Синдром дефицита внимания

Синдром дефицита внимания (СДВ)» и «СДВ с гиперактивностью (СДВГ)» — это, по сути своей, одно и то же. И поскольку, по крайней мере, половина страдающих этим синдромом людей не гиперактивны, я предпочитаю общий термин «СДВ».

Я часто говорю людям, что знаю о СДВ больше, чем хотел бы. Моему сыну, Энтони, был поставлен этот диагноз, когда ему было 12 лет. Его комната демонстрировала в действии второй закон физики, гласящий, что мир склонен переходить из состояния порядка в состояние беспорядка[27]. Я часто спрашивал его, не планировал ли он специально весь этот хаос. Более того, у него был ужасный почерк, и получасовая домашняя работа обычно занимала три часа, притом что мать постоянно понукала его, чтобы заставить сидеть на месте и выполнять ее.

Моя старшая дочь, Бринн, на первый взгляд, была идеальным ребенком: всегда послушная и ласковая, притом ее комната всегда была чистой, а домашние задания — сделаны. Если бы у меня была только Бринн, я был бы плохим детским психиатром. Я бы считал, что Бринн такая замечательная потому, что я такой замечательный отец. Глядя, как чей-то ребенок капризничает в продуктовом магазине, я бы думал про себя: «Дайте мне вашего ребенка на неделю, и я вправлю ему мозги, а потом научу вас, как быть хорошими родителями». Наверно, Бог знал, что я такой, и дал мне Кэйтлин.

Она была гиперактивна еще до рождения. Мы думали, что у нас будет мальчик из-за ее невероятной активности в материнской утробе. А удержать годовалую Кэйтлин было все равно что пытаться удержать в руках живого лосося.

Многие католические церкви позволяют маленьким детям сидеть вместе с родителями во время мессы. С Кэйтлин это было совсем не здорово, поскольку она вела себя хуже всех детей в церкви, что не только смущало меня, но и вредило бизнесу. Будучи врачом, я наблюдал половину детей в этом приходе, и когда мой собственный ребенок так себя вел, люди теряли ко мне доверие. Поэтому вскоре я перестал ходить в церковь… Из-за этого ребенка я пережил духовный кризис.

Вы когда-нибудь видели в супермаркете детей в маленьких желтых шлейках? После того как у меня появилась Кэйтлин, я стал убежденным сторонником маленьких желтых шлеек, поскольку она постоянно пыталась убежать от меня. Кроме всего прочего, я вел колонку в местной газете, и, куда бы я ни шел, люди узнавали меня и говорили что-то вроде: «Ой, а вы доктор Амен! Мне нравится ваша колонка». Я просто не знал, что делать, когда они спрашивали: «Ой, вы доктор Амен! А почему ваш ребенок на шлейке?» Поэтому я просто сажал Кэйтлин в коляску и связывал ей шнурки на ботинках, чтобы она не могла вылезти. Сейчас я совсем не горд этим, но, если у вас гиперактивный ребенок, вы порой делаете подобные вещи, просто чтобы выжить.

Когда Кэйти исполнилось 3 года, я снова начал ходить в церковь, но оставлял ее дома. Я ходил молиться об исцелении. Я верил в исцеление. К тому времени я знал, что 30 % трехлетних детей выглядят гиперактивными, но только 5-10 % четырехлетних детей являются на самом деле гиперактивными. Поэтому с полной уверенностью диагностировать СДВ можно только, когда пациент достигает 4 лет от роду. Я ставил свечи в церкви и даже жертвовал лишние 50 долларов, пытаясь подкупить Бога. Я написал Папе и попросил его прислать благословенный образ, чтобы я мог повесить его у кровати дочери. Но мне никто не ответил (его секретарь, вероятно, тоже страдал СДВ). В 4 года я повел Кэйтлин к коллеге, который поставил ей диагноз СДВ.

Основные симптомы СДВ: неустойчивость внимания, отвлекаемость, дезорганизованность и плохой внутренний контроль.

Неустойчивость внимания — ключевой симптом СДВ, но это не означает короткую продолжительность концентрации внимания ко всему подряд. У страдающих СДВ проблемы с регулярным, рутинным, повседневным вниманием — с тем типом внимания, который отвечает за жизнеобеспечение, который нужен для того, чтобы сделать домашнюю работу, вовремя оплачивать счета, составлять отчет о расходах на работе или слушать, что говорит супруг.

Страдающие СДВ могут совершенно нормально фокусировать внимание на деятельности и событиях, которые новы, непривычны, обладают высоким стимулирующим воздействием, интересны или пугающи. Это выглядит так, будто для концентрации внимания им необходима стимуляция, и поэтому они водят мотоциклы, ходят на страшные фильмы, занимаются рискованной деятельностью и имеют склонность конфликтовать с близкими.

Они играют в игру, которую я называю «ищем проблемы на свою голову». Если они расстроены, они могут сфокусироваться и даже зациклиться на проблеме. Эта особенность часто обманывает окружающих, даже врачей, поскольку если вы способны уделять внимание вещам, которые вам нравятся, пусть даже таких вещей совсем немного, то люди думают, что у вас не может быть СДВ. Они полагают, что вы просто ленивы.

Отвлекаемость — еще один общий симптом. Большинство из нас способны блокировать мысли о вещах, о которых нам не нужно думать в данный момент, но этого не происходит у страдающих СДВ. Если кто-то уронил карандаш за три ряда от них, их внимание немедленно переключается на карандаш. Люди с СДВ, как правило, очень чувствительны. Они ненавидят ярлыки на одежде, часто бывают чувствительны к прикосновениям и могут плохо спать ночью, поскольку слышат в доме малейшие звуки. Отвлекаемость негативно отражается на способности женщин иметь оргазм. Что требуется для оргазма? Сосредоточение! Чтобы он случился, необходимо сконцентрироваться на чувствах достаточно долго. После лечения СДВ сексуальная жизнь многих людей становится лучше.

Страдающие СДВ обычно дезорганизованы. Их комнаты, письменные столы и школьные сумки часто находятся в таком беспорядке, что они вечно опаздывают. Вы можете узнать их среди своих коллег, это те, что всегда опаздывают на 10 минут и порой появляются с большим стаканом кофе в руках. Люди с синдромом СДВ склонны помогать себе такими стимуляторами, как никотин и кофеин.

Многие страдающие СДВ обладают качеством, которое я называю слабым внутренним контролем. Они сначала говорят или делают, а потом думают. По этой причине они попадают во множество переделок.

У них бывают проблемы с долгосрочными целями. Для них важен текущий момент. Не то, что будет 5-10 минут спустя, а то, что происходит сейчас. Они откладывают до последней минуты необходимые дела, но им трудно откладывать пенсионные сбережения. Такой подход к жизни, который я называю кризис-менеджментом: их жизнь протекает от одного кризиса к другому.

Для людей с синдромом СДВ верно утверждение: чем больше они стараются, тем хуже все получается. При проведении ОФЭКТ на томограммах мы видим, что мозг в состоянии покоя обычно нормален, но когда пациент пытается сконцентрироваться, активность в передней части мозга понижается (см. рис. 6.1 и 6.2).

Стимулирующие препараты, по всей видимости, предотвращают такое отключение, и человек может нормально сосредоточиться. (Это приблизительно, как поставить ногу на педаль газа, чтобы машина ехала медленнее.)

Существует множество мифов и неверных концептов в отношении СДВ. Вот лишь некоторые из них.

Миф 1: СДВ — это очередное модное поветрие или совершенно новое расстройство. Но такой синдром был описан в медицинской литературе более 100 лет назад. Действительно, 50 лет назад немало кому ставили диагноз СДВ, но такие люди существовали, и их часто наказывали в школе, на них вешали ярлык трудного или ленивого ребенка.

Миф 2: все перерастают СДВ ко времени полового созревания. Около половины людей, имевших этот диагноз в детстве, сохраняют его симптомы во взрослом и даже преклонном возрасте. Я лечил семьи, где СДВ наблюдается в трех и даже в четырех поколениях. Однажды я лечил шестилетнего мальчика, его маму, дедушку и 94-летнюю прабабушку. Когда прабабушка пришла в мой кабинет, я спросил, что ее привело ко мне. Она ответила: «Я хочу дочитать газету. Мне никогда не удавалось прочитать газету до конца». После лечения, месяц спустя, она снова пришла на прием с широкой улыбкой и сообщила, что дочитала свою первую книгу.

Миф 3: СДВ — незначительная проблема. Однако 35 % таких детей, не получивших лечения, не могут закончить высшую школу. Согласно одному исследованию, 52 % взрослых и тинейджеров без лечения от СДВ будут употреблять наркотики или злоупотреблять алкоголем. А согласно другому исследованию, 43 % из этих гиперактивных мальчишек будут арестованы за тяжкие преступления ко времени своего 16-летия. Кроме того, 75 % людей с синдромом СДВ, не получивших лечения, страдают от межличностных проблем. Почему? На своих лекциях я часто спрашиваю аудиторию: «Кто из вас состоит в браке?» Большая часть аудитории поднимает руки. «Помогает ли в семейной жизни привычка говорить все, что думаешь?» Аудитория смеется. «Конечно, нет, — продолжаю я, — отношения требуют такта, продуманности. Но когда у вас снижена активность во фронтальной части головного мозга, как у страдающих СДВ, вы склонны говорить первое, что приходит вам на ум, и это задевает чувства других людей».

Я часто повторяю, что мозг — коварный орган. У всех бывают странные, безумные или глупые мысли, о которых не должны знать другие. Лобные доли нашего мозга защищают нас от того, чтобы мы высказывали эти мысли вслух. Они действуют как мозговой контролер. Однажды я был на конференции вместе с одной моей подругой, страдающей СДВ и повреждением мозга. Прямо перед нами сидели две женщины с явным ожирением и обсуждали свои проблемы с весом. Одна женщина сказала другой: «Я не знаю, почему я такая толстая. Я ем, как птичка». Моя подруга взглянула на меня и сказала достаточно громко, чтобы нас слышали: «Ага, как кондор»[28]. Я взглянул на нее в полнейшем смущении. Перепуганная, она закрыла рукой рот и сказала: «О Господи, я сказала это вслух?» Я утвердительно кивнул, но женщины в негодовании пересели от нас подальше.

Миф 4: СДВ по большей части мужской синдром. Ряд исследований указывают на то, что СДВ у девочек бывает практически так же часто, как у мальчиков, но его реже диагностируют, поскольку в отличие от Кэйтлин девочки обычно не гиперактивны. Они тоже страдают от симптомов СДВ и не достигают полного раскрытия своего потенциала. Их расценивают как ленивых, либо не очень умных.

Хотя Бринн, моя старшая дочь, была идеальным ребенком, по правде говоря, я никогда не считал ее умной. Мне стыдно говорить об этом, но так я чувствовал. Мне приходилось снова и снова учить ее простым вещам, и до пятого класса она не могла запомнить своего расписания. Моя коллега тестировала ее, когда Бринн была в третьем классе и, в принципе, подтвердила то же самое — Бринн не очень умна (она выразилась иначе, но я понял ее). Тем не менее психолог утверждал, что у Бринн будет все в порядке, поскольку она весьма упорно работает. И действительно, в 8-м классе Бринн получила президентскую стипендию. Правда, не за академические успехи, а за усердие.

Однако в 10-м классе все начало разваливаться. Она училась в подготовительной школе колледжа, и просиживала за домашними заданиями до часу или двух часов ночи. Однажды ночью, когда Бринн учила биологию, она пришла ко мне в слезах и сказала, что никогда не станет такой же умной, как ее друзья. Это разбило мне сердце.

На следующий день я достал ее первую томограмму, сделанную в возрасте восьми лет. Когда в 1991 году я только начинал работу по сканированию мозга, я обследовал этим методом всех, кого знаю, в том числе троих своих детей, мою мать и самого себя. В то время у меня был опыт изучения всего 50 томограмм. А к тому моменту, о котором я рассказываю, я уже просмотрел тысячи томограмм. И снова глядя на старую томограмму Бринн глазами опытного специалиста, я ужаснулся увиденному. У нее была низкая общая активность мозга, и особенно в области лобных долей.

В тот вечер, придя домой, я рассказал Бринн об этом и сказал, что хочу сделать новую томограмму. Поскольку эта процедура требует инъекции, Бринн запротестовала: «Я не хочу сканирования, пап. Ты только и думаешь о нем». Но я все же детский психиатр и умею договориться с детьми. Я знал, что это очень важно, и поэтому спросил, чего мне будет стоить возможность получить ее томограмму. Она сказала мне, что хочет телефонную линию в свою комнату. Мне пришла в голову мысль, что, возможно, она гораздо сообразительнее, чем я думал. Результаты нового обследования ОФЭКТ были фактически идентичны результатам Бринн семилетней давности. Я плакал, увидев это.

На следующий день я ввел Бринн слабую дозу соответствующих медикаментов я провел повторное сканирование ее мозга, и его работа оказалась нормализованной. Проблемы с учебой не имели никакого отношения к природному интеллекту Бринн. Низкая мозговая активность ограничивала ее доступ к ресурсам собственного мозга. Я назначил ей лекарство в малых дозах, а также ряд добавок.

Несколько дней спустя она сказала, что учеба теперь дается ей гораздо легче. Она стала приносить домой пятерки за контрольные тесты, чего раньше никогда не случалось. Занявшись биологией, Бринн сообщила, что впервые ясно поняла ее принципы. Ранее всегда скромная в классе, Бринн теперь стала поднимать руку и даже участвовать в дебатах. Однажды вечером за ужином она подмигнула мне и сказала: «Я сегодня отличилась в дебатах!» Это был уже совсем другой ребенок.

Четыре месяца спустя после сканирования она получила все пятерки впервые в своей жизни. Она повторяла это достижение до конца школы и почти весь период учебы в колледже. У нее полностью изменилось восприятие себя: оно стало соответствовать человеку умному, компетентному и способному с оптимизмом смотреть в будущее.

Эффективное лечение СДВ может изменить всю жизнь человека. Тогда почему же медикаменты вроде риталина вызывают столько споров? Потому, что хотя они и помогают некоторым страдающим СДВ, состояние других они могут значительно ухудшить. Пока я не занялся томографией, я не мог понять причины такого действия. А на ее основе я пришел к выводу, что СДВ совсем не одинаков. Существует по крайней мере шесть различных его вариантов, и, если лечить все одним и тем же лекарством, оно будет спасать одних и приводить к катастрофе других.

Дата добавления: 2015-10-02