Великая княжна мария

Каждый год я непременно хворала пневмонией. И так продолжалось не год и не два, а лет десять. Я уже была замужем, а моей дорогой незабвенной бабушки не было уже на свете. Попав в очередной раз на сквозняк, на сей раз весной, я сильно расхворалась, но долго переносила недуг на ногах, пока не свалилась. Был день рождения Императора Новомученика, 19 мая. В моем дневнике этот день был подчеркнут. К моему горю, дома я была совершенно одна, муж в командировке, родные далеко, помочь некому. А помощь была нужна, потому что я даже не могла встать на звонок в дверях. На меня навалилось что-то неживое, смертное, страшное. Я слабела духом и сдавалась. Меня знобило, хотелось пить.

Утром мне стало полегче, и я очнулась. Пахло сиренью, за окном распевали птицы, жара почти не было. Поверх одеяла я была накрыта чем-то. Офицерская старинная шинель с орлами! Господи! Откуда?! В кресле сидела девочка лет семнадцати и тихонько читала чудным грудным голосом акафист святителю Николаю по тетрадке, которую я тотчас узнала! (Когда-то семилетней девочкой я переписывала этот акафист по просьбе моей бабушки, монахини в миру, в отдельную тетрадку для какой-то болящей тетеньки). “Брежу!” — испугалась я. Девочки этой не знаю. И никто, даже ленинградская племянница, если бы и приехала, читать акафист, да еще вслух, с распевом, не сумела бы. И произношение у этой незнакомки не современное, а как у бабушки — “ч” и “щ” произносит по-петербургски. Конечно, это я брежу! Но почему-то спрашиваю: “Откуда такая странная шинель?” “Папина”, — ответила она. “А ты кто?” “Мария”. “Какая?” “Сестра милосердия”.

Я смотрела на круглое лицо с большими серыми глазами, что-то достойное и кроткое в облике. Платье простое, светло-голубое. И ветка сирени в вазе свежая.

“Дай мне попить”.

Она подошла ко мне с чашкой теплого молока. Я спросила: “Это что, мой бред?” “Достоевский сказал, что нет бреда и нет безумия. Просто иногда в чрезвычайных обстоятельствах люди видят и другой мир”.

Я выпила молоко, теплое, вкусное.

“Ты сегодня выздоровеешь окончательно. Папа сказал. Сегодня у него день рождения, а послезавтра именины. Хочешь, еще почитаю службу?” “Нет! Почитай что-нибудь другое, светское, веселое, а потом службу...”

Чудный голос, переливаясь с низких воркующих нот в хрустальную высоту, читал мне смешной рассказ о молоденькой дамочке с кружевным зонтиком и юбке с оборочками. Чехов? Я никак не могла вспомнить такого рассказа. И вот только уже в 90-е годы, когда появилась книга Н. Тэффи, я узнала этот рассказ! Рассказ закончился. Просить читать еще я почему-то больше не смела, я как-то поверила в свою милосердную гостью. Она встала. У меня в изголовье всегда висели и висят бабушкины иконы Спасителя и Матери Божией. Девочка встала перед иконами, встала и я на колени в постели: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй нас грешных. Пресвятая Богородице, спаси нас”.

Потом я уснула и проснулась здоровой и свежей. В комнате я была одна. Но ветка сирени, которой у меня до болезни не было, благоухала. И лампадка горела, хотя я ее не зажигала. Но самое невероятное и драгоценное доказательство, что я, худая и грешная, удостоилась посещения оттуда, были бабушкины четки! Четки оказались висящими на иконе Спасителя. И это те самые четки, с которыми бабушка была положена в гроб и похоронена. Кисточка на кресте четок из зеленого гаруса была истлевшая, но сами четки даже не рассыпались. С четками с тех пор я не расстаюсь.

Рассказывать тогда об этом я никому не стала, меня бы сочли сумасшедшей, но все близкие и батюшка мне поверили и помолились со мной. Болезнь же моя прошла бесследно. И я свято верю, что это по молитвам моей бабушки я была исцелена таким чудесным образом. Она всегда чтила Святителя Николая Чудотворца и Царственных Новомучеников. Дважды мы ездили с ней в паломничество в тогдашний Свердловск к дому Ипатьева.

Нина Карташова

Дата добавления: 2015-10-24