ПРОБУЖДЕНИЕ 9 страница

— Прошу меня простить, миледи, — поспешно промолвил он, быстро смахнув со лба капли пота. — Когда тебе суждено жить вечно, история иногда обретает силу, которую Время отнимает у тех, над кем имеет власть, и тогда кажется, будто события, произошедшие тысячу лет назад, случились вчера.

Рапсодия кивнула, молча дожидаясь продолжения. Морской маг потер глаза, словно пытаясь пробудиться от глубокого сна.

— За прошедшее время я понял, что таковы законы мира. Каждый период истории рождает собственные цивилизации, они правят на земле, а затем на их место приходят другие, либо через века, либо быстро, грубо, путем кровопролитных войн, ведь сама история есть не что иное, как бурлящий водоворот сменяющих друг друга событий. Глупо надеяться, что созданное тобой будет жить вечно, — хотя мы все на это рассчитываем.

Джел'си пристально посмотрел на Рапсодию, будто проверял, внимательно ли она его слушает.

— Во Втором веке истории, который ученые Гематрии назвали Земертзах, что означает «разрушенный мир», древним сереннам стало ясно, что нашей культуре и народу грозит уничтожение, поскольку на Серендаире наступила эра человека, ознаменовавшаяся бесконечными конфликтами и притеснениями. Мы рассудили, что, если хотим выжить, у нас есть два пути: покинуть Остров, перебраться в далекие, незаселенные земли, как сделал в конце Третьего века Гвиллиам, или спрятаться под землей, в пещерах и туннелях, оставшихся после рождения земли и расположенных много глубже, чем горное королевство наинов. Первый вариант пришлось отбросить — наш народ, на тот момент уже очень немногочисленный, произошел от света звезд и самого Острова, которого коснулся этот свет. Даже перед лицом войны и верной гибели мы не могли оставить свою родину, свой дом. Поэтому мы исчезли из этого мира, мы спустились в глубокие пещеры, оставив на поверхности лишь несколько своих представителей в качестве наблюдателей, которые должны были сообщить нам, когда придет пора возвращаться. Люди, наины, лирины и все прочие даже не заметили нашего исчезновения. Их слишком занимали междоусобные войны, а когда пыль осела, оказалось, что люди одержали победу, — так учат ваши историки, и это полностью соответствует истине. Верховные короли Серендаира, последним из которых был Гвиллиам, подчинили себе остальные побежденные народы и создали, как они считали, совершенное государство. Жизнь на Острове текла по предписанным ими законам, и так продолжалось до времени, когда флоты покинули Серендаир. За долгие века, предшествовавшие гибели нашей родины, все, естественно, забыли о моем народе, считалось, что в живых осталась лишь горстка сереннов, живших на поверхности земли: Граль, советник короля, о котором вы упоминали, я сам и еще несколько представителей нашей расы — меньше, чем пальцев на двух руках. А потом — один Граль. После жестокого убийства одного из наших соплеменников все, кроме него, решили покинуть наземный мир и уйти под землю. Мы там оставались до тех пор, пока Спящее Дитя не начала подавать сигналов, что вот-вот проснется. Тогда мы вернулись в мир, те из нас, кто решился покинуть Серендаир, выбрав жизнь, пусть и вдали от родины.

— Я ничего об этом не знала, — пробормотала Рапсодия.

Джел'си улыбнулся.

— Если бы вы со своими друзьями остались, вместо того чтобы покинуть Остров, возможно, вы могли бы своими глазами увидеть мой народ, покидающий пещеры. Но все это произошло, когда вы уже совершали свое путешествие сквозь Землю вдоль корня Сагии. Да, миледи, мне известно, что вы вошли в Великое Дерево при помощи ключа из Живого Камня в компании с тем, кто ныне стал королем болгов, и его сержантом. В тот момент, когда вы спускались вниз, в темноту, вдоль главного корня Дерева, я выглянул из служившего входом в наши пещеры туннеля, который охраняло дерево, и увидел ваш маленький отряд.

Воспоминание волной накатило на Рапсодию, она вновь почувствовала, как задыхалась под землей, вдали от столь любимого ею неба, и на лбу у нее выступила испарина. Она закрыла глаза и с трудом сглотнула, стараясь прогнать страх, вкус которого ощутила во рту даже после стольких лет. Путешествие под землей казалось бесконечным, а когда они выбрались на поверхность, выяснилось, что пока они шли по корню Сагии, прошло четырнадцать веков и знакомый им мир исчез. Она старалась не думать об этой потере, но, вспоминая о ней, всегда испытывала боль.

— Что вы увидели? — с трудом проговорила она.

Улыбка исчезла из глаз Джел'си, и он окинул Рапсодию серьезным взглядом.

— Я увидел девушку, напуганную, но храбрую, невольную пленницу, которая отчаянно сражалась за свою свободу, потерпела поражение, но не сдавалась. Я увидел необычное существо, судя по его росту наполовину болга, наполовину бенгарда, который крепко держал девушку, еще не осознавшую, что ей стремятся помочь. Мне показалось, что я узнал третьего вашего спутника. — На лбу Джел'си проступили глубокие морщины. — Возможно, я знаю вашего друга, короля болгов, но наверняка смогу сказать, только когда увижу его. Те из нас, кто жили под землей, находились в состоянии полудремы, миледи. Если бы я мог вам помочь и если бы не сомневался, что вам моя помощь требуется, я бы попытался. Но то, о чем я рассказываю вам сейчас, представлялось мне тогда очень ярким сном. Потом довольно долгое время я даже не знал, произошло ли все это наяву, или меня посетило предвидение, врожденный дар всех сереннов. Я приношу вам свои извинения за то, что не пришел к вам на помощь, но, похоже, вы и сами сумели справиться со всеми испытаниями, ниспосланными вам судьбой.

Королева намерьенов едва заметно улыбнулась.

— Райл хайра, — прошептала она древнюю мудрость лиринов. — Жизнь такова, какова она есть.

— Именно, — согласился Джел'си. — Я знаю, что вы шли по необычному пути, но он привел вас в те места, которые в противном случае вам не суждено было бы увидеть, и пробудил возможности, о каких вы не узнали бы, если бы выбрали более легкую дорогу. Вы сказали, что ваш наставник исчез до того, как вы закончили свое обучение, и вам пришлось завершить его самостоятельно. Прошу меня простить, но это заметно. Мне посчастливилось знать многих лиринских Дающих Имя — и на Серендаире, и на Гематрии, — и мне очевидно, что вы пропустили последний ритуал, после которого ученик становится Дающим Имя, — посвящение в свете Арии, его путеводной звезды.

Рапсодия смущенно покраснела.

— Я даже не понимаю, о чем вы говорите, — взволнованно сказала она.

— Вам нечего стыдиться, и неудивительно, что вы не знаете о посвящении, — пытаясь успокоить ее, ласково ответил Джел'си. — Это церемония, которая обозначает окончание обучения, и ученик узнает о ней непосредственно перед самым началом. Если вашего наставника не было рядом с вами, тогда понятно, почему вы не прошли этот ритуал. Разумеется, вам известно, что по традиции вашего народа каждая ночь и каждый следующий за ней день в году посвящены определенной звезде. Всякий лирин связан нерушимыми узами со звездой, под которой он или она родился. Ведь именно эту связь отражает понятие Ариа, верно?

— Да, вы правы, — подтвердила Рапсодия. — Я, например, родилась под Серенной, и мои приветственные молитвы всегда обращены к ней.

Джел'си кивнул.

— И благодаря им вы, вне всякого сомнения, вобрали в себя силу своей звезды даже здесь, на другом конце мира. Несмотря на то, что вы закончили свое обучение самостоятельно и не прошли ритуала посвящения в свете вашей путеводной звезды, вы обрели другие, совершенно уникальные возможности, поскольку вам пришлось самой выбирать свою дорогу, а не идти по той, которая была вам предназначена. Это равносильно тому, что вы и ваши спутники не только не заблудились, когда шли под Землей, но, наоборот, стали мудрее и могущественнее. Более того, ваша связь со звездой, возможно, даже сильнее, чем она могла бы быть, если бы вы пошли по предначертанному пути, ведь вы сохранили ей верность даже тогда, когда больше не могли ее видеть в небе у себя над головой. И должен вам сказать, что Серенна — это особенное небесное тело, очень старая звезда даже по меркам вселенной. Ваш муж носит в своей груди ее осколок — как он туда попал, я не знаю, но чувствую вибрации, которые невозможно перепутать ни с чем.

У Рапсодии снова внутри все похолодело. Похоже, Джел'си знал не только все ее тайны, но и секреты людей, которых она любила. Посол морских магов заметил выражение тревоги, появившееся у нее в глазах, и взял ее руку в свои.

— Ваш ребенок будет благословлен — и проклят — могуществом всех стихий, Рапсодия. — Его голос излучал мягкое тепло летнего дня. — Вы прошли сквозь огонь самого сердца земли — не бойтесь, разумеется, я знаю и об этом, поскольку вижу, что вы его впитали. Весь мир, глядя на вас, видит лишь необычайную красоту, но человек вроде меня, знакомый с исходными стихиями в их первозданном виде, к тому же понимает, что ее породило. Недавно, когда вас захватил ваш враг, море спасло вас и вашего ребенка, приняв в свои объятия. Я и это тоже знаю, но не потому что видел, — волны рассказали мне о том, что случилось, пока я плыл сюда с Гематрии. Ваш муж Кирсдаркенвар, и выходит, что теперь вы оба связаны со стихией воды. Стихия земли присутствует в вас обоих — вы прошли сквозь ее сердце, а ваш муж является прямым потомком драконицы Элинсинос — и таким образом вы породнились и с этой стихией. Как и со звездой Серенной. И наконец, вы королева лиринов и Дитя Неба, дочь стихии воздуха. Итак, получается, что ваше дитя будет обладать могуществом всех пять стихий. Вам известно, что происходит, когда они объединяются?

— Нет, скажите мне, — едва слышно прошептала Рапсодия.

На лице Джел'си расцвела широкая улыбка.

— Время, — ответил он. — Ваш сын будет владеть могуществом Времени. Надеюсь, вы окажете мне честь и разрешите, когда он подрастет и если позволят обстоятельства, научить его пользоваться своим даром.

Ребенок в животе Рапсодии зашевелился, и она поморщилась — песнь воды в фонтане смолкла, и вернулась тошнота. Рапсодия медленно поднялась, пытаясь сохранить равновесие, и прикрыла рукой глаза от яркого солнца.

— Спасибо, — довольно резко бросила она. — Я должна обсудить ваше предложение с Эши. Я благодарю вас за все, что вы мне рассказали, и прошу передать мою признательность Эдвину Гриффиту за машину, которую он прислал Анборну. — Она грустно вздохнула. — Надеюсь, он снизойдет до того, чтобы ее использовать. Должна признаться, при взгляде на него у меня сжимается сердце.

Посол встал и, посмотрев на Рапсодию, заслонил ее своей тенью от слепящего солнце.

— Почему? — удивился он и, взяв ее под руку, повел по тропинке в сторону замка.

— Потому что он пострадал, спасая меня. Впрочем, вам наверняка это известно, — тяжело вздохнула Рапсодия, изо всех сил стараясь идти ровно. — Я попыталась воспользоваться своим даром Певицы и Дающей Имя, чтобы его исцелить, но, как видите, незаконченное обучение и ограниченные возможности не позволили мне вылечить его окончательно. Видимо, из-за того что я не прошла ритуал посвящения под своей звездой, у меня просто нет необходимых для этого сил.

Джел'си продолжал идти с высоко поднятой головой, но его голос прозвучал у самого ее уха.

— Связь с путеводной звездой часто бывает сильнее, когда она обретена ценой тяжких испытаний, — тихо проговорил он. — Анборн стал инвалидом вовсе не потому, что вы не смогли его исцелить, — он сам не хотел, чтобы вы это сделали. Вероятно, наступит день, когда он сможет себя простить, и тогда вы предпримете новую попытку. Но я наблюдаю за ним последние семь веков и не стал бы ставить на это что-нибудь ценное. Ваше дитя получит благословенную связь со всеми пятью первородными стихиями, но еще, вне всякого сомнения, будет награждено неистребимым упрямством, которое присуще всем его родственникам по отцовской линии. Я вам очень сочувствую — заранее.

Рапсодия хохотала до самых ворот, ведущих из сада.

Цирк «Чудовища»

Верная своему слову, Утконожка Салли взяла на себя роль защитника и опекуна Фарона.

Долгая дорога на юг, из Бетани в Сорболд, даже при обычных обстоятельствах была трудной. Путешествуя же в не слишком надежном чане, наполненном тухлой водой и установленном в задней части циркового фургона, который подпрыгивал на выбоинах и кочках отвратительной дороги, Фарон страдал ужасно. Салли перенесла свою постель в его фургон после того, как в первую ночь чан чуть не разбили вдребезги человек с лицом льва и его дружок с острыми, точно бритвы, зубами, который показывал отвратительные номера. Они ехали в одном фургоне с Фароном и, видимо, решили, что их новый спутник является для них серьезным конкурентом или попросту пищей — или и то и другое. Утконожка Салли встала между разбушевавшимися уродами и испуганным Фароном, скорчившимся в дальнем углу своей посудины, и размахивала палкой от швабры с таким свирепым выражением на лице, что оба громилы, бывшие раза в два выше Салли, бормоча проклятия, отступили в дальний угол, где через некоторое время заснули.

Несколько дней балаган останавливался только на ночь. Представлений они не давали, потому что по дороге им не встретилось ни одного поселения, достаточно большого, чтобы стоило тратить на него силы. Хозяин цирка решил объехать священный город-государство Сепульварту, являвшийся цитаделью Патриарха, главы самого распространенного религиозного учения Роланда, зная, что тот прикажет его арестовать за то, что он зарабатывает деньги на человеческих несчастьях. Утконожка Салли окутала Фарона любовью, и он постепенно успокоился — более или менее, — хотя всякий раз шарахался, когда в фургоне появлялись чужие. Салли с радостью взяла на себя все заботы о нем.

Служители цирка, а по совместительству громилы хозяина, в чьи обязанности входило следить за «актерами» и зрителями во время представлений, начали ворчать между собой по поводу нового увлечения Салли. Малик, самый старший из них, обладатель багрового шрама от шеи до самого пояса, прятался около фургона, в котором ехал Фарон, следил за всеми передвижениями Салли и докладывал о них недовольному хозяину. Как-то вечером, когда цирк остановился около небольшой деревушки на Кревенсфилдской равнине, к югу от Сепульварты, он поймал ее, когда она спускалась по лестнице с пустой миской из-под рыбы в руках. Малик прислонился к боку фургона и схватил ее за талию.

— Эй, Салли, где это ты шляешься? Сдается мне, ты нас променяла на мальчика-рыбу. Не слишком ли старательно ты его обслуживаешь, прямо облизываешь с головы до ног — правда, уж не знаю, есть ли у него ноги.

Утконожка Салли недовольно отпихнула назойливого ухажера и высвободилась из его рук.

— У него очень даже есть ноги, придурок. Только они мягкие.

— Бьюсь об заклад, остальное у него тоже мягкое, — ухмыляясь заявил Малик, вновь схватил ее за талию и повернул к себе. — Но уж тебе ли не знать, что у меня с этим полный порядочек, правда, подружка?

Он опустил бородатое лицо к ее шее и начал игриво покусывать.

— Вот уж чистая правда, голова у тебя дубовая, — сердито заявила Салли, но ласка Малика ее взволновала.

— Давненько мы с тобой не резвились, а, Салли? — прошептал Малик, и его рука поползла вверх. — Ты ведь его уже накормила?

Салли кивнула, и в глазах у нее появилось задумчивое выражение.

— И он спит?

Салли снова кивнула.

— Значит, с ним ничего такого не случится, верно? Пойдем за туалет, и я тебя привечу.

Салли презрительно фыркнула.

— Как же, ты меня приветишь, — пробурчала она и, поставив миску на пустую бочку, незаметно оглянулась по сторонам — нет ли поблизости хозяина балагана. Его не было. — Это я тебя вечно обихаживаю.

— Ну и пусть, — не стал спорить Малик, взял ее за руку с длинными ногтями и увел в темноту.

Как только Утконожка Салли скрылась в ночи, трое других служителей вышли из густой тени и осторожно, стараясь не шуметь, направились к фургону.

Фарон спал, плавая в мутной воде, когда трое служителей, раздетые до пояса, неслышно переступили через постели, разложенные на полу, — соседи Фарона либо отправились погулять, либо ужинали на свежем воздухе. Добравшись наконец до задней части фургона, все трое обменялись друг с другом какими-то знаками и вдруг резко вскочили и принялись громко колотить по чану, прижимаясь лицами к стеклу и дико вопя.

Новый член труппы проснулся, начал жалобно причитать и, задыхаясь от ужаса, скорчился в дальнем углу чана.

Служители продолжали корчить рожи и размахивать палками, и тут в фургон ворвалась Салли, на ходу завязывавшая многочисленные веревки своих корсетов, глаза ее метали молнии. За ней с сердитым видом влетел Малик, не успевший даже застегнуть штаны.

Салли вцепилась своими острыми ногтями в спины двоих служителей, расцарапав их до крови, и заорала таким оглушительным голосом, что стекло чудом не рассыпалось на мелкие осколки.

— Эй, вонючие ублюдки! Убирайтесь от моего Фарона!

Третий служитель, оказавшийся вне пределов досягаемости ее когтей, с силой отпихнул ее, и она приземлилась у ног хозяина цирка, застывшего у входа в фургон с фонарем в руках.

— Что здесь происходит? — рявкнул он.

— Они обижали моего бедняжку, — взревела Салли и, вскочив на ноги, бросилась на обидчиков, но хозяин успел схватить ее за руку.

— Если вы, болваны, что-нибудь с ним сделали, я вас четвертую, — прошипел он. — Он утроил наши доходы. — Повернувшись к Малику, он показал на пол. — Перенеси эти постели в фургон хищников. А сюда притащи мертвые экспонаты. — Он посмотрел на дрожащего Фарона. — Я больше не собираюсь рисковать.

— Акробаты и уроды не смогут спать с этими мясоедами, — запротестовал один из служителей. — А мальчику-рыбе их вой и ночные прогулки не мешают.

— Убирайтесь отсюда и делайте, что я сказал! — прорычал хозяин балагана и подтолкнул служителей к двери.

Когда помрачневшие громилы вышли, он повернулся к Салли.

— Ты останешься здесь. И проследи, чтобы с ним ничего не случилось.

— Уж можешь не сомневаться, прослежу, — проворчала Салли, которая еще не отдышалась после сражения.

Хозяин цирка взглянул на Фарона и вышел из фургона.

Утконожка Салли вытерла нос тыльной стороной ладони и подошла к чану, который тускло светился в темноте. Развязав брезент, она подтащила поближе маленький деревянный сундучок и, встав на него, опустила руки в грязную воду.

— Ну-ну; Фарончик, — ласково проворковала она и провела рукой по воде, подняв небольшую рябь. — Не бойся малыш. Я больше никуда не уйду. А слово хозяина здесь закон. Тебя никто не тронет. Ну, иди сюда, миленький. Салли тебя укачает.

Фарон долго не решался покинуть свой угол, только испуганно смотрел на несчастную женщину. Она видела лишь его затуманенные глаза, круглые, как две луны, остальное скрывалось в зеленой воде. Спустя какое-то время он все же решился подплыть к ней и доверчиво положил голову на ее открытую ладонь.

Утконожка Салли криво улыбнулась, сложила другую руку в кулак и костяшками пальцев погладила его по щеке, мурлыкая под нос мелодию, которую когда-то слышала, только забыла где.

Вечером, перед тем как караван цирковых фургонов начал спуск с горного перевала, ведущего в северный Сорболд, хозяин балагана устроил представление для стражи, солдат в форме элитного подразделения, патрулировавшего границу между Сорболдом, Роландом и Илорком, королевством фирболгов.

Солдаты давно не гостили дома и маялись от скуки, поскольку делать им здесь было особенно нечего, если не считать бесконечных учений и унылого ожидания нападения, которого в ближайшее время совершенно не предвиделось, поэтому они с радостью приветствовали цирк. Естественно, в палатки со шлюхами выстроились огромные очереди, но и всевозможные чудовища тоже пользовались популярностью.

Фарона показывали вместе с мертвыми уродами, с которыми он делил фургон: двухголовым ребенком, мужчиной с крыльями и десятком других диковинок, плавающих в растворе соли. К этому времени он впал в такое уныние, что солдаты даже не замечали, что он единственное здесь живое существо, — они проходили мимо, разговаривая друг с другом, совсем как в музее, а затем спешили к другим палаткам, где их ждали восхитительные встречи с опасностями, пусть и не совсем настоящими.

Когда представление закончилось и служители начали готовиться к отъезду, хозяин цирка сердито ворвался в фургон Фарона и, с силой стукнув рукой по стеклу, проворчал:

— Просыпайся, мерзкая рыбина! — В сердцах он оттолкнул перепуганную Утконожку Салли, которая сидела на табуреточке около чана с водой и шила. — Я заплатил за тебя большие деньги, сто золотых крон и еще две! Спас от придурков рыбаков. И почему я это сделал? — Он снова с силой стукнул по чану, тот закачался, и на пол пролилась вода. — Потому что ты шипел и плевался и наводил на всех ужас, вот почему! И как же ты меня отблагодарил? Плаваешь в воде, точно тухлая рыбина. Чем ты отличаешься от наших мертвецов, которых все считают обычной фальшивкой?

— Оставь Фарончика в покое! — возмущенно крикнула Салли.

Хозяин цирка резко развернулся и с такой злобой ударил Салли, что та, как подкошенная, рухнула на пол.

Фарон, который забился было в дальний угол чана, пытаясь спастись от ярости хозяина цирка, вдруг засвистел и зашипел и принялся колотить по стеклу своими бесполезными мягкими конечностями.

— Ага! — вскричал хозяин, и в его темных глазах появилось понимание. — Тебе нужно как следует разозлиться, верно?

Он повернулся и с силой врезал Салли ногой по голове, она тут же потеряла сознание, а хозяин цирка с улыбкой наблюдал, как Фарон, сжав зубы и бросая на него ненавидящие взгляды, снова начал бросаться на стенку чана. Прижавшись всем телом к толстому стеклу, он пытался выбраться наружу, беспомощно царапая брезент у себя над головой.

Хозяин балагана вытаращил от удивления глаза.

Из складок на животе диковинного существа выглядывало нечто странное, чего он не замечал раньше. Разноцветные плавники, или что-то вроде того, прятались в обвислой коже мальчика-рыбы, и один из их явно собирался выпасть. Так и случилось через пару мгновений, потому что мальчик-рыба, подняв руки, продолжал дико колотить по брезентовой крыше над своим чаном. Неправильной формы голубой овал с неровными краями, размером с ладонь взрослого мужчины, испуская сияние, медленно опустился на дно, в самую середину какой-то кучи грязи.

Фарон перестал бушевать, заметив на лице хозяина балагана удивление, и проследил за его взглядом, который остановился на дне чана. Паника тут же сменила ярость, Фарон нырнул в грязную воду и, схватив голубой диск, быстро вернул его на место, в складки у себя на животе. А потом хмуро посмотрел на хозяина цирка.

Тот уже заорал, призывая своих громил, и принялся закатывать рукава.

— Отдай это мне, — велел он тихим угрожающим голосом.

Фарон покачал головой и отполз в дальний угол. Тогда хозяин балагана схватил чан за края и начал его раскачивать.

— Я сказал, дай это мне, урод. Иначе я вытащу тебя из воды, швырну на песок Сорболда, и ты, предварительно помучавшись, быстро превратишься в сушеную падаль.

Фарон шипел и плевался в ответ.

Громко топая, в фургон влетели служители. С ловкостью, приобретенной за долгие годы общения с упрямыми чудовищами и опасными зверями, они схватили Фарона и, не обращая внимания на нечеловеческие вопли, прижали его к задней стенке чана. Затем хозяин, одежда которого насквозь пропиталась вонючей водой, выхватил голубой диск из складки на животе своего пленника и принялся разглядывать его в свете фонаря.

Сокровище, за которое с таким остервенением сражался Фарон, и в самом деле оказалось овалом, слегка неровным по краям. Если держать его ровно, он был серым, голубым же становился, когда его поворачивали к свету, но уже в следующее мгновение на его поверхности начинала резвиться разноцветная радуга. На одной стороне овала было выгравировано изображение глаза, окруженного чем-то вроде облаков. Хозяин балагана, осторожно поворачивая свою находку в руках, заметил, что на другой стороне тоже имеется такое же изображение, только глаз практически полностью закрывают облака.

Он посмотрел на дрожащего Фарона, которого продолжали удерживать служители, тот сердито верещал, и его черная кровь медленно стекала из складок на животе и расползалась по воде.

— Какая красивая штучка, правда же? — задумчиво пробормотал он и поднял диск, чтобы подразнить Фарона. — По крайней мере, теперь я знаю, как заставить тебя выполнять свои обязанности, мальчик-рыба. — Он кивнул служителям. — Отпустите его.

Громилы выпустили Фарона, позволив ему соскользнуть в полупустой чан, и вышли из фургона. За ними последовал мокрый, но очень довольный хозяин балагана.

Фарон продолжал подвывать, то печально, то злобно, пока Утконожка Салли наконец не пришла в себя. Она прижала руку к разбитому лбу, путаясь в мокрых юбках и пошатываясь, добрела до чана и принялась бормотать ласковые слова, пока Фарон не начал жалобно всхлипывать.

— Ну-ну, мой Фарончик, не переживай, миленький. Это жизнь. — Она нежно погладила его костяшками пальцев по мягкой голове. — Наша житуха в цирке.

Котелок, Илорк

От изучения старого пыльного тома Акмеда оторвало известие о том, что прилетела почтовая птица.

Грунтор в последнее время привык сидеть или стоять, молча разглядывая военные карты и изучая доклады, которые поступали от Глаз с дальних аванпостов — сторожевых башен, расположенных на самых окраинах королевства, за Проклятой Пустошью и голубыми лесами центрального Илорка, в самом сердце Зубов. Болезнь поразила кланы Когтя и Потрошителей, но не затронула Глаза, поэтому большая часть информации поступала к нему от вождей, старавшихся заручиться его расположением в отсутствие конкуренции. Новости, приходившие от них, были совсем неутешительными.

На каменных стенах пещеры, вырубленной в горе, в которой располагался главный Зал Советов, плясали причудливые тени, их отбрасывало пламя, пылавшее в огромном очаге, расположенном в одном из углов, тишину в комнате нарушал лишь раздававшийся время от времени треск сырых поленьев. Когда служащий птичника открыл дверь, скрип петель наполнил все помещения. Грунтор поднял голову и увидел, что король болгов раздраженно смотрит на гонца.

Солдат вежливо откашлялся — по человеческим меркам этот звук скорее напоминал ворчание, — и Акмед нетерпеливо махнул рукой.

Довольно долго он сидел, уставившись на кусок промасленной ткани, которую ему передал гонец, затем откинулся на спинку массивного деревянного кресла и прикрыл губы руками — жест, говоривший о том, что он погрузился в размышления. Наконец он поднял голову и мрачно посмотрел на старшего сержанта.

— Через пару недель мне придется снова уехать, — сообщил он Грунтору.

— Ты ж только вернулся, — сердито проворчал тот. — Что опять стряслось?

— Мне нужно присутствовать на карнавале, — буркнул Акмед.

— А, ну если так, тогда, ясное дело, конечно, поезжай и развлекись хорошенько, — язвительно отозвался Грунтор. — И привези мне вкусненького засахаренного миндаля, если у них найдется горсточка.

Акмед швырнул письмо в огонь и дождался, пока оно сгорит, прежде чем заговорил снова.

— Рапсодия и ее бесполезный муженек решили, что пришла пора сыну Стивена, Гвидиону, озаботиться управлением своей провинции. Никогда бы не поверил, что стану говорить такое про намерьена, но, должен признаться, мне нравится юный Гвидион не меньше, чем нравился его отец.

— Да уж, старина Стив был парнем хоть куда, — подтвердил Грунтор, слегка подобрев. — Но Ою придется взять на себя смелость и напомнить тебе, твое величество, что у тебя тута и своих делов хватает, если ты улавливаешь, что Ой имеет в виду. Болезнь вконец разбушевалась — точнее, те, кто потрогал стекло Светолова и выжил, ужасно мучаются. Парни в траншеях ведут странные разговорчики, а Глаза докладывают, что Сорболд ведет себя непривычно тихо. Ою совсем не нравится то, что носится у нас в воздухе. По-моему, самое время, чтобы сидеть дома.

— Точно, — не стал спорить с ним Акмед. — Но у меня имеются собственные причины, чтобы туда отправиться, помимо необходимости принимать участие в торжественной церемонии и развлекаться в компании надутых намерьенских аристократов.

— Ой бы в жизни не сообразил, — сухо изрек Грунтор. — Мы же все знаем, как нежно ты обожаешь такие вечеринки. Ой думает, что одна из твоих причин в том, чтобы герцогиню порадовать.

Король болгов встал и, подойдя к очагу, опустился около него на корточки, подставив лицо с чувствительной кожей пульсирующим струям жара.

— Вовсе нет. Я хочу, чтобы она мне помогла. Она моя должница. — Он встал и вернулся к своему столу и пыльному тому. — Кроме того, у меня есть кое-что для будущего герцога — я нашел эту штуку, когда мы спасали Рапсодию, и забрал себе, хотя Эши заявил, что она должна принадлежать Гвидиону. Но я хочу отдать ее мальчику, чтобы он правильно ее использовал. И отдать при свидетелях. И последнее, я намерен проверить, как поведут себя архонты в мое отсутствие. Они наконец узнали всю правду и теперь понимают, чего я от них требую и какова цель их жизни. Меня не будет меньше двух недель. Это же совсем мало, не сомневаюсь, что ты справишься и сможешь присмотреть за порядком.

Сержант ничего ему не ответил, он смотрел в резвящееся пламя и пытался представить себе, какие новые ужасы уготовила им судьба на сей раз.

Драконица, дрожа на пронизывающем ветру, отчаянно цеплялась за заснеженные камни высокого горного пика. Она выползла из ворот замерзшего дворца и, сражаясь с ледяной вьюгой, забралась на самую вершину темной горы.

Дата добавления: 2015-10-02