ГЛАВА 29

Кайл Чацкий сидел напротив меня за тем же угловым столиком в том же больничном кафе. Несмотря на то, что он едва ли покидал свой пост в течение последних нескольких дней, он был чисто выбрит и одет в свежую рубашку. Кайл смотрел на меня с улыбкой, чуть тронувшей уголки глаз и губ, но не добравшейся до глаз, которые оставались холодными и бдительными.

- Забавно, - сказал он, - Ты хочешь, чтобы я помог тебе взломать систему регистрации отлея "Брейкер"? Ха! – он не очень убедительно усмехнулся – А почему ты считаешь, что я могу тебе помочь?

К сожалению, вопрос был справедливым. Моё мнение о возможностях Чацкого не было основано на каких-то его словах или поступках. Но краем уха я слышал, что он на хорошем счету в некоем тайном правительственном подразделении – как бы не связанной между собой группы людей, тщательно избегающих пристального внимания, служащих в различных структурах, обозначаемых аббревиатурами и более-менее аффилированных с федеральным правительством, а иногда даже друг с другом. В свете этого знания я был абсолютно уверен, что ему известны пара способов выяснить, когда Вайс заселится в отель.

Но возникала небольшая проблема протокола: мне не полагалось ничего подобного знать, а ему - признаваться. Чтобы решить эту проблему и преодолеть его инстинктивное нежелание, нужно было придумать нечто достаточно важное и срочное. Лично для меня нет ничего более экстренного, чем надвигающаяся кончина Драгоценного Декстера, но вряд ли Чацкий разделит мою высокую самооценку. Ему наверное, куда важнее всякие пустяки вроде национальной безопасности, мира во всем мире и собственных бестолковой жизни и здоровья.

Но мне пришло в голову, что для него так же немало значит моя сестрица… и на этом можно попробовать сыграть. Поэтому. Изобразив на лице своё лучшее выражение мужественной прямоты, я выпалил:

- Кайл! Это тот мужик, который ранил Дебору!

В любом из мужских телесериалов, которые я видел, этого было бы более чем достаточно, но видимо, Чацкий их не смотрел. Он просто приподнял бровь и спросил:

- Ну и..?

- Ну и … - протянул я, несколько опешив и лихорадочно пытаясь вспомнить, что еще говорят в подобной ситуации по телевизору, - ээ… он там, ему всё сошло с рук… и он готов повторить попытку!

На этот раз Кайл приподнял обе брови:

- И ты считаешь, что он снова нападёт на Дебору?

Всё шло совсем не так, как я рассчитывал. Я-то верил. Что Кайл живет по некоему Кодексу Людей Действия и стоит мне упомянуть о необходимости активных действий и выразить свою готовность в них участвовать, как Чацкий вскочит на ноги и мы ринемся в бой. А он вместо этого смотрит на меня так, словно я предложил ему клизму.

- Как ты можешь не хотеть поймать этого парня? – спросил я, и мне стало даже неловко от нотки отчаяния в голосе.

- Это не моё дело, - ответил он. - И не твоё тоже, Декстер. Если ты думаешь, что этот парень собирается заселиться в этом отеле, скажи полицейским. У них полно народу, способного выследить и схватить его. А ты у себя один, приятель, и не пойми меня превратно, но дело может оказаться намного серьёзнее, чем ты привык.

- Полицейские захотят узнать, откуда мне это известно, - ляпнул я, и тут же пожалел об этом. Чацкий мгновенно вцепился в мою оговорку:

- И откуда тебе это известно?

Бывают случаи, когда даже лицемеру Декстеру приходится раскрыть пару карт, и сейчас явно настал один такой. И так, выбросив в форточку вбитые в меня с детства запреты, я выдавил:

- Он меня преследует.

- В смысле? – моргнул Чацкий.

- В смысле, он хочет меня убить. Он уже сделал две попытки.

- И ты думаешь, что он собирается попробовать ещё раз? В этом отеле, "Брейкер"?

- Да.

- Так почему бы просто не остаться дома?

Без ложного тщеславия я заявляю, что не привык к наличию интеллекта у собеседника. Но Чацкий явно вёл в нашем танце, а я отставал на пару па, хромая на обе левых ноги. Я завёл этот разговор, считая Чацкого этаким бравым воякой без страха и упрёка, который с полуслова ринется в бой, особенно если получит возможность вонзить свой крюк в мерзавца, ранившего любовь всей его жизни, Дебору.

Я явно просчитался. И из этого следовал вопрос: кто же такой Кайл Чацкий и как мне заручиться его помощью? Склонить его на свою сторону хитрой уловкой или придётся прибегнуть к той или иной форме беспрецедентно неудобной и невыразимой правды? Сама мысль о совершении акта честности заставила меня содрогнуться – это противоречило всему, что я из себя представлял. Но другого выхода я не видел – придется поделиться хотя бы частицей правды.

- Если я останусь дома, он сделает нечто ужасное. Со мной, и возможно, с детьми.

Чацкий покачал головой:

- Было гораздо понятнее, когда я считал, что ты хочешь отомстить. Как он может навредить тебе, если ты будешь дома, а он – в гостинице?

Иногда приходится признать – сегодня не твой день. Я попытался утешиться мыслью, что еще страдаю от последствий сотрясения мозга, но сам себе возразил: жалкая отмазка. Тогда, чертовски раздраженный, я вытащил позаимствованный из машины Вайса блокнот и открыл на цветном портрете Доминанта Декстера на фасаде гостиницы Брейкер.

- Так, например, - сказал я, - Если он не сможет меня убить, то подстроит арест за убийство.

Чацкий долго разглядывал рисунок, а потом тихо присвистнул:

- Ого… А эти штуки внизу…?

- Трупы. Изукрашенные так же, как в том деле, которое расследовала Дебора, когда этот тип напал на неё.

- Зачем ему это? – изумился Кайл.

- Это вид искусства. – ответил я. – То есть он так думает.

- Да, но зачем ему ты?

- Парень, которого арестовали, когда ранили Дебору. Я ещё ему здорово по башке наподдал. Это был его бойфренд.

- Был? – тут же зацепился Чацкий, - А где он сейчас?

Никогда не видел смысла в членовредительстве – в конце концов, жизнь сама по себе намного лучше с этим справляется, но если бы я мог вернуть обратно это "был", откусив себе язык, то сделал бы это с превеликой радостью. Но увы, слово не воробей, и задействовав жалкие остатки своего некогда острого ума я выдал:

- Он сбежал из-под залога и исчез.

- И этот парень обвиняет тебя?

- Я так думаю.

Чацкий посмотрел на меня, потом опять на рисунок:

- Слушай, приятель, ты знаеim этого парня, а я хорошо усвоил, что к предчувствиям надо прислушиваться. У меня они срабатывали девять раз из десяти. Но тут… не знаю, – он пожал плечами. – Не слишком ли притянуто? – тут он поддел рисунок пальцем. – Впрочем, в одном ты прав. Тебе нужна моя помощь, и даже сильнее, чем ты думаешь.

- "Что ты имеешь в виду?" – вежливо уточнил я.

Чацкий похлопа рукой по рисунку:

- Это не гостиница Брейкер. Это Националь. В Гаване, – и видя совершенно непотребно отвисшую Декстерову челюсть, уточнил: - в той Гаване, что на Кубе.

- Не может быть! – пролепетал я. – Я сам там был. Это Брейкер!

Чацкий самодовольно ухмыльнулся. (Мне ужасно захотелось попробовать такую улыбочку, когда я без маски)

- Ты что, историю прогуливал?

- Вряд ли нам задавали эту главу. Просветишь?

- Националь и Брейкер были построены по одному проекту, из соображений экономии. Они практически идентичны.

- Тогда почему ты так уверен, что это не Брейкер?

- Смотри сюда – показал чацкий, - видишь старые автомобили? Чистая Куба. А вот тут, видишь нечто вроде гольф-кара с пластиковой крышкой? Это "коко-локо" и ездят на них только на Кубе, а не в Форт Лодердейл. Ирастения, здесь, слева! Около Брейкер таких не увидишь. – он отпустил блокнот и откинулся на спинку стула. – Ну, можно сказать, твоя проблема разрешилась сама собой, приятель.

- В смысле? – не понял я, раздражаясь от полной бессмысленности его слов.

Чацкий ухмыльнулся:

- Американцу слишком трудно туда попасть. Не думаю, что у него получится.

В прорезь упал десятицентовик, и у Декстера в мозгу загорелась лампочка.

- Он канадец, – сказал я.

- Ладно, тогда он сможет туда попасть, - гнул свою линию Чацкий, - Но ты возможно не помнишь, но там всё очень строго. В смысле. Ничего подобного ему с рук не сойдет, – он снова похлопал по блокноту. – Только не на Кубе. Копы появятся, едва он… - тут Чацкий нахмурился и задумчиво потянулся своим блестящим стальным крюком к лицу, но спохватился, прежде чем успел выколоть себе глаз.

- Разве что…

- Что?

Он слегка покачал головой:

- Этот парень очень умный, да?

- Ну, неохотно признал я, - по крайней мере, он так считает.

- Значит, он должен это знать. Что возможно, означает…

Чацкий замолк на полуслове и выудил откуда-то свой телефон (одну из тех моделей с увеличенным экраном) Придерживая его крюком, он принялся что-то быстро печатать, хмыкая и бормоча под нос: "Черт... Хорошо... Угу…" и прочие малоинформативные фразы.

Я видел, что он что-то ищет в Гугле, но не смог разобрать через стол, что именно.

- Бинго! – наконец воскликнул он.

- Что?

Он улыбнулся, явно довольный собственной сообразительностью.

- На Кубе обожают устраивать разные праздники, чтобы показать, как у них всё здорово и свободно. Вроде этого фестиваля, – он подтолкнул телефон ко мне.

Я вгляделся в экран и прочёл: "Festival Internacional de Artes Multimedia"

- Начало через три дня. Что бы парень не вытворял там с проекторами или клипами, полицейским прикажут не мешать до конца фестиваля.

- А пресса там будет?

– Со всего света. Идеально.

Действительно идеальная возможность для Вайса подготовить свой жуткий проект и получить всё то внимание, которого он так жаждал, на блюдечке с голубой каёмочкой. Вот только мне это ничего хорошего не сулило. Тем более, что ему известно: я никак не смогу попасть на Кубу и остановить его.

- Ладно, - признал Чацкий, - В этом может быть смысл. – Ты действительно уверен, что он туда поедет?

К сожалению, вопрос был справедливым. Уверен ли я? Осторожно, стараясь не спугнуть Чацкого, я задал беззвучный вопрос Тёмному Пассажиру:

- Мы уверены?

- О, да! - зубасто усмехнулся он, - Ещё как!

Ладно, вопрос решен: Вайс поедет на Кубу, чтобы разоблачить Декстера. Но мне требовалось нечто более убедительное, чем молчаливая уверенность. Какие у меня доказательства, кроме рисунков, которые вероятно, не приняли бы в суде? Правда, некоторые из них были довольно интересными, например, шестигрудая женщина буквально засела у меня в голове.

Я вспомнил эту работу и почти услышал лязг упавшего в прорезь здоровенного четвертака.

Между страниц блокнота лежал листок бумаги.

Расписание авиарейсов из Гаваны.

Как раз та информация, которая необходима, если придется спешно покидать Гавану. Например, чисто гипотетически, если вы только что разложили несколько причудливо обработанных трупов у входа в самую дорогую гостиницу города.

Я потянулся за блокнотом, выудил расписание полетов, и продемонстрировал Чацкому:

- Он там будет.

Чацкий развернул листок и прочёл: "Cubana Aviacion"

- Из Гаваны в Мексике, - сказал я, - Так он сможет сделать что собирался, и быстро смыться.

- Возможно… Да, возможно… - он склонил голову набок, - Ты это нутром чувствуешь?

- Честно говоря, нутром я всегда чувствовал только приближение обеда. Но раз уж Чацкому это так важно, то я расширил определение "нутра", включив в него Тёмного Пассажира, и моё "нутро" заверило, что сомневаться не приходится.

- Он там будет, - повторил я вслух.

Чацкий нахмурился и снова посмотрел на рисунок. Затем он начал кивать, сначала медленно, а затем всё энергичней:

- Угу, - он поднял голову, вернул мне листок с расписанием и встал. – Пойдем поговорим с Деборой.

Дебора, что вполне ожидаемо, лежала в своей постели. Она смотрела в окно, хотя ничего не смогла бы разглядеть с кровати, не обращая внимания на мелькающие на экране телевизора неземного веселья и счастья. Деб явно не трогали веселая музыка и крики восторга. Если судить по выражению ее лица,можно было бы подумать, что она никогда в жизни не радовалась и не собирается начинать. Когда мы вошли, она апатично взглянула на нас,и едва узнав, тут же отвернулась обратно к окну.

- Она не в духе, - пробормотал Чацкий, - бывает иногда после ранений.

Судя по количеству шрамов по всему лицу и телу Чацкого, он знал, о чём говорит, так что я просто кивнул и подошёл к Деборе.

- Привет, сестренка! – воскликнул я тем наигранно жизнерадостным тоном,каким полагается обращаться к прикованному к постели инвалиду.

Она повернулась ко мне, и в мертвенной пустоте её глаз мне почудилось эхо её отца Гарри, и выплывшие из этой голубой бездны воспоминания захлестнули меня.

Гарри умирал. Видеть это было слегка неловко – словно наблюдать за муками Супермена от криптонита. Он должен был быть выше обычных человеческих слабостей. Но последние полтора года он умирал, медленно, приступ за приступом, и сейчас был очень близок к финишу. Гарри умирал без всякого сомнения и одна медсестра из хосписа решила ему немного помочь. Она специально увеличивала ему дозу обезболивающего, постепенно доводя её до смертельной и впитывала умирание Гарри, смакуя его конвульсии. О радость и блаженство – Гарри разрешил мне сделать эту медсестру моей первой живой человеческой игрушкой, первой, кого я увел за собой на Тёмную игровую площадку.

И я сделал это. Первал Медсестра стала первой маленькой каплей крови на предметном стекле, начавшем мою коллекцию. Прошло несколько часов чуда, открытий и экстаза, прежде чем Первая Медсестра превратилась в груду плоти; и на следующее утро когда я пошел в хоспис отчитаться перед Гарри, пережитый опыт всё ещё наполнял меня сияющей тьмой.

Я вошёл в палату Гарри, едва касаясь ногами земли; оноткрыл глаза, увидел, как я парю, как я изменился, во что он меня превратил… и жизнь ушла из его глаз.

Я присел рядом с ним, испугавшись, что начинается очередной приступ.

- Что с тобой? – спросил я, - Позвать врача?

Он закрыл глаза и медленно, осторожно покачал головой.

- Что случилось? - я настаивал, думая, что раз уж мне хорошо как никогда в жизни, то и все остальные должны чувствовать себя хоть чуточку лучше.

- Ничего страшного, - ответил Гарри тихим, осторожным, умирающим голосом. Затем он снова открыл глаза и посмотрел на меня тем же остекленевшим взглядов ледяной пустоты. – Значит, ты это сделал?

Я кивнул, чуть не покраснев от смущения.

- А после? - спросил он.

- Все чисто, - заверил я. - Я был очень осторожен.

- Никаких проблем?

- Нет, - ответил я и выпалил: - Это было замечательно. - И, видя боль на его лице и надеясь что это может помочь, добавил: - Спасибо, папа.

Гарри снова закрыл глаза и отвернулся. Через шесть или семь едва слышных вдохов он прошептал:

- Что я наделал... О, Боже, что я натворил...

- Папа? – я никогда прежде не слышал от него таких слов, да ещё сказанных таким измученным и растерянным тоном, что это почти развеяло мою эйфорию. Но он только покачал головой, зажмурился и больше ничего не сказал.

- Папа...?

Но он не ответил, только покачал головой несколько раз, а потом долго лежал молча, пока наконец не открыл глаза и не посмотрел на меня мертвящей пустотой своих глаз, полных тьмы, лишенной даже проблеска света и надежды.

- Ты то, сказал он, - что я из тебя сделал.

- Да, - согласился я, и снова попытался поблагодарить его, но он перебил:

- Это не твоя вина, - сказал он, - а моя.

Тогда я не понял, что он имеет в виду, и лишьчерез много лет, кажется, начал понимать. Мне до сих пор жаль, что я не смог тогда сказать или сделать что-нибудь такое, что помогло бы Гарри соскользнуть в окончательную тьму без тревог; несколько тщательно подобранных слов, которые бы развеяли его сомнения и вернули солнечный свет в его пустые голубые глаза.

Но я также знаю, эти много лет спустя, что ни на одном из известных мне языков таких слов не существует. Декстер это то, чем Декстер и должен быть, отныне и вовек, и если Гарри увидел это под конец и захлебнулся в волне ужаса и вины – мне правда очень жаль, но что поделать? Смерть всех приводит к некому болезненному пониманию, и не всегда пониманию какой-то особенной истины – просто приближение конца заставляет людей верить, что они видят какое-то великое откровение.

Поверьте мне, я практически эксперт в том, как умирают люди. Если бы я записал все те странные вещи, которые говорили мне мои Особые Друзья, когда я помогал им подойти к черте, то получилось бы весьма занимательное чтиво.

Таким образом, мне было жаль Гарри, но будучи юным и неуклюжим начинающим монстром я не мог скажать ничего, чтобы ему стало легче.

И вот сейчас, спустя годы, я смотрел в глаза Деборы и чувствовал себя таким же несчастным и беспомощным. Всё что мог – только глазеть, как она снова отвернулась к окну.

- Христа ради, - сказала она, не отводя взгляд от окна. – Прекрати на меня пялиться.

Чацкий скользнул на стул по другую сторону кровати.

- Она в последнее время немного капризничает, - сказал он.

- Отъебись, - вяло огрызнулась Деб, слегка наклоняя голову, чтобы взглянуть на Чацкого, не упуская из виду окна.

- Слушай, Дебора, - сказал он. - Декстер знает, где тот парень, который ранил тебя.

Она лишь пару раз прищурилась.

- Э… и он думает, что мы с ним можем его взять. И мы хотели бы поговорить с тобой об этом. Узнать, как тебе это.

- Каково мне? – горько переспросила она, и посмотрела на нас с такой болью, что даже меня проняло. - Вы хотите знать, каково мне?

- Эй, это нормально, - сказал Чацкий.

- Они сказали мне, что я умерла на столе, - перебила она. - Я всё ещё чувствую себя мертвой. Я чувствую, что не знаю, кто я и почему и зачем, и я просто... - по её щеке скатилась слеза и это был очень тревожный признак. - Я чувствую, что он вырезал из меня что-то очень важное и не знаю, смогу ли я когда-нибудь вернуть это обратно. - она опять отвернулась к окну, - Я чувствую, что всё время хочу плакать, а я не такая. Я не плачу, ты же знаешь, Декс. Я не плакса, - повторила она тихо, когда вторая слеза потекла по ещё влажному следу первой.

- Это нормально, - повторил Чацкий, хотя что уж тут нормального.

- Я чувствую, как все, во что я верила, перевернулось с ног на голову, - продолжала она. - И я не знаю, смогу ли я такой вернуться на работу в полицию.

- Тебе станет лучше, - заверил Чацкий, - просто нужно время.

- Возьми его, - сказала она, и посмотрела на меня с намёком на свою старую добрую ярость. - Возьми его, Декстер. И сделай то, что должен сделать. - она посмотрела мне прямо в глаза и снова отвернулась к окну.

- Папа был прав. - добавила сестра.

Дата добавления: 2015-10-02