духовные слова и послания». Москва, 2002. С. 159-322, особ. 268-272). Здесь не позднейшая порча православного текста, а вплетение в церковную традицию некой невежественной в догматическом плане, но при этом весьма устойчивой и прочно укорененной ветви религиозного сознания.

Дата добавления: 2015-10-02