Глава 5. Психоз

Разрушение личности становится очевидным, когда человек теряет связь с реальностью, противопоставляя свой внутренний мир общественным устоям и привычному окружению. В том случае, когда импульсы к самоизоляции достигают своего накала и человек становится неуправляемым, мы имеем дело с феноменом, который медики называют «психозом», а обыватели «сумасшествием». Эти термины, особенно последний, обозначают категорию людей, являющихся в определенном смысле беспомощными, и, несмотря на присущие их поведению элементы агрессивности, как внешней, так и направленной против самого себя, общество склонно относиться к ним более-менее терпимо при условии их изоляции. Именно эти несчастные составляют подавляющую часть контингента психиатрических лечебниц.

В мою задачу не входит подробное описание разных видов психических заболеваний, которые в той или иной степени могут быть идентифицированы как психоз (этим термином обозначают не только умственное расстройство, о котором пойдет речь, но и разного вида психические отклонения). Ограничусь лишь той областью, где саморазрушительные моменты этого заболевания отчетливо проявляются в двух аспектах. Как видно из вышеприведенного определения, первым аспектом психоза является так называемый дереизм, то есть отрицание принципа поведенческой детерминанты в пользу принципа удовольствия.

При рассмотрении случаев депрессивного состояния возникают сомнения по поводу наличия в мотивации «принципа удовольствия»; тем не менее это так, и доводы в пользу такой предпосылки были приведены в первой главе этого раздела.

Каким бы ни было наше отношение к некоторым религиозным течениям,

Всем известно, что многие религиозные учения в той или иной степени отрицают объективную реальность. Согласно некоторым из них, реальность земных ценностей отрицается полностью, согласно другим — частично. При этом концептуальное осмысление бытия группой людей нередко претендует на исключительность своей теории и провозглашает ложность массового представления о действительности («истинной реальности») остального человечества. В этой связи мне вспоминается случай из практики. Тридцатилетний деревенский увалень, долгие годы страдавший легкой формой шизофрении, осложненной слуховыми и визуальными галлюцинациями, что, несомненно, свидетельствовало о душевном нездоровье, развеял представление врачей о его умственной отсталости, часами просиживая за чтением журнала «Наука и здоровье». Когда я поинтересовался, все ли из прочитанного он понимает, пациент ответил утвердительно и добавил: «К сожалению, остальным этого не понять, так же, как научные истины. Постигнуть их способны лишь вы и я». Больной имел в виду, что мир знаний открыт лишь ему, как адепту истинного учения, и мне, как представителю прикладной научной дисциплины (психиатрии). По его понятиям, эти две области познания были вполне соспоставимы.

их представители выпадают из темы нашей дискуссии, ибо любая религия есть часть общественного сознания, а коль скоро последнее является объективной реальностью, воплощенной в обычаях и общественном мнении, мы не вправе говорить о патологической изоляции от действительности. В то же время психиатры наблюдают многих пациентов, духовный изоляционизм которых воистину беспримерен. В своем упорном неприятии действительности они прибегают к инфантильным способам защиты от внешнего мира, который представляется им враждебным. В конечном итоге абсолютное отрицание реалий жизни приводит к самоуничтожению. Как правило, к этой категории относятся те, кто не способен осуществлять обратную связь с окружающим миром. Их представление о действительности застыло на уровне детских впечатлений, а происходившие с годами перемены не получили в их сознании адекватного отражения. Представителя такой категории принято идентифицировать, как шизоидную личность. Эта тема подробно освещена в моей книге «Человеческий разум».

Шизоидный тип личности со временем трансформируется в шизофренический психоз. Адекватное восприятие реальности предполагает равновесие между любовью и ненавистью как по отношению к окружающей действительности, так и в области человеческих взаимоотношений. Неспособность к воплощению этого принципа становится причиной самокопания и экстраполяции любви и ненависти вовнутрь. Мы уже говорили о том, что такая форма умственного расстройства характеризуется возвратной реакцией высвобождения ненавистнических эмоций. Меланхолик взаимодействует с окружающей действительностью без явной угрозы для жизни других людей; более того, он способен на активное сотрудничество и имеет все шансы изменить свою жизнь к лучшему. По этой причине меланхолию нередко принимают за невроз, а не психоз. Однако поведение некоторых меланхоликов опасно, и нередко они способны на убийство. При этом механизм отказа от адекватного восприятия объекта намного жестче, чем в случаях так называемого невротического расстройства.

Способность к полному уходу от реальности предоставляет психопату уникальную возможность для самоуничтожения. Он может вообразить себя мертвым; представить, что часть его тела или какой-либо орган уничтожен или поврежден. В этом смысле гипотетическое саморазрушение, полное или частичное, имеет те же мотивы, что и при фактическом членовредительстве и самоубийстве. Иногда такие фантазии называют негативной галлюцинацией (или, что более правильно, самообманом, носящим негативный характер). Одна из форм больного воображения обозначается термином «деперсонализация» (лишение индивидуальности).

Наиболее основательное исследование этого феномена было предпринято Оберндорфом (К. П. Оберндорф. Деперсонализации по отношению к эротизации мысли. «Международный психоаналитический журнал», 1934, т. XV, с. 271-295).

В приведенном ниже примере изначально предпринимались попытки фактического самоубийства, вслед за которыми возникли фантазии небытия, спровоцировавшие последующие иллюзии утраты органа (глаза). Вслед за этим были предприняты фактические попытки членовредительства, то есть целенаправленной агрессии против реальности (что более опасно, но и более «разумно»).

Речь пойдет о старой деве средних лет, которая всю жизнь провела в доме своего отца. После продолжительной болезни отец умер, оставив дочери приличное наследство. После его смерти у нее стали проявляться различные болезненные симптомы, поставившие в тупик многих терапевтов, так и не сумевших определить причины недомогания и облегчить ее страдания. Со временем безысходная болезненность приобрела отчетливые черты перемежающейся депрессии, характерным признаком которой стало упорное отрицание реальности или, скорее, неспособность воспринимать эту реальность.

«Я не могу ни о чем думать; я ничего не чувствую, — приговаривала она, покачиваясь из стороны в сторону на своем кресле. — Я — ничто; и вы, сидящие в этой комнате, тоже не имеете никакого значения; я вас вижу, но не более того. Если бы меня привели домой, я не узнала бы собственного дома. Все бессмысленно. Меня ничего не интересует, и я никого не люблю».

Ощупывая свое лицо, она говорила: «У меня нет никакого лица, у меня вообще ничего нет». При этом она успешно проходила психологическое тестирование, в частности, правильно решала арифметические задачи, верно называла место своего проживания и точно отвечала на вопросы, носящие общий характер. По окончании тестов она заявляла с видимым отвращением: «Все это бессмысленно и не имеет ко мне никакого отношения. Я думаю, что все плохо, когда ты — никто».

По истечении трех месяцев возрастающего беспокойства и физического напряжения тон ее жалоб несколько изменился: «У меня нет глаз. Это всего лишь два отверстия. Нет, вы не понимаете. У меня нет ни глаз, ни ушей, у меня нет ничего, кроме вот этого (трогает свое лицо). Но и это не то, что надо. С тех пор, как я сюда попала, я ничего не видела и не слышала. У меня нет ничего, кроме двух отверстий». Подобные монологи продолжались с утра до вечера, с перерывами на сон и принудительное кормление.

Она стала драчливой и не раз пыталась ударить кормивших ее врачей и медсестер. Затем она попыталась выколоть себе глаза. Однажды это ей почти удалось. Она воткнула кнопку в уголок глаза, объясняя, что в этом нет ничего страшного, так как на самом деле вместо глаз у нее дыры. Она часто просила закутать ее в простыню и отправить домой, под предлогом того, что она все равно ничего не видит и не слышит.

Прошел почти год, в течение которого наблюдались периоды кажущейся веселости и относительного умственного благополучия, которые чередовались с депрессивным состоянием и уверенностью в собственном не-существовании. При упоминании о ее комфортабельном доме, богатстве и друзьях она не проявляла никакого интереса. Снова и снова пациентка повторяла слова о том, что она мертва. Наблюдались признаки того, что периоды депрессии провоцировались непроизвольными эротическими побуждениями, которым она упорно сопротивлялась. Будучи не в силах их реализовать, она ассоциировала их с чувством вины, порожденным болезнью, а болезнь в ее сознании ассоциировалась со смертью отца. Таким образом, иллюзия собственной смерти воспринималась как наказание. Составляющие элементы агрессивности — стремление к наказанию и эротизация — в этом случае проявились как «фантастическая» форма частичного (личностного) самоуничтожения.

Феномен мысленного самоуничтожения (так называемой деперсонализации) настолько интересен, что я расскажу еще об одном случае, с которым столкнулся мой коллега.

Дата добавления: 2015-10-02