В жертвенном пламени

Экспедитор проснулся с открытыми глазами, и солнечные зайчики танцевали на его лице. Он поднялся с мягкого мшистого ковра и с наслаждением потянулся. Утро раскрасило лес яркими красками - зеленым, оранжевым, красным. Среди мха рассыпались ягоды-бусинки и натертые до блеска шляпки грибов. А на могучих вонзившихся в землю ветвях тихо покачивались в вышине древние деревья. Их корни давно потеряли силу и бессильно болтались на высоте - экспедитор едва смог бы дотянуться до них рукой.

Старый, добрый лес. Экспедитор углубился в него три дня назад, прекратив бессмысленное ожидани. И с тех пор он ни разу не сомкнул глаз. Дремал на ходу днем, впитывая цвета и запахи, а ночью смотрел на танец звезд и комет над шевелюрами деревьев. Тоска отступила, заполнилась благоуханием трав и лунным светом, тревоги и заботы утонули во мху.

Однажды, правда, ему пришлось свернуть в сторону: белесый и уродливый налет на деревьях очертил кругом с виду неприметную поляну, и экспедитор не рискнул вступить на нее. Правила мира требовали осторожности, пусть даже излишней. И потом, экспедитор не хотел нарушать чьи-то границы. Хотя бы из уважения к тому, что так явно их обозначило.

В середине дня экспедитор приметил жароволка, греющегося на солнце. Тот, учуяв экспедитора, поднял голову, угрожающе заворчал, высунув раздвоенный язык, и с ворчанием удалился, то и дело оборачиваясь. Экспедитор вздохнул: когда-то он подходил к ним без страха и гладил их бронзовую шкуру. А потом... А потом пестрый свет льющегося сквозь листья солнца и ветер прогнали невеселые мысли прочь.

* * *

На исходе дня экспедитор вышел из зеленой прохлады молодого леса, ласково попрощавшегося с ним после леса старого. Перед ним раскинулось поле, на котором язвой торчали с десяток полуразрушенных деревянных домов. Старые, покосившиеся, почерневшие от времени и брошенные своими хозяевами. Земля, как могла, пыталась зарастить эту загнивающую рану, оплетая стены плющом и мхом. А где-то вдалеке чернел над полем дым. Экспедитор вздохнул и направился к домам. В лесу он без опаски спал на траве под деревьями, зная все звериные тропы и метки территорий, да и просто зная, чего ожидать. Но рядом с человеческими творениями может случиться что угодно. Дерево – оно и есть дерево, само по себе. Крепкое – выстоит, гнилое – рухнет. А вот построенный из этого дерева колодец сам по себе ничто. Крепок его создатель – выстоит, даже если древесина и сгнила. А если гнилой человек мастер – развалится, и ничего ты с этим не сделаешь.

Беспокойно осматривая заброшенные неуютные дома с распахнутыми дверьми и окнами, экспедитор невольно оборачивался в зелень леса и подумывал, а не вернуться ли туда. Один из домов приглянулся ему больше прочих: он почти не покосился, и, не будь дверь выбита с петель, выглядел бы обжитым. Даже стекла на окнах чудом сохранились.

Он вошел в пустую и просторную избу. Ничего, кроме печи по центру, внутри не было. Зато к дальней стене была приставлена лестница на чердак. Недолго думая, экспедитор забрался наверх и лестницу отбросил. Спуститься он и так сумеет, главное чтобы одичавшее зверье не вскарабкалось наверх.

Освобождая чердачный угол от тенет и паутины, экспедитор вспоминал последнюю встречу с жароволком в лесу. Черт его знает как, но они словно чувствуют, что именно экспедитор пять лет назад выяснил их природу: жароволк совершенно не горит в пламени, даже мертвый. Тогда и вышел приказ обувать солдат исключительно в сапоги из шкуры жароволка, и на них началась охота. Впрочем, сапоги помогали мало. Они, конечно, не сгорали в залпах огнеметов и пламени взрывов, зато сгорали сами бойцы. После битвы сапоги бережно собирались и отправлялись назад в часть для очередных новобранцев.

Когда солнце село, экспедитор уже спал, завернувшись в спальный мешок. Через щели в покатой крыше нежно светила луна, но совсем скоро ее заволокло черным дымом, и стало совсем темно.

* * *

Утро встретило его запахом дыма. Если что-то горело, то экспедитор не мог понять – что. Не ветки елей и сосен – он бы сразу узнал их. Дым был мерзостным. Хотя и вплетался в него приятный голодному желудку запах жаренного мяса. Пайковые таблетки, которыми он питался весь поход, хорошо держали на ногах, но желудок требовал иной пищи.

Экспедитор открыл глаза и понял, что на него пристально смотрят две пары глаз, показавшиеся над полом чердака.

- Надо притащить его к костру, - хрипло говорил один, ничуть не таясь.

- А стоит ли? - пробормотал второй, встряхнув рыжей шевелюрой, - вишь, он не спит.

Экспедитор поднял голову. Обе пары глаз тут же скрылись, и из под пола раздалось перешептывание. Экспедитор натянул сапоги, хрустнул шейными позвонками и осторожно подошел к краю, согнувшись под низким потолком. «Раз не убили тут же, значит выживу, - подумал он, - однако как меня сморило, что я их не заметил. Лес что ли сделал меня беспечным». Впрочем, вряд ли лес. Сам экспедитор нечасто бывал в ситуации, когда беречь и провожать было некого. А себя беречь он уже давно отвык.

- Спускайся к нам, неожиданный гость, - раздался сильный голос, который, однако, прозвучал сдавленно, будто ему было тесно в груди говорившего, - Огонь ждет тебя.

Последняя фраза показалась двусмысленной, но другого пути все равно не было. Спускаясь по заново приставленной лестнице, он разглядел перемены в доме. Не в печи, а прямо посреди избы возвышалось пламя костра, вокруг которого сидели, заворожено глядя в огонь, тринадцать человек. Мужчины и юноши, даже не одетые, а завернутые в какие-то толстенные тряпки, словно прячась от лютого мороза. Двое сидящих у двери подбрасывали в костер свежесрубленные деревца из молодого леса, а те отчаянно трещали, словно борясь за свою жизнь. Но огонь ломал их волю, сжигал все соки и перемалывал в пепел.

- Садись с нами, - прозвучал тот же голос, и властным движением руки было указано место. Экспедитор осторожно обошел людей и сел, как и было велено, позади двух мужчин, а те словно нехотя подвинулись, уступая ему часть тепла. Отсюда он мог видеть говорившего. Был ли тот стар или юн? Сложно сказать. Лицо его бело как мел, и было неясно, какие из пляшущих линий лишь отблески костра, а какие – тени от морщин. На руках его были массивные толстые перчатки - такие экспедитор видел раньше у пожарников. Из его горла вырвался сдавленный кашель, и он прикрылся кулаком.

Слева от него сидел тот самый обладатель рыжей шевелюры, совсем еще мальчишка, сидел и смотрел на трескотню веток в огне. Первого своего визитера экспедитор не видел, или же просто не узнавал в другом свете. Он обернулся – стекла покрылись черной копотью и света не давали.

- А не опасно так? – спросил экспедитор, указывая на костер, - можем сгореть вместе с домом.

Рыжий парень вдруг покраснел, словно экспедитор сказал какую-то непристойность, и беспомощно взглянул на бледного предводителя.

- Можем, - ответил тот, - но этого не стоит бояться. В заповедях сказано «Разведи огонь». А мы, - он обвел рукой сидящих, - чтим заповеди. Все вышло из огня и в огонь уйдет.

Экспедитор кивнул. Правда, он когда-то давно был на лысом холме, где неизвестная рука выбила в граните заповеди живущим, и помнил, что написано там было гораздо больше. Но начиналось все действительно со слов «Разведи огонь». Впрочем, сам экспедитор считал это творением человеческих рук, а не божественным промыслом, и потому никакого интереса к заповедям не испытал.

Послушник у двери, у которого закончились заготовленные дрова, достал железную рукоять от колодца (не его ли вчера видел экспедитор на подходе к деревне?) и так же бросил в костер. Экспедитор улыбнулся, следя за его движением, но, похоже, никому не показалось это странным.

- Оно же не будет гореть, - высказал он вслух, и снова рыжий послушник заалел, будто услышав непристойность.

- Все горит, - проговорил предводитель, - если достаточно долго держать в огне, и достаточно сильно верить, - при этих словах он покосился на юношу рядом, - Все сгорит, и в огне будет очищение.

- Но зачем? – искренне удивился экспедитор, - чем плохо то, что есть вокруг?

- Тем и плохо, - разъяснял предводитель, - все то, что не питает огонь, плохо.

- А после костра становится хорошим, - язвительно произнес экспедитор.

- Нет. После костра оно перестает быть. Его предназначение исполняется.

- Сгореть на костре – предназначение?

- Да.

«Безумец ли он?» - спросил сам себя экспедитор, заглядывая в бледные глаза. Нет, не безумец. Он смотрит ясно, держится прямо и говорит складно. Но как будто бы он поражен какой-то болезнью, от которой нет исцеления. Экспедитор окинул взглядом лица сидящих – они не были столь бледны. Но и не раскраснелись от пламени, как сам экспедитор. Будто случайно он прикоснулся к ладони сидящего рядом. Тот одернул холодную, как лед, руку и в ужасе обернулся на экспедитора. Потом улыбнулся и сказал тихо:

- Осторожней, брат. Я подумал, это искра костра.

Набравшись смелости, экспедитор спросил, обращаясь к предводителю, который снова закашлялся:

- И мое предназначение тоже?

Тот, не прекращая кашель, кивнул, и вслед за ним закивали головами все сидящие.

- И твое?

На этот вопрос предводитель не успел ответить. Раздался грохот и вой, и в избу вошли трое мужчин, одетых в то же тряпье, волоча за собой извивающегося жароволка. Лапы и морда были перемотаны проволокой. И тут же, не сговариваясь, те, кто сидели ближе к выходу, схватили зверя и швырнули в костер. Во все стороны метнулись щепки и искры, от которых шарахнулся в сторону рыжий послушник.

Зверь лежал мордой к экспедитору, и взглядом словно насмехался над ним. Через мгновение огонь дополз до его глаз, и ему пришлось закрыть их. Чешуйчатая кожа покраснела от жара, раскалилась и держащая его проволока. Он прекратил дергаться и замер, чтобы в движении не открыться огню, и лишь негромко подвывал сквозь сжатые зубы. Когда выгоревшие ветки под его весом надломились, и к потолку устремился сноп искр, экспедитор опомнился

- Не мучайте его. Жароволк все равно не сгорит, - экспедитор поднялся с места, судорожно размышляя, как залезть голыми руками в костер.

- Ты думаешь? – зло процедил бледный предводитель, - зачем же ты встал? Исполнить свое предназначение и шагнуть в костер?

- А каково твое предназначение? – рассвирепел экспедитор, - греться у этого костра?

Сидящие с негодованием загомонили, но предводитель закрыл их рты поднятой рукой. Он улыбнулся. И сказал что-то, на что остальные согласно закивали, а рыжий послушник смущенно заулыбался, глядя в пол. Но бледные больные глаза его, пусть на мгновение, успели выдать правду. Экспедитор, не помня себя, перемахнул через сидящих, сорвал перчатку с бледной старческой ладони, и рывком вытолкнул жароволка к дальней стене. Выхватил флягу, загасил прилепившиеся к раскаленной шкуре угли, и тут же обернулся к сидящим – не рванулся ли кто остановить его.

Но никто и не дернулся. Только сдавленный сильный голос произнес, обращаясь к кому-то:

- Видишь? Вот они и сгорели. Нужно было просто достаточно верить.

Рыжий послушник с сомнением смотрел на него и жароволка на полу, но потом отвернулся к костру и тихо кивнул. Не поворачиваясь более к ним спиной, экспедитор присел и стал распутывать проволоку, то и дело одергивая пальцы от обжигающих нитей.

- Но как же та женщина? – вдруг встрепенулся юноша, уставившись на предводителя, - она не сгорела? Я видел, как она ушла!

- Она сгорела, - скрипнул зубами бледный безумец, - и ты сгоришь – раньше срока, если будешь дерзить.

Проволока на передних лапах поддалась, и жароволк, оттолкнув экспедитора головой, освободил пасть, разгрыз путы на ногах и ринулся прочь. Никто не посмотрел ему вслед, да и на экспедитора больше никто не смотрел.

- Пойдем, парень, - экспедитор обратился к рыжему, но тот сделал вид, что не слышит его. А что если подойти и швырнуть этого старика в возлюбленный им костер? Нет, не сможет экспедитор так поступить. И вырвать никого из его власти он не в силах.

Он повернулся к дверям и вышел прочь, оставив кучку безумцев потешаться своим безумием, раз им так хочется. Путь его лежал дальше на север.

* * *

Это безумие оказалось разрушительнее всего, что он видел когда либо. Оно могло бы поспорить с войной, с чумой и с землетрясением, но не хотел бы экспедитор присутствовать при их поединке.

То, что от деревни остались лишь головешки, кроме этого самого дома, экспедитор понял еще сидя у костра. То, что молодой лес, из которого он вышел, радуясь жизни, обуян пожаром, он догадался. Но выжженной на много миль пустыни он себе и представить не мог. Он отправился в путь в полдень, и к вечеру так и не добрался до границы пепелища, с горечью взирая на скрюченные редкие деревца и почерневшие скелеты, попадающиеся ему на пути. «И все это чтобы задобрить, обогреть больного старика?».

Он менял направление, шел и на восток, и на запад, но как ни всматривался за горизонт, не видел ни верхушек деревьев, ни (хотя бы) крыш домов. Умерший край. Ни травинки, ни ручейка. А флягу он всю опорожнил на пылающего жароволка.

Ночь не принесла прохлады и облегчения. Земля, остывая после пожарищ, отдавала свой жар небу, суша и без того пересушенное горло экспедитора. Он беспокойно дремал, сглатывая слюну, но по-настоящему так и не заснул. А наутро он увидел жароволка, бредущего в ту же сторону. Обрывок проволоки болтался на задней лапе, и зверь то и дело подергивал ей. Высунув язык, он шел по выжженной земле и искоса смотрел на экспедитора, но уже без злобы. Экспедитор улыбнулся ему, одними губами. «Бедный зверь».

И они пошли вместе, на север, никуда не сворачивая, в поисках предела этого безумия.

* * *

В миг, когда от пекущего затылок солнца экспедитор перестал уже что-то понимать, ему привиделось, будто в плывущем перед ним воздухе, на сотню шагов впереди, идет женщина. Она обернулась к нему – и растаяла, как дым.

«Та женщина»

Экспедитору вспомнился золотой медальон в городе. Бред, наваждение, не может речь идти об одной и той же. И не могла она идти перед ними. Да была ли она вообще? Придумка архитектора, бред снедаемого болезнью мальчишки!

Жароволк навострил уши, припал носом к земле и все ускоряющейся рысью понесся вперед. Экспедитор напряг последние силы и припустил следом. Через сотню-другую шагов он догнал волка и рухнул на колени, зарывшись руками в пепел. Вода.

Как она попала сюда, в это крохотное углубление в земле, экспедитор не знал да и не хотел гадать. Главное, что это была вода. Жароволк уже опустил голову и жадно пил. Его могучие бока вздымались все сильнее и сильнее, а от разогретой шкуры валил пар. Костер не убил его, но словно засел внутри и причинял страдания. Прохлада воды избавляла его от этой боли, но стоило ему остановиться, как пожар внутри разгорался с новой силой. Экспедитор с ужасом смотрел на то, как и без того небольшая лужица тает буквально на глазах.

- Оставь мне, - непослушным языком обратился он, и придвинулся к воде. Жароволк заворчал и заслонил от него лужу, нагло выставив переднюю лапу, закрывая проход. Экспедитор с негодованием отбросил ее. Волк клацнул зубами, и тут же получил удар по носу. Взвыв от ярости и обиды, он бросился на экспедитора. А тот извернулся, схватил его за глотку, нащупав брешь в чешуе, и с силой сдавил горло зверя. Тот, взбрыкнув, замер, лежа на боку и косясь обезумевшим глазом на экспедитора. Из пасти вывалился раздвоенный язык – красный и сухой, кожа на нем растрескалась – и дышал он на экспедитора нестерпимым жаром. Экспедитор ослабил хватку.

«Спасет ли меня эта малость влаги? А его, быть может, спасет. Почему я требую у него справедливости для себя?»

- Черт с тобой, пей! – экспедитор хрипло выкрикнул эти слова, отпустил горло зверя, зло пнул отвалившийся наконец кусок проволоки и пошел дальше, на север, не оборачиваясь. Жароволк мигом выпил остаток воды, не сводя глаз с уходящего экспедитора, а потом рысью помчался в другую сторону.

«Но все же… неужели и правда мое предназначение – сгинуть в огне?»

* * *

Жрец в циановой мантии рассеянно смотрел на возносящиеся к небу клубы дыма, поигрывая жертвенной чашей.

- Люди перестарались, угождая тебе, мой брат, - промурлыкал Скальд, перебирая струны.

- Перестарались? – задумчиво произнес тот, - они даже не прочли до конца мои заповеди! Куда уж проще излагать свою волю? «Разведи огонь, чтобы согреть ближнего своего, А если его мучает жар – дай ему воды…»

- Не утруждай себя, я все равно их не запомню.

- Уж тебе-то стоило бы спеть о них в своих песенках.

- Ты мне льстишь. Однако ты перемудрил, братец. Ты бы еще написал им книгу откровений, а лучше – четыре, чтобы было побольше путаницы. Прими совет: в следующий раз ограничься одной строчкой, или словом. Лучше – буквой. «Б!» - чем не божественное откровение? И костров жечь не понадобится.

- Не зли меня, младший брат. Тебя этот мир еще забавляет? Мне же он противен.

- С твоими вкусами я ничего поделать не могу, - вздохнул Скальд.

- Следи за своими, - презрительно отозвался Жрец, и снова посмотрел на пылающую равнину, - вы закрылись, чтобы не слышать и не видеть меня, потакая лишь своим нуждам. Воля ваша. Но по вашему все равно не будет.

Он поднял над головой жертвенную чашу и опрокинул ее дождем на изнывающий мир.

* * *

Дождь.

Экспедитор лежал на спине, а дождь настойчиво стучался в закрытые глаза, молотил по рукам, щекотал шею и пел, пел, пел. Он судорожно открыл рот, ловя нежные капли, а потом подставил ладони им навстречу. А потом рассмеялся, и небо ответило ему раскатом грома.

Из-под выжженной земли потянулись к дождю белые цветы. Они вырастали, раскачиваясь на тонких стеблях, а потом с мягким звоном раскрывались – динь, динь, динь.

Убаюканный этой музыкой, экспедитор уснул. Он не видел, как сгорбились и окаменели сидящие вокруг костра, когда их великий огонь превратился в гору размокших угольев. Не видел, как жароволк, подойдя, примирительно лизнул ему ладонь и умчался в свои родные края, не знавшие губительного огня.

Дата добавления: 2015-10-24